День середины лета

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ. ПРОШЕДШЕЕ И ГРЯДУЩЕЕ. ПЛЕМЯ

Ахарская Долина была такой же — и не такой, как Илл'а помнила. Все те же вековые сосны и отвесные скалы в гибких зеленых стеблях дикого винограда и колючей ежевики. Та же каменистая крутая тропа, тот же шумный ледяной ручей… Но вот домишек из шкур стало больше: они расплодились, как грибы, облепив все тесное пространство между склонами. Разрослись ввысь, и вширь, а порой — и в глубину твердого грунта, словно землянки имперских лесорубов, а не шатры вольных ахарских охотников. Обзавелись каменными уличными очагами и крохотными палисадничками с кустиками земляники да разномастной съедобной зелени… Словом, раздобрели от сытой спокойной жизни, потучнели, как и их слегка обленившиеся хозяева.

Долина процветала — и все меньше семей уходили отсюда на лето. Все неохотнее срывались ахары на промысел к ледяному морю, или в горы узкими охотничьими тропами. Зато с радостью нанимались провожать группки паломников к отстроенному десятилетие назад Северному Храму. Или брались охранять караваны к дальним торговым заставам у Волчьего Перешейка, куда везли имперцы муку, и вино, и ткани, получая от северян взамен пушнину, оленьи рога и редкие минералы.

Большой мир изрядно переменился за прошедшие годы — и крохотный здешний мирок тоже не сумел остаться прежним.

Не изменилась только его слепая Хранительница.

Она была все те же воплощенное величие и древность. Все так же поджимала сурово губы, сводила брови, не скрывая раздражения в голосе:

— Не больно-то ты домой спешила, Лая!.. — первое, что сорвалось с ее губ при встрече.

— Но все же я вернулась… — возразила девушка.

И таким знакомым искренним облегчением, тщательно скрываемой радостью повеяло в ответ от несгибаемой Иши, что Илл'а только теперь до конца осознала: и вправду вернулась! Она дома! Действительно дома!

И даже давящее ощущение слежки, не отпускающее прежде ни на миг, здесь, в Долине, лопнуло, исчезло, будто отрезали. Не было больше навязчивого присмотра Гильдии! Впервые за много месяцев юная жрица чувствовала себя в безопасности.

Здесь она не казалась сама себе чужой. Здесь и для нее было место.

Нашелся и лежак в Общем Доме, и теплое местечко у очага, и сундук ее собственных вещей, бережно хранимый Ишей все эти годы…

Нашлась сестра — постаревшая, чуть настороженная, но оттого не менее родная.

Нашлись воспоминания — целый ворох светлых воспоминаний о Долине и ее жителях. О горах и лесе, об Ишиной целительской науке… И всего одно среди них — горько-сладкое: о высоком светловолосом юноше. О том, как кружат они вдвоем на снегу среди ахарских костров в каком-то дикарском танце. Она — босая, но не чувствует холода. Она пьяна от радости — и он, кажется, тоже…

Это БЫЛО? ОН был здесь? Или… все только ее выдумка?..

Соплеменники тщательно Илл'ыных вопросов избегали. И поприжать их у девушки никак не выходило: ведь, чтобы правды добиться, надо знать, о чем спрашивать! А она не знала. Она уже сама себе ни в чем не верила…

И только Иша ее все время возвращала к реальности.

— А зачем тебе об этом слышать, Лая? — говорила старуха, раздражаясь из-за бестолковых расспросов. — Любой рассказ так и останется рассказом, он не вернет тебе ни прошлого, ни памяти. Только обяжет, заставит напридумывать долгов, разбередит душу. Стоит ли того простое любопытство?

Илл'а и сама понимала, что не стоит. Но с каждым днем увязала все больше в догадках. Знание казалось невозможным, а незнание — совершенно мучительным.

Но девушка лишь смирно кивала Ише, соглашаясь. Не решалась, все еще не решалась признаться, что дело уже не только в любопытстве, и что, кажется, она, Илл'а, шаг за шагом, потихоньку сходит от всего этого с ума…

Осень в этом году пришла рано и как-то внезапно. Еще не отзвучали до конца летние грозы, едва-едва схлынула последния удушающая жара — а уже пожухлая от палящего солнца трава укрылась поутру первой робкой изморозью, почернели листья и забытые на деревьях плоды, вершины гор схоронились в туманном мареве, чтобы выглянуть из него уже в сверкающих снежных шапках…

А первый осенний снег принес с собою Илл'е сны.

