Чудовище

День пятьдесят восьмой

Прошлую ночь я провела в лесу. Все было как предупреждал Рен: горожане ломились сквозь чащу с факелами и искали меня. Я пряталась на деревьях, прижималась к стволам, выбирая, где погуще ветки. Когда стемнело, большинство горожан убрались прочь, но самые упорные продолжали поиски. Так что и мне отдохнуть не удалось.

Мне очень хотелось к Бату, хотелось ощутить исходящее от него спокойствие, но от реки я держалась подальше. Призывать дракона, когда лес вокруг кишит людьми, только и ждущими, кого бы убить и сжечь, — нет, так нельзя.

Наступило утро. Горожане вернулись гудящей от ненависти толпой. Я поняла, что мне нужно пробраться в дом, где я жила со своим ненастоящим отцом. Заберу плащ и перемену одежды, а потом убегу далеко-далеко и больше не вернусь.

Но не успевают мои ноги коснуться тропинки, как за спиной хрустит сучок. Я отпрыгиваю, прячусь за ближайшим деревом и стараюсь стать как можно меньше. Лес кишит людьми, а я вдобавок не выспалась, так что мне трудно их высмотреть.

Мимо моего дерева проходят несколько человек. Я чувствую жар их факелов.

— Эй, стойте! — кричит один из них.

Я задерживаю дыхание. Сердце бухает в ушах.

— Что там, Джон? — спрашивает другой.

— Глядите, тут ветки переломаны, и тут тоже — видно, чудище пошло вон туда. Там самая чаща.

Снова шаги, но теперь они — какое облегчение! — удаляются от дерева, за которым я прячусь.

Надо уходить подальше от города. Я закрываю лицо руками, но слезы все равно текут сквозь пальцы.

Единственное мое спасение — убежать от всех и всего, что я знаю. Я вытираю глаза и прислушиваюсь. Дом, в котором я жила с Барнабасом, совсем недалеко, но бежать придется со всех ног. Хоть бы Барнабас куда-нибудь ушел.

Несколько минут спустя я уже у изгороди. Я пролезаю сквозь кусты и оказываюсь у своего розового сада.

Но что это? Розовые кусты изодраны, изломаны, уничтожены. Двор усеян лепестками, колючками, листьями, словно какая-то злая сила рвала розы в клочья. Среди этого хаоса расхаживают кудахчущие козлоногие куры, роют землю, клюют что-то.

Я подхожу ближе и вижу — нет, не только колючки и листья. Кости. Огромные крылья, когти от гигантских до крошечных, копыта валяются тут и там. Повсюду руки, ноги, хвосты, кости, части тел, которым я даже не знаю названия. Постепенно я вижу, что все эти части складываются в странных существ, похожих на гибридов с витражей дворцовой церкви или на тех, что я видела в лаборатории в подвале башни. Кости сложены в скелеты, но какие-то эти скелеты непрочные, ненастоящие.

Это магия. Магия Барнабаса.

И тут меня пронзает еще одна страшная мысль: все скелеты лишены голов.

Меня окатывает ужасом. Я падаю на колени. Я совсем позабыла о скелете, который несколько недель назад выкопала Пиппа. Барнабас ведь так правдоподобно мне все объяснил.

А теперь я понимаю, что он лгал. Лгал как всегда.

Это мои старые тела. Свидетельства первых его попыток сделать из меня чудовище. Неудавшиеся куски меня, которые Барнабасу не удалось подогнать как следует. Он сохранял только голову, переставлял ее с одного тела на другое, а сожженным магией частям находил замену. К тому времени, как удача ему наконец улыбнулась, от меня остались только мозг и глаза.

Я любила этот сад, но его больше нет. Двор и дом не тронуты — должно быть, Барнабас уничтожил мой сад, чтобы сделать мне больно. Чтобы показать, как мало человеческого во мне осталось.

На краю зрения мелькает красное пятно. В самой глубине куста, заслоненного другими кустами, я нахожу последнюю розу. Сжимая ее в руке, пробираюсь в комнату через окно. Запаха Барнабаса я не чую. Может, он все же внял предупреждению, испугался горожан и убежал, растоптав перед этим мои розы?

На сборы уходит не больше нескольких минут. В комнату сует нос скулящая Пиппа. Она позволяет мне почесать ее за ухом. Наверное, я буду по ней скучать.

Хлопает передняя дверь.

Я застываю. Потом надеваю ранец, закрепляю его и вылетаю в окно. Я уйду из этих краев навсегда, но сначала мне кое-что нужно докончить.

