Доченька. Возвращение

Глава 5 Возвращение в “Бори”

3 июля 1946 года

Адриан припарковал свой «Ситроен Траксьон» — недавнее приобретение — перед металлической оградой «Бори». Мари вздохнула. Она волновалась каждый раз, приезжая в Прессиньяк. Здесь все навевало воспоминания, иногда печальные, иногда очень счастливые. И ей не удавалось скрыть свои эмоции, потому что в этих местах в свои права вступало прошлое.

Камилле, которая сидела на заднем сиденье, еще не был знаком горьковато-сладкий вкус ностальгии. Девочку переполняла радость, она все воспринимала с энтузиазмом. Вот и сейчас она порывисто обняла сидевшую рядом Нанетт. Половину пути старушка мирно дремала.

— Мы уже приехали? — спросила она, зевая.

— Конечно, ба! — громко ответила Камилла. — Мы проехали через весь поселок и мимо школы, в которой когда-то работала мама!

— Я чуть не каждый день смотрела на эту школу, когда тебя еще и на свете не было, моя курочка! — ворчливо отозвалась Нанетт.

Камилла, не теряя ни секунды, выскочила из автомобиля и побежала по аллее, ведущей к особняку. Она была так рада снова оказаться здесь, в месте, которое стало магическим благодаря рассказам матери и Нанетт о тех временах, когда они обе здесь жили.

Мари и Адриану пришлось дожидаться Нанетт. Старушка не торопилась. Отряхнув и расправив платье — из дому она выходила редко, и потому для нее было важно производить хорошее впечатление, — она оперлась на поданную ей Адрианом руку. Доктор Меснье всегда помогал ей выйти из машины. Наконец они втроем не торопясь пошли по главной аллее. Камилла уже бежала им навстречу с радостной улыбкой:

— Посмотрите-ка на ель! Кажется, она еще больше выросла с тех пор, когда мы приезжали в последний раз! Мама, посмотри, какие розы! Всех цветов!

— Да, Камилла, розы прекрасные! Наша Лизон воплотила мою мечту — создать в «Бори» розарий. Глаз радуется — столько их здесь! И я уверена, что не знаю большинства сортов. У твоей сестры легкая рука, она превратила парк в рай! Моя маленькая Элиза… Она ведь родилась здесь…

Лизон, которую никто, кроме матери, не называл Элизой, должно быть, увидела их в окно. Она поспешила выйти из дома, держа за руку сына и прижимая к груди Бертий, свою младшую дочь. Старшая дочь Мари была очень привлекательной женщиной. Светло-русые волосы она собрала на затылке в пучок, из которого не выбивалась ни одна прядь. В блузке в голубой горошек и широкой белой юбке с кожаным пояском, она показалась Камилле такой же красивой, как и модели на фотографиях в журнале, которые девочка так любила рассматривать.

— Мама, Лизон очень красивая, правда?

— И всегда улыбается, — доброжелательным тоном добавил Адриан.

Мари кивком выразила свое согласие и невольно залюбовалась чудесной картиной, которую являла собой ее старшая дочь с детьми. Они с Лизон всегда прекрасно понимали друг друга, тем более что и профессия у них была одинаковая. Стоило им встретиться, они тут же заводили разговор о своих учениках.

«Моя ласковая Лизон! — подумала Мари. — Как я ею горжусь! У нее золотое сердце. Она не утратила черт, которые так мне нравились, когда она была ребенком, — покладистости и самоотверженности».

Элиза, улыбаясь, торопливо шла им навстречу. Жан, которому скоро должно было исполниться три, засмеялся от радости, увидев «Траксьон». Было очевидно, что мальчику очень нравятся автомобили. В Прессиньяке машины можно было увидеть не слишком часто, потому это зрелище не утратило для ребенка прелести новизны.

Увидев Камиллу, маленький Жан вырвался, подбежал к своей тете и прижался к ней. Камилла с улыбкой склонилась и обняла мальчика. Бертий между тем уже протягивала к тете свои пухленькие ручки в надежде, что та возьмет ее на руки.

