Динозавры против млекопитающих: история соперничества, которая не закончилась до сих пор

Заботливые и мокрые

У животных из эволюционной ветви, ведущей к млекопитающим, сохраняются черты, присущие неожиданным образом товарищам довольно примитивным — амфибиям (что отмечал еще Томас Гексли). Именно за близость к земноводными многие исследователи пеняли нашим предкам, виня слишком неэкономные почки и излишнюю влаголюбивость пращуров в том, что они почти весь мезозой будут путаться под ногами у архозавров. Не претендую на точность, но, кажется, впервые идея о связи эволюционного «проигрыша» терапсид в раннем мезозое с их влаголюбивостью была высказана и серьезно аргументирована в 1971 году Памелой Робинсон, хотя возможно, идея намного старше.

Начало триаса, вероятно, было временем довольно засушливым. Тогда практически не существовало заболоченных местностей и болот как таковых. Подтверждением этому служит отсутствие угольных отложений, датированных началом периода (уголь и возникает из попавших в анаэробные условия болотных отложений органики). Однако именно в начале триаса наши предки и животные более «рептильной конструкции» сосуществуют еще на вполне «паритетных началах». Более того, в это время тероморфы намного разнообразнее, чем какие-то там диапсиды, именно в раннем триасе невероятный расцвет переживут дицинодонты листрозавры (они одними из первых обретают способность более-менее полноценно отапливать свой организм и завещают эту опцию другим продвинутым дицинодонтам). Окончательно же в малый размерный класс наши пращуры ушли намного позже. Даже в позднем триасе, как мы помним, еще живет беспрецедентный гигант — лисовиция. Окончательное время перехода к малым формам — начало юры, когда климат будет намного более влажным. Я не отрицаю, что именно легкая «амфибиеобразность» и «влаголюбивость» сказались на эволюции наших предков, но сказывались не так прямолинейно, как это виделось 50 лет назад.

Амфибии и забота о потомстве не слишком хорошо соединяются в нашем сознании. Живорождение у них действительно появлялось нечасто. Меж тем среди многообразных черепах, лепидо- и архозавров практически никто не вынашивает потомство на собственном теле. Исключение — живущие в уникальнейших антарктических условиях пингвины, можно сказать, не высиживающие, а выдерживающие яйца на своих лапах. А вот среди бесхвостых амфибий способы размещения потомства на себе и в себе крайне разнообразны — от обматывания задних конечностей лентами икры или набитой потомством пасти (Hylambates brevirostris), специальных горловых мешков (у ринодермы Дарвина — Rhinoderma darwinii) до обустройства оплодотворенных икринок в персональных жилых камерах-ячейках на спине родителя — уникальная форма заботы, освоенная суринамскими пипами (Pipa pipa). Да и помимо вынашивания формы родительской заботы, проявляемой земноводными, весьма интересны: некоторые лягушки- древолазы выкармливают отпрысков неоплодотворенной икрой, после вылупления из икры переносят их на себе в достаточно богатые влагой места. Некоторые земноводные создают пенные коконы, защищая икру от пересыхания. Лягушки африканские голиафы (Conraua goliath) вообще возводят циклопические (по жабьим меркам) постройки в ручьях и речушках, чтобы обеспечить родной кровиночке достойную жизнь[59]. Затеявшие строительство голиафы перемещают камни весом до двух килограммов. При максимальном весе самих лягушек чуть больше трех килограммов — достойное восхищения трудолюбие и грузоподъемность. Потомство амфибий в большой степени нуждается в поддержке именно из-за связи с водой. Все, что нужно, например, черепахе для того, чтобы с ее отпрысками ничего (почти ничего) страшного не случилось до выхода из яйца, — теплый и достаточно податливый песок. Дальше можно особо не беспокоиться.

Амфибиям сложнее, их жизнь полна тревог. Если они обитают в застойных, мутных или слишком холодных водах — надо заботиться о том, чтобы их икра и головастики получали достаточно интенсивный приток кислорода — вода все же намного более вязкая среда, чем воздух, и обмен газом с ней не так уж прост. Если они живут вдали от водоемов, им еще сложнее: приходится тщательно оберегать сначала икру, а потом и свежеявившихся на свет головастиков (или детенышей, если они появляются в «готовом» виде) от пересыхания. К тому же пресные водоемы, подходящие для кладки, немногочисленны, а многие амфибии с их слаборазвитыми легкими весьма требовательны к местам обитания. На пространствах же изолированных и скученных всегда возможны каннибализм, истребление потомства собратьями, а за икрой нужен глаз да глаз.

