Доченька. Возвращение

Глава 9 Еще одна сирота

Обазин, 23 декабря 1947 года

Мари с Камиллой, устроившись за столом в столовой, вырезали из золоченой бумаги гирлянды, чтобы украсить камин и потолочные балки. В большом, словно бы уснувшем доме слышался только шорох бумаги. Адриан навещал своих пациентов, Нанетт, как обычно, прилегла отдохнуть после обеда.

— Нам очень повезло! — объявила девочка. — На Рождество снова выпал снег, совсем как два года назад!

— Да! Но вспомни, в 1945-ом снегопад начался 26 декабря, то есть после праздника, — уточнила ее мать. — А в этом году зима решила нас побаловать, и у нас будет настоящий белый сочельник! И мне это очень нравится. Все складывается наилучшим образом, правда, дорогая? Елка у нас просто великолепная. Подумать только, твой отец решил купить рождественское дерево на рынке в Бриве! Это первый раз, когда мы не пошли за елкой в ближайший лес…

— И бабушка никак не может успокоиться! У нее не укладывается в голове, что елку покупают на рынке! — добавила Камилла растроганно.

— Это неудивительно, наша Нан — представитель другого поколения, — сказала Мари. — Ты сама слышала, она не перестает жаловаться с той минуты, как начался снегопад. В такую погоду пожилые люди предпочитают не выходить на улицу, чтобы не упасть.

— Бабушка в последние дни выглядит уставшей, — вздохнула Камилла. — Надеюсь, она не заболела.

Девочка, которой уже исполнилось четырнадцать с половиной, любила Нанетт, как родную бабушку, пусть их и не связывали узы кровного родства. Мари со страхом ждала того дня, когда ее приемная мать угаснет. Камилле до сих пор не довелось столкнуться со смертью в собственной семье. Дети и подростки очень восприимчивы, поэтому такие испытания для них всегда тяжелы. Вставляя подходящую фразу то тут, то там в безобидных повседневных разговорах, Мари пыталась подготовить дочь к этому неотвратимому испытанию.

— Твой отец тоже обеспокоен, однако Нанетт отказывается принимать лекарства, которые он ей прописал. Она такая упрямая!

Словно в подтверждение ее слов, зазвонили церковные колокола. Мари и Камилла с удивлением переглянулись.

— Уже четыре! — воскликнула Камилла. — Я и не заметила, как пролетело время! В этом вся прелесть каникул: скучать просто некогда! И я обожаю, когда мы с тобой остаемся вдвоем, только ты и я!

— Я тоже, дорогая. Я люблю свою работу, но мне очень нравится проводить время так, как мы с тобой сегодня, — только ты, моя дорогая Камилла, и я, и никто не мешает нам делать гирлянды!

Кто-то постучал во входную дверь. Девочка вскочила со стула и побежала открывать. Мари услышала ее радостный возглас. Заранее радуясь посетителю, она вышла в прихожую. На пороге она увидела мадемуазель Мари-Терезу Берже.

— Мама Тере! — воскликнула Мари. — Скорее входите, вы, должно быть, замерзли!

Никто в Обазине не мог даже представить приюта без этой женщины. В течение многих лет она с любовью и добротой заботилась обо всех девочках, отданных на попечение монахинь. Маленькие сироты отвечали ей любовью и называли «мама Тере». Это прозвище было ей так к лицу, что никто из друзей не называл ее иначе.

Мари всегда с радостью принимала в своем доме эту необыкновенную женщину. Однако случалось это нечасто, поскольку у мадемуазель Берже всегда было много дел в приюте и в гости к горожанам она заглядывала редко.

— Мама Тере, какая приятная неожиданность! — воскликнула она. — Сегодня мы точно не станем разговаривать на пороге, в такой-то холод! Входите скорее в дом! Так мило с вашей стороны нас навестить, тем более что сейчас, в канун Рождества, у вас наверняка хватает забот в приюте.

Невысокого роста, крепенькая и энергичная, мадемуазель Берже пожала плечами и ничего не ответила. Она решила посвятить свою жизнь другим людям и отдавала этому служению все силы, душевные и физические, и все свое время. Мягким голосом, который так легко успокаивал и утешал сирот, она пояснила:

— Вчера утром от Мари-Эллен я узнала, что дорогая Нанетт сильно кашляет. Я принесла ей немного бузинового сиропа, это лучшее средство от болезней бронхов. Раз она отказывается от лекарств, которые ей предлагает ваш супруг, скажите, что этот сироп приготовила монахиня, сестра Мари, возможно, это ее убедит. Мы стараемся заботиться обо всех наших друзьях в Обазине, особенно о самых обездоленных, однако это не повод забывать нашего доброго друга Нанетт!

Мадемуазель Берже достала из своей корзинки большой флакон и поставила его на стол. Мари была растрогана. Она знала, что Нанетт будет очень приятен этот знак внимания.

— Спасибо от всей души за то, что беспокоитесь о Нанетт. Должна сказать, она и вправду теперь больше спит и меньше ест. Но ведь ей уж восемьдесят три года! И она совсем не слушает моих советов.

Камилла нахмурилась. Нотки беспокойства в голосе матери удивили девочку. Мари-Тереза Берже ласково похлопала Мари по плечу.

— Не расстраивайтесь! Нанетт куда крепче многих из нас! Она быстро поправится, и я надеюсь увидеть ее на рождественской мессе. У меня приятная новость: Хосе пообещал приехать из Брива, чтобы вместе с нами спеть все рождественские гимны. Он споет для нас «Ave Maria». Это настоящий подарок небес — слушать такой великолепный тенор!

Обрадованные Мари и Камилла обменялись взглядами. Речь шла о Хосе Аларконе, испанском беженце, который покинул родину в годы гражданской войны. Пожив какое-то время в Обазине, он перебрался в Брив, однако часто приезжал в город навестить свою невесту. Небеса подарили ему голос удивительной чистоты.

— Какая замечательная будет месса! — продолжала мама Тере. — Но мне уже пора. Я еще должна зайти к Бруазини, вы, Мари, знаете эту итальянскую семью, глава семейства работает в карьере… У меня для них немного овощей и мед. Потом загляну к мадам Нильс, этой молодой даме, которая так скучает по своей родной Бельгии. У нее скоро родится малыш, и я несу ей пеленки, которые мы сшили из старых простыней.

Судя по размеру ивовой корзины мамы Тере, в ней было еще немало других даров. Жители Обазина часто видели, как она раздает нуждающимся продукты и одежду. Великодушие и самоотверженность этой женщины не могли не вызывать восхищения.

— Мама Тере, дорогая, не стану вас больше задерживать, я знаю, что ваше время бесценно. Передайте мои наилучшие пожелания матери Мари-де-Гонзаг и всем сестрам. Я с нетерпением жду января, когда начну работать на новом месте, в частной школе, которая благодаря вашим усилиям снова откроется… Преподавать там будет для меня огромным удовольствием. Каждый день приходить в аббатство, в приют, где я росла…

— Жизнь часто ведет нас по кругу, — кивнула Мари-Тереза Берже и поцеловала Камиллу. — До завтра, мои милые!

Мари с дочерью проводила гостью до дверей. Мадам Тере вышла на заснеженную улицу. Пушистые снежинки тут же усыпали ее пальто. Зима волшебным образом преобразила главную площадь городка. Несмотря на пронизывающий ветер, мать и дочь некоторое время постояли на пороге, любуясь этим зрелищем.

— Мамочка, тебе случайно ничего не нужно в бакалейной лавке Лонгвиля? Не может быть, чтобы тебе ничего не было нужно к ужину! Мне так хочется пройтись по улице! Я обожаю гулять, когда идет снег. Начинает казаться, что ты попала в другой мир…

Мари засмеялась и прижала девочку к себе. Она прекрасно понимала дочь. Свою эмоциональность Камилла унаследовала от нее. Мари чувствовала, как в душе воцаряется безмятежное счастье. Был ли тому причиной снег? Или спокойное послеобеденное время, проведенное с дочерью за украшением дома? Или неожиданный визит мамы Тере? Или просто ожидание приятного вечера и возвращения Адриана? Мари удовлетворенно вздохнула.

— Камилла, дорогая, как мне сегодня хорошо! Мне кажется, что и я ненадолго вернулась в детство. Я не против, отправляйся к Лонгвилю и купи для нас пакет риса и свечи. На улице сильный ветер, и наш электрический генератор, хотя он и совсем новый, может нас подвести…

Обрадованная девочка через четыре ступеньки побежала вверх по лестнице в свою комнату, чтобы одеться потеплее. Через несколько минут она спустилась и подошла к входной двери, напевая «Сын Божий родился…».

Перед тем как выйти из дома, она не удержалась, чтобы еще раз не полюбоваться результатом их с матерью совместного труда — огромной елью, украшенной сверкающими гирляндами и стеклянными игрушками. Она была еще красивее, чем в прошлом году. Во время своей последней поездки в Брив к Матильде Мари купила новые елочные украшения.

«Это Рождество должно быть прекрасным! — подумала Камилла, закрывая за собой входную дверь. — Лизон с Венсаном, скорее всего, не приедут, потому что у них скоро родится третий ребенок. Но приедут Матильда и мой дорогой Поль со своей женой Лорой. Мне она нравится, но я все же была бы больше рада, если бы моей невесткой стала Мари-Эллен!»

Со дня трагедии на свадьбе Элоди в семье Меснье произошло несколько радостных событий, которые помогли Адриану и Мари забыть об ужасной смерти сына бакалейщика. В сентябре того же года, то есть в 1946-ом, Поль и Лора встретились на сборе винограда. Свежий аромат только что сорванных гроздей и песни женщин, которые давили их босыми ногами, послужили фоном для их зарождающейся любви.

Полгода спустя, весной, когда на зазеленевших лугах расцвели лютики и на поля вышли крестьяне с плугами, взрывавшими землю, готовую дать жизнь пышной и полной жизненных сил летней зелени, молодые люди объявили о помолвке.

Лора смогла очаровать семью своего жениха. Расположение Нанетт ей не так-то легко было завоевать. Но у Лоры нашелся козырь в рукаве — родственник со стороны отца, которого старушка хорошо знала. Оставалось еще перебороть неприязнь Камиллы, которая расстроилась из-за того, что обожаемый брат женился не на Мари-Эллен.

Что до Мари, то она с радостью приняла в семью эту ранимую непритязательную девушку со сдержанными манерами. Скромная и не болтливая, Лора предпочитала выражать свои чувства посредством музыки. Поль любил ее до безумия, и разве не это было главным? Адриан, которого, судя по всему, не оставили равнодушным ангельская улыбка будущей невестки и ее большие зеленые глаза, пообещал подарить им на свадьбу фортепиано.

Бракосочетание состоялось в соборе Тюля в сентябре 1947 года. Камилла по этому случаю надела свое первое длинное платье, потому что была подружкой невесты. Во время церемонии она, сама того не желая, представляла Мари-Эллен, которую так любила, на месте Лоры перед алтарем. Позднее она призналась в этом Полю, вызвав этим его негодование.

— Какой ты еще, в сущности, ребенок, Камилла! — с упреком сказал ей брат. — Некоторые вещи даются нам свыше, и тут ничего не поделаешь. Когда-нибудь ты это поймешь. Я люблю Лору, и только ее одну!

Он сразу же пожалел о своей резкости. Чтобы утешить сестренку, он доверил ей свой маленький секрет: «Я расскажу тебе, как я ухаживал за девушкой, которая сегодня станет моей женой. Это было в Прессиньяке, во время сбора винограда, в винограднике отца Жюстена. На Лоре было розовое платье, руки ее были измазаны соком, ведь она работала с самого утра. Я предложил ей свою помощь. Мы стали работать вместе. Она тихонько напевала. Ее голос волновал меня, и чем больше я ее слушал, тем красивее и грациознее она мне казалась… И тогда я сказал ей, что она мне нравится, что я родился здесь, в «Бори». Она выглядела удивленной, а потом улыбнулась мне. Вечером, за ужином, мы сидели рядом. А потом мы танцевали — до поздней ночи. Я проводил ее домой. И мне хотелось, чтобы этот прекрасный день никогда не кончался. Я не мог позволить ей вот так уйти. Мне казалось, что, если я ничего не сделаю прямо сейчас, я навсегда ее потеряю. И тогда я собрал всю свою смелость и поцеловал ее у креста, ты знаешь, там, по дороге к школе. Нас освещала луна, и ее рыжие волосы сияли, словно нимб. В тот момент я и решил, что женюсь на ней. Если она захочет…»

Радуясь, что брат поделился с ней своими сокровенными мыслями, Камилла решила, что должна примириться с невесткой, которая, кстати, была с ней очень ласкова.

После произошло еще несколько приятных неожиданностей. Матильда тоже решилась выйти замуж, но без религиозного обряда. Мари очень расстроилась, узнав о таком ее решении. Она всегда была искренне и пламенно верующей, а потому считала узы, не освященные Церковью, неосновательными. Однако Матильда не слушала ничьих возражений, и ее матери пришлось смириться с тем, что брак средней дочери не будет церковным.

И все же самым важным для Мари было счастье Матильды. Она работала в парикмахерской в Бриве и стремилась к финансовой независимости, а потому экономила. Это заставило ее измениться. Она перестала, повинуясь порыву, покупать себе платья и безделушки. Ее молодой супруг Эрве, парень покладистый и, по всеобщему мнению, несколько бесцветный, обожал свою невыносимую супругу и во всем ей потакал.

— Мама, я готова, дай мне кошелек! — крикнула девочка, удивившись, что мать не вышла в прихожую.

Камилла надела ботинки и пальто и была полностью готова к встрече с морозом. Она с восторгом предвкушала удовольствие от прогулки под снегопадом.

Мари с сумочкой в руке вышла из кухни.

— Держи, этого тебе хватит, Камилла! И не задерживайся, скоро совсем стемнеет. И твой отец вот-вот будет дома.

— Обещаю, мамочка! Я пройдусь вокруг площади, и, если встречу Мари-Эллен или Жаннетт, мы поболтаем немного… Ты только не волнуйся!

— Хорошо, разрешаю тебе погулять с полчаса, — снисходительно согласилась Мари. — И все-таки не задерживайся, дорогая! Постой, ты сегодня такая хорошенькая! И так выросла!

Камилла кивнула, не вдумываясь в смысл услышанного: ну чем плохим ей может грозить тот факт, что она стала симпатичнее и чуть взрослее, чем год назад? Однако она предвидела, что на такой вопрос мать ответит расплывчато, с легким раздражением, и это чуть остудило порыв девочки. И все же такой мелочи было недостаточно, чтобы заставить ее отказаться от прогулки.

— Не беспокойся, мамочка! Я скоро вернусь. Ты не успеешь даже суп подогреть!

Мари с нежностью улыбнулась дочери. Заботливая мать, она проследила взглядом за тем, как Камилла аккуратно ступила за порог сначала одной ногой, потом другой — чтобы наверняка не поскользнуться. Но снег оказался пушистым и рыхлым. От их дома к фонтану вела цепочка следов.

«Я могла бы пойти с ней, — подумала Мари, закрывая входную дверь. — Но нет, я становлюсь матерью-клушей, и это негоже! Я правильно поступила, позволив ей пойти одной. Ей хочется почувствовать себя взрослой. И в ее возрасте это вполне естественно! Я не должна забывать, что моя девочка растет… Но мне тоже так хочется прогуляться!»

Не в силах противостоять искушению пройтись по заснеженному вечернему городу, она взяла с вешалки свою курточку на меху — подарок Адриана. Мари уже представляла себя на улице, щедро выбеленной и украшенной первым зимним месяцем, когда услышала голос Нанетт. Она вздохнула и направилась к комнате старой женщины, некогда служившей обитателям этого буржуазного дома гостиной.

— Как ты себя чувствуешь, Нан, дорогая? — спросила Мари, переступая порог.

— Лучше. Я хорошо спала и почти совсем не кашляла. Сейчас встану и сварю себе чашку напитка из цикория. Да и некогда мне лежать — работы накопилась целая гора!

В подтверждение своих слов она кивнула в сторону низкого шкафчика для посуды, на котором лежала стопка белья. Всюду в комнате царил безупречный порядок. Нанетт ни за что не хотела отказываться от возни с бельем и одеждой домашних — вязала, чинила и штопала, гладила простыни… Это был ее вклад в жизнь семьи Меснье. Старушке очень хотелось делать что-то полезное и при этом сохранять за собой «свою территорию», на которой она была бы полновластной хозяйкой. Попытайся Мари отобрать у нее хотя бы десятую часть работы, разразилась бы ужасная гроза! Поэтому она даже не думала об этом.

— Мадемуазель Берже, наша мама Тере, принесла тебе лечебный сироп! — объявила Мари. — Ты непременно должна его принять!

— Успеется, доченька…

Нанетт с неохотой принимала лекарства, но от ложки бузинового сиропа она и не думала отказываться. Мари присела на край ее кровати, и они какое-то время болтали о праздниках, о рождественском меню, о детях и внуках. Наконец Нанетт встала и прямо в белой ночной сорочке, закрывавшей всю ее фигуру до самых тапочек, направилась в кухню. Мари еще какое-то время сидела в нерешительности, но желание прогуляться по городку никуда не девалось. Она представляла себе высокое здание аббатства, церковь с колокольней в одеянии из снега и льда, и желание увидеть все это собственными глазами вскоре стало навязчивой идеей. Она вздохнула, поднялась и тоже пошла в кухню. Ужин еще не был готов. Мари уже подошла к плите, когда внезапно в ней созрело решение:

— Нан, я хочу сходить в приют, отнести сестрам старые вещи Камиллы. Я хотела это сделать еще в прошлом году, но все не было времени. Я выбрала наименее поношенные платья, кофточки и юбки. Маленькие сироты будут очень рады таким обновкам!

Нанетт посмотрела на Мари с укоризной. Неделю назад из-за этих вещей они даже поссорились.

— Что ж, решила — так иди! — ворчливо отозвалась старушка. — Я остаюсь при своем мнении. Я могла бы отпустить подрубку или даже распороть и сшить заново! Отдавать то, что может послужить еще год, а то и больше — это значит сорить деньгами! И когда ты успела привыкнуть к роскоши, доченька?