В них жаркое солнце лилось сквозь цветные оконные стекла, превращая белую бумагу на столе в красочное лоскутное одеяло, исписанное столбиками символов. И густо, сладко пахло летом — цветами, яблоками, пылью, раскаленной в полдень черепицей… Чернилами, потертой кожей, чуточку свежей кровью… И знакомым, таким знакомым мужчиной!..

Его не было здесь — и он был. Чувствовался во всем, в каждой небрежной детали. В тенях и запахе, в четком строгом начертании букв, в сброшенном на кресло колючем парадном камзоле, еще хранившем тепло тела, в недопитом бокале вина…

Девушка не пропускала ни единой мелочи, ночь за ночью собирая их воедино так отчаянно, будто надеялась в конце концов сложить из кусочков цельный, живой образ… Но утро снова и снова разбивало ее надежды вдребезги.

Снег таял, сменяясь промозглым туманом и грязью. Дожди лениво поливали крышу Общего Дома, оставляя по себе ледяную корку. Горел очаг, грел отсыревшие шкуры. Ноги вязли в размокшей земле и бурых листьях. Пахло дымом, грибами, осенью… Затем опять начинал тихо сыпать снег, укрывая собою все стойбище…

А во сне Илл'а проваливалась в лето.

И бродила, кружила по такой знакомой — незнакомой комнате, и звала, сама того не понимая, звала… Пока однажды…

— Ох, Илл'а! Это правда ты? — ее подхватили, сжали в объятиях, до боли родных и внезапно крепких. — Ты в порядке? В Долине? В безопасности? Так давно не было никаких вестей! Я уже не знал, что и думать… Илл'а…

Его взгляд был таким открытым и чуточку безумным, тревога на лице сплеталась с радостью. А руки ни на миг не разжимались, словно боясь опять отпустить, потерять…

— Это ведь… сон… сон… — губы Илл'ы плаксиво дрогнули. — Эдан…

Она расплакалась, не в силах удержаться, — и проснулась.

Морозным утром поздней осени. Одна.

Лето осталось лишь сном. Была ли просто сном и их встреча?

Весь день потом девушка бродила, как в тумане. Отвечала соплеменникам невпопад, путала травы, продукты, зелья. Чуть не испортила большой котел шархи, готовившийся к общему обеду, за что и нагоняй получила от старших, чего давно уж с ней не случалось. Не в ЭТОЙ жизни…

Она боялась. Ужасно боялась. Что сходит с ума и ночную встречу лишь придумала. Что все испортила, и больше ОН не придет. Что вообще не сможет спать, или снов уже не будет, или… Множество "или", разрывающих ее целый день на части.

Но к вечеру усталость взяла свое — а Илл'а вновь оказалась в витражной комнате. В первый миг, подумалось, — одна. Но затем…

— Прости, я напугал тебя… — Эдан говорил осторожно, мягко, как с дичащимся зверьком. И держался на расстоянии. — Должен был понять, что после нашого "прощания"… ты будешь не слишком мне рада… — он растерянно подбирал слова и выглядел опечаленным. — Прости…

И теперь уже Илл'а не выдержала — бросилась ему на шею, обняла изо всех сил. Так, как хотела сделать всегда, с их первой встречи — но отчаянно боялась в реальной жизни…

— Хвала Богиням, ты в порядке! — выдохнула радостно. — Те страшные слухи из столицы… Тогда… и до сих пор… Ты ведь в порядке, правда?.. — она сбилась, посмотрела с подозрением.

— О, я вовсе не призрак, если ты об этом спрашиваешь! — Эдан тихо, с облегчением рассмеялся. И тут же обнял девушку в ответ, ласково погладил по волосам.

— Я не могу этого знать… — тоскливо прошептала Илл'а. — Может, я просто все придумала?

Его взгляд стал внимательным и грустным.

— Может быть, — согласился он тихо. — Ты… Или я… Мы никогда не узнаем точно…

От этого-то "никогда" Илл'а и проснулась. Расстроенная, растерянная — но в глубине души очень и очень злая.

"Еще посмотрим на твое "никогда"! — думала она, мрачно разглядывая сухие пучки трав над лежанкой. — Если это только сон, то я ничего не теряю. Но если нет… ты так просто от меня не избавишься, господин Гильдмастер! Слово проклятой Насмешницы, Богини и дьяволы нам с ней в помощь!.."

