Дешевка

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Август 2015 года

Имоджин не сразу узнала девушку, которая вертелась в ее кресле, фотографируя собственные ножки, обутые в лиловые балетки от Тори Берч. В одной руке кокетка держала бело-золотой айфон, а другой тянулась к туфелькам, растопырив перед камерой пальцы с коготками, наманикюренными тон в тон с туфлями.

Имоджин поправила прическу, заложив выбившиеся светлые прядки за уши, и слегка щелкнула каблучком, чтобы девушка, которая теперь надула губки, намереваясь сделать селфи, поняла, что уже не одна в кабинете главного редактора.

— Ой! — захваченная врасплох Ева Мортон, бывшая помощница госпожи Тейт, испуганно вздрогнула — айфон грохнулся на пол — и обернулась через плечо посмотреть, кто пришел. И увидела Имоджин. В хрипловатом голосе девушки прозвучала нотка удивления:

— Ты вернулась?

Жеребячьим скачком Ева за несколько секунд преодолела разделявшее обеих женщин расстояние и заключила Имоджин в объятия, что показалось той излишне фамильярным. Ева вообще выглядела как-то иначе. Ее каштановые кудри будто раскрутились, скорее всего вследствие какого-то ухода с кератином. Теперь блестящие, прямые, как хвоинки, волосы обрамляли безупречно накрашенное личико с каким-то новым, более симпатичным, чем помнилось Имоджин, носом.

Отчего это Ева сидит за столом главного редактора? За моим столом?

Имоджин ломала голову в поисках причины, которая могла привести девушку в это здание в такую рань. Она же здесь больше не работает! Как два года назад ушла, так с той поры и не появлялась.

Когда-то Ева слыла исключительно компетентной помощницей и в каком-то смысле даже подругой Имоджин, но в первый после большого перерыва рабочий день ее присутствие вызывало смутное раздражение. Сейчас самое главное — успокоиться, освоиться и заказать капучино, пока не собрались сотрудники, а после попросить кого-нибудь помочь ей продраться сквозь неизбежные дебри писем в ящике электронной почты.

— Ева, дорогая, как ты здесь оказалась? Я думала, ты учишься в Гарвардской школе бизнеса, — Имоджин обошла девушку, направляясь к своему креслу. Как приятно было вновь, после стольких месяцев, утонуть в его кожаной глубине!

Устраиваясь на гостевом стуле напротив Имоджин, Ева изящно подогнула под себя длинные ноги, а не закинула одну на другую, как в былые времена.

— Я же закончила учебу в январе! Потом несколько месяцев провела в стартаперском инкубаторе в Пало-Альто, а в июле вернулась сюда.

«Что за стартаперский инкубатор?» — удивилась Имоджин. Ей представилось нечто связанное с цыплятами, но она решила не переспрашивать.

— Снова в Нью-Йорке? Это замечательно. Уверена, какой-нибудь жуткий инвестиционный банк уже в тебя вцепился, раз ты у нас теперь магистр, — с легкой улыбкой ответила Имоджин, включая питание компьютера.

Ева запрокинула голову, издавая горловой смешок, который удивил Имоджин — слишком зрелым он казался, слишком глубоким. Прежний смех был живым и нежным, а этот принадлежал незнакомке:

— Нет. Я вернулась и в Большое яблоко, и в «Глянец»! В январе отправила резюме мистеру Уортингтону. Мы с ним поговорили еще перед тем, как ты ушла в отпуск по болезни. В июле я переехала в Нью-Йорк и пришла сюда. В смысле… это же вроде как работа мечты. Уортингтон сказал, что поговорит с тобой об этом. Мне и в голову не приходило, что ты появишься раньше, чем обычно… в районе десяти. Думала, ты встретишься с Уортингтоном и он просветит тебя насчет моей новой роли.

Старая помощница. Новая роль. Ева, двадцати шести лет от роду, со взглядом, тяжелым от лиловой подводки и неприкрытых амбиций, смотрела на Имоджин, не мигая. С Картером Уортингтоном, издателем и непосредственным начальником, Имоджин за время своей полугодовой болезни общалась ровно два раза.

