Динозавры против млекопитающих: история соперничества, которая не закончилась до сих пор

О парусниках мезозоя и проблемах пола

У птерозавров, впрочем, перед птицами могло быть одно преимущество в освоении роли мореплавателей. У поздних птерозавров на голове часто встречаются огромные гребни и выросты оригинальной наружности. Одни из наиболее причудливых — у тапейяриды (Tapejaridae) и никтозавров (Nyctosaurus gracilis). Оговорюсь — что касается никтозавров, точно не известно, что именно было у них на голове, но, возможно, между ветвями их грандиозного «рога» могла располагаться кожистая мембрана. И насчет тапейяр, и насчет никтозавров высказывались предположения разной степени научности о возможности использования ими своих гребней в качестве паруса[111]. Вот такие живые яхты и рассекали, по этой мысли, океаны в мезозое. Более того, создаваемая гипотетическим парусом никтозавра тяга могла быть достаточной, чтобы помочь ему взлететь и поддерживать его в воздухе.

Робот, созданный по подобию современного альбатроса (с добавлением паруса), показал, что в принципе эта схема — сочетание крыльев и динамического парения и паруса — может работать[112]. Причем создатели робота не ставили перед собой задачи проверить, как именно могли передвигаться древние птерозавры. Они экспериментировали именно с конструкцией современного альбатроса. Так что результат можно считать независимой проверкой гипотезы. Конечно, «парусного альбатроса» испытывали при умеренно ветреной погоде: при сильных порывах ветра гребень-парус мог не столько помогать, сколько мешать, но если уж такая штука имелась на голове, грех ее было не использовать. Все-таки при всей их успешности тапейяриды и никтозавры были больше исключениями, чем правилом, скорее всего, проблем их «головные уборы» создавали все-таки не меньше, чем давали преимуществ. Сегодня мы не встречаем подобного ни у одной группы животных, но это, как я неоднократно говорил, не аргумент. Если чего-то не существует сегодня, это не значит, что такого в принципе не могло быть. Разумеется, выросты на голове могли быть и чем-то наподобие «рекламной вывески»: проявлением полового диморфизма, украшением, предназначенным для привлечения представителей противоположного пола. Для тапейяр установлено, что у представителей одного пола внушительные головные украшения могли и отсутствовать (если разница не была обусловлена возрастными или популяционными изменениями). Но опять же это не исключает его практического применения.

Половой отбор может вести не только к образованию чего-то ненужного, но и к исчезновению чего-то умеренно нужного у представителя одного из полов (если без этого умеренно нужного все же можно обойтись), и вообще часто работает с вещами действительно полезными. И рога оленей, и шпоры утконосов, и бивни слонов в принципе полезны. Тем не менее у самок они отсутствуют.

С утконосами все более или менее понятно: их враги немногочисленны, а яд — дорогостоящее удовольствие, поэтому и сохранился он только у тех, кому действительно необходим, — у ведущих брачные турниры самцов (перефразируя Хармса, травить соперников, конечно, жестоко, но что-то же нужно с ними делать). С оленями, слонами, мне кажется, несколько сложнее. Когда какой-то признак начинает восприниматься представителями вида как характерный для одного пола, те представители или представительницы другого пола, у которых этот обретший «рекламный характер» признак особенно развит или как минимум более заметен, чем у прочих представителей этого пола, зачастую перестают восприниматься как потенциальные половые партнеры. Конечно, это не на 100 % верно. Несколько лет назад по Сети ходил мем с двумя застигнутыми в очень интимный момент львами. Один из них на самом деле мог быть львицей, у которой почему-то вырос такой вторичный половой признак — грива. Впрочем, однополые связи львам также бывают не чужды. Предположу (как обычно, это мои предположения), что одной из функций гомосексуальности в природе и будет страховка от такого вымывания полезных для обоих полов признаков, которые начинают ассоциироваться только с одним полом и вообще превращаются из практической штуки в средство демонстрации. Естественно, этим ее функции не ограничиваются: бонобо, скажем, предаются гомосексуальным утехам не потому, что у них самки как-то особенно отличаются от самцов, а потому что секс — это всегда приятно и позволяет привнести взаимопонимание, гармонию и сплоченность в тесные и очень озабоченные обезьяньи ряды.

Тем не менее чаще у животного имеется четкое представление о том, как должен выглядеть половой партнер. За примерами далеко ходить не надо. Разумеется, в поведении человека очень многое (да практически все) обусловлено культурой, но большинство цисгендерных мужчин-хомосапиенсов, скорее всего, сочтут бородатую женщину (и вообще женщину с телом, густо покрытым волосами) сексуально не слишком привлекательной (извините за такое отступление от канонов бодипозитива). Наших же более волосатых предков столь же волосатые самки не должны были смущать.