Еще три дня и три ночи зрели в ней эти мысли, три дня и три ночи росла злость да решимость — и все это время Илл'а не видела во сне ни комнаты с витражами, ни Эдана.

На четвертую ночь он появился — усталый, молчаливый, издерганный. Без слов притянул девушку к себе, закрыл глаза, застыл в каком-то оцепенении.

От него отчаянно пахло гарью и кровью.

— Что стряслось? — нарушить молчание лекарка решилась не сразу.

— Бои под Эн-Амарешем… — неохотно выдавил он. — Последний оплот мятежных лордов. С ними темные мастера, несколько высших чинов и… все их младшие подмастерья… птенцы совсем… Впрочем, неважно… — он оборвал себя, сжал Илл'у крепче. — Все неважно сейчас, моя храмовая девочка… Хорошо, что ты не здесь… Ты в безопасности…

Так они и стояли, безмолвно вцепившись друг в друга, минуты или часы до рассвета — время во сне идет совсем не так, как в реальности.

А проснувшись, Илл'а была полна холодной решимости. Она больше не хотела, не могла оставлять его одного ТАМ, в том кровавом кошмаре. Не хотела прятаться, даже не попытавшись что-то сделать…

Но… ей отчаянно нужна была помощь наставницы.

На душе было мрачно и муторно настолько, что, казалось, весь мир должен был почувствовать Илл'ыно настроение и подстроиться. Но нет!

Вокруг все сияло и радовалось! Солнце светило вовсю, заставляя жмуриться. Морозец мягко покусывал щеки, под ногами скрипел снежок. А в стойбище царила какая-то особенно воодушевленная суета. Детвора устроила яростный снежный бой прямо на пороге Общего Дома — и никто не хватал сорванцов за уши, никто не окорачивал грозными окриками. И сами взрослые порой вступали в баталии, а затем, набегавшись вволю, хохотали раскатисто молодые охотники, вытряхивая снег из бород и воротников, да тоненько вторили им девушки, отчаянно стреляя глазками… Отовсюду неслись звонкие голоса, дразнили нос дюжины вкусных запахов…

Илл'а с удивлением озиралась вокруг — и лишь завидев на площадке у шатра Хранительницы огромную кучу хвороста да украшенный лентами высокий столб, вспомнила: сегодня же последний день осени! Завтра Первый День Зимы — и первый день нового года!

Но не радость, а только досаду вызвала в ней эта мысль. Ведь теперь разговор с Ишей точно откладывается! Не до Илл'ыных бед в такой праздник Хранительнице!..

Гуляния, казалось, тянулись бесконечно. Ахары жгли костры, плясали, пировали — а девушка не находила себе места. Впервые после возвращения в Долину Илл'а не чувствовала себя здесь спокойно. Металась от стола к столу, выдавливая из себя фальшивую улыбку для соплеменников. Пялилась в огонь большого праздничного костра, прячась в тени шатров, подальше от веселых парней, так и норовящих утащить ее в танцевальный круг. Крутилась у котлов и чанов для мытья посуды, хватаясь за любую работу. Кого-то лечила — от перепоя, ожогов, синяков, вывихнутых лодыжек и еще полудюжины травм да хворей, которые так охотно цепляются к весельчакам на подобных безудержных гуляниях… Кого-то отчитывала, отводила домой, наводила сон, чтобы успокоить самых буйных…

Так прошла ночь, занялся поздний зимний рассвет, встреченный счастливыми воплями самых стойких. А Илл'а, полностью обессилев, опустилась, где стояла — прямо в снег у порога Ишиного шатра.

— Не сиди на холоде, глупая! — послышалось изнутри ворчливое. — Заходи уж! Я же чувствую: со вчера еще всё сюда тянешься!

Девушка не заставила себя долго упрашивать — и уже через пару минут грела у очага воду для душистого травяного чая, который так ценила ее наставница.

— Ну, с чем пожаловала? — принимая горячую кружку, снизошла до вопроса та.

И, хотя весь вчерашний день придумывала Илл'а, как бы свою просьбу преподнести помягче, чтоб не отказали, в ответ почему-то выпалила прямо:

— Верни мне память о прошлой жизни, Иша!

В шатре надолго воцарилось молчание.

