​Девчонки

Глава двадцать седьмая

Лодка медленно плыла по спокойному озеру. Было солнечно и тихо.

— На берегу ни один кустик не шелохнется, — задумчиво говорила Катя, не вынимая руки из прохладной прозрачной воды.

— Подольше бы такая погода стояла. Хлеба бы засухо убрали и с картошкой в срок управились.

— А нам осталось два дня… — вздохнула Стружка.

— Да ладно тебе! — прикрикнула Ольга. — Умираем мы, что ли? Ведь все равно сюда приходить будем, перо собирать.

Алька и Люся работали веслами бесшумно, расслабленно. Решили сегодня вдоволь покататься на лодке: на обед — окрошка, для нее все приготовлено, незачем даже дежурной оставаться на берегу.

На загонах никого не видно, утки накормлены. Только электрик с утра лазит по столбам, к концу-то надумал, видно, осветить утятник.

Приятно плыть тихо-тихо по озеру и думать, думать, о чем хочешь…

Катюша сидела на носу лодки вполоборота к подругам. Стружка приметила, что губы Кати шевелятся:

— Чего это ты, Катя? Сама с собой разговариваешь!

Катюша будто проснулась, взглянула с удивлением и отмахнулась:

— Тише, Нина, я песню складываю…

Алька и Люся опустили весла, словно боясь даже легкими всплесками помешать Кате.

— Про что? Ты только скажи, про что? — не унималась любопытная Стружка.

— А ты помолчи, — одернула ее Нюра, — потом узнаем…

Но Кате, видимо, и самой хотелось поделиться с подругами.

— Хочу сложить песню про озеро и уток. Да только пока две строчки сочинила.

— Катя, Катя, — пристала Стружка. — Скажи, какие… Частушки-то ведь артелью складывали. Может, и сейчас вместе сочиним.

Катюша тихонько произнесла:

— Вот и все, а дальше пока не могу.

Девочки помолчали, обдумывая слова Катиной песни.

— Красиво! — сказала Ольга.

А Катюша, прикрыв глаза, повторила:

— Блестят на солнышке спиной! — неожиданно выпалила Алька и сама удивилась: выпустила из рук весла, растерянно посмотрела на подруг.

Девочки тоже оторопели. Потом переглянулись.

— Как складно! — сказала Ольга.

Нюра с сомнением покачала головой.

— Конечно, складно!. — Стружка сама ничего пока не придумала, так решила защищать Альку.

— Складно-то складно, — проговорила Нюра, — а только неправильно.

— Все тут правильно! — упорствовала Стружка.

— «Блестят на солнышке спиной», — повторила Нюра, нажимая на первое и последнее слова. — Уток много, а спина у них, выходит, одна?

Ольга загоготала на все озеро:

— А ведь и правда! Эх, ты, — повернулась она к Альке, — а еще математик называешься!

— Ну и что? — опять вступилась за Альку Стружка. — Зато у нее по русскому плохо.

— Подождите, подождите, — взмахнула руками Катя. — А если вот так:

Этот вариант показался удачным.

— Так и оставим, — решила Нюра.

— А почему с тобой? — спросила Стружка.

Девочки смотрели на Катюшу, ожидая, что она скажет. Катя смутилась, потом потыкала себя пальцем в грудь:

— Ну, не обязательно со мной. Ведь песню мы все петь станем. Вот и получится, будто утки с каждой из нас поплыли.

Но Стружка не соглашалась.

— Так мы что, впереди уток, что ли, поплывем? — опять ошеломила она Катю вопросом. — А сама и плавать не умеешь.

Люся усиленно крутила челочку.

— Подождите, я придумала! — и радостно продекламировала:

— Не крутобокие, а белобокие, — поправила Стружка.

— Ой, это я оговорилась просто!

Нюра сказала:

— А крутобокие-то лучше. А то, что же, про одних белых уток упомянем, а серые и в песню не попадут?

— Правильно! — поддержала Ольга.

Четверостишье оставили таким:

— А теперь мотив надо придумать, — решила Стружка и начала подгонять строчки под песню о Стеньке Разине.

— Успеешь с мотивом, — остановила Стружку Нюра. — Давайте дальше сочинять.

В то время как на озере рождалась песня, Светлана Ивановна сидела в вагончике и заканчивала неотложные дела. Надо было составить последнюю ведомость на полученные со склада продукты, обдумать порядок рапортов на торжественной линейке. Ведь уже послезавтра девочки будут сдавать выращенных уток колхозу!

Еще вчера были выстираны и тщательно отутюжены пионерские костюмы, аккуратно развешаны на стене в «спаленке».

Алька сходила домой, в Малайку, принесла две пары залатанных братовых штанов и два стареньких сплющенных картуза для исполнения шуточной песенки «Про Ерему и Фому». Надо бы еще лапти, да разве найдешь в дереве лапти?

Вчера Нюра отозвала Светлану Ивановну в сторону, озабоченно сказала:

— Девочки хотят петь песни в новых одинаковых платьях…

— Что ж, хорошо! — одобрила учительница.

— А Катя?

У Кати платья не было.

— А то получится, как в Свердловске, — покачала головой Нюра.

Учительница вспомнила, как во время антракта в цирке какой-то озорной мальчишка смешливо таращил глаза на девочек:

— Это вы из инкубатора такие вылупились?

Светлана Ивановна объяснила, что платья девочкам как премию за хорошую работу дали.

— А тебе, выходит, не дали? — не унимался мальчуган, глядя на Катю.

Та покраснела, опустила голову.

— И ей дали, — вступилась Нюра. — Только у нее оно дома было, а наши в вагончике.

— В каком еще вагончике? — приставал озорник.

Хорошо, что прозвенел звонок и девочки поспешно ушли на свои места.

— Я предлагаю в других выступать, а они не соглашаются, — рассказывала Нюра. — Ольга говорит, что у нее все уже стиранные.

Вечером за ужином учительница сказала:

— Весь этот день, девочки, мы будем в пионерских костюмах, чтобы наши гости не забывали: столько уток могли вырастить только пионеры.

Ольга подняла лицо от тарелки:

— А вы разве не наденете потом голубое, шелковое, которое нагладили?

Светлана Ивановна весело покачала головой:

— Нет. Я буду в черной юбке, белой блузке и красном галстуке. Мне кажется, лучше этого костюма для такого дня не придумаешь.

Внезапно послышался странный скрежещущий звук.

В стенку вагона просунулось что-то острое, металлическое, и на стол посыпались опилки. Потом светлый предмет исчез, и, привстав, Светлана Ивановна увидела в крошечное отверстие кусочек голубого неба…

Вечером вагончик был залит ярким электрическим светом.

— Эх, четвертая частушка вылетела! — крикнула Стружка и, подбоченясь, пропела: