День середины лета

ГЛАВА ВТОРАЯ. ЧЕРНЫЙ ХОД. ЖИВОЙ МЕРТВЕЦ

Весна 905-го с основания Империи года выдалась неспокойной и смутной. На истоптанные столичные улицы, мешаясь с грязью и талым снегом, хлынули вместе с капелью пересуды да слухи, один другого краше. Сочились они из всех дверей и окон, залетали в стонущие ветрами печные трубы, пробирались в наименьшую щелочку, исхитрившись проскочить даже сквозь каменную преграду крепких храмовых стен.

Говорили же самое разное.

Что вернулся зимой ко Двору молодой наследник — и привезли уже в столицу со всех концов страны рачительные папаши девиц на выданье, но только ни одной пока счастье не улыбнулось. Вся надежда теперь на празднование, что обещали устроить во Дворце в последнюю неделю третьего весеннего месяца в честь совершеннолетия будущего Императора…

Что окаянные лорды опять учинили заговор — но провалились, поплатившись головами. И разойдутся теперь оставшиеся без хозяев имения малыми наделами в чужие руки, чтоб и духу мятежной крови там не осталось, а другим впредь неповадно было…

Что озлилось на имперский люд небо, о чем поведало ужасное знамение — водный столп у Восточных островов, погубивший рыбацких суденышек, кто сказывал — дюжину, а кто под хмельное питье и до трех дюжин досчитывал…

Что являются морякам в тумане, в дождь или на закате корабли-призраки — огромные, бесшумные, черные — скалятся звериными мордами с горящими синим глазищами, чуть не боком о борта трутся — и спешат раствориться во мгле морской…

Что занемог Его Божественность Император, и лежит почти при смерти, а святые жрицы Богинь да черные демоны Гильдии денно и нощно над постелью его бдят — всякому ведь известно: давно меж ними борьба идет за императорскую душу! Пересилят святые девы — и уйдет Его Божественность на Небесные Острова к своим предкам, коль же дьяволы перетянут — коротать ему век за веком на Серых Пустошах, пока не отпустит Первый Бог, проклятый Творец-Разрушитель, горемычную душу на землю для новой жизни…

О всяком трепался городской люд, приходящий в Храм для исцеления или молитвы. Послушницы то вежливо ахали, то хихикали тайком от старших жриц, словно над занимательной сказкой, впрочем, большею частью пропуская суетную болтовню мимо ушей. Жизнь за пределами святых стен казалась им далекой, непонятной, а оттого — почти совсем неинтересной.

Немудрено! Дни храмовых дев, не ступивших за порог совершеннолетия, посвящены были лишь премудростям духовным да лекарским — и только на девятнадцатом году начинали обучать их мирской науке, готовясь выпустить в белый свет по прошествии Пресветлого Испытания не раньше тридцатилетия, либо, коли сложится так судьба и благословят Богини, отдать в руки суженого в любой день и час. А последнее случалось среди послушниц куда чаще, чем можно было подумать: и чернь, и знать, и фермер, и воин одинаково страдали от ран да всевозможных хворей, ища у молодых целительниц сначала лечения, а после — и утешения… Да и приданое, хоть ничтожное, но за храмовыми девицами давалось: коль совсем уж некуда податься, крохотный надел с избушкой в далекой деревеньке всегда ждал молодую лекарку и ее мужа…

Храмовым юношам приходилось сложнее. Уже с четырнадцати лет пичкали их науками, чтобы с восемнадцати благословить в дорогу. Десятилетие полагалось скитаться им проповедниками и странствующими лекарями — только потом, если не осядут нигде, если надумают все-таки вернуться, допускал их Храм к Посвящению.

Возвращались, конечно, не все. Впрочем, без того среди храмовых обитателей мужчины встречались редко — ведь лекарским даром, как известно, сестер и дочерей благословляют Богини куда охотней, чем сыновей своих да братьев. Оттого и становились с годами иные жрицы, лишенные крепкого мужского плеча, ученей придворных магистров, строже бывалых вояк, изворотливее лучших купцов да прижимистее деревенских старост. Не у всякого выходило совладать с этими святыми дамами. А уж на госпожу Алим управы часто не мог найти и сам отец Гутор!