Впервые за это утро она отвлеклась от собственных ощущений и осмотрелась — лампы горят вполканала, и мягкий солнечный свет, льющийся в окна холла возле лифтов, кажется от этого плотнее и ярче. В глаза Имоджин бросились кой-какие перемены. Отличавшийся минималистичным дизайном зал выглядел теперь загроможденным. Просторные кабинки с низкими перегородками — на каждом рабочем месте вольготно размещались монитор, клавиатура, мышь — исчезли, сменившись сплошным рядом столов, на которых теснились, словно готовые повалиться костяшки домино, ноутбуки. Неизвестно куда делся украшавший стену фотопортрет — Кейт Мосс крупным планом работы Марио Тестино (Имоджин его очень любила). Его место заняла широкая магнитно-маркерная доска с пронумерованными списками, на которой были намалеваны разноцветные закорючки. Там и тут на светло-серых стенах висели напечатанные курсивом таблички в рамочках инфантильных расцветок: «Риск дает тебе энергию!», «Что бы ты сделал, если бы не страх?», «Чем ты хуже Бейонсе?», «Годный, Гордый, Грандиозный ГЛЯНЕЦ». А из кабинета Имоджин пропала важная вещь: ее пробковая «доска вдохновения», обычно увешанная обрывками журналов, листками, кусочками тканей, старыми снимками и всякой всячиной, которая подпитывала ее воображение и воодушевляла. «Какого черта они решили, что могут убрать мою доску?»

От смутной тревоги скрутило живот. Все фатально изменилось. Имоджин захотелось крикнуть Еве: «Вон из моего кабинета!», — но вместо этого она вежливо спросила:

— А в чем именно заключается твоя новая работа, Ева? — в тот же миг она заметила в углу комнаты большое кресло-мешок, розовое, как нижняя юбка.

— Я занимаюсь цифровым контентом на «Глянец точка ком», Glossy.com, — неубедительно улыбнулась Ева, разглядывая свой маникюр.

Сохраняя непроницаемое выражение лица, Имоджин с облегчением вздохнула. ОК. Ева отвечает всего лишь за интернет-контент. Нечего паниковать. Это не то, о чем она подумала: будто бывшая помощница заняла некий важный пост, а ей об этом не сообщили. Конечно, на дворе две тысячи пятнадцатый год, и конечно, у журнала есть веб-сайт, и, естественно, все это имеет значение. Но веб-сайт — всего лишь необходимый придаток к страницам настоящего журнала, в основном его используют как свалку для рекламы и оставшихся невостребованными историй. Так? Эта девчонка отвечает за нечто относительно несущественное. И все равно, почему никто не посоветовался с Имоджин, нанимая на новую должность ее бывшую помощницу? Это дурной тон!

Ева торопливо продолжала:

— Мне прямо не терпится поговорить обо всех новшествах. Наш сайт никогда не был таким сильным. Думаю, тебе понравится, каким он стал.

Боль, угнездившаяся в основании черепа Имоджин, грозила вырваться на волю.

— Да, отлично, что сайт наконец-то переделали. Я на самом деле рада, что ты вернулась. Здорово будет пообедать вместе, когда я закончу с делами, — Имоджин кивнула, надеясь, что девушка уже закончила постить в блог и можно будет наконец-то начать рабочий день.

Возможно, процесс удастся ускорить шуткой.

— Лишь бы новый дизайн сайта не влиял на мой журнал и, — тут она понадеялась донести до собеседницы свою основную мысль, — у меня не отобрали мой кабинет.

Ева смущенно моргнула, ее ресницы вспорхнули, как крылышки колибри:

— Имоджин, я думаю, тебе нужно поговорить с Картером.

Услышать начальственные нотки, смутно прорывавшиеся в голосе двадцатишестилетней Евы, было странно, но еще более странным показалось, что девушка, говоря об их общем начальнике, назвала того по имени. От всего этого Имоджин почувствовала, как снова зачастило сердце. Она была права с самого начала. Ева не просто занимается сайтом. Имоджин на миг испугалась, что Ева, которая когда-то так здорово предугадывала все ее потребности, сейчас легко прочтет ее мысли. Она встала и сказала совершенную неправду:

— На самом деле у меня и так назначена с ним встреча. Первым делом нужно пойти к нему. Так что мне пора.

