Чума в Бреслау

Бреслау, суббота 30 июня 1923 года, половина девятого вечера

Мало кто в Бреслау испытывал к шестидесятилетней Эльзе Верманн более теплые чувства. Ее только терпели и временами ее боялись. Она вызывала противоречивые реакции, как ведьма, обладающая чарами, которая в один миг из приличной бабушки могла превратиться в гарпию. Ее презирали и ее боялись, потому что знали сокровенные тайны — как портье в дешевой гостинице на час, которому со страхом, презрением и с закрытым лицом бросают пару грошей и украдкой сбегают из грязного номера, бывшего еще минуту назад садом наслаждений. Она знала человеческие слабости, потому что с этих слабостей жила. Наиболее распространенной из них была — как ее госпожа Верманн называла сама для себя, «слабость подбрюшья». Это она велела замужним дамам ограждаться от приличного общества вуалью и падать в объятия различных франтов, это она вызывала, что серьезные отцы семейств сходили с ума ради танцовщиц с разных тингель-танглей[14] или, повязав лица шарфами, как преступники с Дикого Запада, входили в более глубокие круги ада закрытых клубов, где ждали их распутницы или — что еще хуже — дети, извращенцы или переодетые. Эльза Верманн позволяла им наслаждаться в их объятиях. Она принимала заказы и предложения. Она встречала на своем пороге мужчин в масках и трудно узнаваемых женщин, записывала их самые горячие желания и обещала найти желаемую ими услугу. Никто никогда не жаловался, никто не заявлял претензий. С юридической точки зрения ни в чем нельзя было ее упрекнуть, хотя Мок и его коллеги старались, как могли.

Формально госпожа Верманн уже четыре года руководила фирмой «Конфиденциальная передача известий». Ее семья широко распространилась по городу и привела к многочисленной конкуренции, которая, однако, быстро отпадала. Ликвидации конкурирующих фирм способствовали различные враждебно настроенные, могущественные и — главное — униженные изменой обыватели. Они не хотели мириться с этим откровенным сутенерством, нанимали частных детективов или не жалели денег для криминального советника Йозефа Ильсхаймера и его людей с Эберхардом Моком во главе. Офицеры децерната IV проводили подробные и злонамеренные обыски в офисах этих фирм и в счетных книгах, а также записях заказов и всегда находили что-то необычное, что позволяло так шантажировать эротических посредников, что те покидали Бреслау или меняли отрасль. Полицейские из отдела нравов не сообщали об этих делах в Краевой суд и не брали взяток от запуганных владельцев. Им не нужно было этого делать, потому что они все равно были щедро вознаграждены этими могущественными и преданными. И все же полиции не удалось разрушить бизнес госпожи Верманн по простой причине — наделенная феноменальной памятью, она не вела никаких заметок, кроме бухгалтерских записей. В счетных книгах она записывала «о передаче информации номер такой-то за сумму такую-то и такую-то». Свои обязанности она выполняла надежно — давала объявления в ежедневной прессе. Любовники, а главное предлагающие секс-услуги принимали эстафету и привычными методами проверяли, не являются ли люди, желающие вступить в контакт, случайно подставными полицейскими или частными детективами. В этой идентификации им иногда за особую плату помогала миссис Верманн, требуя от своих клиентов указать какую-нибудь деталь, которая бы их убедила. Интерес, таким образом, процветал, как это бывает в случае любой деятельности, монопольный; жители Бреслау терпели госпожу Верманн или ее ненавидели, а полицейские и частные детективы пытались перетянуть ее на свою сторону, что было — из-за ее несгибаемых принципов — столь же неэффективными, как ежегодные попытки борьбы с роями комаров над Одером.

