Доченька. Возвращение

Глава 18 Тайный недруг

Ноябрь 1948 года

Мари погасила свет в классной комнате. Взгляд ее скользнул по пустым партам, большой карте Франции, деревянному компасу, забытому кем-то из учениц транспортиру, распятию на стене… Все было в порядке, и она могла со спокойной совестью идти домой. Было около пяти вечера, но за окном уже сгущались сумерки. День выдался пасмурным, с двенадцати часов шел сильный дождь.

«Погода по-настоящему осенняя, — подумала Мари. — Какое счастье, что завтра воскресенье! Мне так хочется отдохнуть!»

Эта суббота показалась ей бесконечной. Утром выяснилось, что у Мелины температура. Несколько дней назад девочка простудилась, и в субботу ей неожиданно стало хуже, поэтому Мари решила оставить ее дома, в тепле. Мари не находила себе места от беспокойства, хотя на большой перемене успела сбегать домой.

Она решила не задерживаться больше в школе и взяла пальто. В коридоре навстречу ей шла Мари-Тереза Берже, она жестом попросила Мари остановиться.

— Мари, мне нужно с вами поговорить! Это не займет много времени.

— Надеюсь, не случилось ничего серьезного?

— Нет, не беспокойтесь. Это касается одной вашей ученицы. Сестра Мари-дез-Анж хотела поговорить с вами о ней и попросила вас разыскать.

Мари стояла, покусывая губы, что выдавало ее беспокойство. Она сказала негромко:

— Мама Тере, а это не может подождать до понедельника? Мелина больна, и я хочу поскорее вернуться домой. Понимаете, Адриану пришлось уехать в Тюль, а на Нанетт я не могу рассчитывать. Она не в состоянии позаботиться о девочке… Со своим ревматизмом она даже не сможет подняться на второй этаж! Прошу вас, передайте сестре Мари-дез-Анж мои извинения…

— Простите, что задерживаю вас, Мари! Я не знала, что Мелина заболела. Конечно же, мы поговорим в понедельник утром. Быстрее возвращайтесь к Мелине!

Женщины обменялись улыбками. Они прекрасно понимали друг друга. Обе очень любили детей и волновались, если кто-либо из них заболевал.

— Я убегаю, мама Тере! Мне очень жаль, правда… Мелина нуждается во мне! Я знаю, меня можно упрекнуть в том, что я веду себя с ней так, словно она пятилетний ребенок, Адриан часто мне это повторяет. Но ведь она такая маленькая для своих тринадцати! И я дождаться не могу, когда она вырастет… И эта смерть собачки Юкки… Девочка так расстроилась!

Мари-Тереза Берже поняла, что ее коллега, несмотря на спешку, испытывает потребность выговориться. Это ее не удивляло — ведь у доктора Меснье всегда столько работы! А с кем матери поделиться своими переживаниями и заботами, как не с другой женщиной?

— Бедный Юкки! — вздохнула мама Тере и взяла Мари за руку. — Это так грустно! Весь городок привык видеть Мелину всегда в сопровождении этого песика! Они были просто неразлучны! И она, похоже, его обожала!

Мари кивнула, на лицо ее набежало облачко грусти.

— Это правда, собачку она очень любила. Я долго не могла ее утешить. Она еще больше расстроилась, когда ветеринар сказал, что Юкки отравили! И мы не можем понять, как такое могло случиться! Наверное, за городом пес нашел кусок чего-нибудь с отравой для крыс… А может, даже в нашем саду… Адриан предположил, что кто-то из соседей, кому надоел постоянный лай, перебросил отраву через забор.

— Как такое возможно?! — возмутилась мама Тере. — Кто мог желать смерти безобидной собаке у нас, в Обазине? Все знают и любят вас, Мари, и очень уважают вашего супруга. Он — замечательный врач, преданный своим пациентам, понимающий… Вот если бы на земле было больше таких людей, как он!

Мари с задумчивым видом кивнула.

— Спасибо, вы так добры! Что ж, мне и вправду пора домой! До понедельника! Я приду на полчаса раньше, чтобы успеть поговорить с сестрой Мари-дез-Анж.

Несколькими минутами позже Мари уже переходила через площадь. Она ускорила шаг, думая о несчастном Юкки. Мелина завернула его в одеяло и держала на коленях все время, пока длилась агония. Бедное создание скулило и корчилось от боли. Ветеринару не удалось его спасти.

«Это было месяц назад, — сказала себе Мари. — Но я уверена, что Мелина часто вспоминает о нем. Она никогда не заговаривает об этом, просто не осмеливается. Слава Богу, что сегодня последним автобусом приедет Камилла. Это станет для всех нас таким облегчением…»

Мари удивилась, когда дом встретил ее полнейшей тишиной. Ей показалось, что она очутилась в замке из сказки «Спящая красавица». В прихожей мрачно тикали настенные часы. Из кухни и из спальни Нанетт не доносилось ни звука. Нигде не горел свет, и полумрак в вестибюле совсем не казался уютным.