Особенно, когда выглядела она так, как в тот день: напряженной, словно вытянувшееся над алтарем изваяние; сосредоточенной на одной ей лишь ведомой цели; с нехорошим фанатичным блеском в глазах. Что-то звериное проглядывалось в ней в эти минуты, пугая даже привыкшую к ее странностям Илл'у. И было только к лучшему, что в таком настроении ученицу свою Алим обычно не замечала.

Но не в тот несчастливый раз.

День тогда выдался суматошным. Вся столица гудела, готовясь к вечернему празднованию восемнадцатилетия лорда-наследника, а в Палаты Исцеления уже с утра заглядывали с разными увечьями развеселившиеся заранее горожане. Илл'е хлопотать над страдальцами предстояло после обеда, потому она берегла пока силы, суетясь у прочих на подхвате да изо всех сил стараясь хмурой Алим не попадаться на глаза. Поэтому короткое: "Пойдешь со мной!", — оброненное вдруг возникшей на ее пути наставницей, застало девушку врасплох. Когда же свернули они, вместо жилых коридоров, к холодной лестнице заброшенных еще со времен духовничьих войн казематов, легкое Илл'ыно недоумение и вовсе сменилось ледяным ознобом дурного предчувствия.

— Куда мы идем? — застыв на каменных ступенях, рискнула спросить она.

Алим обернулась на голос, окинула послушницу мрачным взглядом.

— Тебя ждет больной, — бросила сердито и, не дав возможности заартачиться, ловко сцапала запястье девушки.

— В подземелье? — с сомнением уточнила Илл'а, оглядываясь на светлый дверной проем, оставшийся за спиной.

— Не будь дурой! — фыркнула жрица, и, больше не утруждая себя объяснениями, потащила ученицу вниз.

Лестница оборвалась уходящим в темноту коридором с двумя рядами каменных мешков по сторонам. Алим уверенно свернула в седьмой слева, дернула поломанную ржавую решетку. Черный лаз открылся в дальней стенке камеры. У Илл'ы поплыло перед глазами.

— Н-нам туда? — сипло пискнула она.

Жрица молча нырнула в проход, утаскивая девушку следом.

Поспевать за резвой наставницей получалось теперь с трудом. Выщербленные плиты пола блестели влагой в пляшущем свете масляного фонаря и скользили под ногами, сырой затхлый воздух сдавливал грудь, шаги дробились зловещим эхом, а подземный мрак шел по пятам, вызывая панический ужас.

Уже не первый год боялась Илл'а темноты. В непроглядной тьме казалась она себе мертвой…

Алим подобные глупости не заботили. Шагала жрица быстро и уверенно, даже под ноги не смотрела, словно ходила здесь каждый день. Хотя, если вспомнить, как незаметно и часто пропадала она из Храма, наверное, так и было… Илл'е оставалось только удивляться. Впрочем, от накатывающего тошнотворного страха даже это получалось у нее с трудом.

Подземный коридор закончился высокой лестницей — а та уперлась в каменную дверь. У порога наставница обернулась, осторожно встряхнула Илл'у за плечи, требуя внимания, как делала всегда, когда хотела сказать нечто важное.

— Не отходи от меня ни на шаг! И о том, что увидишь за этой дверью — ни слова!

— П-поняла, — стукнула зубами девушка, на самом деле уже с трудом соображая от пережитой паники.

Женщина повернула потайной рычаг, и каменная дверь отворилась — почти бесшумно: видно, пользовались ею часто и за механизмом хорошо следили. Илл'а с облегчением прошмыгнула на тускло освещенный лестничный пролет, вдохнула полной грудью сухой, с запахом пыли воздух, огляделась, давая волю притихшему было от страха любопытству.