Казалось бы, достаточно обзавестись амнионом[60], как следствие получить «настоящие», спокойно чувствующие себя на суше яйца, перестать откладывать икру в воду, и все. Но задача не так проста. Юность в воде предоставляет молодым амфибиям намного более широкие возможности, чем жизнь в земной юдоли. Не только потому, что земноводные откладывают икру, в молодости они остаются головастиками, но и, наоборот, в том числе потому, что в молодости амфибии остаются головастиками, они откладывают икру. Есть и амфибии (как минимум Limnonectes larvaepartus), генерирующие готовеньких головастиков и не заморачивающиеся вопросами икрометания. Обратные случаи — земноводные, откладывающие икру, но счастливо минующие промежуточную стадию личинки-головастика, — впрочем, также наличествуют. И да, наконец, даже если подходящий водоем найти бывает довольно сложно, то влажная икра все равно должна оставаться влажной: вылупиться из нее должна именно амфибия — существо с влажной, в прямом смысле дышащей кожей.

У земноводных, повторяю, весьма несовершенные легкие, компенсировать маломощность которых и должна покрытая слизью кожа, обеспечивающая дыхание по всей поверхности тела. Но сосуществование двух работающих одновременно органов, добывающих кислород, один из которых к тому же покрывает весь организм, ведет к тому, что смешение венозной и артериальной крови становится неизбежным, это делает неизбежной и низкую скорость обмена веществ. Пребывание амфибии в стадии личинки позволяет интенсифицировать на какое-то время обмен веществ. Головастик по своему строению практически небольшая рыба с одним источником кислорода — жабрами и одним кругом кровообращения. Обмен веществ у недожабцов столь хорош, что для них открываются даже светлые перспективы на предмет освоения недоступных взрослым сородичам способов питания — они могут употреблять и всяческую растительность. Возможные немногочисленные и к тому же очень доисторические исключения — пермские котлассииды (Kotlassiidae) и пермские же диадектиды (Diadectidae), но, во-первых, это не совсем амфибии. И котлассииды, и диадектиды — рептилиоморфы, то есть несут в своем строении вполне продвинутые рептильные черты, а значит, и обмен веществ у них был получше, чем у какого-нибудь саламандера. Диадектид иногда вообще считают полноценными амниотами — то есть, возможно, они были ближе к ящерицам, птицам и млекопитающим, чем к лягушкам и тритонам. Во-вторых, жили они в перми, а тогда содержание кислорода в атмосфере было хоть и не столь высоким, как в каменноугольном периоде, но все же выше, чем сейчас, и это сильно облегчало жизнь тогдашним четвероногим с их простыми дыхательными системами. Среди же современных нам взрослых амфибий растительноядных пока не обнаружено, так что быть головастиком довольно удобно.

Притом что вообще изменения климата в сторону более теплого сегодня способствуют переходу амфибий к более вегетарианскому меню. Тенденция эта также сказывается только на жабцах в их личиночной стадии, до отбрасывания жабр и перехода к суровой взрослой жизни[61].

Помимо метаболических удобств влажная кожа непосредственно влияет и на склонность к жизни в водоемах. Большая влажность шкурки означает и большие влагопотери. Чем меньше существо, тем эти влагопотери будут больше (чем ты меньше, тем площадь твоего тела в отношении к его объему больше, значит, испарение тоже). Совсем уж мелкого и влажного потомка проще засунуть в воду и оставить там, пока он не вырастет во что-то более-менее приличное.

Кроме того, интенсивное испарение ведет к проблемам с «отоплением»: чем больше испарение, тем быстрее остывает организм. Конечно, для амфибий, которые никоим образом не теплокровны[62], это не создает глобальных, да и вообще никаких сложностей, и все же бессмысленных потерь энергии лучше избегать (но об этом позже). Пока же очевидно: оставить детей в воде — надежный способ защитить их кожу от испарения и охлаждения. Водное обитание настолько выигрышно, что у многих земноводных развивается неотения. До глубокой (по земноводным меркам) старости они остаются плавающими, оборудованными жабрами личинками. До конца дней сохраняют верность своим жабрам, например, сиреновые, у которых к тому же редуцированы задние конечности, то есть выглядят они довольно рыбообразно. При этом пресные водоемы — среда, как уже говорилось, неустойчивая, непредсказуемая и вообще легко и быстро меняющаяся, для земноводных выгодным оказывается производить много, очень много потомков, то есть откладывать икру, а не вкладываться в крупных детенышей: из десятков и сотен потомков кто- нибудь да окажется достаточно живучим.