— Нан! Я уже говорила тебе, что Камилле нужна новая одежда. Она выросла, и ты сама видишь, что она из девочки превращается в девушку. Я не хочу, чтобы она задыхалась в тесных платьях только ради того, чтобы не расстраивать бабушку!

Нанетт продолжала бурчать себе под нос. Она ни за что не признала бы правоту невестки, пусть даже та была сто раз права. Рассерженная Мари оставила старушку ворчать в свое удовольствие и поднялась в спальню на втором этаже. Там она нашла полотняную сумку с аккуратно сложенной одеждой, которая стала мала дочери. Чтобы поскорее справиться с раздражением, Мари решила выплеснуть его здесь.

— Она никак не хочет понять, что я теперь — супруга доктора! — сказала она вслух. — Камилла — единственный ребенок Адриана, и у нас есть средства, чтобы прилично ее одевать. Если бы я ее слушала, мы все ходили бы в заплатках, как в те времена, когда жили на ферме в «Бори»!

Мари вздрогнула, поймав свое отражение в зеркале гардероба. Удивленная, она на мгновение остановилась. Честно говоря, она смотрела на себя в зеркало очень редко. Просто была не из тех женщин, которые с утра до вечера изучают свое отражение. Что ж, похоже, в комплиментах, которые она часто получала, была доля правды — она выглядела моложе своих лет. Мари пристально разглядывала свои гладкие щеки, тонкий носик и чувственные розовые губы. В уголках глаз и на лбу наметились морщинки, но такие легкие, что облачка рисовой пудры было достаточно, чтобы их замаскировать. И только в моменты, когда мрачные мысли брали верх над природной веселостью, в ее красивых золотисто-карих глазах отражались тяготы прожитых лет. И неудивительно, ведь глаза — зеркало души… А в душе пятидесятичетырехлетней женщины осталось так мало свойственной детям невинности и наивности… И все же Мари не утратила своей способности радоваться каждой мелочи и улыбаться, даже когда на сердце грусть.

Матильда взяла на себя обязанность следить за прической матери. Каскад шелковистых кудрей спадал на плечи Мари, спереди, с правой стороны лба, струилась волнистая прядь. «Эта прическа и правда мне очень идет! Неужели я становлюсь кокеткой?» — подумала она, надевая меховую шапочку.

Через пять минут Мари уже шла через площадь, с наслаждением вдыхая морозный, пахнущий свежестью воздух. Порыв ветра забросил ей за воротник горсть снежинок, которые тут же растаяли, оставив на шее ласковый след своего прикосновения. Мари улыбнулась.

«Это же надо, в моем возрасте так радоваться прогулке под снегом! Иногда, по словам Адриана, я веду себя как девчонка… А ведь у меня уже есть внуки!»

На территорию аббатства Мари ступила, пребывая в удивительном состоянии духа — она была весела и серьезна одновременно. Она сразу же ощутила царивший в этом месте покой. Прекрасные пропорции здания, золотистые отблески на скульптурах фронтона… Эта картина взволновала бы сердце любого ревностного католика.

В этот вечерний час в церкви было пусто. Перед алтарями святых трепетали огоньки многочисленных свечей. Тонкий запах фимиама всколыхнул в памяти Мари облако воспоминаний. В этой самой церкви она, маленькая сирота, всем сердцем молила Господа подарить ей родителей и настоящую семью…

«Пришлось многое пережить, и случилось это не так быстро, однако небеса вняли моим мольбам!»

Она прошла вдоль левой стены туда, где, с недавних пор окруженное металлическими решетками, находилось надгробие могилы святого Этьена. Местные жители искренне чтили память этого отшельника. Столько их приходило сюда, чтобы помолиться, попросить благословения или помощи, что его каменное лицо и руки частично стерлись. Светлый камень хранил следы тысяч пальцев, каждый из которых уносил на себе крохотную частичку изваяния.

«Подумать только, пришлось оградить могилу решетками! Я часто молилась святому Этьену, но никогда не осмеливалась прикоснуться к святыне. А ведь говорят, что в этой церкви даже что-то украли. Какой стыд!»

Но разве можно было расти в приюте Обазина, в стенах, возведенных за многие века до твоего рождения, и неуважительно относиться к основателю аббатства, историю которого детям рассказывают уже в подготовительном классе? Легенды приписывали монаху-цистерцианцу, которого звали брат Этьен, множество чудес. Мари, которая попала к сестрам конгрегации Святого Сердца Девы Марии будучи трех лет от роду, очень рано открыла для себя радость чтения благодаря историям о жизни святого.

Приблизившись к решетке, она вдруг услышала всхлипывания. Мари замерла и прислушалась. Она не ошиблась — у надгробия кто-то плакал. Растроганная и удивленная, она спросила:

— Кто здесь?

Никто не ответил. Но и всхлипывания стихли, как по мановению волшебной палочки. Мари на цыпочках подошла ближе.

— Здесь кто-то есть? — снова спросила она.

Что-то шевельнулось в тени колонны. Приблизившись, Мари увидела сжавшуюся в комок девочку. Почти черные волосы обрамляли крохотное, как у котенка, личико. Она посмотрела на Мари своими блестящими от слез ярко-голубыми глазами.

— Но… Что ты делаешь здесь совсем одна? — воскликнула Мари. — Моя бедная крошка, что с тобой случилось?

Девочка шмыгнула носом. Она дрожала от холода, а может, и от отчаяния.

— Как тебя зовут? Думаю, мы уже где-то виделись… Ты ведь из приюта, правда?

— Да, мадам, — шепотом ответила девочка.

Мари опустилась на колени рядом с ней. Она вспомнила, что видела эту девочку во время воскресных прогулок сирот по городу. Она держала за руку сестру Женевьеву.

— Но почему ты сидишь на земле? Пол холодный! Не бойся меня, подойди поближе! Я тоже, как и ты, когда-то была сиротой. Сестры вырастили меня здесь, в Обазине. Я тогда была такая же маленькая, как и ты.

Девочка перестала плакать. Все ее внимание теперь было приковано к Мари. Кто лучше поймет страдания покинутого ребенка, чем тот, кто и сам рос сиротой? Ласковый голос этой красивой дамы окончательно успокоил ребенка: девочка встала и прижалась к руке Мари, которая продолжала говорить в надежде ее утешить.

— Скажи мне, моя крошка, почему ты плачешь? Ты выглядишь такой несчастной!

— Это потому, что у меня нет мамы! И папы тоже нет! И я решила тайком приходить и просить у святого Этьена сотворить чудо. Он один может дать мне маму! Но… у меня не получается!

Мари постаралась не улыбнуться. Девочка наверняка боялась, что она начнет над ней насмехаться. Как она понимала эту отчаявшуюся малышку, которая в нескольких словах высказала всю глубину своего горя! Только сироты не понаслышке знают, какой беспросветной кажется жизнь без родительской защиты и ласки! И самое страшное для большинства из них то, что они никогда не знали своих родителей, своих корней, семейной истории и причины, по которой попали в приют.

— Я думаю, у тебя есть мама, — сказала Мари после недолгой паузы. — Ее имя — мама Тере, и она заботится о тебе каждый Божий день! Она такая добрая, такая ласковая… Ты ведь и Мадлен тоже знаешь, правда?

— Конечно! — шепотом отозвалась девочка. — Она — любимица мамы Тере. Мне так сказала старшая девочка.

— Это неправда. Не слушай тех, кто рассказывает такие глупости! У мамы Тере никогда не было любимиц. Мадлен попала в приют двухлетней малышкой, поэтому мама Тере ее опекала. Без мамы Тере, без ее заботы и любви, эта девочка наверняка бы умерла. А возможно, и ты тоже, кто знает… Поэтому забудь всю эту чепуху и скажи мне, как тебя зовут. Я уверена, у тебя очень красивое имя, такое же красивое, как твои голубые глаза!

Девочка задумалась. Она долго смотрела на Мари. Сказать, как тебя зовут, — не такое уж легкое дело. Имя — это единственное достояние сироты. Однако после долгого изучения красивой незнакомки девочка решилась довериться ей и грустно произнесла:

— Меня зовут Мелина, и мне двенадцать лет.

Супруга доктора Меснье удивилась такому ответу. Для своего возраста девочка была очень маленькой. Ей можно было дать самое большее лет девять. Растроганная до глубины души, Мари обняла этого худенького ребенка и погладила по волосам.

— Мелина! Какое красивое имя! А меня зовут Мари, и я учительница в школе. Скоро я приду сюда, в аббатство, и буду учить тебя и твоих ровесниц. Мелина, ты не должна грустить в канун Рождества! Завтра вечером ты будешь петь в церкви вместе с другими девочками, верно?

— Да, мадам, но мне все равно грустно. Когда мы гуляем по городу, я вижу за окнами домов людей. У них есть семья, и дети такие радостные, ведь они у себя дома… А у меня нет мамы! Сестры очень добрые, но это… не одно и то же. И дома у меня тоже нет!

— Иногда дети бывают несчастными, даже если живут со своими родителями в родном доме. Не завидуй другим, это ни к чему хорошему не ведет и только усиливает твою печаль. Да, кстати, а ты подумала, как волнуются сейчас сестры? Они ведь наверняка всюду тебя ищут! Это нехорошо, ведь они так добры ко всем сиротам! И ты совсем замерзла, сидя здесь на холодных плитах!

