Дешевый и плохо сшитый костюм гориллы

Глава 17

Будильник прозвонил ровно в четыре часа, под одеялом зашевелились два сонных тела.

— Наташ, свари кофе, а?

— Не могу встаааать.

— Ну ладно, тогда встаем вместе. Раз, два, три!

Наталья, покачиваясь, села в кровати и обвела мутным взглядом комнату.

— Мне совершенно нечего надеть. Иди один, — и повалилась головой в ямку на подушке.

Через десять минут струйка бодрящего запаха кофе коснулась ее щеки, пощекотала верхнюю губу и уверенно нырнула в нос. Еще через двадцать минут Барсуков грузил в багажник Натальиной машины свою дорожную сумку. Наталья провожала мужа в аэропорт. После поездки у нее оставалось достаточно времени, чтобы вернуться домой и привести себя в порядок.

Ровно в девять часов, свежая, благоухающая лавандовым гелем для душа, в широком платье с синими цветочками и большой холщевой сумкой через плечо, обнося вокруг воображаемых препятствий восьмимесячный живот, Наталья спустилась на автостоянку, села за руль своей машины и послала смс:

Натальяс — Нинусу. Буду 10.00. Возьму проводника. Тчк.

Захватив по дороге Саньку, на «Флакон» она успела как раз к приходу куратора благотворительного проекта Лидочки. Нинка опоздала на пять минут. На составление расписания мастер-классов, звонки другим участникам и согласование программы ушло всего минут сорок, так что осталось время на кофе. Вручив Саньке большую чашку капучино, заговорщицы подождали, пока она сделает первый глоток, после чего Наталья предложила:

— Саш, ты ведь к Ольге собиралась? Тогда мы с Ниной тебя подвезем.

Ехать утром по июньской Москве было одним сплошным удовольствием, и когда в 11.30 Ольга открыла дверь, с порога ей улыбались три любимых и родных лица.

— Мам, я уже завтракала, и кофе меня добрые люди напоили. Вот все бумаги, если найдешь что-то неправильное, сразу звони мне. Я побегу, ладно? У нас там собачьи усыновители ожидаются. Чмок.

Нинка уже успела пройти на кухню и, увидев в мойке два бокала и две чашки, а на полу пустую винную бутылку, торжествующе подмигнула Наталье. Корзина с сырами заставила ее брови уползти почти под линию роста волос.

Когда за Санькой закрылась дверь, Нинка радостно провозгласила:

— Оль, а у тебя мужиком пахнет.

— Да я и не надеялась, что от вас можно что-то скрыть, — в голосе Ольги звучала гордость за подруг.

— И все же мы опоздали, — Нинка постучала по столешнице затвердевшим ломтиком сыра. — Надо было вчера засаду устраивать.

— А сегодня надо вправить мне мозги.

— Это мы с удовольствием, только давайте позовем Маришку. Иначе она нас не простит.

— С сыром-то что делать? — Спросила хозяйственная Наталья.

— Как что? Резать и есть, не возвращать же… А вино остудить.

— Вот и займись. А я Маришке позвоню. — Переговоры по телефону заняли меньше минуты. — Она кричит, что уже едет к нам и чтобы без нее не начинали.

— Ну, подруга, может у тебя и есть к нему претензии, как к человеку, но сыр выше всех похвал.

Нинка облизывала подставку из-под рокфора.

— Нин, не отвлекай Ольгу от темы. Так у вас с ним было?

— Было.

— Тебе понравилось?

— Да, блин. Даже очень, вот что самое ужасное.

— А чем это так ужасно, позвольте спросить? Я первая ему в ножки поклонюсь, если ему удастся вытянуть тебя из спячки.

— Какой-такой спячки?

— Эмоциональной, десять раз тебе говорила.

— Нин, я чуть ли не вчера развелась. Мне нужно время.

— Родная, тебе сколько годочков-то, помнишь? У тебя времени почти что и нет совсем. Скорее всего, ты просто привыкнешь жить одной, научишься носки вязать…

— Вот не надо меня пугать.

— …варежки…

— Ты действительно так думаешь?

— … шапочки внукам…

— О ужОс, о великий ужОс, — хором пропели Наталья с Маришкой.

— Но знаете, что меня еще напрягает? Кажется, он следил за мной. То есть, собирал информацию.

— А ты что, немецкая шпионка? Что он может выяснить такого, чего не знаем мы, например?

— Нууу… вроде ничего.

— А ты думаешь, наши не шпионят?

Маришка, Нинка и Наталья дружно захохотали.

— И даже не стесняются, — доверительно сообщила Маришка. — Мой чрезвычайно любопытный и необычайно шаловливый муж шарит в моем телефоне прямо при мне.

— Смотри, как все хорошо складывается: тебе даже не надо ничего скрывать. Отмораживаться от любых претензий ты уже научилась, так что у него два пути: или терпеть или идти в степь морозную.

— Степь да степь кругооом…

— Подожди, рано еще, — шикнула Нинка и снова вперила огненный взор в Ольгу. — Поверь моему опыту: если ему нравятся твои…эээ… глаза, он стерпит и твою прекрасную душу, и твоих подруг и всех твоих тараканов.

— Но, понимаете, самое ужасное, что у него есть женщина. Уже десять лет! И он от нее даже не скрывает.

— Ты что, за него замуж хочешь?