Упразднение легких — довольно разумное, если можно говорить о разумности эволюции, решение вопроса их несовершенства — когда вокруг достаточно много воды для поддержания шкурки в надлежащей влажности и эта вода богата кислородом, то зачем легкие? Порядок в снабжении крови кислородом все равно не навести, но и лишних усилий для дыхания не потребуется. Более того, если жить вам предстоит в воде, то лучше сделаться потяжелее, чтобы вас не тянуло, как пробку, на поверхность, а воздух в сравнении с водой штука легкая, неплотная, — и вуаля: у вас еще один аргумент в пользу того, что с легкими вам не по пути. Безлегочные виды встречаются во всех трех отрядах современных амфибий (есть даже одно семейство). У одного из двух видов безлегочных безногих земноводных (червяг) безлегочность была несколько преувеличена, то есть легкие нашлись- таки (одно легкое на одно животное[63]), но в целом нельзя сказать, что это кардинально изменило имеющуюся картину. Безлегочные саламандры отказываются и от личиночной стадии — жить они и так могут только в достаточно влажных местах, а зачем тратить энергию на всяческие преобразования, если и молодняк живет рядом.

Парадоксально, но именно переход на «экологически» чистое кожное дыхание не позволяет эволюционировать амфибиям в сторону создания амниона. Дышать нужно и зародышу, и если легких нет, то икру для нормального развития потомства надо не приспосабливать к сухопутным условиям и доводить до продвинутого уровня типа «яйцо», а держать по возможности в сырости и заботе. Отказ от легких — не единственный повод избавиться от промежуточных этапов развития — личиночная стадия отсутствует у всех безногих земноводных. Безногие земноводные — обитатели рек и сырых подземелий, увлажняемые землей и более-менее защищенные ею же от наземных температурных перепадов. Именно безногие амфибии создали одну из наиболее удивительных систем заботы о потомстве, но об этом позднее. После краткого ознакомления с ситуацией в стане земноводных можно посмотреть, что происходит в других группах наземных позвоночных.

Разные «завры» (то есть древнейшие рептиломорфы и их потомки) усовершенствовали свои легкие и дыхательную систему и систему кровообращения в целом, они научились обходиться без кожного дыхания. У этих товарищей, разумеется, нет стадии приспособленной к водной среде личинки — головастика. У них сформировались жесткая, лишенная желез чешуйчатая кожа, экономные почки, наконец, покрытые прочной кожурой или скорлупой яйца. В целом проблемы пересыхания им особо не грозили и не грозят. Они могли и не таскать своих детенышей на себе и вообще не утруждаться особой заботой. Архозавры, например, как я уже не раз повторял, могут удовлетвориться созданием оптимальной температуры в инкубаторе системы «мусорная куча», в которую откладывают яйца, и заняться простой охраной этой кучи (так, повторю, поступают аллигаторы и сорные куры). Лепидозавры обходятся в большинстве своем еще более простым вариантом: зарыли яйца и не тревожатся. Млекопитающие, точнее их предки, как и «завры», усовершенствовали легкие и кровообращение, избавились от облигатной связи с водоемами, но унаследовали от амфибий влажную кожу, богатую железами, и почки, требующие огромного количества жидкости. Почему их эволюция пошла именно этим путем, я попробую объяснить позже, пока же нам важен сам факт этого наследования.

Да, если я сказал — унаследовали от амфибий, то и «конкурирующая фирма» — иными словами, все те же «завры» — не изобрела свою повышенную чешуйчатость с нуля. Это сегодняшние, уже основательно эволюционировавшие земноводные характеризуются нулевой чешуйчатостью, а у древних амфибий кожа еще долгое время оставалась покрытой чешуей. В каменноугольный период, с его чудовищным по нынешним скромным меркам содержанием кислорода в атмосфере, в кожном дыхании не было никакого особенного толка: даже примитивные легкие древнейших протожабцов[64] извлекали из этой атмосферы кислород в достаточном количестве, благо было что извлекать. Вопрос о понижении уровня чешуйчатости встал перед амфибиями позднее, когда кислорода в атмосфере стало меньше, легкие перестали справляться с возложенной на них миссией и нужно было изобрести что-то еще для кислородоснабжения. И «завры», и будущие «млеки» развивали черты предков, только в разном направлении — одни экспериментировали с чешуей, другие с влажностью кожи. Разумеется, эксперименты по очешуению или, наоборот, освобождению от лишних жестких покровов предпринимают не только предки млекопитающих или диапсиды, но и животные, с ними никак не связанные и не входящие в какую-то из магистральных ветвей эволюции. Вообще, поначалу все было не так однозначно, тем не менее общая картина такова: в линии синапсид возобладает кожистость, в линии диапсид — чешуйчатость. Почему так?

Возможно (это лишь мои мысли, хотя они и не лишены некоторых признаков научности), это произошло потому, что синапсиды были первое время очень успешны в наращивании массы и размеров. Может, они и не были способны поддерживать постоянную температуру, но все же крупное существо остывает медленно. В общем, наши пращуры предсказуемо столкнулись на этом маршруте с проблемой: чем больше тело, тем насущнее охлаждение. А влажная кожа — отличное средство охлаждения. Диапсиды же были в палеозое в основном не столь крупны, и потому специальной охладительной техники им и не требовалось.

Итак, наши предки сначала были товарищами крупнокалиберными, а для существ большого размера требуется не только охлаждение, само охлаждение может не вызывать у них сложностей. Если ты большой, то тебе и обезвоживание не так страшно; хотя да, воды им требуется очень много, но, повторяю, чем меньше отношение площади поверхности к объему тела, тем больше жидкости для испарения и относительно меньше кожи, через которую эта жидкость испаряется. Он мог пройти большее расстояние до какого-нибудь водоема, прежде чем начинал испытывать действительно катастрофическую потребность в воде. Влаголюбивый крупномер чувствовал себя сносно, но эволюция еще не изобрела механизмы производства крупных потомков, и детеныши палеозойских позвоночных были крошкообразны.

Влажность покровов и неэкономность почек делали обезвоживание для них реальной угрозой и, следовательно, необходимой заботу и постоянный контакт родителя со своей мелкотой. Даже обзаведясь амнионом, они не могли оставить яйца на произвол судьбы. Чтобы эмбрион не погиб от обезвоживания, требовался совершенно особый режим влажности и температуры. Забота о вылупившихся и еще не вылупившихся детенышах становилась тем важнее, чем менее предки млекопитающих остаются привязанными к водоемам и местам повышенной влажности. Детеныши наших пращуров в силу малых размеров по-прежнему оставались намного более чувствительными к изменениям температуры и влажности, чем взрослые особи. Отсюда проистекает (в прямом смысле) одна из форм заботы млекопитающих о детенышах, давшая им (нам) название — молочное выкармливание. Весьма вероятно, изначально выкармливание было не столько выкармливанием, сколько выпаиванием — способом защитить детеныша от потери влаги. Еще раньше железы, впоследствии ставшие молочными, могли служить для увлажнения сумки, или той области на животе у матери, к которой крепились детеныши или яйца, или подстилки в норе, в которой эти яйца хранились.

Увлажнение кладки выделениями матери могло иметь и другую функцию — обеззараживания. Эмбриону ведь грозят не только обезвоживание, переохлаждение, перегрев и другие климатические неприятности, но и атаки всяческих ненужных вирусов, бактерий и прочих паразитов, и, что характерно, чем обстановка вокруг влажнее, тем выше вероятность атаки зловредной микроживности на яйцо. Сегодня этим обусловлено то, что структура скорлупы водоплавающих птиц, живущих, как им и положено, рядом с водой, в условиях заметной сыроватости отличается от структуры скорлупы птиц «сухопутных моделей». Это еще в 1970-х обнаружил замечательный ученый-яйцевед Рон Борд[65]. Основной способ борьбы водоплавающих за здоровые яйца — придание их поверхности максимальной несмачиваемости. Синапсидам это не слишком подходило по описанным выше причинам.