И Мари стала растирать хрупкое тело девочки, чтобы хоть немного ее согреть. Тогда-то она и заметила дырку на ее левом чулке.

— А это откуда? Ты упала?

На колене девочки была кровоточащая ссадина.

— Я вышла из столовой и, когда бежала вниз по лестнице, поскользнулась. Я хотела поскорее прийти сюда после полдника, чтобы помолиться святому Этьену. Когда получается, я всегда прихожу сюда, смотрю на могилу и прошу его о чуде!

Мари с сочувствующим видом кивнула. Она тоже часто искала место, где могла бы уединиться, когда чувствовала себя совсем несчастной. Как понятны ей были желания этой девочки, ее неутолимая жажда иметь семью! Мелина, должно быть, ощутила ее волнение — девочка вдруг порывисто прижалась к ее груди и вздохнула с облегчением. Прижавшись друг к другу, они являли собой необычайную картину: взрослая женщина делилась любовью, которой всегда было переполнено ее сердце, с маленькой девочкой, мечтавшей об утешении, чувстве защищенности и в особенности о любви.

— Вы очень добрая, мадам! Вы мне очень нравитесь… Скажите, а вы не хотите быть моей мамой?

Эти несколько слов иголками вонзились в сердце Мари. Еще мгновение — и она разобьет вдребезги надежду этого ребенка, который так внимательно смотрит на нее своими голубыми глазами в ожидании знака, выражающего согласие… Наконец та, которая и сама когда-то считала себя сиротой, ответила с волнением:

— Я не могу, моя крошка! Но я буду заботиться о тебе, обещаю!

Мелина, опустив голову, снова беззвучно заплакала. Она никому не нужна! Потом она прошептала со вздохом, словно бы это все объясняло:

— И мама Тере ушла!

— Я знаю, — сказала Мари. — Она сейчас в городе, навещает деток, которые еще несчастнее, чем ты. Их родители зарабатывают очень мало денег. У них не будет ни сахарного Иисуса в рождественском чулочке, ни апельсинов. Хочешь, я расскажу тебе историю о святом Этьене, у которого ты просишь маму?

— Конечно хочу, мадам!

— Тогда слушай! Святой Этьен был очень добрым человеком. Всю свою жизнь он боролся с несправедливостью и злом. Всей душой он любил Господа, но и людей он любил не меньше. Когда он пек хлеб для бедняков, тесто все время подходило и подходило, так что хлеба хватало на всех. Это было настоящее чудо, ведь в городке не оставалось голодных.

Мелина кивнула и с очаровательной улыбкой заметила:

— Наверное, это очень практично!

— Да, моя крошка, ты права. Но это еще не все. Святой Этьен вместе со своими собратьями-монахами решил построить это прекрасное аббатство. Однажды огромная балка, которая поддерживала свод, сломалась. Еще мгновение — и каменный потолок обрушился бы на бедных рабочих и раздавил их, но святой Этьен бросился к балке, чтобы ее удержать. И балка чудом тотчас же стала как новенькая. Позднее, когда святой умер, люди стали приходить помолиться на его могиле, и случилось еще много чудес: больные выздоравливали, слепые обретали зрение… Скажи мне, Мелина, ты когда-нибудь задумывалась над тем, как тебе повезло, что ты не слепая, что можешь любоваться заснеженным садом, весенними цветами? Быть может, святой Этьен не торопится дать тебе то, что ты просишь, потому что он считает нужным помогать людям, которых мучат сильные боли, или тем, у кого случилось ужасное горе. В приюте у тебя есть хорошая постель, еда, привязанность подружек и любовь мамы Тере. Тебе пора перестать плакать и прятаться в церкви, понимаешь?

— Да, мадам, я буду вести себя лучше, и, может быть, однажды за мной придет моя мама… Так мне сказала Мадлен. Сама она мечтает остаться в аббатстве с мамой Тере.

Мари почувствовала, как на глаза набегают слезы. Выражение лица этой девочки, такой хрупкой, во взгляде которой еще читалась недетская тоска, растрогало ее до глубины души.

— Я тоже надеялась, что однажды мои родители придут и заберут меня с собой. Мне было хорошо у сестер, но, как и ты, я мечтала о маме, о доме…

— И что было дальше? — широко распахивая голубые глазенки, спросила девочка.

— Однажды в приют пришел господин и меня позвали в приемную. Он показался мне добрым. Позже я узнала, что это был мой отец. Он забрал меня к себе. Как видишь, нужно «уметь заметить самую крошечную искорку надежды, которая остается даже тогда, когда надеяться уже не на что…» Однажды так сказала мне наша мать-настоятельница, Мари-де-Гонзаг.