— Господи, как здесь страшно!

Прежде чем подняться в комнату Мелины, Мари решила придать дому более жилой вид и поспешила зажечь стоявшую на комоде красивую фарфоровую лампу, которую ей подарил Адриан. Розовый абажур моментально наполнился мягким светом, и Мари увидела, что на маленькой настенной полочке, висевшей над крючком для ключей, лежат два письма. Одно из них было в синем конверте, что удивило Мари, но не более того.

«Странно, днем я их не заметила, — подумала она. — Я была так занята, бегая между Мелиной и Нанетт! Вскрою их попозже…»

Мари сняла пальто и шляпку, потом прошла в комнату свекрови. Та дремала, сидя у печи.

— Нан, дорогая, сожжешь себе юбку!

— Sei plan ‘bracada! — пожаловалась старушка.

Последние несколько месяцев это был ее любимый «напев» — «Я устала, сил нет больше!» Мари со вздохом обняла старушку.

— Нан, постарайся хоть немного взбодриться! Если меня нет дома, ты даже не пьешь свой цикорный напиток и пропускаешь полдник! Сейчас приготовлю тебе настоящий кофе, и очень сладкий, он придаст тебе сил! Но сначала сбегаю наверх к Мелине.

— Я слышала, как эта девчонка скакала по дому пять минут назад! Эта bastardo[13] тебя надула и рада! Что угодно, лишь бы не ходить в школу!

— Нанетт! — прикрикнула на свекровь Мари. — Я уже просила тебя не называть девочку безотцовщиной! Сколько можно!

— Хочешь ты или нет, а она и есть drollo bastardo! Ты ведь не знаешь, кто ее отец, значит, я права! Твоя Леони была развратней, чем кошка во время течки!

Мари стиснула зубы. Характер у Нанетт стал еще хуже. Никому не удавалось призвать ее к порядку, и из-за ее ядовитых замечаний в доме часто возникали раздоры. Пытаясь справиться с раздражением, Мари поставила на поднос чашку с яблочным компотом и стакан молока и понесла все это своей приемной дочери.

Мелина вовсе не скакала по комнате. Наоборот, она смирно сидела на кровати, скрестив ноги «по-турецки». Немного бледная, в пижаме из бумазеи в розовый цветочек, она читала иллюстрированную книгу «Неделя Сюзетты», которую ей прислала Лизон.

— Добрый вечер, дорогая! — воскликнула Мари. — Как ты себя чувствуешь?

— У меня жар, мама Мари! И совсем недавно меня чуть не вырвало. Мне пришлось спуститься в туалет.

— Быстрее ложись в постель, если так! Ну-ка, давай под одеяло! В твоей спальне не слишком жарко!

Мари поправила подушку, потом заботливо подоткнула одеяло. Мелина казалась обиженной.

— Я скучала целый день, мама Мари! Когда уже приедет Камилла? Может, она захочет поиграть со мной в «желтого гнома» или в куклы…

— Крошка моя, нашей Камилле шестнадцатый год. Не думаю, что ей захочется с тобой играть. Но ведь у тебя столько книг! Ты закончила читать «Гостиницу на Ямайке» Дафны Дю Морье? Это очень интересный роман!

— Мне не нравится читать! — пробурчала Мелина. — И… мне грустно. Я все время думаю о моем маленьком Юкки. Сегодня ночью он приснился мне, и сон был очень страшным! Он кричал, а из носика текла кровь…

Обескураженная взглядом этих печальных и таких красивых голубых глаз, устремленным на нее, Мари не сразу нашлась, что сказать. Эта девочка была так дорога ее сердцу! Время шло, и она все чаще узнавала в ней черты и даже выражение лица Леони. Это одновременно и волновало Мари, и было источником глубочайшей радости.

— Мелина, мне так же, как и тебе, жалко твоего песика! Но что тут поделаешь? Весной возьмем в дом другого, если ты захочешь.

— Нет, я хочу моего Юкки!

Мари обняла девочку и попыталась ее утешить. Она шептала ей на ушко нежные слова из тех, что бальзамом проливаются на раны, слова, которые можно услышать только от матери.

— Я тебя понимаю, дорогая! Пока тебе не хочется другой собачки, ты печалишься. Но однажды ты проснешься и поймешь, что передумала. Поймешь, что хочешь любить другое живое существо, котенка или щенка. Ты никогда не забудешь Юкки, но у тебя будет другая радость. У меня в жизни, Мелина, тоже было много горя. Лизон — не первый мой ребенок. До нее у меня родился мальчик, и я назвала его Жан-Пьер. Жан — в честь моего отца, а Пьер — в честь моего первого мужа. И случилось так, что этот прекрасный малыш, такой долгожданный, которого я уже полюбила всем сердцем, не прожил и двух дней… Я думала, что никогда не утешусь. Но вот родилась моя Лизон, и я снова стала радоваться жизни…

Мелину это признание растрогало. Она обняла Мари и поцеловала в щеку.