— Мой Жанно! Ты так вырос! А ты, Бертий, стала такой красавицей!

Дети обожали свою «тата Ками», как они ее называли. Лизон знала, что может со спокойной душой доверить девочке детей — они будут в надежных руках.

Нанетт чувствовала себя «на коне» — она снова в родных местах! Единственное, чего ей не хватало — это привлечь всеобщее внимание. На патуа она пожаловалась, что все хуже переносит поездку и все тело у нее занемело. Потом, уже на французском, плаксивым тоном добавила:

— Это последний раз я согласилась ехать, слышишь, Лизон? Подумать только, ради кого я так мучаюсь! Ради этой поганки Элоди Прессиго! Это надо же — в таком возрасте показываться на глаза муссюру кюре! Не всегда она бывала такой щепетильной, тысяча ангелов!

Мари спокойно слушала иеремиады Нанетт, поскольку это уже стало традицией. Их связывали настолько теплые отношения, что для размолвки нужно было нечто куда более существенное, чем эти жалобы. И все же она решила шутливо ее пожурить:

— Нан, дорогая, попридержи язычок! И перестань браниться, пожалуйста! Ты так радовалась, что едешь в Прессиньяк. Постарайся сохранить хорошее настроение.

— И когда это я ругалась? Просто и тысячи ангелов не хватит, чтобы сделать Элоди хоть чуточку добрее!

— Нанетт, не говори так!

— Ладно, я молчу! Но мы так долго ехали… С моими-то суставами… Посмотри-ка на ферму! Когда-то я там хозяйничала! Мне больно видеть ее заброшенной, и эти поля, которые засевал мой Жак… Я, может, и ворчливая старуха, но у меня еще глаза, а не дырки! Ограда вся поросла колючими кустами, вот несчастье!

Лизон положила конец сетованиям бабушки: крепко взяв ее за руку, она поцеловала старушку в щеку и сказала примирительно:

— Не убивайся так из-за фермы, бабушка. Только дом стоит пустой. Луга арендовал молодой фермер из поселка. Он уже скосил сено. Перестань ворчать! Венсан ждет нас за обеденным столом. Ты уже видела мои розы? Они так разрослись! Я обрезала их так, как ты посоветовала.

Опираясь на руку внучки, Нанетт потихоньку пошла вверх, к дому. Мари, которую Адриан обнял за талию, с наслаждением вдыхала благоуханный аромат парка. У нее дрогнуло сердце, когда она увидела каменную скамью, на которой так любила читать и укачивать детей после кормления грудью. На мгновение ей даже показалось, что отец вот-вот появится на аллее, такой элегантный в своем бархатном костюме и в черной фетровой шляпе на седых волосах…

— Мой дорогой отец! — прошептала она. — После обеда я схожу на кладбище, отнесу цветы на его могилу.

— Я пойду с тобой, — тихо отозвался Адриан. — Мне очень жаль, что я не застал мсье Кюзенака в живых, но я все равно буду рад составить тебе компанию. Я знаю, как ты его любила…

Мари в очередной раз была глубоко тронута деликатностью своего супруга и радовалась тому, что между ними царит взаимопонимание. Под ослепительным июльским солнцем они заговорщицки улыбнулись друг другу.

— Прекрасное выдалось лето! Гроз почти не было. Хорошая пора для каникул. И у меня есть еще один повод быть довольной: представляешь, мам, я начала получать пособие на детей в специальной кассе! Они положены мне по закону Ландри, который приняли в 1932-ом, ведь у меня двое детей младше пятнадцати лет. Теперь у меня есть дополнительный источник дохода! На первые деньги я купила Жану в Лиможе новые ботиночки.