Другую сторону дверной плиты украшал грубоватый барельеф, а сам проход располагался в нише — такой же, как и десяток других, вытянувшихся вдоль широкой, огромной лестницы, ветвящейся на каждом пролете высоченными, гулкими коридорами. Стены по обе стороны от лестницы убегали ввысь, сливаясь где-то там — так высоко, что даже страшно представить — в ребра сводчатых арок, очертания которых едва угадывались в блеклом свете редких, догорающих ламп…

Кроме Храма, знакомого до каждой трещинки, лишь одно здание столицы могло похвастаться такой высотой и величием.

— О боги! — от изумления почти задохнулась Илл'а. — Мы же во Дворце!

— Тш-ш-ш! — зашипела на нее жрица. — Совсем с ума сошла! Пойдем!

Она закрыла проход, так, чтобы края плиты идеально слились со стеной, схватила девушку за руку и потащила с лестницы прочь, к одному из боковых коридоров — высокому и мрачному, увешанному старинными темными портретами в тяжелых золоченых рамах столь густо, что не видать было стен. А оттуда — в следующий, не сразу и заметный за огромным блеклым гобеленом, низкий да узенький, с маленькими запертыми дверцами служебных помещений. Затем увлекла к узкой лесенке, выведшей в какой-то чулан… И опять в коридор, и снова на лестницу… Да все это так быстро, столь уверенно, без запинок, что Илл'а даже ступеньки считать не успевала, и очень скоро совсем потерялась…

— Смотри мне! — еще раз грозно прошептала Алим, остановившись, наконец, у одной из дверей.

Девушка только кивнула.

Комната, куда вошли они, была огромной, невиданно роскошной — и до краев наполненной ужасающей гнилостной вонью. Болезнь, разложение, близкая и страшная смерть царили здесь…

Илл'а пошатнулась, крепче уцепилась в руку жрицы, привычно задавливая в себе тошноту.

Три уставшие фигуры вынырнули из-под опущенного балдахина большой кровати, кивнули безмолвно Алим. Никого из них девушка прежде не видела в Храме, но все же могла поклясться, что перед ней целители — притом самые-самые лучшие.

— Ты вовремя, — прошелестел один. — Мы почти исчерпались.

— Убирайтесь! — грубо отогнала их жрица. — У вас есть три часа на отдых. Я пришлю еще кого-нибудь в подмогу… Чего стоишь? — тут же одернула она Илл'у. — Больной ждет!

Замирая от ужасного предчувствия, девушка приблизилась к кровати. Существо, что предстало перед ней, уже не походило на человека. Смердящий, гниющий труп, издающий булькающие, жуткие стоны — вот что это было. Но ОНО жило! Остатки жизни теплились в этом разрушенном теле, поддерживаемые истощенными до крайности лекарями.

Остатки жизни и остатки разума…

— Исцели его! — жестко приказала Алим.

— Я не могу! — почти разрыдалась от ужаса Илл'а. — Никто не может! Ресурс его исчерпан, время вышло! Поддерживать жизнь в ЭТОМ — просто… бесчеловечно! Чудовищно! Я не буду…

Звонкая пощечина оборвала ее испуганный плач. Щека загорелась огнем, глаза жрицы сузились неумолимо и холодно.

— Помолчи и займись делом! — прошипела она. — Восстанови столько, сколько сможешь. Давай! — Алим подтолкнула к девушке изъеденную язвами руку больного, сама же закрыла ладонью его лицо. — Давай же! Реветь потом будешь!

Кусая губы и всхлипывая, Илл'а коснулась скрюченных, подрагивающих пальцев, вливая в них струйка за струйкой свое легкое, целебное тепло. Тошнота, отвратительный холод приближающейся смерти тут же навалились на нее, норовя утащить за собой. Существо на кровати болезненно выгнулось и тоненько, мучительно завыло. Рядом стиснула зубы жрица, также погрузившись в исцеление.

Лицо больного начало обретать человеческие черты, булькающий стон превращался в хриплое дыхание, язвы покрывались коркой…

— Не прекращай, пока не выдохнешься, — с усилием процедила Алим. — Займись глазами! Лицо должно выглядеть идеально!

Девушка послушно следовала ее указаниям, сливаясь с серой, гниющей кожей, вливаясь в отравленную кровь, вычерпывая себя до самого донышка — пока темнота не накрыла ее, и она не осела на пол, почти потеряв сознание.

— Ну, хватит, очнись дурочка! — била ее по щекам, ругалась над нею жрица. — Когда ж ты останавливаться вовремя научишься?

Илл'а открыла глаза, тяжело, судорожно всхлипнула.

Больной на кровати, кажется, крепко спал — и выглядел теперь почти нормально. Как человек — не как мертвец. Но обе знали — это ненадолго…

— Полдень уже, — невпопад вздохнула женщина. Затем вскочила вдруг, к чему-то прислушиваясь, рывком поставила девушку на ноги и, протянув ее через всю комнату, толкнула в неприметную дверцу, из которой не так давно они вышли.

— Сиди тихо, не высовывайся! Шуметь не будешь — он тебя не почувствует, я позаботилась…

Закрыла дверь и задернула портьеру.

Илл'а замерла, ловя воздух испуганными глоточками и прислушиваясь к тихим шорохам за стенами. Тяжелая, давящая тревога постепенно овладела ею: будто стоит она на краю чего-то невозвратного, будто тянет ее что-то за этот край…

В комнату за дверью кто-то вошел: легко заскользили шаги, Алим произнесла тихое, почтительное приветствие.

— Жив? — раздался мужской голос, усталый и охрипший.

— Жив. Сам посмотри… — отозвалась жрица безразлично, словно речь не о человеке шла, а о прибившемся двором псе. — С горлом-то что? — зато встревожилась за незнакомца. — Может, подлечить?

— Лорды хуже базарных торговок — орут до хрипоты, — мрачно отмахнулся тот. — Силы лучше побереги… О-о! — видимо заглянул он к больному. — Как тебе удалось?

— Юное дарование из Храма, — пояснила Алим столь неуверенно и нервно, что Илл'а в своей норе чуть не всхлипнула от страха. — Три дня теперь точно протянет!

— Больше и не надо. Сама-то держишься еще? Я должен привести его в сознание.

Послышалась возня, шипение, слабые стоны, перешедшие в болезненный, жалкий плач, сквозь который прорывались то и дело слова:

— Опять… при-ишел? Н-ненавижу… Что еще те-ебе… надо? С-сколько меня…мучить будешь?

— Вам придется встать, — безжалостно отвечал мужчина. — Лорды и советники желают убедиться, что Вы живы! Все уже собрались в Малой Приемной. Вы обязаны поздравить наследника с совершеннолетием на глазах у Двора!

— Не… пойду, — захныкал больной. — Дай у-умереть мне… наконец!

— Пятнадцать минут! — настаивал незнакомец.

— Не… пойду, — вдруг хрипло закаркал несчастный. — Ну, что… т-ты мне сделаешь? — задыхаясь, засмеялся он.

— Не пойдете, — взбешенно зашипел мужчина, — так вместо трех дней оставшихся Вы у меня три месяца гнить будете! И все время в сознании — уж я позабочусь!..

Смех больного оборвался страшным воем — свирепым, безнадежным, болезненным.

Илл'а в ужасе зажала рот ладонью, чтобы не выдать себя криком. Ее трясло — не столько от потраченных сил, сколько от мерзости всего того, к чему невольно и она причастна оказалась.

Больной на кровати выдохся, притих, потом вновь запричитал — неразборчиво и жалобно.

— Пятнадцать минут и три дня, — безжалостно отмел его мольбы незнакомец. — Я не торгуюсь в вопросах, что касаются Империи!

Девушка отшатнулась от этого голоса, от жестокой и давящей его силы, попятилась от двери прочь по коридорчику и вывалилась вдруг в какой-то проход, на совершенно незнакомую лесенку.