Мари умолкла и стала тихонько баюкать девочку, которая, похоже, совсем успокоилась. Послышались чьи-то шаги, и появилась мать Мари-де-Гонзаг собственной персоной. Ее длинная юбка мела мощенный каменными плитами пол.

— Мелина, вот ты где! Мое дорогое дитя, я всюду тебя искала! Мы все так волновались!

Мари встала и поцеловала протянутую матерью-настоятельницей руку. Было видно, что монахиня расстроена.

— Здравствуйте, Мари, дорогая! Как вышло, что вы оказались тут с Мелиной?

— Матушка, это счастливое совпадение! Я нашла ее здесь, у могилы святого Этьена. Она спряталась и плакала. У нее рана на колене, она упала по дороге сюда. Я как раз собиралась отвести ее к вам.

Мать Мари-де-Гонзаг внимательно посмотрела на Мелину, потом привлекла ее к себе и стала шепотом журить. Наконец она со вздохом сказала:

— С Мелиной иногда бывает трудно сладить. И все чаще она не хочет слушаться. Спасибо вам, Мари, что позаботились о ней. Мы очень волновались, а сестра Женевьева даже искала девочку на чердаке… И все напрасно! Хорошо, что я догадалась заглянуть сюда.

Мари кивнула. Беспокойство сестер в подобной ситуации было ей вполне понятно. Она вспомнила о цели посещения аббатства.

— Я принесла вещи Камиллы, из которых она выросла. Как хорошо, что это пришло мне в голову именно сегодня и я смогла утешить маленькую Мелину. Но скажите, как она попала в приют? У нее остались родственники?

— Мари, этого ребенка оставили на мое попечение. Как вы понимаете, я не могу сказать больше. Долг обязывает меня хранить тайну.

Супруга доктора Меснье покраснела. Ей стало стыдно за столь бестактные расспросы.

— Разумеется, — прошептала она. — Прошу извинить меня!

После непродолжительной беседы Мари передала сумку с одеждой матери Мари-де-Гонзаг, которая направилась в сторону рукодельни, крепко сжимая ручку девочки в своей руке. Уже поднявшись по лестнице и занеся ногу над порогом сводчатой двери, которая соединяла аббатство со зданием приюта, Мелина обернулась и посмотрела на женщину, которая подарила ей немного нежности в тишине старинной церкви. Сердце Мари замерло — столько мольбы было в этих огромных глазах цвета лазури… Взволнованная, чувствуя комок в горле, она вдруг поймала себя на странной мысли… Да, теперь она поняла! Мелина напомнила ей другую девочку, о которой она когда-то заботилась в приюте, давно, больше сорока лет назад.

«Господи, эти глаза… Такие голубые… Совсем как глаза Леони. Бедняжка, как она страдала от того, что у нее не было семьи! Но у этой девочки, наверное, еще живы родственники. Если бы я только осмелилась… Нужно навести справки…»

Мари вышла из церкви и снова оказалась на площади. Все так же шел снег, но он стал гуще, и все так же дул сильный ветер. «Траксьон» Адриана был припаркован у их дома. Падавший из окна свет отбрасывал на снегу тень автомобиля. Подняв голову, Мари увидела на втором этаже освещенное окно спальни Камиллы. За стеклом вырисовывалась тоненькая фигурка. Было темно, почти как ночью.

«Не думала, что мы с Мелиной так много времени провели в церкви! Камилла уже вернулась, и Адриан тоже. А я ведь еще собиралась зайти к Дрюлиолям, чтобы заказать мясо на следующую неделю… Что ж, в другой раз!»

Мари ускорила шаг и едва не упала, поскользнувшись на обледеневшей плитке у фонтана. Она почувствовала, что на улице стало холоднее. Она снова посмотрела на фасад своего дома.

«У нас так много места! И наша Камилла чувствует себя одинокой во время каникул и в выходные… Если бы я только осмелилась… если бы я осмелилась поговорить об этом ребенке с Адрианом… Как замечательно было бы взять к себе эту девочку! Я сделала бы все, чтобы она снова почувствовала себя счастливой!»

Она ни секунды не сомневалась, что супруг не станет возражать.

Сердце Мари забилось быстрее. В голове ее уже родился план. Сегодня вечером… или завтра, после полуночной мессы, она поговорит о Мелине со своими домашними. Убедит их согласиться, только нужно найти слова, которые пробудят в каждом из них желание сделать доброе дело, проявить милосердие…

Теперь она радовалась, что поддалась порыву, который привел ее в аббатство в этот снежный вечер. Это не было случайностью, Мари твердо в это верила. Это был перст судьбы. И быть может, она подарит им еще больше счастья. И Мари почувствовала, что ради Мелины готова преодолеть любые трудности.