Десятый демон

Глава 64

Мне приснился кошмар. Уже под утро, сквозь дремоту я приоткрыла глаза и вдруг увидела в темноте, прожигаемой красными факелами, серого демона с огромными перепончатыми крыльями. Сквозь ломкую пелену, как через стекло, я видела, как он склонился надо мной, и в его зелёных глазах была боль. Я ахнула, вздрогнула и проснулась. Я снова была в своей комнате, в своей постели под балдахином. На столике в вазе исходили ароматом несколько роз, которые сорвал, провожая меня до дверей моей комнаты, Джулиан.

Я вылезла из постели и пошла бродить по пустынным залам и галереям дворца. Я рассматривала кружевные сталактиты из белого камня, свисавшие с потолка в одном из залов, потом изучала рисунки на голубых изразцах, устилавших пол, вышла в прекрасный сад и долго сидела на корточках возле прямоугольного прудика, в котором уже начали свою утреннюю игру маленькие золотые рыбки. Я медленно петляла среди тонких высоких колон, поддерживающих резной купол. Всё было странно знакомо вокруг, словно я давным-давно уже жила здесь и видела всё это загадочное и причудливое великолепие. Что-то неуловимое и слегка тревожное скользило у меня в подсознании, как акула под водой, но я не могла понять, что это.

Утро застало меня в дворике возле круглого фонтана, водружённого на спины двенадцати каменным львам. Я сидела на низкой резной скамеечке и слушала плеск воды.

— Почему ты не спишь? — раздался у меня за спиной тихий голос.

Я обернулась. Джулиан вышел во двор и приблизился к фонтану. Он был одет также как вчера, и на губах играла всё та же едва заметная улыбка.

— Мне приснился не слишком приятный сон, и я вышла прогуляться.

— И как? — он присел на корточки напротив.

— Красивый дворец, словно из сказок «Тысячи и одной ночи».

Под зеркальной гладью сознания снова мелькнуло что-то тяжёлое и тёмное. Он сразу почувствовал изменение моего настроения и прищурился.

— Что тебя тревожит? Этот сон?

— Возможно, но это лишь сон. А нас не выдворят из этого райского уголка?

Он покачал головой.

— Старая дама, хозяйка этого дворца живёт внизу у своего сына. Она слишком стара и больна, чтоб жить здесь в одиночестве. Я снял у неё ревматические боли и обещал, что буду лечить её. Она сказала, что дворец в полном моём распоряжении.

— Только за лечение?

Он печально улыбнулся:

— Ты же не представляешь себе, что такое ревматизм.

— Пожалуй ты прав. А почему ты не спишь? Люди, в отличие от демонов, спят по ночам.

— Да, и им, как тебе известно, снятся кошмары.

— Это ночь такая, — предположила я.

— Она кончилась. Как насчёт конной прогулки перед завтраком?

— Отличная идея, — согласилась я.

Дни пошли бесконечной чередой, спокойные, полные прогулок и безделья. Мы часами смотрели на море, бродили по пляжу или по прибрежным садам, ездили верхом, купались в море, сидели в беседках, которых во дворце было множество. Мне ничего не хотелось делать, и я ничего не делала. Я была счастлива и спокойна, и только тот кошмар с серым демоном иногда будил меня среди ночи, да странное беспокойство вдруг бороздило гладь моего беспечального существования, подобно огромному зубастому монстру.

— Наверно, скоро что-то случится, — заметила я однажды вечером, глядя с высоты башни, как солнце садится в море.

— Почему?

Джулиан обнял меня сзади и прижался щекой к моему виску.

— Потому что не может быть постоянно всё хорошо. Так не бывает. Рано или поздно обязательно что-нибудь случается. И чем продолжительнее период тишины и покоя, тем хуже бывает то, что должно произойти.

— Ничего не произойдёт, — возразил он. — Неприятности закончились раз и навсегда. Человеку, много испытавшему, трудно представить это, но так оно и будет.

— И они жили долго и счастливо и умерли в один день, — кивнула я.

— Знаешь, в давние времена такое встречалось очень часто. Люди жили спокойнее, медлительней, обстоятельней. Это уже потом появились скорости, привычка к стрессам, потоки информации, необходимость частой перемены мест и видов деятельности. Люди начали торопиться, им нужно было заполнять свою жизнь делами, событиями, свершениями. Один день без подвига — потерянный день. И некогда даже задуматься, что потом, потому что потом — то же самое. И так без конца. Вам просто некогда было жить. Жизнь мчалась мимо вас во весь опор, и только изредка можно было заметить, сколько уже промчалось мимо, и мчаться дальше. Где уж тут представить жизнь без неприятностей. Ты наверно просто соскучилась по ним.