Ей не хотелось больше ни кричать, ни плакать — только бежать, все дальше и дальше. Спрятаться от всего, что случилось в той комнате. От Алим, сбросившей маску благочестивой наставницы-жрицы и оказавшейся жестокой богиней-мучительницей. От скребущего душу мужского голоса. От себя самой, послушно и безвольно выполнившей то, что приказали, хотя все внутри бунтовало против такой бесчеловечности…

И Илл'а бежала, сама не понимая куда, окончательно запутавшись в безлюдных пыльных проходах и лестницах заброшенной, скрытой в толще каменных стен, части дворца. А потом брела, едва передвигая ногами, уставшая, потерявшая чувство времени и направления. Брела долго, впав в какое-то оцепенение, позволяя ничего не значащим мыслям скользить по поверхности сознания и ни за что не цепляться толком. Иногда голоса или звуки, приглушенные толщей стен, доносились до ее ушей. Но девушка избегала их, боясь опять попасть в ту страшную комнату, — сворачивала куда-то в сторону, еще глубже погружаясь в затхлую нежилую тишину.

Даже тьма теперь оставляла ее равнодушной. Тусклый свет из многочисленных дыр, окошечек, глазков и трещин, проделанных, скорей всего, нарочно двуногими дворцовыми крысами, делал мрак зыбким и каким-то ненастоящим. А может, Илл'а больше не боялась темноты — пустой, безразличной и безлюдной — потому что впервые за свою спокойную жизнь увидела кое-что пострашнее.

Наверное, она ходила кругами. Не мог же этот проклятый Дворец быть таким огромным и запутанным? Возможно, строгая Алим спохватилась уже, и ищет свою воспитанницу? Хотя, может, и нет. Может, просто забыла, что пришла сюда не одна, — да отправилась спокойно восвояси… Никогда нельзя угадать, что творится у этой странной женщины в голове.

В конце концов, Илл'а просто устала от бессмысленных блужданий и присела на высокие ступени первой попавшейся лесенки. Она выдохлась. Страх и отвращение от совершенного осели где-то на дне души, не тревожа больше столь яростно, не вызывая новой боли и паники. Выходит, не так уж трудно будет с этим жить… И очень скоро найдется случившемуся оправдание: для себя, для жестокой Алим, даже для обладателя того хриплого голоса. Не таким уж и светлым, невинным существом она, Илл'а, на поверку оказалась! Да и сложно ли быть добродетельной в Храме, где нет ни единой возможности совершить что-то по-настоящему ужасное? Первый же выход за пределы знакомых стен (о котором так мечталось в детстве) разбил ее выдуманный образ маленькой святоши вдребезги. И оставалось Илл'е с этим только смириться. Взять себя в руки, прекратить бесполезную истерику — а, для начала, попробовать выбраться из этого пыльного крысятника…

С такими мыслями и поднялась послушница с холодных ступеней ведущей неизвестно куда потайной лестницы. Отряхнула бледно-зеленый подол жреческой хламиды да сделала было шаг вниз — туда, где, как казалось, не так темно, и не такой затхлый воздух — но вдруг тихий неприятный скрип резанул по ушам, яркий свет затопил коридор, заставив Илл'у на миг зажмуриться. И девушка не успела заметить, как спиной вперед ввалился кто-то в открывшийся лаз, — зато почувствовала резкий толчок, впечатавший ее тонкую фигурку в стену.

Незнакомцу, едва не сбившему ее с ног, повезло меньше: от неожиданности он не удержал равновесия и с проклятьем полетел с лестницы. Но не растянулся на ступенях, как следовало ожидать, а подобрался, изогнулся совсем по-кошачьи, приземлившись на согнутые ноги и выставив перед собой тонкий зловещий стилет. На миг впился в Илл'у острым, настороженным взором, словно примеряясь для удара — но, видно не почуяв опасности, тут же расслабился, сунул клинок за голенище щегольского сапога, выпрямился и уставился на девушку уже совсем по-другому — вбирая одним долгим взглядом ее всю, от растрепавшейся косы до пыльного края жреческого балахона. Оценивая и, похоже, одобряя — откуда иначе взялась бы чарующая улыбка да нахальное приглашение в искристых темно-серых глазах?