— Нееет. Но она мучается, я так не могу.

— А если бы скрывал, было бы лучше?

— Не знаю.

— А повлиять на его поступки ты сможешь? В ЗАГС их вытолкать сможешь?

— Нееет.

— Ну, и что тогда нам остается? Давайте выпьем все его вино и сожрем весь его сыр.

В воскресенье вечером Никки дождалась, когда в квартире Виктора погаснут все окна, кроме окна спальни, и тихо пробралась к нему. Ей даже удалось почти беззвучно открыть замок входной двери.

Виктор сидел в постели с ноутбуком на коленях, рядом на простыне были разбросаны несколько тонких папок и отдельные страницы какого-то документа с карандашными пометками. Он поднял голову и в свете прикроватной лампы посмотрел на прислонившуюся к дверной притолоке Никки. Платье из вареного шелка на тонких бретелях, спадающий с плеча широкий шарф, волосы перекинуты через плечо на грудь, босые ноги. «Аленушка у березки».

— Привет, Никки, рад тебя видеть.

Она приблизилась и, подогнув одну ногу, села на край кровати. Шарф медленно стек с плеча на пол.

— Как прошла неделя? Я скучала.

— Извини, был занят. Но я тебя предупредил.

— Ты всегда предупреждаешь. Но я все-равно всегда жду.

За прошедшие годы ожидание стало частью ее жизни. Она ждала в пятницу у окна, когда в переулке мелькнет его машина, когда он повернет ключ в замке, когда он пустит ее к себе в постель, когда оторвется от своих бумаг и заметит ее присутствие.

— Какие планы на следующую неделю? Я купила платье…

— В среду мне надо будет появиться у Нерсесянов. Но, извини, они празднуют серебряную свадьбу. Туда можно только с женами.

— Еще один довод в пользу нашего брака. Ты сможешь появляться в обществе своих толстых партнеров и их толстых жен с красивой женщиной.

— Звучит неубедительно. Для создания семьи этого явно недостаточно.

— Что же тогда тебе нужно?

— Не знаю, может быть… дети?

— Дети? Ты в первый раз заговорил со мной о детях. Но если ты действительно хочешь… ведь это не проблема, есть клиники, врачи…

Виктор посмотрел на ее талию: неласковый, оценивающий взгляд, которым окидывают хорошо знакомую вещь. Затем остановился на ее лице с таким знакомым ему выражением: твердо сжатые губы, напряженный расчетливый взгляд. Этот взгляд из года в год убеждал его, что их отношения лишь хорошо продуманная и выгодная им обоим сделка. И не более.

— Но детям нужна любовь, Никки. Ты сможешь любить ребенка, рожденного только ради брака со мной?

Никки прикусила язык, чтобы удержать готовые сорваться слова: я с тобой столько лет, я заслужила, что может быть убедительнее? Она протянула на себя одну из тонких папок, желтую, и открыла ее. Всего несколько листов. Лукьянова Ольга Владимировна. Лукьянов Артем Сергеевич. Удивленно изогнув бровь, она подняла глаза на Виктора.

— Все так серьезно? И только потому, что эта серая мышка не дала тебе с первого раза?

А… может быть, они уже…

— Никки, — его голос заставил ее насторожиться. — Мы никогда не обсуждаем подробности личной жизни друг друга. Ты устала от наших отношений?

— Нет.

— Хочешь уйти?

— Нет!

— Тогда не раскачивай лодку, Никки.

Он встал с кровати, остановился рядом с ней.

— Ложись, я сейчас.

Когда он вошел в спальню с бутылкой вина и двумя бокалами, она, уже раздетая, выскользнула из-под простыни и, встав на цыпочки, обхватила его руками вокруг туловища.

— Прости, я не видела тебя целую неделю. Это все глупости, не слушай меня.

Утром она проснулась одна. На его прикроватном столике лежала стопка папок, желтой среди них не было. Уже через два года их совместной жизни Виктор перестал скрывать от Никки деловые бумаги, и потому это маленькое недоверие царапнуло ее неожиданно больно.

Как глупо, что она позволяет себе страдать из-за такой ерунды — ревности к женщине почти на десять лет старше. Много лет назад Никки пообещала себе, что ни один мужчина, ни одна женщина не смогут снова причинить ей боль. Она перестала быть Надеждой, Надюшкой, как звал ее отец, и взяла себе эту отвратительную собачью кличку. Она запечатала все свои чувства в бутылку, заткнула пробкой от шампанского и бросила в море с борта яхты одного из своих кратковременных спутников. Для девушки из эскорта гордость, обида, привязанность были только помехой. Как же так получилось, что сквозь корку, покрывшую ее сердце, все эти чувства незаметно для нее самой проросли снова?

Здесь, в квартире Виктора, ее мысли путались, надо было вернуться к себе, окунуться в привычный распорядок: принять душ, огладить все свое тело жесткой варежкой, расчесать щеткой влажные волосы сначала против роста, затем зачесать их назад и, прихватив обручем, заняться лицом. Привычный, проверенный временем ритуал — ее опора, основа жизни. Массируя лицо и шею мягкими движениями, она всматривалась в зеркало и постепенно успокаивалась. Ее отражение возвращало уверенность в себе: безупречный овал лица, высокая шея, по-девичьи хрупкие плечи, тонкие ключицы. Нестареющее тело, ее главный актив.