Я выскальзываю за изгородь и лечу сквозь густой лес. Очень хочется увидеть Рена. Он меня, конечно, не простит, но я не могу с ним не попрощаться. Последнюю красную розу я заткнула за пояс. Пусть Барнабас уничтожил все, что я любила, — даже если я почти ничего об этом и не помнила, — но дружбу, которая могла бы связать нас с Реном, уничтожила я. Это я украла собственную сестру в припадке бессмысленной ревности. Спасибо Бату — я начинаю понимать, что значит «сестра», но все же, наверное, не до конца. При мысли об этом я испытываю какое-то странное чувство. Однако при мысли о Делии в груди у меня по-прежнему ворочается чудовище ревности и зависти. Да, я все еще ей завидую. Завидую тому, что она может открыто любить и принимать любовь, пусть даже сейчас она и несвободна. И я завидую тому, как ей предан Рен. Мне никогда не видать такой преданности.

Правда, Делия сейчас, наверное, уже умерла. И все остальные девочки — тоже. Все, кого Барнабас крал до того, как оживил меня, погибли. Зачем же ему теперь оставлять девочек в живых?

Тут мне на ум приходит разговор, который я подслушала тогда в харчевне. Что-то насчет слухов о живом товаре. Да, это наверняка говорили о Дэррелле.

Значит, девочек продали в рабство. Неизвестно, что хуже.

Так или иначе, виновата все равно я.

Совсем немного отойдя от изгороди, я огибаю дерево и оказываюсь лицом к лицу с группой людей. У всех — факелы, ножи, копья. Время застывает; глаза наши встречаются и наполняются гневом. Потом я подпрыгиваю и несусь вверх, вверх, вверх. Надо оказаться как можно выше — там до меня не дотянутся.

Внизу раздаются крики — охотники пытаются идти за мной следом.

Потом они останавливаются. Уши у меня чуткие — я снова слышу их голоса.

— Глядите, изгородь! Прямо в лесу! — Голосов становится больше. — А вон дом! И мелкие страхолюдины во дворе! Это дом чудовища! Сжечь! Сжечь!

По телу прокатывается холод. Холодеет все, от чешуйки до пера.

Барнабас вернулся домой несколько минут назад, как раз когда я улетала. Он и сейчас, наверное, дома. Если толпа подожжет дом, Барнабасу конец, но люди и сами погибнут от всплеска черной магии. Они так захвачены азартом погони, что даже не успели подумать, чем им грозит поджог.

Я и без того принесла городу достаточно горя. Я не дам людям снова умирать, как бы эти люди ко мне ни относились.

Одно невыносимо — помочь им означает помочь Барнабасу.

Огонь уже лижет изгородь. Я влетаю во двор перед домом. Охотники, словно безумные, тычут факелами во все вокруг, гоняются за козлоногими курами и удирают от них сами. Повсюду запах дыма, он пропитывает меня насквозь.

Оранжевые языки пламени лижут стены и крышу дома. Жар такой, что и на метр не приблизиться. Дверь башни перегорожена толстым бревном. Изнутри слышны крики и шипение. Наверное, когда пришли люди, Барнабас был у себя в лаборатории.

В суматохе меня никто не замечает. Я обхожу башню вокруг, лихорадочно придумывая план. Когда Барнабас выберется, он растерзает горожан. Значит, я должна добраться до него первой.

Крыша скрипит и стонет, рассыпая искры. Инстинкты велят мне спасаться, бежать от огня как можно дальше.

Я заталкиваю их подальше и иду к башне.

Хрясь!

Крыша проваливается внутрь. Я не могу сдержать крик ужаса. Камни и балки летят во все стороны, знай уворачивайся.

Нельзя, чтобы Барнабас умер от человеческой руки. Я не позволю.

Я взлетаю и облетаю полуразрушенную башню, внимательно ее разглядывая. Из-под деревянной балки торчит человеческая нога. Приглядевшись, я вижу окровавленный лоб.

Разгоняя крыльями огонь и дым, я оттаскиваю балку и высвобождаю тело Барнабаса.

— Чудовище! — кричит кто-то на весь двор. Все надежды на бегство тайком рассыпаются в прах.

Горожане бегут ко мне, размахивая ножами, мечами и факелами.

Я с трудом поднимаю Барнабаса, оборачиваю хвост вокруг его шеи на случай, если колдун придет в себя, а потом поднимаюсь в воздух. Барнабас гораздо тяжелее девочек. Мне едва хватает сил. Я с натугой поднимаюсь вверх, а оставшиеся под ногами люди размахивают клинками и факелами. Огонь обжигает правую ступню, но мне не до боли. Наконец я ловлю порыв ветерка, и этот прекрасный ветерок поднимает меня вверх и переносит через изгородь. Я лечу через лес — он горит тут и там. Я знаю, где находится овраг, рассекающий лес надвое, — нашла его, когда ходила к реке. Я оставляю Барнабаса в самом глубоком месте. Стенки у оврага крутые, без веревки не выбраться. Ему не сбежать. И горожанам он ничего сделать не сможет, по крайней мере сейчас.