Илл'а почувствовала, что краснеет. Не так давно еще была она неуклюжим, угловатым волчонком, вызывающим, в лучшем случае, снисходительное умиление, — и подобное мужское внимание сейчас оказалось в диковинку. Да и сам молодой человек, так бесцеремонно ее разглядывающий, без преувеличений, мог претендовать на уютный, теплый уголок даже в самой черствой девичьей душе! Он словно вышел из позолоченной рамы одного из портретов — тех, в первом коридоре. Благородные черты лица, неожиданно контрастирующие с чуть смугловатой (излишне для имперского лорда!) кожей; собранные в затейливую косу темно-русые волосы, перевитые чем-то, дорого сверкающим даже в здешнем пыльном полумраке; небрежно распахнутый темно-золотой камзол с черными узорами вышивки да гладкий черный шелк штанов и рубашки под ним; множество драгоценных перстней на изящных пальцах… За всей этой роскошью и блеском, почему-то ничуть не делающими их обладателя смешным да напыщенным, и не сразу удалось послушнице заметить, что нахальный парень едва ли старше ее самой.

— Прекрасная госпожа жрица заблудилась? — молодой человек, кажется, вовсе не удивился ее присутствию в потайном лазе.

И вот это Илл'у уже встревожило.

— А с кем имею честь говорить? — спросила она подозрительно.

Показалось, или юноша всерьез задумался? Словно решал, стоит ли отвечать, и что именно? Но спустя два биения сердца опять посмотрел на девушку, в этот раз загадочно, с неожиданным, веселым вызовом.

— Илан — мое имя, — представился, наконец, приосанившись. И выжидающе да лукаво сверкнул из-под изогнутых темных бровей глубоким своим серым взглядом.

— Да не может быть! — нервно рассмеялась послушница.

— Почему это не может? — переспросил он, растерянный, даже чуть уязвленный.

— Потому, что меня Илл'ой зовут, а ты — Илан! Смешное совпадение!

— И все? — искренне удивился сероглазый, словно Илл'а только что ляпнула самую странную в мире вещь. — И больше ни о чем тебе мое имя не говорит?

— А должно? — теперь уж девушка удивленно нахмурилась. В голове ее от пережитого потрясения все еще было тяжело и гулко, будто в храмовой колокольне после праздничных перезвонов. Но изумленный юноша вызывал любопытство и симпатию, заставляя потускнеть недавние подозрения и даже оставленные позади страшные картины.

— Нет, ну по одежде судя, ты человек знатный, — осторожно предположила послушница, с ног до головы рассмотрев нового знакомого. — На слугу или охранника не похож, а другим во Дворец хода нет, наверное… Я не так часто покидаю стены Храма, — созналась почти виновато, заметив, как ползут вверх его темные брови. — Извини…

Он вдруг громко, очень весело и совсем не обидно расхохотался.

— Вот и хорошо, — тоже улыбнулась Илл'а, с заметным, надо сказать, облегчением. — Я рада, что мои слова не оскорбили тебя.

— Шутишь? Да это лучший разговор за весь сегодняшний проклятый день! — выдохнул сквозь смех Илан. — Думаешь, я от хорошей жизни прячусь сейчас в этих крысиных тоннелях?

— Не знаю, — дернула плечами девушка. — Я-то здесь всяко прятаться не собиралась, да вот как вышло…

— Все-таки заблудилась? — молодой лорд немного посерьезнел. — Немудрено! Даже я порой путаюсь… Но ничего, сейчас выведем!

И, не успела Илл'а опомниться, как он уже тащил ее за руку — бесцеремонно, ни капли не обольстительно, но как-то дружелюбно и совсем по-мальчишески.

