​Девчонки

Глава двадцать третья

В полдень приехал Виктор Николаевич. Он выглянул из-за угла кормокухни так неожиданно, что девочки враз ойкнули.

— Испугались? Эх вы! Грома и молнии не испугались, а меня испугались?

Видимо, Светлана Ивановна уже все ему рассказала.

Он опустился на поляну и, хитро поглядывая на девочек, стал потирать руки.

— А я шиферу раздобыл!

Взял у Стружки веточку черемухи и губами обобрал спелые ягоды.

— На всю школу? — спросила Нюра.

— На всю!

— Вот здорово!

Известие было приятным. А то что же получалось? Сельсовет под шифером, правление колхоза под шифером, клуб новый рядом тоже, многие дома крыты черепицей, а школа на самом видном месте стоит себе под деревянной крышей. Доски стали серыми, щербатыми — некрасиво.

— Ох, и было мороки, — рассказывал директор. — Тот в отпуске, другой в командировке, третий без них выдавать не решается. Три дня подряд в районе пороги обивал, пока не добился.

Стружка вдруг прыснула в ладошку и спряталась за широкую спину Ольги. Та толкнула подругу локтем.

— Будет тебе. Чего это ты?

Стружка ткнула пальцем в листок бумаги, который Ольга держала в руках, и опять завалилась за ее плечо.

— Что такое? — спросил Шатров.

Нюра взяла из рук Ольги смятый листочек, расправила на ладони.

— Да мы тут сейчас, Виктор Николаевич, про вас частушку склали, — ответила смущенно.

— Сложили, — поправила подошедшая Светлана Ивановна.

— Да? Интересно послушать, — обхватив руками колени, Виктор Николаевич удобно устроился на поляне. — Если не секрет, конечно.

Нюра прочла:

— Мы же не знали, что вы за шифером уехали! — поспешно объяснила Катя и покраснела.

Виктор Николаевич и не думал сердиться.

— А мне это даже приятно, — шутливо заметил он. — Значит, все-таки ждете меня, вспоминаете. Так, выходит?

— Так! — подтвердили девочки.

— А частушка у вас неплохо получилась, включайте ее в концерт. Я не обижусь.

— Да нет! Мы не будем ее петь, — сказала Нюра, — у нас и без нее хватит.

— Знаете, у нас сколько?.. — заерзала на траве Стружка.

Ольга дернула ее за рукав. Стружка утянула голову в плечи, обеими руками зажала рот.

— В общем, готовьтесь! — поднялся с поляны Виктор Николаевич. — Чистите бока всем, кому считаете нужным. Имеете на это полное право!.. — и весело обвел глазами лица девочек. — А что, если нам покататься на лодочке-моторочке?

Девчонки, как мячики, подпрыгнули на поляне и через секунду, сверкая пятками, уже мчались к озеру.

— Да подождите вы, подождите! — смеясь, кричала вдогонку Светлана Ивановна. — Сначала пообедаем!

Виктор Николаевич видел, как и сама-то она обрадовалась. Видно, здорово им вчера тут досталось. Разрядка нужна девчонкам.

— Ой, как хорошо вы это придумали! — повернулась к нему Светлана и по привычке приложила к груди руки.

Шатрову захотелось пошутить, подтрунить над девушкой, и он проговорил очень серьезно:

— А вы не знаете, у кого это в конце июня поджилки тряслись?

— Какие поджилки? — обманутая серьезным тоном собеседника, спросила Светлана Ивановна, но, заметив, как дрогнула золотистая родинка над его губой, улыбнулась: — Ах, вы про это…

— Про это. А как теперь?

— Теперь ничего. Я даже сама удивляюсь. Ведь бывает очень трудно и даже страшно. Например, вчера…

— И не тряслись?

— Нет!

— Светлана, — впервые назвал ее директор по-имени, — только честно: вы не жалеете, что согласились поехать сюда?

— Что вы! Мне даже страшно подумать, что я могла сюда не поехать!

И, боясь, что директор сочтет это красным словцом и не поверит, выпалила горячо:

— Вы не представляете, Виктор Николаевич, какой я была дурой! Ведь пора же было кончать с этим, правда?

Тот расхохотался.

— Нет, правда-правда, — торопилась учительница, — и, если хотите знать, получилось вот что: зимой я учила девочек, а летом они меня. Очень многому, если хотите знать! Они даже не подозревают об этом. Я маме в письме написала…

Шатров щелкнул себя по лбу.

— Чуть не забыл!

И достал из кармана конверт.

— Когда околачивался в районе, встретил корреспондента. Он просил это передать вам.

Девушка вспыхнула до корней волос… Шатров, наклонив голову, шутливо-внимательно посмотрел на пек и легонько свистнул.