Однако как минимум одно пернатое — удод — развило свою оригинальную систему борьбы с микроугрозами. Удод не стремится обезводить поверхность яйца для предотвращения налипания всяческой заразы, наоборот, скорлупа будто создана для того, чтобы на нее налипло все, что только можно. И это действительно так: удоды применяют профилактическое обмазывание специальным секретом — выделением копчиковой железы, в котором обитают «правильные», союзные удодам бактерии, которые и будут защищать кладку от посягательств всяких посторонних. Быть может, удодий секрет содержит помимо микробов и вещества, мешающие разместиться на яичной скорлупе легионам противников. У других птиц тоже заметна корреляция между относительным размером копчиковой железы и площадью поверхности кладки: скорее всего, удод такой не один, просто он самый продвинутый яйцеобмазыватель и специалист по химзащите в мире птиц.

Полагаю, какие-то аналоги жидкости и собственно та жидкость, которая впоследствии стала молоком, изначально использовались именно для смазывания — увлажнения и обеззараживания кладки. Поскольку первые млекопитающие не имели молочных сосцов, а молоко просто выделялось и стекало по коже, скапливаясь в специальных бороздках, то оно, разумеется, собирало всех попутных микробов, с этим что-то надо было делать. Если протомолоко уже имело антимикробные задатки, это сильно облегчало задачу выкармливания детенышей и делало его безопасным.

Достоверно известно, что молоко ныне здравствующего утконоса — прекрасное антимикробное средство[66]. У утконоса же, как у всех однопроходных (представленных, помимо него, ехиднами и проехиднами), так и не появились молочные сосцы. Специальный белок, отвечающий за уничтожение нехороших микробов, в большом количестве присутствует в молоке всех однопроходных, так что мне интересно, почему именно утконос вызвал наибольший интерес исследователей? Возможно, это просто совпадение — первыми антимикробные свойства были обнаружены именно у его молока, может быть, ученые выбрали это животное по принципу наименьшей колючести. Кому захочется рисковать получить множественные уколы, если альтернативным объектом исследования будет пупсик-утконос. Это, конечно, так, но, может быть, все-таки все несколько сложнее и молоко утконоса действительно защищает от микробов лучше, чем ехидновыделяемое? Причина здесь может быть та же, что обусловливает различия в структуре скорлупы водных и сухопутных пернатых. Ехидны обитают в условиях сравнительно сухих и более микробобезопасных, утконос — житель вод, к тому же в этих водах кормится он на дне, постоянно взбаламучивая ил, в общем, ведет себя так, чтобы на него поналипало как можно больше всякой гадости, следовательно, именно его молоко и должно быть особо антимикробистым.

Выкармливание выделениями собственного тела также отчасти сближает млекопитающих с амфибиями. В «завровом» направлении это явление весьма редкое. Насколько мне известно, что-то подобное встречается лишь у архозавров, конкретнее — у птиц. Да и то среди невероятного их многообразия только голуби, пингвины и фламинго выкармливают птенцов выделениями верхних отделов пищевого тракта — птичьим молоком. Причем у них это явно следующая эволюционная стадия по отношению к выкармливанию «взрослыми» блюдами — растительными и мясными продуктами. Изначально птенцов кормили, вероятно, отрыгиваемой пищей, и лишь потом на смену благородной отрыжке пришло кормление специальным секретом. Предназначенные для выработки питательного секрета железы у всех перечисленных птиц расположены в районе зоба или пищевода. У млекопитающих же молочное выкармливание развилось совершенно независимо от кормления «взрослыми» блюдами. Сомневаетесь — посмотрите, где у вас располагаются соски.

У амфибий (упоминавшихся выше безногих земноводных) мы и обнаруживаем пример подобного не выпаивания, а именно выкармливания. Если вы сейчас представили себе безногую лягушку с налитыми молоком сосцами, у вас богатая фантазия, но от реальности эта картина предельно далека. Безногие земноводные выглядят скорее как огромные черви, а не как жабы или тритоны, да и чего-то подобного не то что сосцам, но даже молочным железам у них также нет. По крайней мере три вида червяг выкармливают потомство своей кожей, они также увлажняют кладку слизистыми выделениями, а их молодь впитывает жидкость, выделяемую самкой через клоакальное отверстие. Это предохраняет подрастающее поколение от обезвоживания. Не очень эстетично, конечно, впитывать жидкость, выделяющуюся из попки матери, но, быть может, родительское поведение современных червяг отдаленно напоминает поведение некоторых из древнейших наших предков.