— Нам сюда! — дернул неприметное кольцо в цельной, казалось бы, стене. — Выберемся во Дворцовый Сад, там покажу тебе тайную дверцу в ограде, как раз в Храмовый переулок. Оттуда уже не потеряешься…

Насчет последнего, девушка была не уверена — все-таки не доводилось ей прежде бродить по столичным улицам. Но застрять в этих затхлых коридорах или вновь очутиться в темном подземелье под Храмом, уже одной, без мрачной, несгибаемой наставницы, казалось участью куда худшей, так что Илл'а возражать не стала. А потом и вовсе спорить перехотелось. Ибо насколько мрачным да пугающим предстал перед ней сегодня Императорский Дворец — настолько же прекрасным показался Дворцовый Сад в лучах послеобеденного солнца. Куда там запущенному, мхом поросшему, храмовому садику! Или крохотному огородику жриц с его лекарственными травами, тремя яблонями да одиноким абрикосовым деревцом! Девушка не успевала головой вертеть по сторонам, силясь рассмотреть каждую зеленую и цветущую диковинку, о коих щедро, хоть порой и бестолково, рассказывал ее спутник.

К заветному выходу, о котором еще недавно так мечталось, подходила теперь Илл'а с плохо скрытым унынием. Низкая дверца, утонувшая в виноградной лозе и листьях, не казалась больше спасением — за ней ждали храмовые стены, наверняка разозленная ее пропажей Алим и суровое наказание за пропущенное дежурство в Залах Исцеления. Илл'ына жуткая, но такая интересная сказка, вот-вот должна была подойти к концу.

— Ну, прощай, госпожа жрица! — искренне улыбнулся ей напоследок Илан. — Может, еще увидимся!

— Может быть, — тоскливо вздохнула девушка, глубоко в этом сомневаясь. — Спасибо тебе за помощь…

— Всегда рад помочь очаровательной барышне, — лукаво прищурился парень, и быстро поднес к губам ее запястье.

Поцелуй был легким, но соблазнительным. Илл'а смутилась, опять покраснела — а потом отчего-то рассердилась.

— Ну еще бы! — ядовито фыркнула она, выдернув руку. И щелкнула вдруг нахала по носу.

Да тут же, сама испугавшись своей выходки, шустро юркнула в низенькую дверцу и бегом припустила по улице, провожаемая ошалевшим взглядом.

А юноша, наверное, еще долго смотрел бы ей вслед, растекаясь до ушей в довольной улыбке, если б сильные мужские пальцы не сжали сзади его плечо.

— Что ты здесь делаешь, Илу? — недовольно спросил чуть охрипший голос. — Я же просил не высовываться без меня из Малой Приемной! Не хватало еще, чтоб тебя кто-то чересчур прыткий в темном коридоре подкараулил!

— А никто, кроме тебя, пропажи не заметил! — весело огрызнулся молодой лорд. — Я здесь все тайники и проходы знаю!

— Та-а-ак! — развернул его к себе, внимательно в лицо всмотрелся собеседник. — И что за глупая улыбка?

Губы юноши растянулись еще шире.

— Ох, Таргел! Кажется, я влюбился!

— Опять? — насмешливо-притворным возмущением заиграл охрипший голос.

— Но она стоит того — ты бы видел! — горячо заговорил Илан. — Волосы длиннющие, цвета темной корицы, глаза изумрудные, огромные — не оторваться…

— Фигурка с округлостями, — язвительно вставил мужчина.

— Не знаю, — сразу сник сероглазый. — Фигурку всю уродливый жреческий балахон спрятал…

— Жрица? — мгновенно нахмурился собеседник. — Темные боги, Илан! Только Храма нам, ко всему, не хватало!

— Да разве справедливо такую красоту за глухой стеною держать? — обиделся за свою новую зазнобу молодой лорд.

— Справедливо или нет — а тебе об этой "красоте" забыть придется! — резко отрезал мужчина. — Храм своих дев лишь на руки законному супругу отдает, все прочее — поругание чести да безбожие!

— А может, я жениться надумал? — уперся юноша, еще миг назад о таком и не помышлявший.