— Я могу вернуть… — наконец, заговорила старуха, и голос ее прозвучал устало, — но не память. Невозможно помнить о том, чего с тобою не было. Вторая часть души, Лая — вот что это такое… Но… ты уверена, что действительно хочешь этого? Что это не пустое любопытство? Племя принимает тебя такой, как есть. Живи себе в удовольствие! Чужие воспоминания о другой жизни… и смерти, ставшие вдруг твоими, и с ума свести могут! Стоит ли тень, давно похороненная в прошлом, такого риска?

— Я и так уже чувствую себя безумной, Иша, — горько усмехнулась девушка. — Не понимаю, где реальный мир, а где кошмары, где я, а где кто-то другой… Я словно разбита на кусочки — и больше всего хочу опять стать цельной!

— Цельной, как же… — заворчала Хранительница. — Уж мне-то не ври! Больше всего ты опять к НЕМУ сбежать хочешь… В Империи дьяволы знают, что творится, а ты, как и тогда, помчишься к этому мальчишке, вместо того, чтобы схорониться в безопасности!

Это было правдой — и от Ишиной проницательности на миг (всего на миг!) стало Илл'е неловко. Но отступать она больше не собиралась.

— Помоги мне, Иша… — попросила тихо. — Пусть даже уйду… Я и так больше не чувствую себя здесь дома…

— …Хорошо, — нехотя согласилась старуха. — Но! Я не хочу рисковать тобой понапрасну, так что быстро не будет, Лая! Понадобится много дней работы — и много дней отдыха между ними, чтобы действительно сделать тебя цельной, а не разбить на осколки окончательно. Сегодня отдыхай, а завтра перебирайся ко мне в шатер. Начнем с малого: соберем все то, что ты уже знаешь, фрагмент за фрагментом — и от каждого потом сделаем два крошечных шажка в темноту. Вперед и назад, в будущее и в прошлое… По шагу за раз — пока все лоскутки не сошьються в единое полотно…

— Но почему так? — не сдержалась девушка. — На это могут уйти годы!

— Или так, или никак! — отрезала Хранительница. — Ты еще спорить со мной будешь, глупая девчонка?

От бессилия Илл'е захотелось расплакаться.

— Вначале сложно, дальше дело пойдет быстрее, — немного смягчилась Иша. — Глядишь, к весне и закончим…

— Хорошо…

Как ни печально, юной жрице оставалось только смириться.

А уже седьмицу спустя Илл'ыной решимости изрядно поубавилось. Сны пропали, совсем — и все больше казались ей вымыслом. Зато непроходящая тошнота, боли в висках и затылке, резь в глазах, дрожащие руки и ноющее сердце стали горькой повседневной реальностью.

Так плохо девушке еще никогда не бывало. Каждое утро, с трудом выползая из Ишиного шатра, судорожно глотая ртом морозный воздух, щуря слезящиеся глаза на зимнем солнце, она чувствовала себя смертельно больной. Ей тяжело было ходить, тяжело дышать, тяжело думать — а воспоминаний, казалось, почти не прибавилось. Лишь мелочи, не сразу и заметные: движения, слова, голоса — тени. Неуловимые призраки, которые таких страданий вряд ли стоили.

На восьмой день, расставаясь в кустах с жиденьким завтраком да вытирая снегом желчь с синюшных губ заодно с кровью из носу, Илл'а почти сдалась. Почти…

— …Эн-Амареш горел… аккурат в канун Первого зимнего дня… — тихие слова хмурых мужчин, собравшихся у Ишиного шатра, вырвали ее из омута сопливой жалости к себе, заставили стереть бессильные слезы и собраться.

— О чем вы болтаете? — хрипло переспросила девушка.

— Войска Императора взяли-таки мятежный город, — мрачно поведали ей. — Говорят, все лордские поместья пожгли, а жилые кварталы не тронули… А пока лорды с лордами разбирались, говорят, темные мастера меж собою сцепились насмерть. Никогда прежде такого не было… Кто видел — поседели со страху… И вроде полегло там темных несколько сотен, а в последний осенний день выжившие всё под стенами погребальные костры жгли вместо праздничных…

"С ними темные мастера, несколько высших чинов и… все их младшие подмастерья… птенцы совсем…" — вспомнила Илл'а с ужасом.

Ее сон, который не сон вовсе…

Теперь девушке стыдно было за свое малодушие.

Хотела отступить при первых же трудностях! Выходит, почти предала того, кого любит, притом дважды?.. И, значит, права была насчет нее ведьма-убийца?

Нет уж!