Полагаю, в частности, именно то, что предки млекопитающих приспособились к выпаиванию и всяческому увлажнению потомства, воспрепятствовало их эволюции в «рептильном» направлении. Раз надо было выпаивать и увлажнять детенышей, надо было сохранять сравнительно влажную кожу, обильную железами, которые и использовались для выпаивания, а не превращать ее в скафандр из чешуи. С другой стороны, и детеныши благодаря заботе взрослых могли преспокойно оставаться незащищенными и теряющими много влаги существами — на их выживании это сказывалось не столь сильно. Изначальная ставка на увлажнение детеныша определила многое в процессе нашей эволюции.

Проблемы с влажностью не единственный повод перейти к выкармливанию потомства, однако чаще животное, его практикующее, ограничивается выкармливанием на стадии эмбриона (пока будущие дети находятся в организме матери и могут получать пищу непосредственно из него) или же выкармливанием трофическими яйцами, остатками добычи или сделанными взрослыми особями запасами. Матротрофия весьма распространена и встречается у 21 типа животных из 34 известных[67]. Но такой специфический вид выкармливания, который сложился у млекопитающих, связан именно с первичной необходимостью защитить отпрысков от слишком больших потерь влаги и вообще с влажностью покровов пращуров млекопитающих, а также со специфическими способами борьбы против микробного заражения яиц. Кроме того, наш древний предок мог бы не изобретать столь сложной системы, а выкармливать детенышей остатками собственной пищи, но и это, думается, было проблематично из-за разницы в размерах между гигантом взрослым и крошками отпрысками.

Одна из крупнейших пресноводных рыб — арапаима (Arapaima gigas), притом что взрослые экземпляры достигают двух метров, производит мальков всего в несколько сантиметров длиной. И они создали также некое подобие молочного выкармливания. После выклева из икринок мальки арапаимы питаются белыми выделениями специальных желез, расположенных позади глаз самца этой рыбы. Заботливость арапаим взаимосвязана с особой уязвимостью молодняка, но эта уязвимость обусловлена не излишней влаголюбивостью, а слишком сильной привязанностью к воздуху. Эти рыбы не способны обходиться без атмосферного кислорода и часто вынуждены подниматься к поверхности, где мальки уязвимы, они должны просто тщательно оберегать свое потомство. Арапаимы не единственные рыбы, которым нужен воздух. И многие из них проявляют-таки заботливость. Ползуновидные рыбы (Anabantoidei) устраивают для икринок гнезда из пузырьков воздуха, большинство современных двоякодышащих (Dipnoi) устраивают норы, которые старательно вентилируют (не все, но многие). Без защиты родителей нуждающаяся в дополнительных источниках кислорода молодь просто не выживет. Но даже в этой компании дышащих и заботливых арапаимы оказываются наибольшими оригиналами. Ничего подобного их «молочному» выкармливанию другие члены клуба любителей атмосферного кислорода не создали. Возможно, и с моей дилетантской колокольни это предположение кажется оправданным, «слезомолочное» выкармливание развилось у арапаим в силу того, что именно у них разница между размерами мальков и родителей наиболее значительна.

Кстати, что касается связи между выкармливанием и «обеззараживанием» потомства, то ее можно обнаружить не только в мире млекопитающих. У жуков-могильщиков феромон, служащий сигналом, сообщающим личинкам, что мать готова попотчевать их вкусной мертвечинкой, обладает предсказуемо антимикробными свойствами и изначально, видимо, отвечал за формирование коллективного иммунитета[68].