Я не могу уйти просто так и еще несколько минут смотрю на него. Несмотря на ожоги и пятна сажи, кажется, будто он мирно спит. Но я знаю, что на самом деле это — зло в человеческом облике.

Какая я была дура! Поверила, что Барнабас — мой любящий отец. А на самом деле в сердце у него нет и тени доброты.

Все, что я знаю, я знаю от него. Он научил меня говорить, думать, действовать. Неудивительно, что горожане меня возненавидели. А я нахожу в его словах все новую и новую ложь.

Теперь я все поняла. Чудовище в этой сказке — я.

Я — выродок.

Я — чудовище.

Но тот, кто сотворил меня, — он еще хуже.

Как легко было бы убить его сейчас, прямо здесь. Я обнажаю когти, хвост оборачивается вокруг его шеи. Пусть он колдун, но тело у него из плоти и крови. Его черное сердце — такое же, как у любого человека.

Одно-единственное движение — и мой хвост перебьет ему гортань. Раздавит шею. Барнабас никогда больше не сможет держать в страхе целый город.

Он ведь не просто меня обманул. Он вырвал меня из моей настоящей семьи, забрал у меня Оливера, Рена, маму, лица которой я до сих пор не могу вспомнить.

Он убил мою маму. И меня.

А скольких еще девочек, гибридов, животных он убил, чтобы создать существо, каким я стала?

Он забрал у меня все человеческое и превратил в пародию на человека, которым я была когда-то. Слепил меня по кусочкам на свой вкус.

Я ненавижу его сильнее всех на свете. Если я его убью, это будет справедливо.

Но за все надо платить.

Если я убью его, мне конец. Кто убьет Барнабаса, погибнет сам. Убийцу погубит магия.

Я никогда больше не увижу Бату, Рена, Оливера. Ни рассвета, ни заката, ни роз.

По щекам текут слезы. Смерть — конец всему. Оттуда не возвращаются.

Барнабас шевелится и кашляет. Я вздрагиваю и инстинктивно отдергиваю хвост.

Я так не могу.

От испуга я стрелой взмываю вверх из оврага и опускаюсь на лесной ковер.

Сморгнув слезы, я бегу в лес, подальше от огня. Я ничего не забыла. Я найду Рена и попрощаюсь с ним, а там уж пусть ненавидит. Но лес горит, а мне еще надо найти Бату и предупредить о самой что ни на есть настоящей опасности.

Я бегу к реке окольным путем на случай, если за мной следят. То и дело прячусь за деревьями, проверяя, не идет ли кто следом. Обхожу несколько групп людей. Добравшись до той части берега, где людей нет, я останавливаюсь у огромного камня близ реки. Раньше я его здесь не видела. Я улыбаюсь — это наверняка Бату. Его выдает влажный запах с ноткой металла. Наверное, он искал меня.

— Брат дракон, — шепчу я, и камень начинает преображаться. Сначала проступает морда, потом камень распахивает сверкающие крылья, и вот уже дракон стоит передо мной во всей красе.

Сестра. Ты весь день была в лесу. Я почуял твой запах, такой сильный. Мне стало любопытно.

— Там, в лесу, люди, Бату. Лес горит. — Я бросаю взгляд на деревья на том берегу реки. Их затягивает дымом, а кажется, что это такой мрачный и серый туман. — Сюда огонь пока не дошел, но может дойти. Беги.

Какие глупые люди. Но ты не волнуйся, сестра, когда я в логове, огонь мне не страшен. Я больше боюсь за тебя.

— Ты не понимаешь. Они жгут лес, чтобы выкурить колдуна.

На миг я задумываюсь о том, не возненавидит ли меня Бату, если я во всем признаюсь, но скрывать что-либо от брата-дракона я не в силах.

— И меня хотят выкурить. Они охотятся на меня тоже. Понимаешь, я не такая, как ты думал.

А какая?

Я сжимаю кулаки.

— Колдуном… оказался человек, которого я считала отцом. Он мне лгал. Он разрушил мою жизнь.

Дракон отстраняется, глаза превращаются в две щелки. Сердце у меня уходит в пятки, но потом он прижимается ко мне мордой и фыркает.

Так вот почему от тебя пахнет магией.

Я киваю. Мне стыдно.

— Я ничего не знала. Он говорил, что он ученый. Я такого натворила из-за него! Поверила ему… Глупо, конечно, но что я могла поделать? Это же он меня всему учил, так, чтобы я поверила во все его выдумки.

О да, колдуны умеют обманывать как никто. Мне горько слышать, что он притворялся твоим родичем. Я знаю, как ты любила своего якобы отца.