Переступив с ноги на ногу, она повернулась и пошла прочь от Евы, миновав по дороге нескольких незнакомых молодых женщин — сотрудницы журнала как раз начали приходить на работу. Руки дрожали. В тот момент, когда она нажимала кнопку лифта, чтобы ехать вниз, в вестибюль, ее лицо ничего не выражало, на нем застыла улыбка. В таком большом здании, чтобы подняться, нужно сначала спуститься…

Когда Имоджин спешила от одного лифта к другому, из-за стойки кафе вестибюля буквально выпрыгнул Гас и сделал пару шагов в ее сторону.

— Я думал, вы уже не вернетесь! — воскликнул он, испуская сладкий запах корицы и вспененного молока. Его рыжеватые усы подпрыгивали при каждом произнесенном им слоге. — И как только журнал выживал без главного редактора целых полгода? Вас нам всем очень, очень не хватало!

Он осторожно пожал Имоджин руку. Конечно, ему известно, почему она отсутствовала. Конечно, было сделано все, чтобы скрыть причину ее ухода от прессы, но в наше время не так-то много удается утаить от репортеров светской хроники.

Полгода назад, в феврале, у Имоджин нашли рак левой груди второй стадии. Эта болезнь унесла ее бабушку и двух теток. В марте Имоджин решилась на двойную мастоэктомию и реконструкцию, чтобы искоренить болезнь и предотвратить ее распространение. Минувшие шесть месяцев заняли химиотерапия и восстановление.

— Вот я и вернулась, — Имоджин заставила себя тепло улыбнуться. Слишком много всего на нее навалилось, учитывая, что еще только девять часов утра. Но Гас по крайней мере излучал доброту и обещание дозы кофеина. Он подвел ее к кофейной стойке и, не дожидаясь, пока ему что-то скажут, принялся готовить напиток, который увенчал молочной пеной с сердечком наверху. Когда Имоджин извлекла из кошелька четыре хрустящих долларовых купюры, он отмахнулся и сунул чашку ей в руку:

— Угощаю. Сегодня особенный день. Если бы я знал, что вы сегодня выходите, попросил бы жену что-нибудь приготовить специально для вас, например фирменную пахлаву… с медом, как вы любите. Вы завтра тут будете? Она вечером приготовит, с медом.

Имоджин кивнула и поблагодарила, наслаждаясь первой волной действия кофеина — та настигла ее на пути к очередному лифту. В вестибюль стекались служащие. Красивый мужчина средних лет, в волосах которого будто смешались соль и перец, с платком в нагрудном кармане пиджака безупречного костюма, с неподдельным интересом разглядывал ноги Имоджин, когда они зашли вместе в лифт.

Поднимаясь наверх (голова все еще кружилась), Имоджин ясно вспомнила тот момент, когда пять лет назад в ее жизнь вошла Ева Мортон. Ее саму тогда только что повысили до главного редактора «Глянца», и она изнывала, которую неделю проводя собеседования с кандидатами на должность своего помощника. Кадровая служба прислала к ней практически весь выпускной класс Ле Розе (в эту швейцарскую школу-пансион богатые американцы посылают своих балованных детей, чтобы те могли познакомиться с другими богатыми американцами), молодые люди оказались скучными, безынициативными, неэмоциональными. Ни в ком из них не чувствовалось и следа темперамента, который, Имоджин знала, только и позволит новичку преуспеть в «Глянце». Имоджин лучше, чем кто-либо другой, осознавала, как важен напор, даже драйв на подобной работе. Она и сама когда-то была помощницей у своей первой начальницы и наставницы Молли Уотсон, главного редактора журнала «Мода», самой вдохновляющей личности, которая встречалась Имоджин за всю ее жизнь.