— И хорошо сделала, — отозвалась Мари. — Счастье, что власти стали уделять внимание социальной политике! Правда, пришлось дожидаться 13 мая, когда в Коррезе открылось отделение Национальной кассы по выплате пособий многодетным семьям. Эти пособия облегчат жизнь многим семьям. У рабочих карьеров бывает и по шестеро детей, и всех их нужно кормить!

Лизон сочувственно вздохнула. Многодетные семьи и правда с трудом сводили концы с концами. Она решила для себя, что Жана и Бертий ей вполне хватит для счастья, тем более что свободного времени для них у нее было немного.

Чтобы сменить тему, она спросила весело:

— А ты, мама, купила новое платье для завтрашней церемонии?

— Купила! Адриан настоял, и я позволила себя уговорить. Но я выбрала довольно-таки простой наряд — не хотелось бы огорчать новобрачную. Скажи, Поль и Матильда ведь тоже собирались приехать? Они нас не опередили?

— Они приезжают сегодня вечером, к ужину, но придется забрать их с вокзала в Шабанэ. Мы соберемся все вместе у меня дома! — воскликнула Лизон. — Я так рада! Венсан с рассвета стоит у плиты. Ты же знаешь, как он любит готовить. Он приготовил твои знаменитые улитки в белом вине, фаршированные чесноком, бабушка Нан! Потом мы попробуем бараний окорок с фасолью. Мы несколько часов спорили насчет меню! Теперь вы понимаете, какие вы долгожданные гости?

Нанетт с готовностью закивала, отчего ее старательно накрахмаленный чепец трясся у нее на голове. Хороший обед — вещь прекрасная, но то, что он приготовлен мужчиной, в голове у Нанетт не укладывалось, ведь она продолжала жить по обычаям былых времен. Тогда женщины вели дом и помогали мужьям по хозяйству, участвовали в жатве и сенокосе. Мужья же не брались за домашнюю работу. Такой уклад давал женщине возможность устроить в доме все по своему разумению и чувствовать себя в нем полновластной хозяйкой. Нанетт ни за что и части своей власти не уступила бы даже своему Жаку, по которому так тосковала.

— Где это видано, чтобы мужчина возился на кухне! Мой Жак за всю жизнь ни разу не прикоснулся к кастрюле! Да мне бы это и не понравилось. Его дело — ходить за скотиной и работать в поле. Все хорошо, когда каждый занимается своим делом! Как говорила моя покойная мать, половые тряпки со скатертями не смешивают!

Лизон крепко обняла бабушку. Характер у Нанетт с возрастом не становился лучше, но все уже давно привыкли к ее ворчанию. Она всегда говорила что думала, и это ничуть ее не портило, даже наоборот. Все любили Нанетт такой, какой она была, и выслушивали ее, не позволяя себе комментариев. И только Мари иногда могла ее немного пожурить. Старушка в таких случаях обижалась, но ненадолго, и вскоре они уже улыбались друг другу.

Венсан ожидал их на пороге. Это был мужчина среднего роста, с вьющимися каштановыми волосами. В его голубых глазах читались свойственные ему простота и доброта. Его мать Луиза стояла чуть поодаль.

Лизон познакомилась с Венсаном, когда получила место учительницы в Тюле, в самом начале войны. Хотя она быстро нашла работу, ее очень огорчало то, что не встречается подходящий жених. Наконец в соседней школе для мальчиков она приметила молодого учителя. Всегда доброжелательный и улыбчивый, Венсан ей сразу понравился. Во время продолжительных прогулок по старому Тюлю молодые люди обменивались мнениями о системе образования и литературе. Встречались они обычно перед городским собором, а потом рука об руку пускались в исследование полных очарования улочек, сбегающих сверху вниз, от башни Сеги к воротам дю Мулен, по обе стороны реки Коррез. Город представлялся им учебником истории, в котором они с любопытством рассматривали красивые старинные жилища.

