В средине мая, когда всюду буйно пробивалась зелень, набухала цветом черемуха, в Липовку с инкубаторной станции привезли крошечных утят. Их поместили в утепленном сарае, недалеко от правления колхоза.
Девочки-утятницы еле досидели до конца уроков и, когда раздался звонок, побежали по весенней улице знакомиться с маленькими питомцами.
Сенька Болдырев тоже решил взглянуть на утят. Направилась и Сонька Рябова, тонкогубая, с жиденькими косицами. В классе из девочек только одна она не пожелала ехать на пионерскую ферму.
— Лето для отдыха дается, а не для работы, — заявила Сонька.
— А ты чего идешь? — загородил ей дорогу плечом Сенька. — Нечего тебе на утят смотреть, сглазишь еще.
Рябова размахнулась и съездила портфелем по Сенькиной спине. Тот в свою очередь шлепнул Соньку ранцем.
Нюра Потапова остановилась, нахмурила брови, прикрикнула:
— Еще чего. Ну-ка, разойдитесь сейчас же!
— А ты не командуй, — огрызнулся Сенька, — начальство какое нашлось!
Смуглое Нюрино лицо порозовело, ямка на подбородке дрогнула.
— Давай и ты заворачивай, — выпалила Нюра. — Тоже ведь на ферме работать не будешь.
Сенька остановился как вкопанный. До того ему стало обидно, что даже ответить сразу не сумел.
Ну пусть не поедет он на ферму, потому что все мальчишки в строительную бригаду записались. Но разве мало трудился он на утятнике? Загоны огораживал, кормушки сколачивал, навесы соломой крыл… А Сонька хоть бы раз побывала на стройке! Ни одного колышка не вбила. И прошлое лето лодырничала да по гостям разъезжала. А он даже благодарность от правления колхоза получил за то, что помогал на конном дворе: конюшни чистил, лошадей запрягал, а если надо, так и ездил куда пошлют. Разве можно его с Сонькой сравнивать?
Нюре и самой уже было неловко, да только признаваться в этом не хотелось, и она продолжала выговаривать:
— Драку на улице затеяли, постыдились бы хоть…
— Чего ты прицепилась к нему? Он побольше нашего на Кортогузе работал.
Нюра оглянулась. Стружка? Туда же еще! Защитница нашлась. Сидит с ним на одной парте, вот и подлизывается.
— А пусть как следует идет, руками не машет, — бросила Нюра и убежала вперед, чтобы поскорее выпутаться из этой истории.
Сонька, усмехаясь тонкими губами, упорно плелась вслед за всеми.
Возле сарая ребят встретил зоотехник Смолин. Был он высок и худощав, с большими жилистыми руками. В углу рта у него всегда торчала небольшая трубка. Она часто гасла, и Смолин хлопал руками по всем карманам своего залоснившегося темного костюма: искал спички; найдет, прикурит трубку, а потом забудет затянуться — она снова гаснет, и опять Смолин хлопает по карманам.
— У нас в сельпо скоро все спички переведутся, — хохотала Лизавета Мокрушина. — За день-то коробки три Смолин исчиркает.
Но чаще всего, похлопав себя по карманам, Смолин, увлекшись каким-нибудь делом, тут же забывал о потухшей трубке и только машинально посасывал ее.
— Вот хорошо, что пришли, ребята. — Зоотехник по привычке быстро перегнал трубку из одного уголка рта в другой. — Теперь прямо здесь, возле утят, заниматься будем. Лучше все поймете.
В огороженных досками квадратах-двориках сарая, деловито попискивая, копошились желтые, с темными клювиками утята. Увидев пришедших, они на минуту замерли, подняв головки, а потом пугливо заметались, растопырив крылышки-обрубышки.
— Ой, какие хорошенькие, пушистенькие! — присев на корточки, воскликнула Люся и хотела взять одного.
Утенок запищал, шарахнулся в сторону.
— Не хватай руками, — строго сказала Нюра и покосилась на Сеньку.
Но тот не слышал ее «команды». Он поймал одного утенка и теперь сидел на досках, зарывшись губами в его мягкий трепетный бочок. Утенок сначала вырывался, вытягивал шейку, пищал, широко раскрывая клюв, но, почувствовав теплое дыхание, успокоился и уютно устроился в Сенькиных ладонях.
— Эта маленькая ферма будет у нас чем-то вроде перевалочного пункта, — начал Смолин. — Сюда мы станем привозить утят с инкубатора, держать до двадцатидневного возраста, потом передавать к вам на озеро.
Из дверей сарая было видно, как птичница, приставленная к утятам на сельскую ферму, готовила корм. В бачок она вывалила два ведра голубоватого творога, подсыпала каких-то мучнистых смесей, подлила обрату и стала перемешивать все руками.
— Ух ты! — удивился Сенька. — Питание-то у них — как на курорте!
Сенька ведь не был на занятиях по зоотехнике, которые в последнее время проводил с девочками-утятницами Смолин. Откуда ему знать, что утят сейчас нужно кормить усиленно, что они должны хорошо окрепнуть к моменту отправки на озеро.
— Им еще и рубленые яйца давать будут, и мел, — миролюбиво сказала Нюра.
— А мел-то зачем? — опять удивился Сенька.
— А чтоб у них косточки крепче были, — не очень уверенно ответила Нюра.
Школьники принялись раскладывать корм в ящички, прибитые к стенкам квадратов-двориков. Утята снова сбились в кучу у задней стены сарая. Тогда все вышли и стали наблюдать за ними из дверей.
Сонька Рябова тоже лезла, хотя Сенька несколько раз, будто ненароком, отпихивал ее плечом.
Почуяв пищу, утята заволновались и начали опасливо подвигаться к кормушкам.
И пошла работа! Радостно попискивая, толкаясь, утята жадно ели мешанку, подныривали друг под, друга, норовя ухватить пищу сразу в нескольких местах.
— Утка — птица неглупая, — объяснял зоотехник, — ее ко многому приучить можно. Там, на озере, перед каждой кормежкой бейте в гонг или, скажем, горните. Увидите, как утята будут сбегаться к пище.
Девочки слушали его, стараясь запомнить все. Только Сонька Рябова не знала, как бы незаметно» уйти из сарая. Ей это ни к чему, она к бабушке в гости уедет.