В день, когда Ева Мортон впервые явилась в офис «Глянца», она выглядела как типичная застенчивая выпускница нью-йоркского университета. Она промокла до нитки, и обвисшие волосы и мятый тренч придавали ей вид замурзанного котенка. На улице стоял один из тех дождливых апрельских дней, которые даже самых закаленных нью-йоркцев превращают в боязливых туристов, не рискующих в собственном городе перемещаться с места на место без помощи автомобиля.

Высокая, крупная Ева вопреки внешности оказалась робкой и стеснительной. Однако в глазах ее был блеск, который стал еще ярче, когда она вытащила ноутбук, намереваясь продемонстрировать презентацию в PowerPoint, содержащую странички из модных журналов с начала девяностых до наших дней.

— Я читала все журналы, в которых вы работали, — сказала Ева. Рот у девушки был немного скошен, но это выглядело довольно пикантно. — А сейчас я запросто сижу у вас в кабинете, и это самый волнующий момент в моей жизни! Честно, вы один из лучших редакторов в мире. Думаю, я нашла и изучила все, что связано с вами. Мне так нравятся эти ваши вечеринки с дизайнерами во время Недели моды, а особенно то, как вы попросили, чтобы на лондонских показах вас не сажали рядом с Ким Кардашьян! А все инициированные вами изменения в «Глянце» приводят меня в восторг! Это из-за вас я хочу работать в журнале.

Иммунитет к лести у Имоджин отсутствовал начисто, а вот весьма тонко настроенный «детектор лжи» действовал отлично. Она сильно сомневалась, что найдется хоть один человек, способный прочесть все выпуски «Глянца» за последние три года, Harper's Bazaar[2] за два года до этого и Elle[3] еще за два предыдущих. Она даже не была уверена, что может, не кривя душой, заявить, что сама прочитала все это от корки до корки. Имоджин с изрядной долей скептицизма воззрилась на девушку, с подола юбки которой на белый паркетный пол ее кабинета стекали капли дождя.

— Что ж, спасибо, но вы, кажется, слишком молоды, чтобы одолеть все мои журналы.

— О, я штудирую все о моде с тех пор, как научилась читать. Когда вы снимали коллекции от кутюр на лесах для мытья окон на семидесятиэтажке у Таймс-сквер, я на самом деле чуть не сдохла. Буквально!

Ева говорила о съемке, которую пресса позднее окрестила «Сделай или сдохни». Имоджин задумала тогда заменить мойщиков окон профессиональными моделями, а фотографов и зрителей разместить на разных этажах. Культовые девицы и юноши болтались на лесах, как насекомые, и подолы их одежд со знанием дела трепал ветер. Страховые взносы журнала взлетели до небес, но это не остановило Имоджин: в следующем месяце она арендовала под съемку станцию метро, а еще через месяц — супермаркет в Квинсе. На эту фото- и видеосессию они привезли окорок с логотипом бренда «Шанель».

— Когда я это увидела, вся моя жизнь совершенно изменилась, — сказала Ева. Эти слова, в которые Имоджин отказывалась окончательно поверить, вернули ее в настоящее.

— Я? Я это сделала? Боже мой, как?

— Я не могла выбросить эти картинки из головы. Они там застряли. Это какой-то потусторонний опыт. Тогда эта одежда прямо ожила для меня. И я поняла, зачем пришла в этот мир. Я знала, что теперь мне суждено ехать в Нью-Йорк, где издают все эти журналы. Я подала документы в Нью-Йоркский университет и в Технологический институт моды. Меня брали и туда, и туда, но я выбрала университет и поэтому могла сосредоточиться в основном на маркетинге, менеджменте и истории моды. С тех пор я хотела только одного — работать здесь, с вами. Новшества, которые вы ввели в модные журналы, — это самое потрясающее, что происходило с редакционными материалами за несколько десятилетий.

Ева наконец слегка пожала плечами, как будто теперь, когда она произнесла монолог, отрепетированный тысячу раз в общежитии перед зеркалом, заляпанным отпечатками пальцев и стеклоочистителем, вес наконец-то был взят.

