Чудовище

День шестьдесят первый

Не знаю точно, сколько прошло времени — два заката, наверное. Я погружена в мысли о том единственном, о чем мечтаю, несмотря ни на что: о моей памяти. Я снова и снова вспоминаю свои видения, цепляясь за слабое ощущение того, что когда-то меня кто-то любил. Когда-то у меня был дом и семья.

Я была принцессой. Дочерью Оливера, сестрой Делии, другом Рена. Я их знала и любила. Но такая, как сейчас, я им не нужна.

У меня было все, чего я могла пожелать. А Барнабас это отнял.

Правда, слова Дэррелла внушили мне некоторую надежду — Барнабас забрал у него воспоминание обо мне, но потом оно все-таки вернулось. Значит, со временем заклятие ослабевает. И вот теперь, когда Барнабас и его стирающее память прикосновение остались позади, в памяти мало-помалу начинают всплывать новые обрывки драгоценных воспоминаний. Спешить некуда — я могу часами терпеливо их выуживать. Мама читает мне книжку. Я не вижу ее лица, но слышу исполненный тепла голос. С этим воспоминанием приходит ощущение покоя, любви и тихой радости, какой я не знала с тех самых пор.

В другом воспоминании я вожусь в маленьком садике за высокой живой изгородью. Он не похож на тот, что я видела во дворце. Здесь все растет вперемешку — конечно, розы, а еще подсолнухи, бегонии и лилии. И еще какие-то цветы, я не знаю их названий, но мне они нравятся. Я поливаю их из старой жестяной лейки и аккуратно выдергиваю сорняки. Розабель любила этот сад. Что с ним потом сталось?

Я цепляюсь за каждое новое воспоминание, час от часу погружаюсь в них все глубже, заворачиваюсь, словно в теплое одеяло. И в конце концов засыпаю под убаюкивающий шепоток прошлого.

Незадолго до рассвета меня будит тихий звук шагов на каменистой тропинке. Кто-то сюда крадется. Я выглядываю в проделанную мною дырку, надеясь увидеть этого человека или зверя. В какой-то миг я хочу позвать на помощь, но потом отказываюсь от этой мысли.

Всякий, кто меня увидит, решит, что Дэррелл кругом прав, раз увозит меня подальше от города. Ему еще и спасибо скажут. И помогут, чем смогут.

В сером рассветном свете к Дэрреллу подкрадывается неясная тень. Она минует погасший костер. Я задерживаю дыхание. Вдруг это разбойник — его убьет, меня украдет? Впрочем, я сумею постоять за себя. У разбойника вряд ли найдется средство от моего яда.

Фигура наклоняется над спящим Дэрреллом и что-то с ним делает, только я не вижу, что именно.

Тванг.

Дэррелл издает короткий крик и умолкает. Все-таки разбойник. Так я и знала.

Незнакомец тащит тело Дэррелла к клетке, собираясь, по-видимому, затолкать его внутрь. Я съеживаюсь под одеялом, притворяюсь спящей, но когти у меня наготове, и я в любой миг готова вскочить на ноги. Нервы звенят, как натянутые струны. Вот он, мой шанс сбежать. Моих ушей достигает звяканье ключей, потом незнакомец сдергивает с повозки ткань. Я отваживаюсь на один взгляд исподволь.

Капюшон падает у него с головы.

Это Рен.

Буря чувств как тисками сдавливает мне грудь. Не могу вздохнуть. Не могу даже думать.

Рен поворачивает ключ в замке и распахивает дверь.

— Э-эй! — говорит он, кладет руку мне на плечо и чуть встряхивает.

Так, как встряхнул бы любую другую девочку.

Готовность к драке покидает меня. Дверь клетки открыта, но я и без того слишком часто обманывала Рена. Я медленно сажусь, откидываю назад плащ и позволяю одеялу соскользнуть на пол.

Рен отшатывается.