Рискну предположить, что отсутствие признаков взрослой особи у одного из полов может быть следствием развития неотении, когда один из супругов сохраняет детские черты. Однако примеры такой «односторонней» неотении мне не известны, и сказанное остается лишь ничем не подтвержденным предположением. Да, развитие неотении в этом случае должно было бы вести к укреплению связи между брачными партнерами и созданию прочных семейных пар или групп. Во всяком случае, это предполагается для нас с вами: человек — это, можно сказать, обезьяна, остающаяся всю жизнь ребенком. Человек, несомненно, очень заботливый родитель, детство у нас из-за нашего большого мозга длится непомерно, чудовищно долго, в одиночку с непосильным трудом воспитания мы бы не справились. Нам нужна социальная поддержка и поддержка семьи. При чем здесь неотения? При неотении происходит перенос родительского инстинкта на полового партнера, который теперь сам выглядит как ребенок. Парадоксальным образом это не приводит к уменьшению, «перераспределению» заботы: больше любим полового партнера, меньше детенышей. Наоборот — увеличение заботы о партнере и образование более устойчивых пар позволяют и заботу о детях интенсифицировать. Возможно, неотенические черты птиц изначально служили, помимо прочего, именно этому — усилению заботы о потомстве, хотя и сегодня, прямо скажем, не у всех птиц заботятся о потомстве оба родителя. Но педоморфизм и сам по себе без каких-то брачных дополнений стимулирует интенсификацию заботы: детские черты — черты, которые провоцируют родителя на собственно родительское поведение, более долгое сохранение детских черт стимулирует родителя дольше вести себя как родитель.

Выраженный половой диморфизм также может свидетельствовать о том, что один из партнеров проявляет большую заботливость о детенышах. Обычно чем скромнее выглядит один из партнеров, тем с большей вероятностью именно на него ложатся родительские обязанности, но из этого правила есть исключения — самцы казуаров намного ярче самок, но именно они заботятся о птенцах.

Вернемся, собственно, к диморфизму. Повторяю, я полагаю, что первоначально распространенный у представителей обоих полов признак со временем в процессе полового отбора может сохраниться лишь у одного пола. Попробую продемонстрировать это на примере слонов. У индийского и африканского слона есть бивни. Бивни — полезная вещь (да, ее полезность сильно снизилась с тех пор, как основными врагами слонов стали люди, тем не менее): ими можно обороняться, валить деревья, использовать в помощь хоботу. При этом у индийского вида бивни могут расти только у самцов, тогда как у африканского вида они бывают как у самцов, так и у самок.

Еще более интересный случай полового диморфизма можно обнаружить у оленей. У большинства видов оленей рогами обзаводятся только самцы, однако северные олени живут в столь суровых условиях, что самки не могут отказаться от их ношения в суровый зимний период, когда на их попечении находятся детеныши. В сезон размножения рогов они все же лишаются, а самцы рогами к этому времени обзаводятся. Напротив, в период, пока самки выкармливают детенышей, самцы, чья жизнь теперь менее ценна, рогов не имеют. Возможно, здесь имеет место популяционный отбор: в тех популяциях, у которых зимой чаще подвергались нападениям безрогие самцы, детеныши подвергались меньшей опасности. С другой стороны, после суровых «безрогих» зим выживали только самые мощные самцы, которые давали самое здоровое потомство, и «асинхронное» обзаведение рогами постепенно закрепилось.

Рога парнокопытных — неплохой пример того, как изначально универсальные приспособления, имеющие вполне функциональную нагрузку, превращаются в атрибут одного из полов. Рога появлялись, видимо, независимо у самых разных групп копытных. Но у большинства, если не у всех, животных они появились именно как средство обороны и не были связаны с половой принадлежностью носителей, лишь позднее у некоторых видов они превращаются в атрибут мужского пола. У определенных видов они не просто перестали быть орудием защиты, а стали даже мешать, от них периодически, после сезона размножения, приходится избавляться. Изначальное присутствие рогов у обоих полов видно на примере тех же северных оленей.

Аналогия, конечно, не вполне корректна: рога, в отличие от гребней и выростов на головах птерозавров, все же сохраняют некоторую функциональность — они необходимы во время брачных турниров, а гребни для этого годились едва ли.

И рогообразные выросты могут сохраняться, даже когда в них нет уже вовсе никакого практического смысла[113]. У китов (полосатиков) унаследованные, видимо, от сухопутного предка рога мешали бы созданию обтекаемых форм, они скрыты под слоями жира и кожи. Функционально они бесполезны, и тем не менее они сохраняются. Сохраняются (как предположил Павел Гольдин) только для демонстрации сексуальной привлекательности: эхолокация позволяет потенциальному половому партнеру или сопернику эти рога «увидеть», а кроме того, что их «увидят», от них больше ничего и не требуется. Если мнение Гольдина верно, то разница между рогами млекопитающих и гребнями птерозавров может быть не так уж велика.

Хотя сегодня и нет позвоночных-парусников, украшенных гребнями, животные, которым нравится ходить под парусом, существуют. Используют силу ветра для перемещения по воде пауки (в качестве паруса им служат поднятые лапки)[114].