Долой сомнения! Она все вытерпит!

Как ни странно, это решение словно переломило что-то в Илл'е окончательно. Ушел страх, а вместе с ним — и внутреннее сопротивление, как оказалось, изрядно мешающее их с Ишей делу. Стало легче дышать.

И вспоминать… стало легче.

Ночь за ночью она погружалась в чужую — свою — память, и выныривала оттуда чуточку другой. Илл'а менялась, как меняется всякий человек, накапливая опыт в течение жизни. Только обычно на это уходят годы — а юной лекарке пришлось довольствоваться всего парой-тройкой месяцев. И как же права была Иша, заставляя ее не спешить! И без того порой казалось девушке, что она вот-вот свихнется! Кошмары, беспричинные слезы и хохот, ссоры со всеми вокруг… К весне даже самые общительные соплеменники обходили Илл'у стороной.

Она была поистине невыносима!

Но главное — это все еще была она…

Самый большой страх — что ее, Илл'ы, не станет, а та, другая, просто займет освободившееся место, — так и остался всего лишь страхом. К концу зимы в этом уже не было сомнений. Но, как водится, на смену одному страху пришел другой.

Почти четыре месяца девушка не покидала Ишиного шатра — и Эдана во сне она не видела за это время ни разу… Хитроумная защита обиталища старой Хранительницы ограждала подопечную слишком уж надежно!

Ждет ли он все еще их случайной встречи? А может, давно вздохнул с облегчением?.. Да и до того ли в эту зиму грозному Гильдмастеру? Тревожные вести из имперской столицы, хоть и редко, но все же доходили в здешнюю глухомань. Волнения, загадочные смерти, публичные судилища и казни… Большая Императорская Свадьба, поднявшая на уши даже тихий провинциальный Таркхем… Столько всего — значительного, яркого, важного, — что о глупой храмовой девчонке и вовсе позабыть немудрено!..

И все же, все же… Илл'а надеялась.

До весны оставалось всего две недели, когда Иша разрешила ей вернуться в девичий дом.

Тем вечером лекарка долго ворочалась с боку на бок. Отвыкла она от здешней постели, да и товарки за ширмой шушукались, мешая спать. А еще снедала тревога… Приснится? Нет?

В комнату с витражами она провалилась сразу.

И Эдан, вопреки всем страхам, был тут.

Он сидел в кресле, неподвижный, отстраненный — руки сложены на груди, взгляд холодный и жесткий.

Молчали долго, разглядывая друг друга.

— Тебя… давно не было… — наконец, обронил он сухо. И девушка даже испугалась бы, если б голос его не дрогнул. Чуть заметно, но все же…

А потому она смело сделала шажок вперед, еще и еще — а губы уже растягивались в совершенно счастливой улыбке.

— Болела я, долго болела… — протянула смешливо. — Зимы в горах такие холодные!..

— Что есть, то есть… — задумчиво наблюдая за ней, согласился Эдан. — И как сейчас… со здоровьем?

Он подался вперед, и теперь лицо его было совсем близко.

— Словно заново родилась! — не отрывая от него глаз, тихо призналась Илл'а. — Иша чудеса творит с пациентами, хоть порой от ее лечения и помереть хочется…

— Так ты… у Иши жила все это время? — мужчина словно весь оттаял от этой новости.

— Конечно! У старушки под боком и охраной, день и ночь под бдительным присмотром… А что? Думал… я сама не приходила? — губы, вопреки желанию, задрожали. — Нарочно?..

Ответом ей была кривая усмешка.

— Кто ж тебя знает! Юные жрицы иногда такие… впечатлительные…

— Пугливые дурочки, ты хотел сказать, — желчно подсказала девушка. — Бывает всякое…

Она сделала последний шаг — и нахально устроилась на подлокотнике его кресла. Прильнула к плечу, обняла за шею, провела пальцами по волосам.

— Ты… прости за это, — прошептала мягко, в самое ухо.

Подобной смелости от храмовой мышки мужчина вовсе не ожидал, а оттого заметно растерялся.

— Не стоит… извиняться, — выдохнул виновато.

— Да-да, знаю, ты лишь получил, что хотел, — Илл'ын голос заиграл насмешкой, — Гадкий… изворотливый… манипулятор… — рука дернула светлую прядь волос, и еще раз, и опять, подчеркивая каждое слово.

— Какой… уж есть… — прикрыв глаза, хрипло пробормотал Эдан. — И я рад, что ты все-таки пришла… Иди сюда…

Рывком он стащил ее к себе на колени, обнял на миг крепко-крепко, показывая, что, и правда, рад.

— У тебя там… все хорошо? — спросила девушка, когда его объятия ослабли.

— Относительно… — Эдан поморщился. Было видно, что о своих делах он говорить не хочет. — А как Ахарская Долина поживает?

— Как и всегда, — рассмеялась Илл'а. — Снег, лед, немного грязи, много дыма… Будто не знаешь!

— Действительно, ничего не поменялось, — его губы растянулись в скупой улыбке. — Жаль, я этого не вижу… — сказал, и тут же осекся. — Жаль, я не увижу тебя… — добавил еле слышно.

— И мне жаль… — нахмурилась Илл'а, но тут же встряхнулась, засияла, как солнышко. — А знаешь что? — усмехнулась лукаво. — Оглянись-ка вокруг! Метели еще воют над Северными горами, туман и слякоть в столице — а здесь, в этой комнате, всегда царит летний полдень… И, думается мне, это неспроста, Эдан. Что скажешь?

— Скажу, что до лета еще слишком далеко, храмовая девочка… — недоверчиво хмыкнул он. — Но… я буду ждать… — добавил так тихо, что она едва его слов не пропустила, — и, возможно, даже надеяться…

— Договорились! — улыбка девушки стала лучезарной. — Время встречи назначено — и не смей потом отпираться!

Она наклонилась, скрепляя обещание быстрым поцелуем в губы, не давая Эдану и шанса опомниться. Да тут же выпуталась из его рук.

— Снежинка! — изумленно выдохнул он, потянулся следом…

Но сон уже исстаял предрассветной дымкой.

"Надежда — звучит неплохо, — с ехидцей думала Илл'а следующим утром, вытаптывая подтаявший снег у входа в Ишин шатер. — Вот только в сани ее не впряжешь, да и оседлать не выйдет… Надеждой до столицы не доедешь… Так что скажи спасибо, родной, что у меня есть ноги. И голова на плечах… Что-нибудь да придумаю!"

В дорогу, однако, засобиралась девушка нескоро. Холодная северная весна долго и цепко держала Ахарскую Долину в плену последних злых метелей, укрывая лесистые склоны глубоким снегом — рыхлым, мокрым и опасным. На смену ему пришло половодье, а после — непроходимые топкие грязи вместо охотничьих троп и торговых трактов. И только когда перевалила весна за середину, потянулись в Империю ахарские торговцы пушниной — а с ними-то в очередной обоз и подумывала Илл'а напроситься…

— Надо бы еще решить, куда мне в столице пристроиться… — делилась она с Ишей планами, потягивая травяной сбор и греясь у ее шатра на солнышке. — Хоть на первое время, как тогда в аптеку… У меня вон даже лицензия сейчас есть! Все легче… Нет, можно бы и в Храм, конечно. Примут… Да только тошно мне, если честно, теперь от их порядков. Не выдержу…

— И чего мудришь зря, суетишься? Мало тебе было приключений? — неодобрительно в ответ ворчала старуха. — Иди к своему тезке-приятелю прямиком, да пусть он все и устраивает!..

Илл'а даже чаем поперхнулась от удивления.

— Это к Илану-то? — возмутилась она. — Скажешь тоже! Кто он, а кто я!..

— И кто? — Иша явно насмехалась. — Что ты — соплячка вздорная, что он — молокосос упертый… Две руки, две ноги, ветер в голове… По мне — так невелика разница…

— Да уж, если так смотреть… — хмыкнула девушка. — Однако… Это здесь, в Стойбище, любой может прийти к тебе, или к Предводителю… В Империи все не так, сама ведь знаешь! И как прикажешь мне, нищей безродной жрице, подобраться к самому Императору?

— А ты ведь запамятовала, похоже… — довольно сощурила на нее Иша слепые глаза. — Мальчик-Император дал тебе кое-что важное! Да ты, видать, не оценила тогда и не запомнила…

— Ленту? — переспросила Илл'а, не без труда вспоминая.