— Ты тогда, наверное, много плакала! — прошептала она. — Бедная мамочка Мари! Но ведь Люси и Пьер не умрут, правда?

— Нет, конечно! С малышами Лоры и Лизон все хорошо. Обещаю, что скоро мы поедем их навестить!

Мари поцеловала приемную дочь в лоб и встала. Глядя на нее, такую трогательную в своей постели, она в очередной раз поразилась противоречивому характеру девочки. Мелина испытывала сложности в общении со взрослыми. Она все еще опасливо относилась к Нанетт и Адриану, но малышей — Люси, дочку Поля, которой недавно исполнилось полгодика, и ее двоюродного братика, маленького восьмимесячного Пьера, — просто обожала. Мелина с бесконечной нежностью и интересом вслушивалась в их лепет, с удовольствием с ними возилась при первой же возможности.

— Мама Мари, можешь еще немного побыть со мной?

— Нет, дорогая, мне нужно приготовить ужин. Адриан вернется, как обычно, голодный и очень уставший. Я принесу тебе наверх супа и омлета с белыми грибами. Сегодня утром Жан-Батист Канар дал мне целую корзинку. Это мои любимые грибы! Так что омлет получится — просто объедение! Я попрошу Камиллу к тебе зайти, как только она приедет. Почитай еще немного, мне это будет очень приятно!

— Хорошо, — пообещала Мелина. Было видно, что она успокоилась. — Скажи, если я дочитаю эту книжку про Ямайку, ты поведешь меня в кино, когда мы снова поедем в Тюль?

Мари засмеялась. Ее приемной дочери стало лучше, в этом не могло быть никаких сомнений! Девочка всегда умела выторговать какую-нибудь привилегию за каждое свое усилие, будь то даже просто чтение книги!

Мелина открыла для себя чудо кинематографа, посмотрев «Детей рая» — фильм, который в год своего выхода, а было это в 1945-ом, имел огромный успех. Его показывали и в Тюле, и Мари устроила девочке сюрприз — свозила ее посмотреть фильм. С тех пор Мелина только и говорила, что о кино. И хотя обычно ей никак не удавалось запомнить основные даты из истории Франции, имена актеров она знала назубок: Арлетти, Жан-Луи Барро. И даже имя режиссера запечатлелось в ее памяти — Марсель Карне.

— Если будешь очень послушной… может быть! Я прочла статью об одном американском фильме, он называется «Верная Лесси». Это фильм о собаке пастушьей породы — о колли. Он бы тебе понравился.

Мелина с энтузиазмом согласилась и быстренько схватила одну из лежавших на прикроватном столике книг. Потом она очаровательно улыбнулась Мари, и та, успокоенная, вышла из комнаты.

«Теперь я займусь ужином! — сказала себе Мари. — Он должен быть готов к приезду Камиллы и Адриана!»

Она усадила Нанетт поближе к печке, на знаменитом стуле, который старушка так любила. Какое-то время она не отрывалась от кастрюль и сковородок. Но как только суп был поставлен на маленький огонь, яйца взбиты, а белые грибы — вымыты и нарезаны тонкими ломтиками, она решила немного отдохнуть и прочесть письма.

Она взяла их с полки в вестибюле, вернулась в кухню и устроилась в двух шагах от Нанетт. Старушка очень любила эти моменты совместного отдыха, когда они вдвоем с Мари сидели в кухне возле теплой печки и вдыхали ароматы готовящихся блюд. Вряд ли кто-то будет оспаривать тот факт, что кухня — нечто намного большее, чем место, где приготовляется пища. В этом женском царстве плетутся интриги, передаются от поколения к поколению накопленные знания, поверяются секреты… Когда работают руки, легче развязываются языки… Сердце дома очень часто бьется именно в кухне, и так было с незапамятных времен. В семье Меснье дело обстояло именно так.

— Смотри-ка, нам пришло письмо из Брива! Наверняка от Поля! — воскликнула Мари. — Нан, он прислал нам фото Лоры и Люси, посмотри, какое замечательное! Их сфотографировали в Прессиньяке, перед церковью. Теперь я вспомнила! Это было летом, когда мы были там в последний раз!

— Не знаю, где мои очки! — пожаловалась Нанетт. — Quau malur! Не ищи, я посмотрю на фотографию попозже. И что нам пишет мой Поль? Он уже живет на ферме?

— Ну как же он может жить на ферме, Нан, дорогая! Я буквально вчера тебе объясняла, что ремонт еще не закончен. Поль запланировал переезд на март. И это разумно.