Лизон не устояла перед обаянием этого сдержанного и эрудированного юноши. В те времена он жил в маленькой квартирке в верхней части города. Лизон, которой очень нравились старые кварталы Тюля, любила подниматься по лестнице на улице де ла Тур-де-Маисс, чтобы повидаться с Венсаном. Она приходила запыхавшаяся, потому что поднималась, прыгая через две ступеньки. Венсан жил вместе со своей матерью Луизой, которая давно овдовела, и очень беспокоился о ее слабом здоровье. Мать полностью находилась на его иждивении, о чем Венсан сообщил Лизон, как только речь зашла о браке. Девушке Луиза, женщина добрая и скромная, пришлась по нраву. Такая же щедрая душой, как и ее мать, Лизон согласилась с тем, что жить они будут втроем.

Их жизнь очень изменилась с тех пор, как Мари подарила им «Бори». Они уехали из Тюля, сменив городскую суету на свежий воздух и тишину. Теперь у них было столько места, сколько можно было пожелать.

Чтобы не беспокоить молодую чету, Луиза поселилась во флигеле возле конюшни, где некогда жил Алсид, конюх и садовник Кюзенаков. Она навещала их так часто, как ей хотелось, хотя Лизон предпочитала сама нянчиться с детьми.

День прошел так, как и мечтала Мари. Ностальгия, нахлынувшая в момент приезда, быстро развеялась. Очень скоро она почувствовала себя абсолютно счастливой, в сердце воцарился мир. В толстых стенах отцовского дома их ожидала приятная прохлада. Обед, обильный и изысканно-вкусный, вызвал всеобщий восторг и шквал похвал в адрес повара. Скромник Венсан тут же покраснел от смущения и удовольствия. В ходе оживленной беседы незримая нить связала поселок Прессиньяк, раскинувшийся мирно на плодородных землях, и городок Обазин с его аббатством Святого Этьена, который казался драгоценным камнем в оправе из холмов.

После трапезы все семейство вышло в парк, чтобы выпить кофе за симпатичным кованым столиком, который установил там Венсан.

— Мне хочется прогуляться! — объявила Мари. — Кто пойдет со мной?

— Я пойду за тобой и на край света! — отозвался Адриан.

— И я с удовольствием! — подхватила Лизон. — После сытного обеда прогулка поспособствует пищеварению. И на улице уже не так жарко…

Нанетт и Луиза предпочли остаться дома. Они предложили присмотреть за детьми. Малышам днем полагалось спать, поэтому Камилла поднялась в детскую, чтобы их уложить.

— Вам нужно хорошенько выспаться, мои дорогие, и тогда вечером, если вы будете слушаться бабушек Нанетт и Луизу, я покажу вам кукольный спектакль! — пообещала она им.

Бертий уже спала и даже не услышала обещания тети. Маленький Жан, глазенки которого блестели в предвкушении такого удовольствия, схватил своего плюшевого медведя и стал им размахивать, воображая, наверное, приключения, в которых его любимая игрушка играла главную роль.

Перед тем как спуститься, Камилла заглянула на чердак. В комнате горничной, в которой Мари спала несколько лет, Лизон заново оклеила стены обоями и перекрасила потолок. Мебель осталась на своих местах. При виде небольшого письменного стола с бюваром из зеленой кожи девочка представила, как Жан Кюзенак на цыпочках пробирается в комнату, чтобы тайком от своей сварливой супруги поставить здесь металлическую кровать, плетеный стул и голубую керамическую вазу с засушенными цветами. Мари так часто рассказывала дочери об этом эпизоде из своей молодости, что Камилла без труда представила себе эту сцену. Лизон украсила комнату новым ковриком и повесила кружевные занавески.

— Подумать только, я буду спать здесь сегодня! — прошептала Камилла. — Это будет так здорово! Я возьму в библиотеке книгу и буду читать до полуночи, как мама когда-то!

***

Перед прогулкой Мари вместе с дочерьми нарезала великолепный букет роз, чтобы положить его на могилу Жана Кюзенака. Потом, легкие, как феи лугов, они пошли вниз по дороге, ведущей в Прессиньяк, вокруг которого раскинулось радующее глаз море зелени. Июль только начался, и на лугах еще стояли огромные стога сена, а воздух был насыщен стойким ароматом скошенной травы.