— Клятву, — назидательно подняла вверх палец Хранительница. — Лента всего лишь символ. Но клятва… Неисполненная Родовая Клятва для старшей имперской крови — страшная вещь, хоть может и не все сейчас об этом помнят… Подобная клятва не долгом связывает, но судьбой. Его нить — к твоей нити, пока не будет выполнено, что сказано… Так что даже если он и не захочет — свидитесь… Вот к Огнезору тебе куда сложнее подобраться будет. Упрям он, если что твердо решил — до конца пойдет. А решил он в этот раз, что судьбы умней… Дурной мальчишка!..

— Сама же меня вернуть в племя просила! — обиделась за Эдана Илл'а.

— А он-то и рад был от дуры-девки отделаться!.. — отбрила вредная старуха.

И девушка совсем уж скисла.

— Тебя послушать — все дураки… — буркнула она мрачно.

— А ты и слушай, Лая, не сопи! Может, хоть во второй жизни поумнеешь… Или, надеешься, в столице тебе все в ножки кланяться будут, рады-радешеньки? Да еще и при дворе, при Императоре?.. Думай, куда хочешь влезть, раз такая нежная-обидчивая!.. Дурами-девками играть всего проще! Не научишься мозгами шевелить, а не только ахать да языком молоть, — и сама сгинешь, и мужика своего в могилу сведешь!.. Ясно тебе?..

— Чего уж неясного…

— А раз ясно — хватит в травах ковыряться да опытами своими мне зелья портить! В Леоровом сундуке уже лет пять двухтомник "Имперского сословного уклада и законов" пылится, читай — просвещайся…

Илл'а и просвещалась — целую неделю. А потом опять затосковала.

Эдан появлялся редко — хорошо, если одну ночь из десяти. То ли видеть ее не рвался, то ли спал совсем уж урывками. И говорил он совсем мало, все больше молчал — напряженный, уставший, издерганный… Зато в объятиях сжимал крепко и жадно, словно набирался от девушки сил.

И наутро ее тоска росла, взгляд делался больным — а Иша изобретала новое задание.

Вслед за "Имперским укладом" нашлись в ахарских сундуках погрызенные мышами "История родов и династий", "Малая лекарская энциклопедия", и даже знаменитые "Природные вещества, их соединения и яды", лет сто назад сожженные Храмом за "злокозненность да вредоносную ересь".

Илл'а воодушевлялась, день, два, неделю бегала с горящими глазами, дергая несчастных ахаров возгласами "а ты знал?..", "представляешь!..". Но новизна притуплялась, любопытство угасало — и она опять впадала в уныние.

Так продолжалось почти всю весну. Находилась новая причина: еще одна редкая книга, сложное зелье, чья-то болезнь, непогода, разгул зверья в лесах и разбойников на дорогах, сбор редких трав, новая Ишина ученица… Обозы уходили без девушки, увозили пушнину, возвращались с товаром и новостями из Империи — а затем уходили снова. Опять без Илл'ы… Пока однажды она не подумала: "Хватит!".

И мысль эта была настолько твердой, кристально ясной и четкой, что лекарка сама себе вдруг удивилась — чего ждала, зачем тянула столько времени?..

— О-о, вот теперь-то ты готова отправляться! — лишь почувствовав ее в своем шатре, довольно заявила Иша.

— А раньше не готова была, выходит? — хмыкнула девушка с насмешкой над собой и восхищением: наставница-то ее насквозь видит! Да и во всем права оказалась…

— Раньше я за тебя боялась, — с внезапной серьезностью ответила Хранительница. — А сейчас твою решимость чую… Да и сроднилась ты сама с собой окончательно, Лая. На части больше не рвешься. А значит — и сидеть на месте больше нечего… Что ж, теперь я за тебя спокойна. И с легкой душой могу отправиться в Зиму…

И сказано это было столь торжественно, что Илл'а не сдержала смешка. Одно дело, когда об "уходе в зиму" дряхлое ахарское старичье ворчит, намекая распоясавшейся молодежи на свою возможно скорую смерть. Совсем другое — из уст всемогущей Хранительницы подобное услышать! Вот уж правда — смех один!

— Да ты еще половину племени переживешь! — ничуть не сомневаясь в своих словах, заверила Ишу девушка. — Тебя любая зима испугается, прочь сбежит — не догонишь!..

Иша же тоже ей в ответ заулыбалась, но не колко и снисходительно, как обычно, а светло и радостно, словно в ожидании великого праздника.

— Сегодня ночью, Лая… — с этой-то странной улыбкой и сказала она. — Да-да… Последняя весенняя ночь — подходящее время. Сегодня ночью, девочка…

И вмиг поверилось, что старуха не шутит.