— На одаренной? — издевательски усмехнулся Таргел. — Ну-ну… Не переигрывай, Илу.

— А что такого-то? — фальшиво удивился тот. — Ну подумаешь, наследника не даст… Зато, может, я любовь на всю жизнь нашел!..

Его собеседник вмиг закаменел лицом.

— Тогда храни тебя боги от нее! — бросил резко. — В твоем положении это принесет только беды!..

— А то я не знаю! — криво усмехнулся Илан, уже жалея о своей нелепой шутке.

— К тому же, и невеста у тебя имеется, — желчно добавил наставник, нарочно задевая за живое.

— К дьяволам такую невесту! — рассердился юноша. — Я даже не знаю, как она сейчас выглядит!.. И вообще… Ненавижу проклятый Дворец! — с досадой дернул он тесный ворот рубашки. — Крысятник позолоченный! Даже с тобой здесь говорить становится невозможно! Раздражаешься, словно моя матушка, — по любому поводу!..

— В этих стенах чувство юмора меня покидает, это правда, — саркастически скривил губы мужчина. — Не до шуток как-то в покоях с императорским трупом!.. — он раздраженно пнул подвернувшийся под ногу камешек.

Тот мягко утонул в золотистом песке дорожки, расчерченном весенним солнышком и тенями ветвей.

Вычурно подстриженные деревца лениво шуршали над головой крошечными ярко-зелеными листиками, осыпая на дорогое шитье парадных камзолов розовые цветочные лепестки…

То ли от стылого ветерка, то ли от холодных, мрачных слов Илан поежился, зябко передернув плечами.

— Уже все, мне восемнадцать, Огнезор… — проговорил тихо. — Ты можешь прекратить ЭТО, даже сегодня, сейчас…

— Еще нет! — неумолимо отрезал тот. — Слишком уж подозрительно выйдет! Пусть сегодня имперцы веселятся, привыкая к мысли, что их будущий правитель стал взрослым. Ни к чему омрачать всенародные гуляния трагедией… Да и… Собрание лордов по вопросам наследования трех Домов Крови лишь завтра.

— Конечно же! — съязвил юноша. — Как я мог позабыть о Собрании? Ничто не должно помешать столь ожидаемому тобой событию!

Непонятная обида говорила сейчас в нем. И ведь готовился же давно к тому, что будет! Почему же язвит сейчас да по-детски злится?

Но наставник не ответил колкостью на колкость. В отличие от юного воспитанника, мужчина владел собою в совершенстве. Впрочем, как и всеми остальными вокруг…

Желчное раздражение на миг с головою накрыло Илана, почти сразу сменившись жгучим стыдом. Знал ведь, ЗАЧЕМ они делают то, что делают. И знал, что наставнику и другу приходится намного, намного хуже…

— Я не вправе принуждать тебя, — неожиданно мягко проговорил Таргел. — Это будет только твое решение, Илу.

— И, конечно же, я сделаю то, что должен! — буркнул молодой лорд уже совсем без злости, с каким-то легким, бесшабашным смирением. — Ты всегда знаешь, как добиться от человека желаемого, проклятый интриган!..

— Как и ты, мой талантливый ученик! — хмыкнул светловолосый мужчина с видимым облегчением. — Ты справишься, Илу, — добавил серьезно, не желая скрывать вполне отеческой гордости.

— Конечно, справлюсь! — невесело улыбнулся юноша. — Я ведь не хочу участи своего предшественника…

Их взгляды одновременно нашли высокие узорчатые окна Императорской опочивальни — той самой, где лежал живой мертвец, вытащенный сегодня молодой лекаркой с того света еще на три бесконечных дня.

— У меня не такой уж большой выбор, Таргел… — слова Илана полнились взрослой горечью. — Боги не слишком милостивы к плохим правителям…

— Боги здесь ни при чем, Илу! — утешающе похлопал его по плечу мужчина. — Твой брат платит только за собственные решения. Как, впрочем, и каждый из нас…