Венсан ответил на приветствие крестьянина, который ехал в повозке, запряженной парой лимузенских коров.

— Это мсье Турнье, он потихоньку свозит домой свое сено, — пояснил он Адриану. — Если задождит, оно может пропасть.

Мари с задумчивым видом следила за повозкой. На сиденье примостились двое детей в соломенных шляпах, защищавших их от солнца. Следом с вилами в руках шла женщина — без сомнения, их мать. Отец семейства, насвистывая, погонял животных. Золото хлебов казалось еще ярче на фоне растущих тут и там красных маков, в небе захлебывались песней птицы… Все напоминало Мари о ее детстве, которое прошло здесь, в Шаранте. Иногда они с Пьером помогали сгребать сено деревянными граблями, ручки у которых были слишком длинные для них, детей. Они делали из сена кучки, и Жак перекладывал их на телегу. Когда гора сена достигала высоты сиденья, он отвозил его на ферму, а дети в это время продолжали работать граблями. Вечером они возвращались домой, отдыхали и распряженные, наконец, животные.

Камилла бегала от обочины к обочине, собирая крошечные полевые цветы. Адриан и Венсан, с палками в руках, неторопливо шли по дороге. Местный обычай был соблюден: мужчины, беседуя, идут впереди, женщины — сзади. Такие прогулки не были редкостью, когда семья собиралась в «Бори», но сегодня все особенно радовались этому прекрасному и такому тихому дню, предвкушая удовольствие от вечернего общения, когда приедут Поль и Матильда.

Они прошли по песчаной дороге мимо «школ» — так местные называли школу для девочек и школу для мальчиков. Крытая галерея во внутреннем дворе, с двух сторон которого располагались солидные постройки, позволяла детям играть в свое удовольствие даже в дождливые дни. Взгляд Мари скользнул по окнам классной комнаты. Она увидела себя стоящей у учительского стола в ожидании, когда ученицы рассядутся за партами и можно будет начать урок. Преподавательская работа всегда приносила ей ощущение счастья…

Вскоре они дошли до старых каштанов, в тени которых было так приятно постоять. Мари с ностальгией рассматривала лавку бакалейщика, где продавался еще и табак. Они с Пьером часто бегали туда в дни ярмарки за ячменным сахаром и карамельками.

Приземистая, несколько обветшалая церковь не могла соперничать с церковью аббатства — красивым строением внушительных размеров. Но Камилле этот скромный храм нравился. Раздался колокольный звон. Три часа дня… Девочка взяла мать за руку и спросила шепотом:

— Мама, скажи, как называется этот колокол, а то я забыла… Ты мне рассказывала про него историю.

— О том, как Жак и Нанетт меня разыграли, когда я в первый раз шла в местную церковь? Они рассказывали мне про некую Марию-Антуанетту, у которой чудесный голос. Я слушала их и не решалась спросить, о ком они говорят. А оказалось — о колоколе, о том самом, который звонит и теперь!

Наконец они вошли на территорию кладбища. Остановившись перед могилой отца, взволнованная Мари с трудом сдерживала слезы. Сердце сироты не могло утешиться после потери этого так поздно обретенного родного человека, несмотря на то что Адриану удалось восполнить эту потерю и сделать ее абсолютно счастливой. Однако она не захотела слезами портить настроение своим спутникам.

— Я такая эмоциональная! — сказала она извиняющимся тоном. — Со времен войны я плачу без особой причины. Не обращайте на меня внимания!

— Мамочка, не извиняйся, в этом нет ничего плохого, — возразила Лизон. — Это время было трудным для всех нас. А ты так волновалась о Поле и Адриане!