Имоджин улыбнулась ей. Она умела принимать похвалы, но такое трудно проглотить даже отпетому эгоисту.

— Ну и что вы думаете теперь, когда побывали у нас и увидели все сами?

Ева оглядела комнату зелеными глазами размером с чайные блюдца.

— Тут даже лучше, чем я предполагала! Я знаю, что смогу многому у вас научиться, и сделаю все, чтобы все у вас было так гладко, как это вообще возможно. Дайте мне шанс, — добавила она. — Я изменю вашу жизнь.

Вероятно, пробежавшие по спине мурашки стали бы самой адекватной реакцией Имоджин на эти слова. Но даром Кассандры она не обладала и вообще была одержима идеей как можно скорее найти кого-то достаточно трудолюбивого и упорного.

Ева Мортон сделала именно то, что обещала. Она схватывала все на лету. Она оказалась исполнительной и проворной. Быстро училась, была трудягой, которая доказала, что полезна и в больших, и в малых делах. Весь день они переговаривались между собой через открытую дверь кабинета Имоджин.

Сынишка Имоджин, Джонни, заболел пневмонией еще до судьбоносного собеседования с Евой. После ее трудоустройства они вдвоем разработали хитрую систему, благодаря которой остальные сотрудники журнала пребывали в неведении о том, что Имоджин нередко часами отсутствует в офисе, ухаживая за ребенком. Ева охраняла вход в кабинет, перенаправляя звонки на мобильник и уверяя посетителей, что ее начальницу нельзя беспокоить, потому что она очень занята. После того как по вечерам все расходились по домам, Ева печатала новые версии макетов и привозила их в таунхаус к Имоджин. Та вручную вносила правки, и Ева доводила макеты до ума перед утренним совещанием. Ее помощь была бесценной.

С самого начала Имоджин поражало, насколько отчаянно Ева старалась соответствовать и угождать. Если кто-то упоминал, что нужно забронировать столик в ресторане, Ева присылала ему пять вариантов на выбор. Тому, кто хвалил ее браслет, она дарила такой же на день рождения. Когда Имоджин добавила в прическу прядки медового цвета, Ева тоже сделала колорирование.

Гардероб девушки постепенно менялся, с базовых моделей J. Crew она переключилась на более престижных модельеров. Покупки оплачивали в основном немолодые поклонники Евы — по вечерам эти джентльмены поочередно увозили ее из офиса в своих дорогих авто. Притязания Евы скрывались глубоко внутри, словно в матрешке. Каждый раз, когда новая матрешка появлялась на свет, Ева казалась все более уверенной и самонадеянной.

И вот как раз когда Имоджин всерьез раздумывала о том, чтобы после двух с половиной лет безупречной службы повысить Еву до заместителя редактора, та постучалась к ней в дверь. Глаза у нее были красными. Чтобы доставить удовольствие отцу, упертому тренеру школьной футбольной команды старшеклассников, одержавшей наибольшее число побед на чемпионате штата в Висконсине, человеку, который предпочел бы иметь сына, будущего банковского воротилу, а не дочь, работающую в сфере моды, Ева сдала экзамен для поступления в бизнес-школу. Она совершенно не ожидала, что ее примут, но Гарвард предложил ей стипендию для получения магистерской степени. Огорчить отца Ева не могла.

Итак, Имоджин лишилась лучшей помощницы, которая у нее когда-либо была. На прощание она подарила Еве свой винтажный шарфик от Гермеса из шелковой саржи.

Узнав, что Имоджин больна, Ева дважды посылала ей цветы. К одному из букетов прилагалась открытка со словами «Скорейшего выздоровления», изображавшая грустного котенка, подталкивающего лапкой упитанную рыже-полосатую кошку постарше.

Другой букет — любимые цветы Имоджин, кремовые магнолии в вазе — пришел вообще без открытки. Только бумажка с нацарапанной на ней надписью «от Евы», и все.

