Чума в Бреслау

Бреслау, суббота 30 июня 1923 года, три четверти первого пополудни

Курт Абендт, десятилетний сын сторожа с Гартенштрассе, 77, был все больше и больше обеспокоен и не мог разобраться в противоречивых чувствах, которые его мучили. Он сжимал в руке сегодняшнюю «Illustrierte Woche»[5], еженедельное дополнение к «Breslauer Neueste Nachrichten»[6], и размышлял, что ему делать. Ему очень тянуло прочитать спортивные новости и узнать, кто победил в сыгранном вчера в Стокгольме матче Германия-Швеция. Он знал однако, что железнодорожный советник, доктор Пауль Шольц, живущий один в большой передней квартире номер 18 на последнем этаже, ненавидит, чтобы газета имела следы чтения. «За что я тебе плачу, маленький хулиган? — прикрикнул он на Абендта. — За то, чтобы по субботам, когда этот растяпа, мой слуга, на выходном, ты вставал рано утром и приносил мне к завтраку BNN с иллюстрированным дополнением. Газета должна быть жесткой и пахнуть краской, а не сложенной и смятой, как старая шлюха!» У мальчика о старых и молодых шлюхах было представление очень смутное, он знал о них только столько, сколько рассказал ему четырнадцатилетний Эрнест Франке, а именно, что они не носят трусов. Однако он был совершенно уверен, что отставной железнодорожный советник с невыразительным языком платит ему пятьсот марок за доставку перед завтраком несложенной газеты. Беда мальчика, однако, заключалась в том, что было почти пора обеда, а в квартире советника никто не отвечал на его сороковые уже, пожалуй, сегодня энергичные постукивания и столь же настойчивый звон.

Абендт сел на табурет перед дверью советника Шольца и деликатнее, как мог, ограничиваясь до минимума шелестом большого полотна бумаги, листал газету. К своему отчаянию он узнал, что национальная сборная Германии проиграла Швеции 1:2. Когда он захотел узнать побольше подробностей этого страшного футбольного поражения, он услышал несколько искаженный, но мощный, как всегда, голос железнодорожного советника.

— Положи газету под дверь, Курт, — раздался за дверью голос советника. — Мне сегодня плохо.

— А мои пятьсот марок? — запищал Абендт.

Стало тихо. Мальчик подошел к двери и приложил к ней ухо. Он услышал как бы шорох тихого разговора. С легким скрежетом поднялся небольшой отворот с надписью «Письма», и из-под него выпала пятисотмарковая купюра. Абендту показалось, что купюру вытолкнули рукой в перчатке. Советник Шольц, несмотря на то что был экстравагантным, никогда бы не надел перчатки дома. Чувствуя себя как хулиганы Макс и Мориц из историйки Вильгельма Буха, Абендт положил газету под двери, спрятал купюру в центральный карман коротких штанишек, поправил подтяжки, закрепленные пуговицами на них, и сбежал на пол-этажа, громко топая. Через секунду он взобрался на перила и с обезьяньей ловкостью перепрыгнул на лестницу, которая возвышалась над входом в квартиру советника Шольца и вела прямо на чердак. Оттуда он наблюдал, как приоткрывается дверь и рука в перчатке втягивает газету в прихожую. Некоторое время он сидел без движения и размышлял, что ему делать. Он пришел к простому выводу, что обо всем должен немедленно сообщить своему отцу, который сидел теперь в трактире Лаугнера рядом с магазином пластинок и вместе с окрестными фиакерами проводил за пивом великую европейскую политику. Домоправитель Абендт в летние месяцы всегда около полудня делал себе перерыв в работе, на ответственный участок охраны дома отправлял сына. Пан Абендт в три часа возвращался домой, съедал запоздалый сытный обед, дремал до пяти, после чего снова приступал к своим обязанностям.

Мальчик решился и тихо начал спускаться по лестнице. Когда уже миновал двери советника Шольца, он услышал женские голоса и почувствовал запах духов. Из полуподвала, из-за кривых перил, вынырнули две накрашенные женщины и тихо обругали высоту, на которую им пришлось взбираться. Они равнодушно посмотрели на проходящего мимо мальчика, глаза которого стали большими, как блюдца. Он не сводил глаз с женщин и тогда, когда оказался на пол-этажа ниже. Он задрал голову, и глаза его сделались огромными, как мельничные колеса. Впервые за свою недолгую жизнь он увидел дамские pudenda. Ни одна из женщин не носила трусов. Он прислонился к стене, тяжело дышал и прислушивался. Сначала он услышал звук, который прекрасно знал — звонок в квартире советника Шольца. Потом хлопок и не знакомый ему мужской голос.

— Вы, милашки, — прохрипел прокуренный бас, — очень пунктуальны. Я это люблю, я это люблю… Входите, входите!

Курт Абендт сбежал по лестнице сломя голову. Он мысленно складывал, что поведать отцу. Что господин советник Шольц не открывал двери до полудня. Что кто-то другой забрал газету. Что к господину советнику и к тому другому пришли две шлюхи. Он ожидал, что поразит отца своей добросовестностью, а его коллег фиакеров — откровениями на тему господина советника Шольца. К сожалению, он ошибся. Отец, выпив четвертого сегодня «зайчика», был заинтересован только ситуацией в Рурском бассейне после занятия его французскими и бельгийскими войсками и вместе со своими коллегами счел откровения сына полным бредом. Он усадил его за стол, даже купил ему лимонад, но ни за что не хотел покидать прохладное помещение Лаугнера. Через два часа он вернулся вместе с сыном домой, съел обед и лег спать. Когда пробудился после сна, он увидел, что Курт все еще говорит о советнике Шольце. Пан Абендт решил проверить, что происходит со старым занудой.

Он двинулся наверх, прихватив с собой запасные ключи. При этом он жаловался и проклинал предчувствия сына. Ему очень не нравилось, когда нарушался установленный ритм дня.