Мари кивнула в знак согласия. Взгляд ее остановился на фотографии, которую по ее распоряжению прикрепили к гранитному надгробному кресту: пятидесятилетний Жан Кюзенак спокойно смотрел вдаль. В его взгляде было столько ласки и доброты…

— Мне бы хотелось знать твоего папу, — шепнула ей Камилла.

— Он тоже был бы рад тебя узнать, дорогая! Он был таким добрым и любящим! — отозвалась Мари. — А еще — щедрым, справедливым… Он бы обожал тебя… Думаю, он оберегает нас, находясь на небесах.

Последние слова она произнесла едва слышным шепотом. Адриан обнял супругу за плечи.

— Идем, Мари! Жизнь продолжается, не забывай об этом.

И они пошли обратно. Лизон и Венсан вели за руки Камиллу, которой немного взгрустнулось. Вскоре они снова оказались на центральной площади поселка. Они обошли ее по кругу, прошли мимо лавочки саботье, затем мимо мастерской тележника, перед которой высились горы колес — поломанных и новых. У последнего работы было немало, хотя количество автомобилей в этих краях постоянно увеличивалось, не говоря уже о проезжающих через поселок.

Перед булочной, откуда разносился вкусный запах еще теплого хлеба, они столкнулись с Элоди Прессиго. Исхудавшее лицо, опаленное солнцем и иссушенное ветрами, неопрятные волосы искусственного светлого оттенка, слегка согбенные плечи — будущая новобрачная имела жалкий вид. Камилла с тяжелым сердцем пожала ей руку. Что бы ни говорила мать, Элоди точно была похожа на ведьму!

— Вся семья в сборе, как я посмотрю! Очень любезно с вашей стороны проделать такой долгий путь, чтобы побывать у меня на свадьбе. У нас будет много гостей, я так и заявила моему Фирмену! Он славный парень, вы сами завтра увидите! — сказала Элоди.

Мари ей улыбнулась, несмотря на свое очевидное замешательство. Адриан был не больше нее расположен к подобного рода беседам, однако он отозвался со свойственной ему галантностью:

— Да, завтра увидимся, дорогая мадам Элоди! Ровно в десять мы будем у церкви!

Элоди была не прочь поболтать еще, но Мари вежливо простилась. Камилла обогнала мать и зашагала рядом с Венсаном, которому не хотелось задерживаться в поселке, — он и так частенько бывал там. Он предложил всей компанией сходить в Волчий лес и поискать шампиньоны.

— Возьми с собой Адриана и Камиллу, — предложила зятю Мари. — Я возвращаюсь в «Бори». А ты, Лизон?

— Я пойду с Венсаном, мамочка. Если, конечно, тебе не будет грустно возвращаться домой одной…

Камилла схватила мать за руку.

— Не беспокойся, Лизон, — я иду с мамой. Я обещала Жану и Бертий показать им кукольный театр.

Мари вздохнула с облегчением. Ей совсем не хотелось бродить под кронами Волчьего леса. Одного названия было достаточно, чтобы погрузить ее в омут воспоминаний.

«Там я пообещала Пьеру стать его женой… А он поклялся, что будет всегда меня любить! Мы были такие юные, нам едва исполнилось по шестнадцать. Местные старики уверяли, что вода этого родника творит чудеса. Мы доверили ему свои самые заветные желания в надежде, что они исполнятся. Мне хотелось стать учительницей, и мне повезло — моя мечта осуществилась. Пьер сказал, что хочет на мне жениться и что это — его самое горячее желание…»

Камиллу долгое молчание матери удивило. Понаблюдав за ней исподтишка, она заключила, что мать мыслями перенеслась в прошлое. Девочке это казалось чудесным, ведь ее собственная жизнь, по ее мнению, была такой банальной! Подталкиваемая любопытством, она осмелилась задать вопрос:

— Мама, а ты часто бывала в Волчьем лесу?