— Так сначала, говорите, пообедаем?..

— Это он просто фотографию прислал, — пробормотала девушка.

— Да, — кивнул Шатров. — Он так и сказал.

«Ох, ну какая же я дура! И когда это кончится?»

— Так я пойду? Я голодный…

— Идите.

— Благодарю.

Когда он ушел, Светлана, досадуя на себя, разорвала пакет. Конечно, это тот самый снимок, — она спускается: с крылечка колхозной конторы, задрав голову. Ну что за дурная привычка краснеть без всякой причины!

На обороте фотографии написано:

…Виктор Николаевич выключил мотор так неожиданно, что все в лодке пошатнулись. Наступила удивительная звенящая тишина.

— Передышка, осмотр горизонтов, — объявил Шатров и встал.

Лодка по инерции продолжала плыть посредине озера. Были хорошо видны берега, освещенные ярким солнцем. От лодки прямо к утятнику пролегала широкая золотистая дорога.

— Вы посидите тут, а я сбегаю, посмотрю, что у нас на ферме делается!

Виктор Николаевич перекинул ногу за борт, будто хотел ступить на искристую дорогу. Девочки с шумом и смехом схватили его за рукав пиджака, потянули обратно.

— Ой, как красиво! — воскликнула Катюша. — Будто снег выпал и сползает, сползает потихоньку в озеро и не тает!

Она смотрела на берег, сплошь покрытый белой массой уток. Птицы группами спускались в озеро и расплывались по голубой глади белыми облачками. Некоторые успели уплыть далеко вдоль береги и белели на темном фоне кустарников.

Виктор Николаевич включил мотор, и лодка снова рванулась вперед.

С утятника за ней наблюдала Лизавета.

— Ишь, тешит Меченый девчонок, целый час по озеру гоняет, — сказала она Аксинье и подумала о Валерке: будь он здесь, может, и его бы покатали на моторке, не отказали…

Девочки, довольные экскурсией, с шумом и смехом выпрыгивали из лодки на просохший загон, над которым легкий ветер опять уже носил пух и перья.

Вот когда Нюра вспомнила о подушечках!

Она даже остановилась на минуту и быстро посмотрела на идущих рядом подруг.

Виктор Николаевич и Светлана Ивановна задержались у лодки, о чем-то горячо беседуя, и Нюра решила пока не начинать разговора.

— Подождем их, — сказала она девочкам.

Катя стояла в сторонке и неуверенно манила Нюру пальцем.

От берега медленно поднимались учительница и директор, Нюра с досадой взглянула на подругу: «Приспичило звать именно сейчас!».

В несколько прыжков подбежала к Кате, остановилась, нетерпеливо ожидая, что та скажет.

— Посмотри-ка, возле забора сколько пера набилось, да и на загоне оно валяется. Я думаю, может, нам подушки для интерната сделать?

У Нюры выпала из рук косынка. Катя поспешно подняла ее. Нюра ничего не говорила, только стояла с полуоткрытым ртом и смотрела на Катю странным взглядом. Наконец пришла в себя, облизнула сухие губы, через плечо быстро взглянула на девочек, к которым уже подходили старшие. Потом повернулась к Кате и сказала тихо, насмешливо:

— Ну, чего же ты стоишь? Кричи на весь загон про свою затею. Пух, мол, перо давайте для подушечек собирать! Чего молчишь-то? Кричи давай!

Катя ничего не могла понять. Почему так рассердилась Нюра? Что с ней?

— Я ведь посоветовалась с тобой только… как с заведующей. Не хочешь — не будем. Я и говорить никому не стану.

— «Не стану», «не стану»… — передразнила Нюра Катю и, круто повернувшись, сбежала к озеру.

…Незаметно ушла она по берегу в густой черемушник: настроение было ужасное.

Ох, ну как же нехорошо получилось с Катей! Чего бы не отдала сейчас Нюра, чтобы все было по-другому! Ведь можно было и так сделать: когда Катя сказала про подушки, Нюре-то и всплеснуть бы руками да и удивиться: «мол, надо же, и я об этом думала!» И вместе рассказали бы они обо всем Виктору Николаевичу и Светлане Ивановне.

А теперь ведь не скажешь так-то. Кто поверит?

«Еще заведующей пионерской фермой называюсь, — размышляла девочка, срывая с кустов черные спелые ягоды и складывая их в бумажный пакетик. Сергей-то Семенович вон как радуется, когда люди что-нибудь доброе подскажут. Да еще иной раз сам намекнет, а люди ухватятся и думают, что это они сообразили. А Сергей Семенович и слова не скажет, будто так и есть…»

Нерадостные думы прервал горн. Нюра вздрогнула и растеряно повернула голову. Надо идти ужинать. А она не готова, не полностью очистилось ее Сердце от досады на Катю.