Прежде чем двери лифта открылись прямо в офис Уортингтона, Имоджин обратилась к себе с короткой мотивирующей речью. Она, Имоджин Тейт, — преуспевающий главный редактор, женщина, которая должна была вдохнуть в «Глянец» новую жизнь и провернула это, хоть все уверяли ее, что это невозможно. Она выигрывала награды и уламывала рекламодателей. За краткую поездку на лифте Имоджин решила отыграть предстоящую сцену настолько бесстрастно, насколько это вообще возможно с Уортингтоном. Босс любил и уважал ее за редкую для женщины уравновешенность. Имоджин считала, что одно из ее лучших качеств — умение чувствовать как людей, так и пространства.

Расправив плечи, она хладнокровно прошествовала мимо двух неказистых помощниц Уортингтона. На том, чтобы на эту работу брали только невзрачных, настояла четвертая жена издателя, бывшая королева красоты и бывшая же его помощница (тех времен, когда он состоял в третьем браке). Уж она-то прекрасно знала, на что способен ее муж, когда на горизонте появляется амбициозная молоденькая женщина. Одна из помощниц попыталась было преградить Имоджин путь, но запуталась в своей отстойной макси-юбке. Когда Имоджин ворвалась в кабинет через внушительные дубовые двери, Уортингтон, который всегда был ранней пташкой, а теперь, когда компания вела столько дел с Азией, и подавно являлся на работу ни свет ни заря, стоял у панорамного окна с видом на центр Манхэттена на персональной тренировочной площадке для гольфа. В кабинете царила смесь стали, стекла и темного дерева — ни дать ни взять круизный лайнер в стиле ар-деко. Немецкие медные канделябры действительно изначально украшали танцевальный зал трансатлантического судна компании «Кунард Лайн». А сам Уортингтон, застывшим в вальяжной позе — толстые пальцы сомкнуты на рукояти клюшки для гольфа, — походил на карикатурного дельца работы Гиршфельда.[4] Он был уродлив, и привлекательность его заключалась в богатстве. Нос картошкой и крохотные розовые ушки делали его похожим на выросшего в альфа-самца Хрюшу из «Повелителя мух».[5] Имоджин знала, что все женщины, на которых он был женат, описывали его как веселого, чудаковатого, сумасшедшего гения.

— Имоджин, — трубным голосом воскликнул он, — ты выглядишь превосходно. Похудела? — его взгляд гулял вверх-вниз по ее фигуре, особенно задерживаясь на груди. Пытался понять, не изменилась ли она к лучшему? «Да, Картер, этот бюст лет на десять моложе, выше и крепче. Может, и покруглее немного. Спасибо, что заметил», — сама того не желая, думала Имоджин. Когда механик меняет двигатель, ему всегда приходится чуть-чуть приспособить его под автомобиль.

Твердо решив держать себя в узде, она улыбнулась, расположилась на мягком кожаном диване справа от тренировочной площадки для гольфа и перешла прямо к делу.

— Я рада, Картер, что вы снова наняли Еву Мортон.

На стальном кофейном столике фирмы «Джемелли» лежало несколько экземпляров новой автобиографии Уортингтона. Над набранным крупно и жирно словом «Богатство» красовался двойной подбородок медиамагната — благодаря ретуши он казался четким и волевым.

— Да-да. Умная девушка эта Ева. Она, знаете ли, теперь магистр, получила степень в Гарварде… и ноги от ушей… как у молодой Сьюзен Сарандон.[6] Черт, эта подружка в свое время могла зажечь, — он подмигнул сам себе. Имоджин давно привыкла к тому, что Уортингтон делил всех женщин, включая Сьюзен Сарандон, на «подружек», «цыпочек» и «девок» и рассматривал их скорее как набор аксессуаров, красивых или не слишком привлекательных, а не как отдельных личностей — людей иного пола. Язык, которым он изъяснялся, больше подошел бы шулеру из Атлантик-сити, чем издателю с Манхэттена. Болтать попусту босс никогда не любил, однако Имоджин все же задалась вопросом, имеет ли он хоть малейшее понятие о том, что сегодня она впервые пришла в офис после болезни. И еще ей хотелось бы узнать, как, по его мнению, полученная Евой степень магистра и ее же ноги от ушей связаны с руководством веб-сайтом. У Имоджин были друзья, которые окончили бизнес-школы в конце девяностых — начале двухтысячных. Какой стала магистратура теперь, она не знала, но по рассказам большинства знакомых получалось, что обучение больше всего напоминало летний лагерь для взрослых с пивными вечеринками и экскурсиями — отложенное взросление, которое сплошь и рядом забрасывало новоиспеченных магистров в следующую налоговую категорию.