— Часто. Это было очаровательное и безлюдное место. Теперь, когда стало меньше кустов и зарослей, люди ходят туда чаще. Давай лучше поговорим о завтрашней свадьбе и о твоем платье. Ты вынула его из чемодана, чтобы оно расправилось? Я хочу, чтобы ты была красивой! Давай я накручу тебе волосы на папильотки, и завтра ты будешь вся в кудряшках! Что скажешь?

— Почему бы и нет? Мама, а мне обязательно идти завтра с вами? Думаю, мне там будет скучно. И эта Элоди мне совсем не понравилась!

— Никто и не заставляет тебя ее любить, дорогая! — сказала на это Мари. — Разве не учили тебя на уроках Закона Божьего, что нельзя судить о людях по их внешности? Не суди Элоди строго. Разве она виновата, что не родилась с таким симпатичным личиком, как у тебя? В жизни, чтоб ты знала, она пережила немало горя.

Девочка замолчала и после недолгой паузы добавила неуверенно:

— А бабушка Нан говорит, что Элоди делала тебе гадости, и очень часто…

Мари подосадовала про себя на болтливость Нанетт, которая если уж питала к кому-либо неприязнь, то не стеснялась демонстрировать это при каждом удобном случае. Что еще она могла рассказать Камилле? О некоторых событиях жизни матери девочка не имела представления. И никто не собирался объяснять ей, каким образом связана Элоди Прессиго с их семьей. Мари пояснила с улыбкой, которая, несмотря на все ее усилия, получилась вымученной:

— Элоди, как ты помнишь, была дочкой старой Фаншон, служанки Кюзенаков. Когда я жила в «Бори», Элоди с матерью приходили стирать белье. Видела бы ты их с тачками и стиральными досками! Головы они повязывали старыми платками и так и сыпали сплетнями. Элоди смотрела на меня презрительно и подтрунивала надо мной, ведь она была на пять лет старше. Для нее я была девчонкой. Сама она уже была симпатичной девушкой и любила танцевать на деревенских праздниках. Теперь ты сама видишь, что ни у меня, ни у нее нет причин для неприязни. И уж тем более не за что называть ее ведьмой!

— Насмехаться над младшими нехорошо! — не сдавалась Камилла.

— Я простила ее, как меня учили дорогие сестры в обазинском приюте. А когда я стала «барышней из “Бори”», Элоди наверняка мне завидовала. Сама она вышла замуж как раз перед началом войны, в 1914 году.

Мари не стала объяснять дочери причину столь поспешного бракосочетания. Нанетт сказала бы, что Элоди «согрешила» — она ждала ребенка.

— И вот она вышла замуж и у них с мужем должен был появиться ребенок. Жизнь обещала быть простой и приятной, но увы — ее супруг погиб на войне, как и сотни других. Как грустно! Это была настоящая бойня, Камилла! Наши края совсем опустели, потому что молодые мужчины и даже не очень молодые — все уходили на фронт. Оставшись вдовой, Элоди жила с ребенком на крошечную пенсию. Всю жизнь она подрабатывала тем, что убирала в домах других людей. Ты только представь себе, как это тяжело!

Камилла кивнула, следя глазами за полетом черно-белой сороки, — ей показалось, что птица их преследует.

— А потом, — продолжала Мари, которой хотелось, чтобы сердце дочери научилось прощать, — Элоди потеряла младшего сына, Клода. Он был в отряде маки во время Второй мировой, здесь, в Коррезе, и погиб в бою. Я с ужасом вспоминаю то страшное время. Клод был хорошим парнем. Сначала Элоди потеряла мужа, потом сына. Для матери не может быть ничего страшнее!

Мари снова сознательно умолчала о некоторых моментах их взаимоотношений. Камилле не следовало знать, что Элоди требовала у нее деньги, все чаще и больше, на воспитание своего Клода. Адриану пришлось почтовым переводом пересылать ей немалые суммы, лишь бы только сохранить мир в семье, а в особенности покой исстрадавшейся Нанетт, которая понятия не имела о существовании этого незаконнорожденного ребенка. Она так горевала после смерти сына, Пьера, зачем же было делать ей еще больнее? У погибшего за родину в таком юном возрасте Клода и Поля, Матильды и Лизон был один отец. Этого Камилла тоже не знала.

