Доченька. Возвращение

Глава 12 Бегство

Мари на цыпочках поднялась в спальню. Она дрожала всем телом, однако решение уже было принято. Пребывая в состоянии крайнего волнения, она схватила чемодан и бросила в него кое-какую одежду. Потом трясущимися руками собрала предметы первой необходимости в несессер. Спустя полчаса она была готова.

«Я не останусь здесь больше ни секунды! Мне нужно все обдумать, но не здесь!»

Ей еще предстояло сделать самое трудное: написать записку тому, кого она покидала.

Адриан,

Я уезжаю и пока не знаю, надолго ли. Мне нужно побыть одной, все обдумать. Надеюсь, что когда-нибудь сумею тебя простить. Скажи Нанетт, что я уехала в Тюль навестить Поля и Лору. В общем, сочини ей что-нибудь правдоподобное, ты ведь специалист по измышлению историй и хранению секретов! Я зайду к Жаннетт и попрошу ее присмотреть за бабушкой Нан. О Камилле не беспокойся: я заберу ее из коллежа в пятницу вечером и привезу обратно в понедельник.

Мари

***

Спокойную и обходительную Мари невозможно было узнать в этой растрепанной женщине с красным лицом и неподвижным взглядом. Жаннетт очень удивилась, увидев на пороге своего дома супругу доктора Меснье в таком состоянии. Обеспокоенная, она стала уговаривать гостью войти.

— Нет, моя хорошая, у меня нет времени! — пояснила Мари. — Мне нужно успеть на автобус до Брива. Лизон ждет меня в «Бори». Жаннетт, хочу попросить тебя об услуге: ты сможешь присмотреть за бабушкой Нан, пока меня не будет? Она прилегла отдохнуть, и я не смогла ее предупредить о своем отъезде…

— Ведь ничего серьезного не случилось? — спросила Жаннетт с беспокойством. — Вы выглядите встревоженной, мадам Мари! Я вас никогда такой не видела… Что произошло?

Мари пожала плечами. Она не подозревала, что ее лицо так изменило волнение. То, как она выглядит, в настоящий момент было наименьшей из ее забот. Ее занимала только одна мысль — поскорее уехать!

— Моя дорогая Жаннетт, не беспокойся, — сказала она, целуя девушку. — Я просто хочу навестить Лизон. И вернусь очень скоро!

Это прозвучало фальшиво, выдавая Мари с головой, равно как и ее взбудораженный вид. Жаннетт не стала настаивать — мадам Мари торопилась и не желала исповедоваться. Девушка слишком уважала ее, чтобы позволить себе продолжать задавать вопросы.

— Будьте спокойны, мадам Мари! Я схожу к Нанетт через час. Не пропустите ваш автобус, он уже стоит на площади! Думаю, водитель собирается закрыть дверь…

Мари еще раз поблагодарила девушку и побежала к автобусу. Она боялась, что ей не хватит решимости, если Адриан выйдет из дома и попытается ее остановить. Но все произошло очень быстро: пять минут спустя тяжело груженный автобус уже катил по направлению к Бриву.

***

Мари смотрела на проплывающие за окном пейзажи. Высокие холмы, луга, реки казались ей одинаково серыми, с рыжеватыми проплешинами вспаханной земли. В низинах остались островки снега. Январь облачал природу Корреза в свое грустное одеяние.

«Я убегаю из собственного дома! — подумала она, с трудом в это веря. — Я никогда и представить не могла, что такое может случиться! О, как я на него за это злюсь! Как я злюсь…»

Мари чувствовала себя потерянной. Этот поступок был неожиданным для нее самой, но она не могла себя контролировать. События развивались неотвратимо, подводя ее к этому решению — жесткому, но логичному. Адриан будет стоять на своем относительно Мелины, но и она не уступит. Однако речь шла не только о сироте. Мари не хотелось думать о том, что было связано с ее тайной раной, о которой ей так хотелось забыть. Издерганная, с тяжелой головой, она надеялась собраться с мыслями где-нибудь — все равно где, лишь бы подальше от Адриана, один вид которого пробуждал в ней возмущение и недовольство. Их совместное будущее зависело от ее способности преодолеть кризис, который обрушился на них обоих. Чувствуя себя вконец обессилевшей, она закрыла глаза и положила голову на спинку сиденья.

