​Девчонки

Глава двадцать четвертая

После двухдневного отдыха приехал с кормами Коля. Девочки с шумом окружили его, а Стружка повисла у парня на руке.

— Ой, Коля, соскучилась я по тебе до смерти!

Коля, как всегда, улыбался тихо и ласково. Из набухших карманов горстями доставал стручки бобов и наделял ими девочек. А те наперебой рассказывали ему о грозе, о прогулке по озеру, о скорой поездке в Свердловск.

Николай поворачивал голову то туда, то сюда, не зная, кого слушать.

— И подушечки для яслей будем делать! — выкрикнула Стружка.

Ольга дернула ее за уголок косынки.

— Договорились ведь не болтать раньше срока!

— Коле можно, Коле можно, — упрямо твердила Стружка. — Он никому не скажет.

Нюра уже осматривала, что привез Коля. Тут были комбикорм, зерно. Хорошо! За эти дни почти все подчистили.

— Зерна на три дня хватит, — прикинул Николай.

— Крапивы надо намолоть побольше, — распорядилась Нюра.

В этот день возчик долго искал случая поговорить с Катей. Но девочка все время была занята: Ласкала воду, мыла корытца и только когда во время кормления уток прибежала в сарай за крапивой, Коля спросил шепотом:

— Ну как?

Катя выглянула за двери — нет ли кого — и тоже шепотом ответила:

— Ничего…

— Приняли?

— Наверно, приняли, раз ничего не говорят. А Нюра вчера спросила, в чем я в Свердловск поеду.

Это и Николаю показалось значительным: раз берут Катю в город, значит, приняли.

— Как баба Сима? — спросила девочка.

— Хорошо. Лекарство-то помогло ей. Послала вот тебе…

Николай вынул из кармана маленький сверточек: там лежали три конфетки «Земляника».

— Спасибо!

На загонах кипела работа. Девочки решили перед отъездом привести все в порядок. Заготовили воды, почистили под навесами и намесили кормов даже на утро. И в вагончике провели генеральную уборку. Вымыли пол, вытрясли постели, начистили кастрюли.

— Да что это вы, будто навек собираетесь, — не переставала удивляться Аксинья.

А маленькие утятницы успели даже пособирать перо на загонах: вдруг дождь польет — и сколько добра пропадет даром! Кажется, скажи им сейчас, что надо вагончик переставить на другое место, — схватились бы и за это. Удивительные девчонки!

Учительница отыскала глазами Катю. Та старательно выскребала ножом кормушку. Любопытные утята лезли под руки. Катюша то и дело легонько отгоняла их, а они подбегали снова.

У Светланы Ивановны защемило сердце. Вот сказали бы ей сейчас — выбирай: или проводи собрание насчет Кати и поезжай к маме в Ленинград, или не проводи собрания, но откажись от поездки…

Она бы выбрала последнее! А маме бы все объяснила в письме.

Но выбирать тут нельзя.

С Катюшей все обстоит очень непросто.

Трудная грозовая ночь примирила девочек с провинившейся подругой. Они уже не сторонятся ее. Даже строгая Нюра ведет себя с ней по-прежнему. Но правильно ли будет оставить все так, как есть? Не даст ли это девочкам повод думать, что не сдержать слово, оставить товарищей в беде, бросить большое ответственное дело — не такой уж серьезный проступок?

Светлана Ивановна вчера задержала директора у лодки и просто только спросила, как-поступают в таких случаях. А он опять себя ладошкой по лбу.

— Вы правы! Надо провести пионерский сбор.

— Виктор Николаевич, я совсем не уверена… Мне кажется, Катя уже и так…

— Нет, нет, Светлана Ивановна, милая, нет, — покачал головой директор. — Это сделать нужно, — и успокоил: — Я не сомневаюсь, что все кончится хорошо. Вот увидите!

…В сарае весело тарахтела силосорезка. Зеленая куча росла, Николай то и дело отпихивал ее ногой, освобождая место для новой резки.

Настроение у возчика было хорошее, и он довольно громко напевал песню и даже посвистывал.

В сарай прибежала с ведром Стружка. Набрала молотой травы, но не уходила, стояла возле машины и подставляла руку под зеленую струю. Потом что-то сказала Николаю, постучав по моторной части машины. Он не расслышал и утвердительно помотал головой.

Стружка упорно продолжала говорить, и парень, наконец, выключил мотор.

— Я вот что говорю, — сказала Стружка, и голос ее в наступившей тишине прозвучал так громко, что девочка опасливо покосилась на дверь.

— Я тебе вот что говорю, — повторила тихонько: — Когда у нас будет собрание, ты, смотри, не включай силосорезку, а то она нам мешать будет.

Ей не терпелось рассказать Коле о том, что сегодня будет, но и болтушкой выглядеть не хотелось. Ну, а если он расспрашивать начнет, тогда можно будет кое-что и сказать по секрету. Коля — как могила: никому не выдаст.

— Какое собрание? — спросил Николай.

— Ну мало ли какое, — решила на всякий случай поломаться Стружка, — не должна же я тебе все рассказывать.

Коля молча посмотрел на нее и включил мотор. Девочка даже растерялась. Вот и поговори с ним. Гордый какой!

Стружка покрутилась в дверях, не зная, как бы снова вызвать Колю на разговор, но он, думая, что она ушла, больше не повертывался в ее сторону. Только когда в третий раз она прибежала в сарай, ей удалось перемолвиться с Колей словечком.

— Ты понял, что я тебе тогда сказала? — строго спросила Стружка.

— А что?

— Чтобы ты силосорезку не включал, когда у нас собрание будет.