Имоджин знала, что Уортингтон довольно благожелательно настроен к Еве, поэтому подыграла ему.

— Она определенно из числа лучших. Я очень рада, что мы снова будем работать вместе, — сказала Имоджин с идеально выверенной улыбкой. — Для сайта нужны хорошие люди.

— Это будет больше, чем просто сайт, Имоджин. Честно говоря, я и сам не до конца понимаю, что из этого выйдет, но думаю, мы заработаем хренову тучу денег.

Уортингтон замолчал, словно обдумывая преимущества того, что у компании в очередной раз появятся гигантские барыши. Не так давно консалтинговая фирма Маккиттрика, Маккиттрика и Дресслера провела исследование, чтобы попытаться выяснить, почему сама компания и, в частности, ее журналы теряют деньги. Хотя вообще-то понять, куда утекают финансы, и без консультанта, который берет пятьсот долларов в час, было нетрудно. В штате состоял, скажем, обозреватель, который держал апартаменты в первом округе Парижа, чтобы проводить там выходные в обществе непрерывно сменяющихся молодых воздыхателей. Был числящийся за компанией номер-люкс в Милане, где ее руководящий состав славно проводил время во время модных показов и в выходные. В контрактах главных редакторов (в число которых Имоджин тоже входила) имелись дополнительные пункты, касающиеся автомобилей, одежды, косметики… Уортингтон вздохнул о старых добрых временах, ударом клюшки посылая мяч в сторону лунки и промахиваясь сантиметров на пять. Он продолжил:

— Я рад, что вы так доброжелательно настроены. Я-то беспокоился, что вы можете плохо принять эту новость. Я же знаю вашу преданность этим глянцевым страницам. Думал, вам не захочется переходить на электронный формат. На самом деле я даже боялся, что вы просто возьмете и насовсем уйдете от нас. Но ясно же, что пришло время, когда для компании на первый план выходит цифровая версия.

«Что за электронный формат?» Ничто из того, что вылетало из рыбьего рта Уортингтона, казалось, не имеет смысла. Конечно, она предана глянцевым страницам журнала. Это ее работа. Он что, хочет сказать, что теперь они станут выкладывать в сеть больше журнальных материалов? Может, для этого и привлекли Еву? Может, сегодня в бизнес-школах учат, как делать деньги, размещая журнал в Интернете? Имоджин не испытывала уверенности, что подобное сработает, но все так сильно изменилось за какие-то несколько лет! Издательское дело стало совсем другим, она это знала. Блоги, веб-сайты, твиты, линки и кросспостинг. Теперь все это очень интересует людей.

Уортингтон выудил из кармана новенький поблескивающий мячик и продолжил:

— Новая бизнес-модель, которую придумала Ева, не похожа ни на что, с чем я сталкивался раньше. Навороченный гибрид «Амазона» и Net-à-Porter.[7] А так подумать… мы получаем процент с каждого проданного товара. И это не считая экономии на печати и доставке.

Имоджин тонула в потоке изливающейся на нее информации, ей казалось, что на нее надвигаются стены офиса. Глазные мышцы напряглись и задергались, в голове зашумело, живот скрутило. Ногти впились в ладони. «Держи себя в руках, соберись». Хотя, конечно, глупо полагать, что можно месяцами не ходить на работу, а потом вернуться и не обнаружить никаких перемен.

Имоджин растянула губы в улыбке.

— Картер, что вы хотите мне сказать? Что случилось с моим журналом?

Он без выражения посмотрел на нее и сказал тоном, который обычно приберегал для своих пятилетних близнецов:

— Ваш журнал теперь приложение.