Выражение его лица меня пугает. Страх. Отвращение. Он не может даже смотреть на мое чудовищное тело — наполовину девочка, наполовину неизвестно что. Должно быть, ему и думать тошно о том, как он когда-то держал меня за руку. По щеке у меня скатывается слезинка. Я так по нему скучала — а он готов был найти в этой клетке кого угодно, только не меня.

На мгновение мы замираем, напряженно глядя друг другу в глаза. Рен не делает ни движения. Я не выдерживаю первой и выскакиваю из клетки. Не могу больше видеть в его глазах ненависть. И как же приятно наконец распахнуть крылья!

— Прости меня, Рен, — говорю я. Пусть эти слова пусты и бесполезны, пусть они для него ничего не значат, для меня они важнее всего на свете.

Он издает непонятный звук и выпрыгивает из клетки следом за мной.

— Ну уж нет, лучше молчи. Если б я знал, что он везет тебя, никогда бы не выпустил. И не вздумай напасть. Шевельнешь хвостом, хоть на дюйм — отрежу.

Он касается висящих на поясе ножен. Должно быть, взял меч во дворце. Никогда не видела Рена с оружием.

— Я бы никогда не… — начинаю я, но потом смолкаю. Потому что на самом деле — дважды.

Не сводя с меня глаз, он подтаскивает Дэррелла поближе к клетке.

Он боится. Чтобы не заплакать, я несколько секунд смотрю в ночное небо. Не хочу, чтобы Рен видел мои слезы.

Он с пыхтением пытается перевалить обмякшее тело Дэррелла в клетку. Когда я подхожу ближе и берусь за ноги, Рен отшатывается. Я поднимаю руки:

— Я помогу.

Он пожимает плечами:

— Ну давай.

Я поднимаю Дэрреллу ноги, мы заталкиваем его в клетку и запираем дверцу на замок. Меня греет удовлетворение, но жажда мести во мне еще не угасла. Дэррелл знал, что делает, когда вез девочек в рабство; он заслуживает этого больше, чем я.

Рен обтирает грязные ладони о плащ, потом рассматривает угли погасшего костра. Висящая между нами неловкость невыносима.

— Зачем ты пришел, Рен?

— Не затем, чтобы спасти тебя, если ты об этом.

Я розовею.

— Да я и не надеялась.

— Вот и хорошо. — Он тычет угли носком сапога. — Я еду за Делией. Я за нее отвечал. В таверне поговаривают, что какой-то мужчина возит в Белладому рабов, прячет у себя в повозке. Я решил, что это хорошая зацепка — может, он выведет меня и на остальных девочек. Мне рассказали, каков он из себя.

Глаза Рена горят. Он зол на весь мир, а больше всего — на меня.

Может быть, теперь у меня будет возможность все исправить. И узнать, жива ли моя сестра.

— Я тебе помогу.

Рен хмыкает:

— Ну да, как же. Ты же с ним наверняка в сговоре. — Он кивает на повозку. — Может, ты притворяешься. Заманиваешь меня в ловушку. Откуда мне знать!

Он машет рукой и опускается на пень. Восходящее солнце окрашивает все вокруг в красный и золотой, играет в его волосах.

— Я с ним не заодно. Но я его знаю. Его зовут Дэррелл, он напал на меня на дороге. Он хотел меня продать. — Мой голос падает. — Как тех девочек. Он сказал, за меня хорошо заплатят. — Я сажусь у кострища, напротив Рена. — Я тебе помогу. Это же я виновата. И я все исправлю, хочешь ты того или нет.

Он фыркает:

— Вот здорово. Теперь за меня чудовище.

— Я всегда была за тебя. К сожалению, человек, которого я считала своим отцом, обманывал меня.

Лицо у меня горит. Мне стыдно за свою слепоту. Но ведь отец был единственным человеком, которого я знала. Что еще я могла поделать? Что сделал бы другой на моем месте?

— А надо было догадаться. Как-нибудь… Не знаю… — Его лицо на мгновение искажается. — Ладно. Поможешь. Но будешь делать то, что я скажу. Это — мое дело.

