Чума в Бреслау

Бреслау, суббота 19 апреля 1924 года, десять часов вечера

Эберхард Мок наслаждался свободой. Это необычное состояние духа вызвало у него чрезвычайные изменения. До сих пор он никогда не выказывал ни разделения внимания, ни особой чувствительности к цветам. Его прежние любовницы знали, что только любовные ухаживания способны оторвать его, например, от интересной книги или от радио, которое транслировало новости или звучало его любимой музыкой барокко. Знали также, что щедрый любовник, который набивал их шкафы все новыми платьями, эти разноцветные творения характеризовал бы максимум тремя-четырьмя названиями цветов, а предпочтительнее все оттенки сократил бы до понятий «светлый — темный».

Все эти любовницы не поверили бы, если бы им кто-нибудь сказал, что Мок обозначением «фисташковое» назвал сегодня платье девушки, которая стояла в будке на Тауенцинплац и, вероятно, звонила — как он полагал — чтобы назначить свидание. Когда-то он назвал бы это платье «зеленым», но теперь его смысл зрения обострился. Перед глазами скользило содержимое шкафов его возлюбленных, и он слышал, как они употребляли цвета, о которых раньше не подозревал. Все эти женщины полагали бы, что, скорее всего, имеют перед собой двойника Мока, если бы услышали слова, которые адресовал теперь советнику Мюльхаузу: «Посмотрите на этих двух женщин около испанского консульства, особенно та в плащике экрю ничего себе». Они удивились бы тем более, что Эберхард проявлял необычайное разделение внимания. Ибо он вел с Мюльхаузом важный разговор, а его цветовые наблюдения, бросаемые раз от разу во время разговора, нисколько его не затрудняли.

Счастливое настроение Мока и резкие изменения в его восприятии мира появились в тот момент, когда он прочитал в сегодняшнем «Breslauer Neueste Nachrichten» короткую заметку на третьей странице, что он был очищен от обвинения в убийстве Клары Мензель и Эммы Хадер. Он сидел тогда на скамейке у памятника Тауенцину и ждал советника Мюльхауза, который был на собрании ложи «Лессинг». Прочитав эту благоприятную для себя информацию, Мок подскочил вверх, вызвав суровый взгляд какой-то дамы, которая уже долгое время стучала по стеклу телефонной будки, намереваясь таким способом поторопить флиртующую девушку в фисташковом платье. Он решил немедленно отметить это известие, и взгляд его устремился к нескольким заведениям, расположенным вокруг площади. Его взгляд остановился на кафе и ресторане «Под Тауенцином», которому также покровительствовал прусский генерал-майор.

Он двинулся туда и попал в объятия Мюльхауза, уже вышедшего с собрания ложи. Именно тогда Мок обратил внимание на «плащ цвета экрю», который на Мюльхауза совершенно не произвело впечатления.

И вот они уже две четверти часа гуляли вокруг площади, а Мюльхауз излагал Моку ход собрания и процедуру реабилитации в полицайпрезидиуме. В какой-то момент вернувшийся к благодушию надвахмистр понял, что разделение внимания и чувствительность к цветам были мгновенными. Он не слушал, что говорит криминальный советник, но все же думал о бокале крепкого лимоновки, о сигаре «Султан» и о компании какой-нибудь дамы, желательно без плаща и платья. Однако на этих гедонистических порывах не было сосредоточено все внимание Мока. Сквозь эпикурейскую броню пробивалось острое, как жало, понятие «испытание жизни и смерти».

— Дорогой господин советник, — Мок отвел взгляд от округлых ягодиц какой-то дамы, которая вместе с подругой рассматривала картины в галерее Стенцеля. — Простите, что-то меня отвлекло. Расскажите мне еще раз об этом испытании жизни и смерти.

— Ему подвергается каждый кандидат. — Мюльхауз взял Мока под руку и осторожно повел его в сторону Нойе-Швайдницерштрассе. — Оно имеет символическое значение. Умирает один человек, рождается другой. Так всегда было в тайных братствах. Неофита подвергали пыткам, отделяли от общества, оставляли в лесу на корм диким животным. Если он справится, он достоин вступить в ряды братства. Так же, как у мизантропов…

— И так, собственно, и у вас?

— Вы, кажется, хотели сказать «у нас». Вы уже два часа являетесь членом ложи «Лессинг». — На губах криминального советника появилась насмешливая ухмылка. — Вас приняли единогласно, несмотря на то что две недели назад вы жестоко обошлись с железным прутом одного из трех членов президиума ложи.

— Сейчас-сейчас. — Мок остановился. — Я бы не хотел, чтобы со мной обращались по-привилегированному… У меня ведь нет за плечами испытания жизни и смерти…

— Как это нет? — улыбнулся Мюльхауз. — Позвольте процитировать вашего коллегу со студенческих лет барона Оливера фон дер Мальтена, который вместе со мной ввел вас в ложу. Он сказал примерно так: «Не является ли пребывание в клетке дикого зверя испытанием жизни и смерти и не является ли убийство этого зверя выигрышным выходом из этого испытания?» У вас есть ответ на ваш вопрос.

— Ну да. — Мок задумался так глубоко, что даже не обратил внимания на две крашеные блондинки, которые стояли под филиалом «Darmstadter Kasse», полуобнявшись и помигивая многозначительно обоим идущим мужчинам. — А скажите, мне очень любопытно, какое прошли испытание жизни и смерти. Вас оставили в лесу голым, только в каком-то грязном капоте и с розовыми пальцами?

— Хуже, — ответил Мюльхауз, делая вид, что не понимает намека, — это было кое-что гораздо похуже…