— Меня уже не будет на свете весной, это я тебе точно говорю! С моим коленом и этой болью здесь, в груди, я уже ни на что не гожусь!

— Нан, я не хочу даже слушать твои глупости! Адриан осматривает тебя каждую неделю и не находит у тебя ничего страшного. А на втором письме штамп Лиможа… Посмотрим, что нам оттуда пишут…

Нанетт поворошила угли в печи. Ей было очень интересно знать, от кого второе письмо. Пауза настолько затянулась, что старушка встревожилась. Выпрямившись, она посмотрела на Мари. Та не отрывала взгляда от письма. Лицо ее прямо на глазах менялось — его заливала неестественная бледность.

— Ну что там, в этом письме? Ты сама не своя!

— Ничего интересного, — пробормотала Мари и поспешно сложила листок.

— А мне все равно интересно! И я знаю тебя, дочка! Когда у тебя такое лицо, значит, тебя что-то сильно расстроило!

Мари спрятала письмо в кармашек фартука и встала.

— Не тревожься, моя Нан! В письме нет ничего страшного. Сейчас принесу твои очки.

Оказавшись в столовой, Мари с глубоким вздохом опустилась на стул. Ноги у нее внезапно стали ватными, по шее стекла струйка холодного пота. Она внимательно перечла несколько отпечатанных на пишущей машинке строк в надежде, что не так все поняла. Нет, этого просто не может быть! Это чья-то злая шутка! И все же гнусные слова никуда не делись с листа бумаги.

Доктор Меснье — не тот, кем вы его считаете! Он — мерзкий коллаборационист и должен заплатить за все! Недолго ему осталось жить на этом свете! Смерть всем коллаборационистам! Смерть доктору! Смерть жене коллаборациониста!

— Господи, что это значит? — пробормотала Мари. — Кто мог прислать нам эту гадость? Адриан — коллаборационист? Какая нелепость!

Хлопнула входная дверь — кто-то пришел. Наверняка это Камилла! Только у нее и у отца были ключи от дома. Мари быстро спрятала письмо обратно в кармашек фартука и, постаравшись изобразить на лице радость, поспешила в вестибюль.

— Мамочка! — воскликнула Камилла. — Я всю неделю жду этого субботнего вечера! Так приятно снова вернуться домой, к вам всем!

Девушка поставила на пол свои чемоданчик и портфель, бросилась на шею матери и расцеловала ее в обе щеки. Мари с удовольствием принимала ласки дочери, и все же от Камиллы не укрылась ее непривычная сдержанность. Женская интуиция ее не обманула.

— Что с тобой, мамочка? Ведь ничего плохого не случилось, правда? Бабушка в порядке? А папа? Ну конечно, Мелина ведь болеет…

— Не волнуйся, все чувствуют себя хорошо, — успокоила дочку Мари. Она упрекала себя в том, что так серьезно отнеслась к этому жалкому поклепу. — Я тоже очень рада, что моя взрослая дочь вернулась домой!

— А где Мелина? — удивилась Камилла. — Обычно она ждет меня на площади, на автобусной остановке…

— Она простудилась, и у нее еще держится небольшая температура. Твой отец велел ей оставаться в постели. Сходи поздоровайся с ней, она будет рада!

Камилла без возражений побежала наверх, прихватив свои вещи, чтобы по пути занести их в свою комнату.

Стоило Мари остаться одной, как она снова погрузилась в раздумья. Она пришла в смятение и не могла решить, как себя вести. Кто мог написать этот пасквиль? И зачем? Нужно ли ей рассказать об этом домашним? Но если да, то кому? И как отнестись к этому письму? В нем ведь только ложь, приправленная угрозами… А что, если просто его сжечь? Тогда никто ни о чем не узнает и вечер не будет испорчен…

У нее появилось отвратительное ощущение, получившее в психологии название «дежавю» — «уже виденное»… Подобные послания были в ходу в конце Второй мировой, люди сводили счеты друг с другом…. В то время, когда страна медленно поднималась на ноги после пережитого ужаса, находились «благонамеренные граждане», которые доносили на соседей, друзей, коллег… исходя всего лишь из собственных предположений или просто из зависти. Разве можно упустить шанс быстро и легко избавиться от того, кто мешает? Тогда обвиняли только в одном — в сотрудничестве с фашистами. Франция едва-едва обрела свободу, как стали швырять в тюрьму или даже ставить к стенке мужчин, доказательств вины которых не было. Женщин стригли наголо и выставляли на позор в общественных местах, таскали по улицам с плакатом на шее, чтобы каждый желающий мог унизить и оскорбить их, плюнуть им в лицо, ударить, бросить в них камень… Столько злобы, столько льющейся через край ненависти!

Мари вздрогнула. Она ощутила страх, невзирая на то, что решила ему не поддаваться. Она должна быть выше этого, не позволять подобной низости отравлять себе жизнь… Мари сделала глубокий вдох, ища в себе силы, чтобы противостоять злу.