— Спасибо. — От облегчения хочется улыбнуться, уголки губ приподнимаются, но я сдерживаюсь. А то как бы он снова не разозлился. — А что ты будешь делать с Дэрреллом? Бросишь его подыхать?

Идея мне нравится, но Рен качает головой:

— Нет пока. Мне надо знать, кому он продает девочек и где они сейчас. Или ты что-то знаешь?

Он смотрит на меня с сомнением. Он мне больше никогда не поверит. Я бы на его месте тоже не поверила.

— Я знаю только, что мой о… — Нет, не то слово. Барнабас его не заслуживает, а для Оливера оно будет оскорблением. — Что Барнабас говорил о Белладоме. А он мог и солгать.

Рен поднял с земли листок и рвет на мелкие кусочки. Мне кажется, будто он рвет мое сердце.

— Для начала сгодится. Что он тебе говорил?

— Он говорил, что Белладома находится в горах, — я показываю на пурпурные гребни вдали, — что там девочек окружат любовью и заботой. Он говорил, что в этом городе много садов и фонтанов и жизнь у девочек будет легкой и приятной, но что-то я в этом сомневаюсь.

— Правильно сомневаешься, — говорит Рен. — Ну, по крайней мере, мы знаем, в какую сторону идти. И Дэррелл тоже явно направлялся в Белладому.

Я веселею. Это первая хорошая весть с момента появления Рена.

— Когда он придет в себя, поможешь мне вытрясти из него все насчет того, где искать девочек.

Я хмурюсь:

— Как? Думаешь, мне он расскажет скорее, чем тебе?

Рен издает горький смешок.

— Барнабас тебе не слишком много объяснял, да? Дэррелла придется пытать. Вот. У тебя когти, хвост — ты же для этого создана.

— Пытать? — Я так и эдак поворачиваю слово у себя в голове. Причинять боль. — Ты хочешь, чтобы я делала ему больно, пока он нам все не расскажет?

Рен не отвечает. Незачем.

Я столько раз причиняла людям боль. И что же — снова?

Дэррелл убил бы меня без раздумий, если бы это было ему выгодно. Просто живой я стоила дороже.

Если его мучения помогут мне вернуть сестру и расположение Рена — что ж, я на это пойду. Я пойду на что угодно.

К тому моменту, как Дэррелл приходит в себя, мы успеваем подготовиться. Он орет и клянет нас добрых пять минут кряду, но в конце концов выдыхается и может нас выслушать. Правда, его метания едва не опрокидывают повозку.

Рен грохочет по прутьям клетки, и Дэррелл прекращает истерику.

— Ты кто такой, парень? — спрашивает он с мерзопакостной ухмылкой. — Втрескался в монстриху, что ли?

Мне становится жарко. Рен от его слов хмурится, и тут уж щеки у меня просто пылают.

— Я хочу знать, куда ты увозил девочек.

Дэррелл хихикает:

— Ну вот сейчас я все возьму и расскажу, ага, как же. А что я с этого буду иметь? — Он протягивает ладонь и потирает пальцы.

Рен бьет по прутьям клетки рукоятью меча.

— Ты не в том положении, чтобы торговаться. Забыл, что сидишь в клетке? Будешь молчать — заморим голодом.

— Ну да, ну да. Только ведь по этой дороге много кто ездит. Да и мои приятели-торговцы того и гляди появятся.

Рен бледнеет. Мы не можем ждать, пока Дэррелл проголодается и все расскажет. И по доброте душевной он нам тоже вряд ли станет помогать.

Значит, остается только одно.

Я делаю шаг вперед и берусь пальцами с выпущенными когтями за прутья клетки. Дэррелл отступает назад. Ага, все-таки он меня боится.

— Ты расскажешь нам, куда увез девочек. Всех до одной.

— Еще чего!

Он забивается в дальний угол клетки, но мой хвост достает его и там — проскальзывает меж прутьев и оборачивается вокруг груди и шеи. Дэррелл задыхается и брыкается, но я надавливаю посильнее. Яд мой на него не действует, но уж задушить-то я этого мерзавца сумею.