«Как объяснить девочке, которой всего тринадцать, что отношения между людьми бывают очень сложными? — спрашивала себя Мари, крепко сжимая в руке ручку дочери. — Я не могу признаться ей, что Пьер обманывал меня с Элоди и что в этом есть доля моей вины. Я не смогла удовлетворить его потребности. Он так желал меня, а я давала ему так мало… Не то, чего он хотел… Когда она повзрослеет, я все ей расскажу. Не хочу, чтобы она думала, будто я ее обманываю!»

Камилла внимательно слушала объяснения матери. Ей было немного стыдно за то, что она так нехорошо говорила о человеке, которого совсем не знала. И все же Элоди казалась ей женщиной, которой нельзя доверять, и она ничего не могла с этим поделать.

Вскоре за поворотом дороги появился красивый особняк на вершине холма. Камилла ускорила шаг, желая поскорее оказаться в спокойной обстановке старого дома, где в гостиной пахло воском, которым натирали мебель, а пол в просторной кухне по давней традиции был выложен плиткой… Да и племянники, должно быть, уже заждались ее в предвкушении долгого вечера с играми и, конечно, кукольным спектаклем.

— Не волнуйся, мамочка, я буду со всеми вежливой и постараюсь завтра не скучать на свадьбе! — сказала она. — Но… я немного боюсь этих мальчишек из поселка. На Пасху они обозвали меня мерзкой мещанкой, когда я сказала, что мой папа — доктор!

— Сочувствую тебе! Но они просто глупые дети. Когда я была твоего возраста, в поселке меня дразнили «drolla bastarda», что означает «незаконнорожденная». И только за то, что раньше я жила в приюте. Не бойся, Поль сумеет тебя защитить. У тебя золотой старший брат, помни об этом. Он никому не позволит тебя обидеть!

Успокоенная девочка поцеловала мать. Мари, видя, что Камилла так и не прониклась добрыми чувствами к Элоди, несмотря на все ее усилия, решила попытаться снова:

— Хочу, чтобы ты знала еще кое-что, дорогая, — сказала она. — В последнюю войну Элоди, которая очень переживала из-за сына, приехала к нам в Обазин, чтобы узнать о нем. Мы с твоим отцом приняли в своем доме эту жалкую, убитую горем женщину. Даже Нанетт ее пожалела. Поэтому сегодня я радуюсь, что она выходит замуж за этого господина Фирмена Варандо, у которого, думается, есть кое-какие средства. Ему не хотелось доживать свои дни в одиночестве, и он предложил Элоди выйти за него замуж. Теперь она отдохнет, и она это заслужила! Уверяю тебя, она вовсе не плохой человек!

Камилла кивком дала понять, что усвоила урок. Вообще-то судьба Элоди не слишком ее интересовала. Она больше думала о том, что скоро увидится со старшим братом, которого обожала. Только это сейчас имело значение.

— Я так рада, что увижу Поля! — воскликнула она. — С тех пор, как он открыл страховое бюро в Лиможе, он стал так редко приезжать в Обазин!

— Ты права, моя Камилла, но ведь он часто нам пишет! И сегодня нам особенно повезло, ведь приедет и Матильда! Думаю, скоро она выйдет замуж. О, посмотри-ка, кто вышел нас встречать, — Нанетт и малыши!

Растроганные Камилла и Мари обменялись взглядами. В золотистом вечернем свете пожилая женщина в черных, если не считать белоснежного чепца, одеждах, одной рукой державшая за ручку Жана, а второй прижимавшая к своей груди Бертий, представляла собой необычное и вместе с тем волнующее зрелище.

— А вот и вы, мои курочки! — воскликнула Нанетт. — Посмотрели бы вы, как эти двое слушаются свою прабабушку! Ангелы, да и только…