«Побуду здесь, пока на стол накрывают. Ягод побольше наберу…»

Она опустила ветку, с которой собирала ягоды, и та, будто обрадовавшись свободе, шелестя листьями, поднялась.

Незаметно Нюра набрала полный кулек ягод, и это обрадовало ее. Сейчас она угостит всех. И Катю тоже…

— Ню-ю-ра! — послышался голос Ольги. — Ужинать!

Когда Нюра, не торопясь, подошла к вагончику, все уже рассаживались за большим столом на поляне. Только Катя возле будки гладила и гладила мохнатую голову Бобки.

Ни на кого не глядя, Нюра пошла к Кате. Протянула пакет с ягодами.

— Возьми, сла-а-дкие, — заглянула в глаза, настойчиво положила полную горсть черемухи на ладонь подруги.

А за столом девочки приставали к Виктору Николаевичу.

— Расскажи-и-те что-нибудь!

— Ну что я вам расскажу? — разводил руками директор.

— Про лысину деда Анисима, — подсказывала Люся.

— Да ведь вы уже знаете, — отговаривался Шатров.

— Еще раз, еще раз! — просили девочки.

— Ладно, так и быть.

Пока разливали суп по тарелкам, Шатров начал свой рассказ:

— Ну, вот. Когда Сергей Семенович задумал осушить болото за Малайкой, он первым делом решил посоветоваться со стариками. Они народ опытный, землю хорошо знают.

Запрягли мы с ним Алмаза и поехали в Малайку к дядюшке Прохору. Совсем забыли, что он в Сочи отдыхает.

Ну, выходит, надо к Федору Карпычу ехать. Прибыли, а тот на рыбалку, говорят, отправился. Но ведь в запасе еще дед Анисим в Липовке есть! Мы — к нему.

Девочки заранее улыбались, зная, что сейчас начнется самое интересное. Стружка, так та сидеть спокойно не могла, вся искрутилась на скамейке.

— Приезжаем, а дед Анисим сидит на крыльце, цыплятам зерно раскидывает. Лысина у него во всю голову, как медная кастрюлька, на солнце сияет. Так, мол, и так, дед Анисим. До тебя дело есть. Выслушал он нас внимательно и сказал: «С маху вам ничего не присоветую. Поглядеть надо». «Пожалуйста, — говорим, — вон и Алмаз у ворот землю копытом бьет».

Сели, поехали. Приезжаем на болото. Дед Анисим у нас козырем из ходка выскочил. Огляделся, нагнулся, взял в горсть мокрой земли, плюнул на нее, растирает. А потом ко рту поднес. Мы думаем, уж не лизнуть ли хочет? Нет, понюхал только.

Девочки громко рассмеялись.

— И вдруг склонился наш дед перед Сергеем Семеновичем, сдернул картуз, звонко шлепнул по своей лысине ладошкой и заявил авторитетно: «Как на этой целине ничего не вырастет, так и на болоте урожаю не бывать!»

Все расхохотались, а Стружка не выдержала, вскочила со скамейки и, торопясь, досказала смешную историю про своего деда.

— А когда овсы на болоте поднялись, мамка чуть не каждое утро над ним посмеивалась. Подойдет, погладит по лысине, посмотрит на нее да и скажет: «Ой, дед, знать-то, и на твоей целине что-то прорастает!» Он сердится, отмахивается, а потом сам хохочет.

«Вот сейчас, сейчас и скажу», — решила Нюра, когда за столом, наконец, успокоились и принялись доедать почти остывший обед.

— А Катя предлагает подушечки для новых яслей сделать, — сказала она спокойно. — Перо-то на утятнике зря пропадает, ветром его разносит, дождем прибивает.

И, подгоняемая новым, переполнившим ее чувством, продолжала торопливо, будто боялась, что не поймут, не оценят Катино предложение:

— Я думаю, Катя очень хорошо придумала. Если каждая из нас по две подушечки сделает, и то десять… нет, двенадцать будет. А мы ведь не две успеем сделать. Утки-то долго еще перо менять станут.

Виктор Николаевич отложил ложку, внимательно посмотрел на Катю и шлепнул себя ладошкой по лбу.

— А мне и в голову это не пришло! Ай да Катя!

— И я бы во веки веков не додумалась! — всплеснула руками Светлана Ивановна. — Молодец какая, Катюша!

«Катя про интернат придумала, а про ясли-то я подсказала», — промелькнуло у Нюры, но тут же она отогнала дальше непрошеную мысль.