«Этому нет объяснения! — подумала она. — Камилла ничего не должна знать. И Нанетт! Я расскажу только Адриану. И, насколько я его знаю, это ему совсем не понравится!»

Нанетт все еще дожидалась возвращения невестки. Потеряв терпение, она позвала:

— Ну, ты нашла очки, моя курочка? Я слышала разговор, это наша Камилла вернулась?

— Да, Нан! Она сейчас придет тебя поцеловать. Еще минутку, и я приду к тебе!

Она и так задержалась. Нужно сделать вид, будто ничего не случилось, чтобы вечер шел как обычно… В противном случае проницательная Нанетт сразу заметит ее состояние.

В этот момент в кабинете Адриана раздался телефонный звонок. Мари вздрогнула. Как же пронзительно звонит этот проклятый телефон!

«У меня нервы на взводе! — со вздохом подумала она. — И я никак не могу привыкнуть к этому звонку».

Расстроенная Мари подошла к телефону и подняла трубку. Каково же было ее удивление, когда она услышала голос мужа.

— Адриан?

— Мари, хотел тебя предупредить, что сегодня вернусь позже, чем планировал. Я в карьере Даниэля. Один из мастеров Жана-Батиста ранен, и мне придется отвезти его в Тюль, в больницу. Обо мне не беспокойся, буду дома через пару часов.

Адриан пробормотал ласково «до встречи», и связь оборвалась. Мари аккуратно положила трубку на черный бакелитовый аппарат.

Она была разочарована: ее муж приедет не раньше чем через два часа, и, конечно, очень усталый, а ведь ей именно сейчас так необходима его поддержка! Показывать ему это отвратительное письмо сразу, как только он вернется, — не лучшая идея. И все же только он один сможет выбрать правильную линию поведения. Адриан наделен свыше способностью рассуждать здраво и находить верное решение… даже в самых сложных ситуациях.

«Может, мне все-таки сжечь это письмо? — подумала она. — Ведь тот или та, кто написал эти гадости, обвиняет именно Адриана! Сейчас ему только этого не хватает! Уничтожить эту гнусность — вот самый простой выход…»

Однако она колебалась. Поступить так означало нарушить их с Адрианом обещание: не иметь больше никаких секретов друг от друга!

Камилла спускалась по лестнице, и звук ее шагов вывел Мари из задумчивости. Девушка еще со ступенек спросила:

— Я слышала телефонный звонок. Кто это был?

— Твой отец. Он вернется поздно. А раз так, идем накрывать на стол. Сегодня для разнообразия поужинаем в кухне. Зато и убирать придется меньше!

Камилла по-детски обрадовалась этой новости и все же добавила с гримаской огорчения:

— Если бы Мелина не задержала меня наверху, я бы успела поговорить с папой и поздороваться с ним. А так я не смогу его обнять до самого утра! И я обожаю отвечать по телефону, это так забавно! Знаешь, мои подружки мне завидуют, не у многих из них дома есть телефон…

— Этим нечего гордиться, Камилла! — оборвала ее Мари. — Меня, к примеру, этот аппарат доводит до сумасшествия. Иди поздоровайся с бабушкой, она тебя давно ждет!

Камилла была рада увидеть старушку. Обменявшись поцелуями, они принялись болтать, в то время как Мари мыла листья салата и присматривала за жарящимися на краю плиты грибами. Скоро аромат белых грибов, приправленных петрушкой и чесноком, распространился по всему дому. Это напомнило Мари другие осенние вечера, более спокойные, когда такая же сковорода на краю плиты дожидалась возвращения Адриана, приход которого служил сигналом к началу ужина.

«Мы так счастливы! — подумала Мари, и сердце ее дрогнуло. — Но это не может длиться вечно! Наверное, кого-то это раздражает до такой степени, что он решился написать все эти гадости… Каким нужно быть злобным, чтобы опуститься до такого!»

Девушка отметила про себя продолжительное молчание матери, которая обычно принимала участие в разговоре и расспрашивала, как прошла неделя в лицее. Она решилась задать вопрос:

— Мам, о чем ты задумалась?

— Ни о чем, дорогая! Все хорошо… Жаль только, что твой отец до сих пор не вернулся. Ужинать всей семьей так приятно, правда? Что ж, вот все и готово! Садитесь за стол!

***

Часы пробили половину десятого. Дом, казалось, заснул. Ни лучика не просачивалось сквозь ставни на окнах второго этажа. Мари ждала возвращения мужа в столовой. Она вышла в вестибюль, как только щелкнула «собачка» дверного замка. Наконец Адриан дома!

— Ты до сих пор не легла? — удивился он при виде жены. — Впрочем, мне очень приятно, что ты меня ждешь, дорогая!

— Бедный, ты, наверное, умираешь от голода! — с беспокойством сказала Мари. — У тебя такой усталый вид!