Я тащу его к себе и прижимаю лицом к прутьям, так близко, что чувствую у него изо рта запах кролика, которого Дэррелл ел на обед.

— Ты нам расскажешь, куда увозил девочек. А нет — так вскрою тебе череп. — Я постукиваю ему по лбу, на коже выступает капля крови и катится по лицу. — Или выжму из тебя все, что мне нужно. — Я чуть сжимаю хвост, и Дэррелл цепляется за него скрюченными пальцами. — Выбирай.

— Ничего ты мне не сделаешь, — хрипит он.

Он мне не верит. Противно, но ничего не поделаешь — это ради Рена. И ради меня самой. Я давлю сильнее. Еще сильнее. Он давится. Хрипит. Лицо приобретает синеватый оттенок. Я отвожу взгляд, но хвост сжимаю по-прежнему.

В конце концов Дэррелл через силу кивает, и я его отпускаю. Он долго кашляет и лежит плашмя на полу клетки, хватая ртом воздух. Рену, наверное, противно видеть, какая я жестокая. Но он был прав. Без этого не обойтись. Если мы не остановим Барнабаса и Дэррелла, очень скоро очередное наивное создание колдуна вновь примется таскать из города девочек.

Я этого не допущу.

— Я отвозил их к королю Энселю Белладомскому. — Дэррелл сплевывает кровь. Уж не повредила ли я ему ребра? Так ему и надо.

Рен бледнеет.

— Зачем ему девочки?

На лице Дэррелла странная гримаса — будто он хочет улыбнуться, но улыбаться больно.

— А ты как думаешь? Не слыхал, о чем болтают?

Рен задыхается, на его лице проступает догадка. Он наставляет меч на плечо Дэррелла, острие останавливается в миллиметре от кожи.

— Ты продал их на корм Сонзеку?

Дэррелл поднимает руки.

— Это все Барнабас придумал, светлая голова. А меня просто нанял. Он хорошо платит, ну а мне денежки всегда нужны. Да и какой дурак откажет колдуну? А ему это зачем-то надо было. Личное дело, понимаешь. — Он смотрит на меня. — Вот вроде как тебя убить.

Рен шагает туда-сюда перед клеткой.

— Всех девочек, и совсем маленьких тоже? И Делию!

— А Сонзек — это что? — спрашиваю я, окончательно потеряв нить беседы.

Рен оборачивается. Лицо у него бешеное.

— Ты что, вообще ничего не знаешь? Нет в Белладоме никаких цветов и фонтанов. Это город торговцев и купцов. А под утесами на берегу у них живет древнее морское чудовище, и их идиот-король его разозлил. И теперь он каждое полнолуние должен сбрасывать с утеса по девушке, не то Сонзек затопит город. Энсель потому и полез в Брайр, тогда у нас и случился этот кошмар с колдуном.

Рен бьет ладонью по стволу дерева, потом трясет рукой. Дэррелл хрюкает и в награду получает тычок рукоятью меча.

— Это ты виновата, — говорит Рен и идет ко мне. — Все твоих рук дело.

Я смотрю в землю. Под ногами у меня пробиваются травинки.

— Знаю.

Рен останавливается. Он ждал, что я буду возражать. Мог бы уже узнать меня получше, почти разочарованно думаю я.

Во мне поднимается решимость, смывающая на своем пути все — и грусть, и жалость к себе. Да, это я во всем виновата. Но я все исправлю. Я придумаю, как сделать, чтобы Барнабас, Энсель, Дэррелл и все их подручные пожалели о том дне, когда впервые услышали про Брайр.

Я расправляю плечи и иду к запряженной в повозку лошади. Она ржет и тычется мне носом в шею. Я отвязываю поводья.

— Ты что делаешь?

— На. — Я сую ему поводья. — Мы едем в Белладому. Мы вернем Делию и остальных девочек домой.