Помимо выкармливания другим со временем сформировавшимся видом заботы о детках было вынашивание яиц в сумке или же закрепление их на теле. Уже наиболее развитые эволюционно терапсиды, возможно (опять повторяю — это лишь моя гипотеза), вынашивали потомство (яйца?) в сумках, что позволяло эффективнее обогревать их и увлажнять. Это поведение унаследовали и первые настоящие млекопитающие. Сегодня примитивные, стоящие почти на уровне цинодонтов однопроходные, конкретнее ехидны, так и поступают — после того как отложили яйцо, они закрепляют его на животе специальной слизью (быть может, именно специализация задних конечностей для закрепления детеныша на туловище препятствовала их переводу в положение под туловище, даже у некоторых довольно поздних млекопитающих). Конечно, не менее примитивный утконос все же яйца на себе не таскает, а оставляет в норе. Слизь утконос также выделяет, но служит она для крепления яиц кладки не к родительскому животику, а друг к другу. И все же утконос — существо высокоспециализированное. Он сконструирован для жизни в воде, а яйца задерживать дыхание не умеют. Многоминутные заплывы с яйцом гарантировали бы утконосу бездетное существование. Предположу, что не закрепляли кладку на туловище и предки ехидн — они, скорее всего, также были полуводными товарищами. Это показывает исследование их связывающего кислород миоглобина, белка, находящегося в клетках скелетных мышц и мышцы сердца. У млекопитающих, приспособившихся к жизни в водной среде, его, во-первых, больше, во-вторых, на поверхности этих белков молекулы имеют более сильный положительный заряд[69]. У предков ехидны как раз был миоглобин, характерный для водных жителей, и современные ехидны закономерным образом его унаследовали. Раз они были полуводными, то, скорее всего, не могли носить яйца прикрепленными к телу: они либо, подобно утконосам, откладывали их в норах, либо все же оставались на берегу, пока шел процесс вынашивания (тогда вынашивание уже не кажется таким невозможным).

Относительно ехидн можно, разумеется, предположить, что закрепление яиц на собственном брюшке — недавнее эволюционное приобретение. Однако, учитывая близость млекопитающих с амфибиями и многообразие представленных у последних вариантов крепежа потомства к телу родителя, я склоняюсь к мысли, что вынашивание в сумке (минимум на теле) использовалось, возможно, уже териодонтами и скорее речь идет о возвращении к древней репродуктивной стратегии. Рискну предположить, что размещение не только яиц в сумке, но и уже проклюнувшихся детенышей может иметь очень древние корни. У личинок амфибий и новорожденных двоякодышащих рыб есть «цементирующая железа». У некоторых двоякодышащих она служит для прикрепления икры к «потолку» норы, в которой после выхода из икринок и живет молодь. Вообще разного рода прикрепление икры на недоступных водным организмам поверхностях в период самого начала колонизации земли позвоночными могло активно использоваться — и сегодня некоторые бесхвостые земноводные приклеивают икру на листья деревьев, растущих вокруг водоемов (с перспективой на то, чтобы после вылупления головастики благополучно соскальзывали с листьев в эти водоемы). У амфибий, от которых произошли первые предки синапсид, подобная же железа, применявшаяся для расклейки икры на всяких листиках или в норах, могла поменять профиль деятельности и использоваться уже для закрепления на теле родителя. Разумеется, это только предположение, к тому же означающее, что предки будущих завроморф и будущих тероморф разошлись еще на амфибийной стадии. Предположение действительно спорное, но то, что в какой-то период, видимо в середине или начале триаса, «приклеивание» яиц к телу среди наших предков и их близких родственников было распространено, кажется мне правдоподобным.

Конечно, ехидны и утконосы имеют довольно небольшую кладку, прикрепить одно яйцо к животу теоретически проще, чем аж 38 (как у кайентатерия), но если мать, свернувшись клубкообразно, сразу откладывает яйца на свой уже пропитывающийся клейкой слизью живот, то это не так уж проблематично.

Очередное краткое отступление. Еще одна особенность, не связанная с родительским поведением, но указывающая на близость наших древних пращуров к их земноводным родичам, — способность утконоса к электрорецепции. Подобный навык есть и у ехидновых, но он не слишком полезен на суше (хотя и помогает искать беспозвоночных во влажной почве) и у колючих родичей утконосов выражен слабее. Видимо, электрорецепторные таланты появились еще у общего предка ехидн и утконоса, который был, скорее всего, именно полуводным. Кажется, к электрорецепции способны и некоторые живущие в мутных водах дельфины. На завроморфном же маршруте эволюции способность к электрорецепции исчезла, видимо, на очень ранних стадиях — ни у одного из представителей лепидозавров, архозавров или черепах она так и не была выявлена. Это, повторю, вновь свидетельствует о близости млекопитающих к амфибиям (среди которых есть обладающие этим «даром») или даже к рыбообразным предкам. Я не говорю, что наши предки поголовно были наделены «шестым чувством». Наоборот, скорее всего, оно всегда оставалось довольно редким, приобретали его именно те, кому действительно надо, кому приходилось много и подолгу охотиться в мутной воде. Но все-таки приобретали, в отличие от диапсид и прочих ящеров.