— Не беспокойся, я перекусил у Жана-Батиста перед поездкой в Тюль. Иди лучше ко мне, я тебя поцелую…

Мари вздохнула с облегчением и поспешила в объятия мужа. Потянувшись к нему, она подарила ему долгий поцелуй. Какое это все-таки счастье — ощущать его рядом!

— Милая, какая ты ласковая сегодня! — прошептал Адриан. — Что-то случилось?

— Ты угадал, нам нужно поговорить. Но давай пройдем в кухню. Я приготовила ромашковый чай.

Адриан обнял супругу за талию, и они вместе вошли в кухню. Мари разлила чай в чашки и присела рядом с Адрианом. Достав из кармана письмо, она положила его на стол.

— Я получила это сегодня. Сначала хотела сжечь, но передумала. Прочти, и ты сам все поймешь.

Адриан взял в руки листок и быстро пробежал глазами эти несчастные несколько строчек. Реакция не заставила себя ждать.

— Святые небеса, какая невообразимая мерзость! Бедная моя, тебя, наверное, это шокировало!

— Да, я очень расстроилась! Признаюсь, мне пришлось перечитать несколько раз, прежде чем до меня дошел смысл этого. Я не могла поверить своим глазам! Это так зло и так глупо… Кто-то осмелился бросить тебе в лицо такое оскорбление, написать такую ересь… Просто слов нет! На конверте штамп Лиможа. Я не понимаю… Почему? И кто?

— Вот это главное! Кто ненавидит меня до такой степени? — громыхнул Адриан. — Это серьезно, Мари, очень серьезно! Думаю, я сообщу об этом письме в жандармерию. Ужасы войны слишком свежи в памяти, чтобы воспринимать такие писульки как шутку! Анонимное письмо… Какая подлость! Пусть бы этот аноним пришел и в лицо сказал мне, что я — коллаборационист!

Мари не удалось скрыть своего удивления. Она не думала, что Адриан отреагирует подобным образом.

— Дорогой, успокойся! И на твоем месте я бы не стала идти в жандармерию. Закончится тем, что весь городок узнает об этом!

— И что? — отозвался Адриан. — Кто поверит в эту ересь? Я — коллаборационист! Да уже в войне 1914 года я носил на рукаве повязку Красного Креста! И присоединился к Сопротивлению, как только у меня появилась возможность! У меня масса свидетелей! Все знают, как я жил и что делал, и скажут свое слово в мою защиту!

Не помня себя от ярости, Адриан встал, он просто не мог больше сидеть на месте. Кружа по кухне, он пытался успокоиться, взять себя в руки. Ему хотелось ударить того, кто осмелился так его оскорбить, но, ввиду отсутствия такой возможности, его гнев мог обрушиться на любой безобидный предмет. Адриан довольствовался тем, что пнул ногой дверь.

— Адриан, прошу, не расстраивайся так! Никто не сомневается в твоей порядочности! Послушай, будет лучше, если мы сожжем этот поганый листок и все забудем!

— Ни за что! — серьезно ответил доктор. — Не проси меня забыть об этом. Я имею право знать, кто называет меня коллаборационистом, и я не отступлюсь. Пусть только мерзавец, который это написал, попадется мне на пути!

Увлеченные разговором, они не услышали, что по коридору шелестят подошвы мягких тапок. В кухню вошла, кутаясь в халат, Нанетт. Она выглядела непривычно с гладко зачесанными волосами и без своего чепца. Она по очереди посмотрела на обоих и спросила хрипловатым голосом:

— И чего это вы раскричались в такое время? И кто этот «коллабо», про которого вы говорите?

— О нет! — воскликнула Мари со вздохом.

Адриан с трудом поборол искушение призвать в свидетели Нанетт, чью манеру говорить правду в глаза всегда ценил, но, посмотрев на испуганную жену, предпочел промолчать.

— Нан, дорогая, возвращайся в постель! Прости, что мы тебя разбудили! Мы говорили об оккупации, об этой проклятой войне…

— Может, я и старая, но из ума не выжила! — буркнула в ответ Нанетт. — И еще не оглохла! Что тут не понять? Кто-то обозвал Адриана «коллабо»!

Нанетт и при обычных обстоятельствах было трудно провести, а сейчас не стоило даже и пытаться. Мари, скрестив руки на груди, стала объяснять:

— Нан, я сегодня получила письмо. Оно напечатано на машинке, и в нем всего несколько строк — Адриана обвиняют в коллаборационизме. И угрожают ему смертью. И мне тоже. Но мы же не станем принимать это всерьез! По-моему, эти угрозы — просто вздор. Во всем этом есть что-то… детское. Может, кто-то из местных детей наслушался всяких глупостей и решил так над нами подшутить?