— Нет, — я повернулась к нему, и он снова обнял меня за плечи. — Но в одном ты прав. Я уже просто не верю в жизнь без неприятностей.

— Привыкай. Здесь ничего не может случиться, — и он поцеловал меня в лоб.

Я не поверила ему, хотя, часто размышляя над его словами, не могла не признать, что, может быть, он и прав. Я ведь бывала в мирах, где вполне возможна долгая и спокойная жизнь. Это, как правило, происходит там, где уклад жизни прост, влияние современных технологий минимально и отсутствуют средства массовой информации, кроме соседских сплетен и королевских гонцов. Наверно, он был прав, потому что неприятностей не было. Они не случались, словно зло было полностью изничтожено на этой планете. А, может, так и было? Я почти поверила в это. Я успокоилась и продолжала наслаждаться жизнью вдали от шума и суеты.

Но со временем что-то менялось. Меня начало удивлять то, что мне не надоедает такая жизнь, что я до сих пор не завела знакомства в городе, что я не скучаю по друзьям и близким. И Джулиан был так неизменно хорош и мил, так романтичен и очарователен, прямо ангел. И наши отношения, которые так и застыли на стадии ухаживаний. Именно это и что-то ещё всё чаще поднималось из глубины моего сознания к его безмятежной сонной глади, готовясь вдруг выскочить на белый свет и распахнуть передо мной зубастую пасть.

И вот однажды утром, проснувшись в своей широкой постели, я откинула покрывало, встала, и босиком подошла к окну. Потягиваясь и улыбаясь наступившему утру, я зевнула, да так и застыла с поднятыми руками и открытым ртом, ошалело глядя вниз, где по золотой полоске пляжа прогуливались белые медведи. Это были самые настоящие умки, два огромных самца и мамаша с тремя медвежатами. Они не торопясь фланировали по песку, как по снегу, не замечая друг друга.

Самое смешное, что сначала меня поразило вовсе не наличие на испанском пляже полярных медведей, а именно то, что самка с медвежатами так бесстрашно бродит поблизости от двух матёрых самцов, которые запросто могли бы убить детенышей. Мне об этом говорил…

Я медленно опустила руки и села на подоконник. Мой взгляд осторожно скользил по морской глади к огромному паруснику, на борту которого было видно название «Ингерманланд», а перед глазами поблескивал золотой крестик на смуглой груди Джулиана, в ушах звучал облегчённый шёпот: «Слава Богу, ты очнулась…»

Слава Богу… Мне нужно было дождаться белых медведей, чтоб, наконец, понять всю абсурдность происходящего. Ещё немного и можно было бы сачком ловить летающих свиней.

Наконец, до меня дошло, что я сижу, открыв рот, и таращусь на флагманский корабль Петра Великого, затонувший ещё в 1735 году. А под стенами дворца Альгамбры, каким-то образом перемещённого на берег моря из гор Гранады, по пляжу бродят белые медведи. И происходит всё это где-то в Британии в первой половине 12 века.

В том, что это Альгамбра, я уже не сомневалась. Мне было двадцать лет, когда я, прочитав книгу Вашингтона Ирвинга, поехала в Гранаду и осталась там на целый месяц, чтоб просто бродить по сумеречным залам, изысканным дворикам, блистательным садам, часами рассматривая каменную резьбу стен и сводов, любуясь кружевными сталактитами и решётками, и напитываясь томной романтикой мавританской старины. Альгамбра… Мне не нужно было снова выходить из спальни, чтоб понять, что за её порогом меня ждут Львиный дворик, зал Абенсеррахов и башня Камарес. Я знала дворец вдоль и поперёк, и воспроизвести его в памяти было не так уж сложно.

Модель «Ингерманланда» мы строили в школе с одноклассниками, предварительно создав её в виртуальном виде на экране компьютера, а, построив, запустили в пруд и сняли на видеокамеру, после чего обработали запись, добавив волн и огня из всех 64 орудий.