— Но… Как же так! — усмешка тут же сползла с Илл'ыных губ, к глазам подступили слезы. — Перед тобою годы и годы! Ты нужна ахарам!.. Я могу…

Иша мягко покачала головою. Погладила ее по волосам, как ребенка.

— Ничего ты не будешь делать, бестолковая девчонка… Я запрещаю. Не собираюсь жить тысячу лет — и свихнуться, как тот жрец, что венчал тебя, Лая. Моя первая ученица уже вошла в силу, так что… Я ждала лишь исполнения своего последнего видения — и дождалась. Много лет назад боги открыли мне, что я увижу тебя — живую — перед сроком… Время пришло. И Зелье Вечной Зимы уже ждет: я сама сварила его в новогодье…

Она гладила Илл'у по голове, улыбалась, светло и ласково, — а все внутри у девушки леденело от ужаса.

О Зелье Вечной Зимы она знала немало. Та еще мерзость! Яд — не яд, наркотик — не наркотик… Оно вводило в транс, убивало — и продляло агонию. Растягивало миг смерти на несколько часов, а одаренным еще и давало ясность. Ясно мыслить — и ясно видеть. Весь мир, прошлое и будущее… Те самые видения, что мог получить только сильный одаренный в момент кончины. Видения обо всем на свете…

Но плата… Плата была ужасной.

Старинные традиции требовали от Хранительницы умирать мучительно и долго. И даже смертью своей приносить пользу племени…

— Сейчас… другие времена! — попыталась было возразить Илл'а, но голос сорвался. — Ты… не обязана…

— Не учи меня моим обязанностям, девчонка! — рассердилась Иша. — Смерть Хранительницы — событие слишком редкое, чтобы им можно было пренебречь! Мой долг — оставить ахарам как можно больше предсказаний. Долг моих учениц — быть со мною до конца и записать каждое изреченное слово. Ты же… не имеешь больше долгов перед ахарами. Так что сейчас покинешь мой шатер, а утром — и мое племя, как сама того желала. Иди!

Что ж, такое прощание было вполне в Ишином духе!

Илл'а вышла из шатра сама не своя.

Было больно, но слезы высохли. А еще ужасно донимала обида, злость на своевольную старуху.

"Зачем? Ну зачем она… Зачем?"

Хуже всего было чувство бессилия. Хранительница приняла решение, старшие племени, наверняка, ее поддержали — всем прочим остается только смириться. Но Илл'а не могла, не хотела мириться! Это ведь… дикость полная!

— Варвары!.. Несчастные варвары!.. — шептала она, сглатывая сухой комок в горле. — Правильно ты, Эдан, их дикарями когда-то считал… Правильно…

Она бубнила, причитала, ругалась — а ноги сами несли в девичий дом, дрожащие руки вытряхивали залежавшийся дорожный мешок, перебирали одежду в сундуке, аккуратно заворачивали в полотно склянки с зельями…

Сомнения раздирали душу на части, но в одном Илл'а была твердо уверена: уже завтра утром в Ахарской Долине ее действительно уже ничего держать не будет.

Рассвет застал ее у Обозного Дома: бледную, собранную, с красными от бессоницы сухими глазами. Худой мешок со сменой платья и лекарскими запасами, туго заплетенная коса, ветхий храмовый балахон, такой линялый, что не видно и цвета. Удобные дорожные ботинки — подарок родичей. Ножны с кинжалом, подаренным больше года назад на постоялом дворе светловолосым мужчиной, тогда еще просто лордом Таргелом — наставником Илана, имперским дознавателем… Вот и все нехитрые пожитки.

Что в той жизни, что в этой — никак не приживалось в Илл'ыных руках богатство! Ну, видать не судьба…

Записку принесли, уже когда пожилой ахар-торговец запрягал лошадь, а девушка устраивалась в фургончике. Босоногая, распатланная и зареванная девчонка-семилетка, последняя из Ишиных учениц, сунула дрожащей рукой Илл'е клочок бумаги — и помчалась прочь, не иначе — нареветься вволю на плече у мамки.

Но до нее лекарке больше не было дела.

Записка была короткой, по-деловому сухой и (на непосвященный взгляд) весьма загадочной. Но Илл'ын позвоночник мгновенно обдало холодом.

"Последний день осени года 909-го. Синеглазые морские звери, семеро…" — говорилось в прорицании.

Перед смертью Иша видела новое Пришествие…