— Ребенок — и написал такое? — с иронией спросил Адриан. — Интересно было бы узнать, что это за дитя, которое развлекается тем, что угрожает смертью порядочным людям?

Нанетт, прищурившись, качала головой. С минуту она молчала, потом поделилась своими соображениями:

— Я думаю, это дело рук той же гадины, которая отравила собаку нашей младшенькой! Кто-то вас ненавидит, это точно! Вспоминаю, как у нас в Прессиньяке, еще до рождения моего Пьера, один парень отравил всех кошек в поселке, чтобы отомстить девушке, которая ему отказала!

Мари с сомнением посмотрела на старушку и нахмурилась. То, что мелочность и жестокость присущи некоторым представителям рода человеческого, не укладывалось в ее голове. И все же она в своей жизни сталкивалась и с ненавистью, и с завистью…

— Нан, письмо пришло из Лиможа. Это доказывает, что между этими угрозами и смертью Юкки нет никакой связи. Послушай, уже поздно, иди спать, поговорим об этом завтра. И прошу, ни слова девочкам! Не нужно им об этом знать.

— Я не вчера на свет родилась, моя курочка! И не стану говорить при детях о такой ерунде! Спокойной ночи!

— И ты спи спокойно, моя Нан!

Мари и Адриан вскоре тоже покинули кухню. То, что Нанетт услышала их разговор, было к лучшему. По-лимузенски практичная, старушка расставила все на свои места, а ее замечание относительно собачки, возможно, имело смысл.

Уже в постели они еще долго разговаривали. Оба все еще находились под впечатлением: он никак не мог успокоиться, она продолжала принижать значимость происшествия, опасаясь, как бы это ужасное письмо не разрушило их счастья.

И оба не подозревали, что это только начало…

На следующее утро, довольно рано, Мари вышла за покупками. Дождя не было, робко выглянуло солнышко. Погода стояла довольно теплая для ноября. Одетая в бежевый плащ с пояском, Мари неторопливо шла по улице, наслаждаясь прекрасным утром. Деревья уже потеряли все свои листья и все же оставались красивыми; спокойно струилась вода в фонтане.

Сначала Мари зашла в бакалейную лавку, принадлежащую семье Милле. Там, помимо прочего, можно было купить газеты и табак. Хозяйка, обычно такая приветливая, бросила лишь пару слов, не отводя глаз от кассы. Доброжелательная по натуре, Мари обычно обменивалась с продавцами в магазинчиках парой любезных банальностей или шуток. Жителям такого маленького городка всегда было о чем поговорить: о дожде и о хорошей погоде, о последних слухах, о чьей-то грядущей свадьбе, о сообщениях прессы… Поэтому сухое приветствие бакалейщицы ее удивило, однако не помешало послать той на прощанье очаровательную улыбку.

— До свидания, мадам Милле! У вас ничего не случилось?

Но та лишь скорчила непонятную гримасу.

Мари направилась в булочную. И здесь ее жизнерадостную учтивость погасили настороженные взгляды и вежливые, но сухие ответы.

На этот раз она не на шутку обеспокоилась.

«Господи, что такого страшного случилось за ночь в этом городке? — подумала она, выходя из лавки. — Насколько я знаю, никто не умер… Мне об этом сообщил бы первый же встречный, как это обычно бывает!»

На противоположной стороне дороги она увидела мужчин, которые дружелюбно ей улыбались. У Мари сразу же стало легче на душе. Это были Марк Лажуани, отец Амели, и Жан-Батист Канар. Они что-то тихо обсуждали, но стоило Мари подойти, как мужчины замолчали.

— Здравствуйте! Наверное, спешите в кафе «Сюдри»? Сегодня воскресенье, и вас там заждались! — пошутила она.

— Доброе утро, мадам Мари! — сказал Жан-Батист, протягивая руку.

— Как поживаете? — спросил Марк Лажуани, стараясь не смотреть ей в глаза.

— Спасибо, хорошо! — ответила Мари.

Она отметила странное выражение лица Жана-Батиста.

Тот кашлянул, потом открыл было рот с таким видом, словно собирался сказать что-то важное, но передумал и пробормотал невнятно:

— А наш славный Адриан как поживает?

— Могло бы быть и лучше, — со вздохом ответила Мари. — Что ж, оставляю вас, господа. Я еще не все купила.

Мари улыбнулась на прощанье и пошла в сторону мясной лавки. Мужчины проводили ее многозначительными взглядами.

— Я не смогу заговорить об этом первым! — шепотом сказал Марк Лажуани.

— А я переговорю с доктором. В понедельник, — добавил Жан-Батист Канар. — При таком разговоре женщинам лучше не присутствовать.

