Чудовище

4. Воробей

Наблюдая, как Гарри Поттер за обе щеки наворачивает разогретые консервированные бобы в томате, я поневоле задумалась, а когда он в последний раз ел. Ведь то, что он с таким аппетитом ест, — та еще безвкусная гадость, хоть и питательная. Хотя у аутиков восприятие окружающей действительности порой совсем иное, чем у обычных людей. В том, что у мелкого проглота — Святой Патрик, у него от удовольствия аж уши шевелятся! — если не аутизм, то конкретное отставание в развитии, сомнений не было. Уж больно характерной была его реакция на мои действия. Нормальный ребенок при виде незнакомой тетки со светлыми волосами и глазами как минимум пугается. А если она вдруг ни с того ни с сего хлопается на задницу и пытается отползти от него, и все это происходит на пустыре, где нет ни души, нормальный ребенок лет пяти-шести как минимум должен дать деру. Этот же даже не пошевелился, рассматривая меня как букашку на цветке: с отстраненным любопытством. Да и ответ на вопрос весьма характерен: именно об этом мне рассказывал парнишка, подбросивший меня из Стаффорда в Реддич. Он, насколько я поняла, был волонтером и работал как раз с такими детишками. Чудненько!

В-общем, с некоторым трудом справившись с отчего-то разбушевавшейся Тварью, я встала и подняла пакеты с земли. Покосилась на спокойного, как танк, ребенка, вздохнула и неожиданно для себя брякнула:

— Есть хочешь? Идем.

И это чудо природы пошло со мной. Greadadh gréine chugat! (п/а: ирл. Чтоб тебя солнышко припекло!)

Хвала небу, чтобы попасть домой, не нужно было дефилировать по улице, а то от слухов о том, что чокнутая ирландка детей крадет, потом бы не отбрехалась. И так эти рыбы снулые уже достали так, что сил никаких нет! Идти было недалеко, и все это время я пыталась успокоить бесновавшееся внутри меня чудовище. Судя по обрывкам памяти, когда-то полный тезка мальчугана убил весьма дорого Твари человека. И только я с трудом убедила, что это не он, как ставший видимым после капитального умывания шрам на лбу в виде молнии вновь вызвал поток ярости. И никакие уговоры, что мальчик слишком мал и хил, чтобы убить кого бы то ни было, не действовали. Он это, и все! Ежики стриженые, как говорил мой приятель-буддист из Глазго, вдох-выдох.

Дальнейшее развитие событий показало, что инициатива, благотворительность и прочие глупости самонаказуемы. Задохлик ушел в сумерках, а через день опять вернулся. И опять. И еще раз. В-общем, приходил, по-моему, чаще, чем к себе домой. В этом не было ничего странного: опекунам он был не нужен. Молчаливый во время первых визитов, он и потом не был особо болтливым. О некоторых вещах — к примеру, о развлечениях его двоюродного братца — вообще молчал вмертвую, хотя тот гонялся за ним чуть ли не ежедневно. Когда понял, что за каждое лишнее слово его никто ни бить, ни ругать не будет, стал задавать типичные детские вопросы. А вот о себе говорить не любил, да и о чем говорить, о том, как его обижают в школе, и никому до этого нет дела? Мальчишка предпочитал не зацикливаться на плохом. Хороший малыш, жизнерадостный, как воробей на ветке. И такой же никому не нужный.

Все же тот чувак из Стаффорда был прав: аутизм не болезнь и не умственная отсталость, а совершенно иное восприятие мира. Жаль, что большинство врачей тогда были с ним не согласны. Только это и удерживало, чтобы не настучать на родственничков в социальную службу: в приюте ребенку будет только хуже. Да и сам Воробей — а мальчику понравилось это прозвище — был против. Вместо этого…

Вместо того, чтоб переложить работу о похожем на беспризорника мальчишке на государство, я начала заниматься с ним сама. Тварь, кстати, на это как-то странно отреагировала: каждый раз, когда я что-то объясняла Гарри, она принималась дико хохотать. Она безумно радовалась каждый раз, когда мальчишка демонстрировал мне свое доверие. Когда же я узнала, где у родственников ночует Воробей — в чулане под лестнице — она на полном серьезе предложила их убить.

А еще она стала давать советы, и порой даже дельные. К примеру, это она надоумила показать Воробью кое-что из тех самых ментальных практик: малыш катастрофически не умел долго сосредотачиваться на чем-то одном, а если у него что-то не получалось, мог заистерить на короткое время. В такие моменты он и вещами кидался, и бросал все и убегал куда-нибудь, и о стены бился. А потом сам пугался того, что натворил. Решив не дожидаться, когда он и на меня кинется, начала учить дыхательному комплексу, а дальше пошло-поехало. Не скажу, что быстро, но все наладилось. Весной он уже мог спокойно прочесть целую страницу, сложить башню из мелких деталей. Еще он выучил, как нужно правильно пользоваться местоимениями. Кроме уроков по самоуспокоению, чтению, счету и письму, я показала ему еще кое-что.

Как-то раз он пропал на три дня и вернулся голодным донельзя, и это с его-то почти нулевым аппетитом! Не сразу, но я все же у него вытянула, что его заперла тетка за какой-то проступок. Кажется, он какой-то свитер порвал. Чудненько, что еще сказать?! И я ему показала, как при помощи скрепки и булавки открыть замок. Пацан быстро перенял почти все приемы, а с практикой у него было все в порядке.

Следующим жизненно важным, с моей точки зрения, навыком стало умение постоять за себя. Возможно, показывать склонному к немотивированной агрессии ребенку простейшие приемы самообороны было не самой безопасной идеей, но видеть ежедневный потрепанный вид мальчишки было выше моих сил. Заодно мы нашли выход, как решить проблему с моторикой. А через пару лет Воробей пришел весь в синяках и сломанной оправой, но довольный донельзя: в жестокой мальчишеской драке он победил своего кузена и его друзей. Да, его потом наказали, да, в глазах общественности он окончательно превратился в хулигана и малолетнего преступника, но Дадли и его банда больше не решались его даже пальцем тронуть.

Мне достаточно легко удалось донести до него мысль о том, что окружающим о нашей дружбе знать не обязательно, и он проявлял чудеса мимикрии и осторожности, пробираясь пустырем ко мне. И неудивительно: все его игрушки, немногочисленные детские книжки, рисунки хранились у меня. Как он однажды признался, в доме его опекунов единственным стоящим объектом для материального проявления любви и заботы был исключительно его кузен. Мой старый дом для Гарри Поттера был самым настоящим убежищем, где не было опасности, что его книги и рисунки будут порваны, а сооружения из конструктора — безжалостно сломаны. Малыш не хотел лишиться этого, а потому молчал. И хвала Святому Патрику: как бы отреагировала полиция на то, что мальчишка подозрительно часто бегает к странной нелюдимой ирландке, недавно переехавшей из Ольстера, я даже думать не хочу. А учитывая мою маленькую лабораторию в подвале, которую Воробей достаточно быстро обнаружил...