Помимо фотографической памяти Эльза Верманн имела очень много терпимости к всевозможным человеческим странностям. Поэтому она нисколько не удивилась, когда две недели назад к ней заявились двое мужчин, которые и не были одеты по сезону, и ни любезно относились к ней самой. Прикрыв лицо воротником плаща и надвинув шляпу поглубже на лоб, один из них буркнул коротко и довольно нескладно: «Две лесбиянки на оргию ко мне». Второй молчал и тяжело дышал, источая из себя сильный запах мятных конфет. Госпожа Верманн вовсе не интересовалась, почему заказчик пришел в сопровождении. Не заставило ее удивиться и то, что человек в маске эту довольно банальную услугу заказывает через ее бюро, вместо того чтобы пойти в первый лучший публичный дом и выбрать двух девушек, склонных друг к другу или претендующих на такую склонность. Не глядя на их причудливые маскировки, она очень вежливо ответила, что приглашает их к себе через три дня в девять часов утра с суммой в три миллиона марок в качестве ее гонорара. Когда они не согласились на такую большую сумму, она очень умело и точно показала, что обладает огромными знаниями о бушующей в стране инфляции. Тогда они уступили.

В тот же день она дала по телефону в «Schlesische Zeitung»[15] объявление: «Греческий духовой дуэт срочно найму в оркестр. Предложения прошу направлять на почтовый ящик № 243 в почтовом отделении на Брайтештрассе». На следующее утро она нашла там письмо с содержанием: «Греческий духовой дуэт, тел. 3142, фирма «У Макса». Госпожа Верманн тут же сожгла письмо, позвонила и попросила соединить с фирмой «У Макса». Когда услышала в телефоне: «Это Макс, слушаю», она сказала: «Духовой дуэт от Сафо», и повесила трубку. На следующий день к ней явился любитель «девушек с Лесбоса» и выложил гонорар для нее и для Негша. Взамен он получил номер телефона фирмы «У Макса», с которым должен был лично установить все детали сделки. Это было все. Она знала, что главе фиктивной фирмы «У Макса», Максу Негшу, с которым знакома много лет, не нужно было проверять своего клиента, так как он не требовал услуг, за которые могли оказаться за решеткой и заказчик, и подрядчик, не говоря уже о посреднике. Все было чисто и безопасно. Конфиденциальность обеспечена.

В таком блаженном чувстве безопасности сидела теперь госпожа Эльза Верманн на своем балконе в доме на Вильгельмсуфере, над магазином «Юнг и Линдиг», и наблюдала, как закат солнца обволакивает верхушки платанов на надодранском бульваре. Она ничуть не удивилась, когда увидела небольшую фигуру в белой каскетке и в костюме такого же цвета, выныривающую из-за винного магазина. Макс Негш не один год боролся с пристрастием к азартным играм и деньги от сделок, которые он совершал при посредничестве госпожи Верманн, получал прямо от нее, всегда вечером, уже после закрытия лотерейных и букмекерских контор. Сейчас он шел по набережной и при виде госпожи Верманн, стоящей на балконе, подбросил вверх каскетку и ловко ее поймал. В переулке раздался гул мотора, и вместе с этим звуком в него въехал мотоцикл с боковой коляской. Тогда госпожа Верманн в первый и в последний раз за этот день удивилась. Мотоцикл ехал по тротуару. Мотор завыл, и машина оказалась за Максом Негшем. Сутенер только что подбросил каскетку, но уже ее не поймал. Переднее колесо мотоцикла врезалось между его колен. Сначала на долю секунды он оказался на крыле, а потом медленно сполз с него. Раздался звон треснувшего стекла. Мотоциклист, в длинном плаще, шлеме и очках, слез с седла и взял Негша под подмышки, очень заботливо сунул его в боковую коляску и поднес ему что-то к лицу. Затем натянул брезент на проем коляски, и пострадавшего уже не было видно. Люди кинулись к окнам и вылезли на балконы. Совсем наоборот вела себя госпожа Верманн. Она вошла в квартиру и закрыла дверь на балкон. Она не хотела, чтобы на следующий день ее допрашивала полиция, а особенно грубый надвахмистр Эберхард Мок, который все еще не давал ей покоя, обвиняя в сеянии деморализации. Как будто сам был морально чист! Она вошла в гостиную и выкинула Макса Негша из памяти. Конфиденциальность была ее девизом.