К счастью, Мари ничего этого не слышала. Когда она вошла в мясную лавку, Мари-Эллен как раз нарезала мясо. Звон дверного колокольчика заставил ее поднять голову. При виде Мари она с встревоженным видом бросилась в подсобку и стала звать мать. Мари удивилась — ни привычных слов приветствия, ни банального «простите»…

«Да что такое происходит? — спросила себя она, по-настоящему встревожившись. — Мари-Эллен никогда не вела себя так невежливо со мной! А, вот и она!»

Девушка вернулась в сопровождении своей матери Ирэн, на которой был белый рабочий халат. Та сразу же заговорила:

— Мадам Мари, очень рада вас видеть! Не сердитесь на Мари-Эллен, я велела ей сразу же позвать меня, если вы зайдете. Поймите, девочка так расстроилась…

Мари удивленно смотрела на своих друзей, а те отвечали ей сочувствующими взглядами. Ирэн обошла прилавок, решительным шагом прошла к входной двери и заперла ее на ключ.

— Мадам Мари, если бы вы только знали! Вчера утром с первой почтой мы получили письмо. Я была возмущена до глубины души, уверяю вас!

Не зная, что добавить, взволнованная Ирэн вынула из кармашка конверт и протянула его Мари.

— Скорее читайте! Это такая мерзость! Увы, не мы одни получили такое письмо!

С остановившимся сердцем Мари развернула листок бумаги. Строчки были тоже напечатаны на пишущей машинке, но слова были другими:

Доктор Меснье — не тот, за кого себя выдает. Тот, кто вас лечит, работал на врага во время войны. Он — убийца. У нас есть доказательства его преступлений. И его жена, Мари Меснье, ничем не лучше! Она всех вас презирает и бесстыдно выставляет всем напоказ свою внебрачную дочку! Не страшно ли вам доверять такой своих собственных детей?

На этот раз удар пришелся в самое сердце. Стиль письма был более непринужденным, обвинения — конкретными.

— О Господи! — пробормотала Мари глухо. — Ирэн, дорогая, и ты, Мари-Эллен, надеюсь, вы не верите в эти ужасы?

— Конечно нет, мадам Мари! — сказала девушка. — Я просто не осмелилась сразу сказать вам, когда вы пришли. Я бы расплакалась. Страшно подумать, что вас так оскорбляют!

— Странно даже, что вы спрашиваете об этом! — пылко произнесла жена мясника. — Неужели вы думаете, что я могла бы поверить в такую чушь? Я ведь очень долго вас знаю, вас и вашего супруга! Но… Это необъяснимо… Чем больше люди делают добра другим, тем больше их за это не любят!

У Мари пересохло в горле. Она читала и перечитывала строчки письма, словно надеялась увидеть за ними лицо своего недруга.

— Я правильно поняла, Ирэн? Вы говорите, что и другие получили такие же письма? — пробормотала она.

— Такое же письмо пришло в скобяную лавку, в бакалею Милле, Лонгвилям… Ну, и в булочную, конечно! Это очень странно! Видите ли, такие обвинения… они… заставляют людей сомневаться. Люди начинают спрашивать себя: а что, если… Кстати, Жан-Батист Канар только что был здесь, и он уже в курсе!

— Но… Я его встретила по пути сюда, и он ничего мне не сказал! Он должен был меня предупредить! — воскликнула Мари.

— Наверное, он просто не решился, — предположила Ирэн Дрюлиоль.

— Если Жаннетт узнает о том, что кто-то доставляет вам неприятности, она очень расстроится! — добавила Мари-Эллен.

— И что вы с супругом планируете предпринять? — спросила Ирэн. — Могу вас заверить, сегодня в кафе «Сюдри» разговоры будут только об этом! Скоро о письмах узнает весь городок! И, вы сами понимаете, у нас в Обазине найдутся такие, кто попадется на эту удочку! Завистников у нас немало…

Мари кивнула, она просто не знала, что сказать. Теперь ей стало понятно поведение торговцев, их смущенные взгляды, неловкое молчание… Огромная тяжесть легла ей на грудь, мешая дышать. Мари казалось, что это кошмарный сон. Набрав в грудь побольше воздуха, она сказала:

— Вчера мы тоже получили письмо. Такая же бумага, та же пишущая машинка… По крайней мере, мне так кажется… И такой же, как у вас, голубой конверт, отправленный из Лиможа. Все письма пришли оттуда же, вне всяких сомнений. Мы с Адрианом долго думали, кто может до такой степени нас ненавидеть, но у нас нет никаких предположений. А теперь мне пора, нужно все рассказать мужу… Ирэн, не могли бы вы дать мне это письмо? Я хочу показать его Адриану.

— Конечно, мадам Мари! Мне оно точно не нужно. И не переживайте так! Кстати, вы ведь хотели что-то купить?

— Уже не помню… Я зайду попозже. Простите!

Мари поспешно вышла из магазина, словно спасаясь бегством. Она вбежала в дом и направилась прямиком в кабинет Адриана, даже забыв постучать. Муж как раз перебирал свои лекарства.