— Я столько всего натворила, столько! А теперь он здесь, в лесу. Вдруг он тебя найдет!

Бату сворачивается в клубок и мерцает, как всегда перед исчезновением. Я кладу руку ему на морду и чувствую легкое покалывание.

— Погоди! — говорю я. — Пойдем со мной!

Куда? Я не осмеливаюсь уходить далеко. Вдали от гнезда я уязвим и могу попасться на глаза колдуну.

Сердце у меня падает.

— Я пока не знаю… Куда-нибудь. Подальше от города. Чтобы на новом месте никто не знал меня-прежнюю. Не хочу больше делать людям больно.

Я уже говорил тебе однажды: мое гнездо — твое гнездо, если ты того пожелаешь. В горах нас не найдут.

Долгое мгновение я раздумываю над этим предложением. Пусть Бату не человек, но ближе его у меня все равно никого нет. Дракон — единственное на всей земле существо, которое меня понимает.

Но смогу ли я все время прятаться, если останусь здесь? Брайр будет так близко — смогу ли я противостоять искушению вновь увидеть Рена? А город, дворец, фонтаны, розы? Я подставлю Бату под удар, а этого мне хочется меньше всего.

— Извини, я так не могу, — говорю я, и слезы наворачиваются на глаза. — Не могу остаться так близко к моему городу. Он будет звать меня каждый день, но возвращаться туда — значит подвергать опасности и себя, и тебя. Так нельзя. Если колдун снова меня найдет, он сотрет мою память, заставит забыть все, что я наделала… и тебя тоже. — Я вздыхаю. — Нет; мне надо убежать так далеко, как только крылья унесут.

Бату трогает мордой мое плечо.

Мне жаль. Но я тебя понимаю. Если вернешься, приходи к реке. Я снова тебя найду.

Я чуть не до полуночи торчу в лесу за городом, играя в рискованные прятки с горожанами. Но вот луна оказывается достаточно высоко, и я перебираюсь через стену.

Мои ноги знают дорогу, и вскоре я уже стою в саду под окном у Рена. Мысли бегут и путаются. Меня привел сюда его запах — странно только, что Рен не прячется по углам, а спокойно спит у себя дома. Наверное, прятаться на виду у всех и впрямь надежнее всего.

Ну и к тому же все те, кто рвался его повесить, сейчас рыщут по лесу в поисках чудовища.

Я открываю окно и тихо пробираюсь внутрь. Лунный свет серебрит стены комнаты. Я достаю из ранца книгу сказок и кладу на столик у кровати. Из книги торчат засушенные розы, которые он дарил мне, когда принимал меня за другую. Не годится мне их хранить. Последнюю розу со своих кустов я кладу на подушку рядом с его головой и минуту стою неподвижно.

Больше я никогда не увижу Рена.

В душе что-то рвется, а я смотрю и смотрю ему в лицо, словно стараясь навсегда запечатлеть его в памяти.

Это лучший в мире мальчик, кудрявый, темноволосый, с теплыми карими глазами. И он меня ненавидит. И не зря.

Если бы я раньше поняла, что я — чудовище.

Надо уходить, но я не могу заставить себя пошевелиться. Он нужен мне, необходим, как дыхание или полет.

И он меня ненавидит.

Эта мысль причиняет мне боль, но я должна вспоминать его ненависть снова и снова, иначе у меня недостанет сил уйти. Умру прямо тут.

Он меня ненавидит. Если он проснется, они с родителями убьют меня.

Слова режут, словно ножи.

Наконец я могу сделать шаг. Еще один, последний взгляд — и я покидаю комнату.

Лес все еще горит, но, похоже, огонь пытаются тушить. Я приземляюсь на дорогу. Глаза щиплет, в горле першит от дыма. Увидят, как я лечу, — ну и пусть. Подумаешь! Рен и так все знает. Горожане меня боятся, но они уже побежали обратно в Брайр. Перепугаю разве что пару путников или детишек, ну так для этого меня Барнабас и создал.

Хуже всего мне становится при мысли о том, что я не сумела убить Барнабаса, хоть и знала, что он — чистое, беспримесное зло. Я не сумела убить колдуна и не сумела убить человека, которого считала своим настоящим отцом. Хотя именно этот человек и сделал меня убийцей.

Вот глупая!

Я иду к зеленым холмам и лесистым горам, что высятся за тем местом, которое я прежде звала домом. Я слышу, что кто-то приближается — скрипят по камушкам колеса, ржут лошади. Но мне все равно. Ранец — на спине между крыльев, плащ заткнут под ранец. Моя чудовищная сущность выставлена на всеобщее обозрение — пусть смотрят, ахают, презирают.

Голова взрывается острой болью.