Коля с готовностью покивал и опять хотел заняться делом, но Стружка, торопясь, заговорила:

— Мы на собрании Катю разбирать станем за ее поступок. И будем решать, принимать ее обратно или нет.

Николай вдруг повернулся да так и впился в девчонку глазами. Стружке даже показалось, что он побежит сейчас и будет всех расспрашивать про собрание. На всякий случай она встала в дверях, загородила выход. Но парень сказал неожиданно тихо:

— Так вы ведь приняли ее уже…

— Ага! «Приняли!» — возразила Стружка. — Кто ее принимал-то? Она сама, не спросясь, приехала и давай утят разгружать. С нами не разгова-а-ривает, вот так ходит по загону…

Стружка поджала губы, прикрыла глаза, подняла голову и несколько раз прошлась возле силосорезки.

— Как же теперь? — озабоченно спросил возчик.

Девочка пожала плечами, развела руками, широко растопырила на них пальцы.

— Ну как, как, — сказала глубокомысленно. — Вот так. Напишет она заявление, и мы вырешим на собрании ее судьбу: принимать или не принимать.

Коля сел на доску, закурил, и Стружка долго с удивлением смотрела на него. Чего это с ним? Всегда улыбается, а сейчас, смотри, какой серьезный.

А в вагончике сидели Нюра и Катя.

— Вот так и кончай: «Я поняла свою ошибку и прошу опять принять меня на пионерскую ферму», — подсказывала Нюра.

— Я еще припишу тут: «Очень прошу не отказать в моей просьбе». Можно?

— Можно.

…Силосорезка молчала. Николай, незаметно выглядывая из дверей, уже второй раз перегребал кучу зелени с места на место. Делать больше нечего, а уходить не хотелось: собрание, наверно, возле вагончика будет, из сарая все видно и слышно.

Девочки сели обедать. Катерина с ними. Печальная очень. Не ест, зря ложкой в чашке болтает… И все молчат, будто с похорон пришли.

Поели. Со стола убирают. Дежурит сегодня Алька, а посуду моют все вместе, чтобы собрание скорее начать. А Катя у оградки стоит, на уток смотрит. Ах ты, Катя, Катя…

Расселись за столом. Нюра собрание открывает, говорит что-то. Эх, спиной стоит к сараю-то, ну ничего не слыхать!

«Прошу не отказать в моей просьбе», — донеслось до Николая, когда он почти высунулся наружу.

«Катино заявление прочитала…» — догадался парень.

Нюра действительно зачитала заявление Кати и теперь спрашивала собрание:

— Вопросы будут?

Девочки молчали, переглядываясь. Стружка вертелась на скамейке. Она вспомнила, что на настоящих колхозных собраниях, если кто повинится, все равно сначала укоряют, а уж потом простят. И неуверенно подняла руку.

— Говори, — разрешила Нюра.

— Вот объясни нам, Катя, — начала Стружка, — как ты могла слово пионерское нарушить? Мы здесь с трудностями боролись, уток больных отхаживали, а ты по деревне без дела в это время ходила.

Катя низко опустила голову.

Слово попросила Ольга.

— Говори, — кивнула Нюра. Она уже несколько раз тревожно взглянула на Светлану Ивановну: вдруг да разговорятся, начнут корить Катю…

Но учительница сидела, глядя перед собой, на озеро, а сейчас повернулась к Ольге, которая готовилась выступить.

— Катя, конечно, плохо сделала, — баском заговорила Ольга. — Сначала взялась за дело хорошо, а потом, когда трудно стало, ушла, да и все! А если бы я так поступила и все девочки? Утки-то на кого бы остались?

Нюра кашлянула, но Ольга продолжала:

— Ведь самой тебе, наверно, стыдно было дома прохлаждаться, когда мы здесь уток выхаживали…

И вдруг увидела, что Катя плачет.

— А теперь она поняла, — поспешно закончила Ольга. — Она сама мне говорила, что все уже поняла…

— Ага… — торопливо подтвердила Алька.

— И мне говорила, — враз заверили Стружка и Люся.

На поляну вышел Коля и поднял руку. Нюра вопросительно посмотрела на Светлану Ивановну: Коля ведь не пионер, можно ему выступать?

Светлана Ивановна кивнула.

Коля достал платок, вытер лоб: он никогда в жизни не выступал на собраниях.

Надо уже говорить, все ждут, а Коля не знает, как начать.

— Скажи, Коля, чего хотел, — подбадривает Нюра.

Николай глубоко вдохнул, громко выдохнул и сказал, будто разбежался:

— А только без дела Катерина не ходила! Последние-то дни она за мамой моей ухаживала. И ни разу лекарство не перепутала, все делала, как врач наказывал. И двор обиходила.

Он передохнул, удивляясь, что за один раз так много сказал, и неожиданно закруглил:

— Я так думаю: Катерине на доктора учиться надо.

Всем вдруг стало легко и весело. Девочки заулыбались, заерзали на скамейке. Светлана Ивановна рассмеялась.

А Коле, видно, понравилось выступать. Он опять поднял руку.

— Я бы вам давно сказал, да Катерина мне не велела сказывать, — и, совсем расхрабрившись, предложил: — Пусть мои трудодни за ту неделю Катерине запишут. Мне не жалко. Она бы с мамой не сидела — меня бы на утятнике не было.

Нюра тоже выступила за Катю. Про подушечки вспомнила и про грозу, и про хорошую Катину работу.

— Она на деле доказала, что все поняла, — заключила Нюра. — Я так думаю: надо принять Катю обратно и не поминать ей больше про ее поступок.

«И не напоминать ей больше о ее поступке…» — по привычке мысленно поправила Нюру Светлана Ивановна и глубоко, легко вздохнула: «И собрание провели, и в Ленинград поеду!».