А медведи… Да, медведи были в Альгамбре. Вернее, о них мне рассказывал, русоволосый норвежец двадцати пяти лет со странным именем Мортен. У него было скуластое лицо, небольшие, но очень красивые голубые глаза под длинными широкими бровями, и солнечная улыбка. К тому же он был прекрасно сложён. Его молочная кожа моментально обгорала на солнце, и потому он тоже предпочитал бродить в тени дворца. Там мы и встретились, и пару недель бродили вместе. Он больше молчал, что меня вполне устраивало, и лишь когда я спрашивала его о работе, в нём просыпалось красноречие. Он был лейтенантом полярной авиации и старшим экоинспектором какой-то заповедной зоны. В его обязанности входило наблюдать за обитающими там белыми медведями и изредка спасать от них непутёвых туристов, искавших экстрима за полярным кругом. В медведей он был влюблён чистой мальчишеской любовью и мог рассказывать о них часами. Потом его отпуск закончился, и он умчался к своим снегам и возлюбленным медведям. Я с усилием отогнала от себя щемящее воспоминание о том, как он стоял Зале Двух сестёр, сжав в ладонях мои руки и печально и пристально смотрел мне в глаза, словно пытался на века запечатлеть в сердце мой светлый образ. Наверно, я всё-таки потеснила в его сердце медведей, но я была больна космосом и печалью по своему пропавшему в этом самом космосе жениху. Он улетел, и бог с ним.

Я вздохнула и ещё раз осмотрелась. Это всё я выдумала сама, вплоть до золотых кистей на пологе алькова. Я придумала красивую сказку с романтичной любовью, и она мне приснилась. Я сплю. Это всё сон.

Я ущипнула себя и почувствовала боль. Не показатель. Я помню, как мне снился утомительный сон про какой-то дальний переход по горам в тесной обуви. И я в этом сне вполне явственно ощущала нестерпимую боль от мозолей. Когда я проснулась, мои ноги были в полном порядке. К тому же я и раньше щипала себя во сне, чувствовала боль и, только просыпаясь, понимала, что это был действительно сон. Такова уж сила моего воображения. Вот только я никогда и ни при каких обстоятельствах во сне не осознавала, что сплю. Во сне для меня всё всерьёз. А теперь я это знаю. Дело даже не в петровском линкоре и не в этих чёртовых медведях. Даже не в Альгамбре. Дело в кресте на груди демона и в имени Бога на его устах.

Я поднялась с подоконника и побрела к двери. Я понимала, что всё это сон, но я не знала, как проснуться. Всё было слишком реальным, и мир вокруг меня был логически замкнут. Я попала в ловушку собственных мечтаний. Я могу бродить по дворцу, я могу выйти из него, сесть на корабль и уплыть отсюда в дальние страны, даже в Америку без ковбоев, но с вежливыми и мудрыми индейцами, скачущими на бизонах, но я не выберусь из этого сна. Потому что это не просто сон. Это что-то большее… Это чары.

Отлично… Лучше и быть не может. Я вышла из комнаты и побрела по дворцу, мрачно осматриваясь по сторонам и узнавая с юности знакомые мне залы. Кратегус… Конечно, он успел сговориться с Астмосом, и они устроили спектакль. Он был плохо поставлен, и я уже тогда почувствовала во всём этом фальшь. Он заманил меня к зеркалу, а этот чёртов маркиз выпустил в меня импульс, когда я невольно взглянула в Зеркало Желаний. И получила всё это великолепие с укрощённым бывшим демоном у своих ног.

Я вдруг остановилась. А если я мертва, и это навсегда? Но тут же упрямо мотнула головой. Это сон, а мёртвые не видят снов. Сон можно прервать, если он магический, но как? Я снова остановилась. Сон навеян Зеркалом Желаний, и с его помощью я могу проснуться! Опять же, как?

«Разбей зеркало!» — раздражённо ответил мне скрипучий голос из моей памяти. Спасибо, дай бог тебе здоровья, бабуля! Я решительно направилась в зал Двух сестёр, где в сторонке скромно стояло Зеркало Желаний.

Оно было на месте, но возле него стоял Джулиан, вернее, его идеальный, а потому довольно схематичный двойник. Я подошла к зеркалу и деловито осмотрелась в поисках чего-нибудь тяжёлого.

— Ты действительно этого хочешь? — поинтересовался он. — Ведь это всё — твоя мечта, самая сокровенная. Ты хочешь покоя и любви, хочешь спокойной жизни с обычным мужчиной. И если ты сделаешь это, — он указал на Зеркало, — ты потеряешь этот мир навсегда.

— Знаешь, — мрачно проговорила я, — вот смотрю я на тебя и думаю: сбылась мечта идиотки. Всё хорошо в меру — это я о спокойствии. А о любви в данном случае говорить не приходится, это и вовсе профанация.

Он молча кивнул и задумчиво посмотрел на Зеркало.

— Как хочешь, тебе виднее, где твоё место.

— Чем его можно разбить? — перебила я.

Он усмехнулся и протянул мне Налорант.

— Есть только один по-настоящему безотказный метод.

Я взяла меч. Он отошёл и встал в сторонке, скрестив руки на груди. Я взглянула на него и подумала, что мне свойственно снова и снова наступать на одни и те же грабли, а потом размахнулась и ударила эфесом в самый центр зеркала.