Теперь предстояло решить, что делать дальше после столь поспешного отъезда.

«Если я явлюсь к Матильде или Полю, они перепугаются, увидев меня одну на пороге. Нет, я поеду в «Бори», к себе… Вернее, к Лизон! Я сяду на поезд, следующий в Лимож, а потом на местный поезд до Шабанэ. Но как связаться с Венсаном, чтобы он встретил меня на вокзале? Ничего, возьму такси. Один раз можно себе это позволить!»

Эти соображения чисто практического плана на время отвлекли ее от печальных размышлений. Однако стоило принять решение, как напряженное и бледное лицо Адриана снова возникло перед ее мысленным взором. Мари видела его гневный взгляд, когда он рассказывал ей о совершенном над Леони насилии. Ему было стыдно говорить об этом, стыдно за то, что он тоже мужчина, как и те подонки, которые сотворили такое… Мари понимала его отвращение, оно делало честь ее супругу. Однако с чем она не могла примириться, так это с его мнением относительно порядочности женщин, которые выбирали для себя жизнь, не соответствующую общепринятым нормам. Неужели это делало их законной добычей любого насильника? Послушать Адриана, так Леони была не жертвой, а чуть ли не виновницей случившегося! Мари считала, что это пристрастное мнение и проявление нетерпимости с его стороны. Никогда Мари не сможет простить супругу этих слов! Он не имел никакого права осуждать ее подругу только потому, что она жила не так, как другие. Не как «порядочная женщина»! Значит, остальные — непорядочные, все до единой? В чем отличие между ними? Это недостойно его…

У Мари не укладывалось в голове, что мужчина всей ее жизни, которого она так любила, мог проявить нетерпимость, рассуждая о «порядочности». Она считала, что, узнав о ситуации, в которой оказалась Леони, любой нормальный человек должен ополчиться на насильников, но никак не обвинять жертву насилия. Если бы Адриан узнал о том случае с Макарием… он бы осудил и ее, и тогда…

«Теперь ясно, что он совсем меня не понимает! Доказательство тому — он скрывал от меня правду о Мелине и отказывается взять девочку в нашу семью. Дочку Леони!» — в отчаянии думала Мари.

В семь вечера по улицам Прессиньяка проехал автомобиль и свернул к «Бори». Мари посчастливилось найти свободное такси сразу же по приезде в Шабанэ. Она не стала посылать Лизон телеграмму, чтобы ее не тревожить. Бакалейщик поселка еще не закрыл свою лавку, несколько жителей шли по своим делам. Очень скоро улицы опустеют и семьи соберутся за ужином. Венсан, конечно же, уже дома, в кухне, ведь он так любит готовить!

Мари понимала, что ее неожиданный приезд вызовет тысячу вопросов, и готовилась отвечать на них, пока такси ехало к «Бори». Была уже ночь, поэтому никто не увидел в свете, льющемся из окон, силуэта мадам Меснье, которая поднималась по аллее к дому. Оказавшись перед дверью, Мари набрала в грудь побольше воздуха и постучала. Венсан открыл створку двери и замер с открытым от удивления ртом. Через мгновение он воскликнул:

— Это вы? Добрый вечер, дорогая теща! Это так неожиданно!

Смущенный и растерянный, он все же проявил дипломатичность и ни о чем не стал спрашивать. Взяв у Мари чемодан, Венсан пригласил ее войти.

На возгласы мужа прибежала Лизон. Она смотрела на мать с таким же изумлением, что и Венсан, но от расспросов воздержалась, понимая: случилось что-то серьезное. Она распахнула объятия, и Мари упала в них и разрыдалась. В ней снова проснулся гнев, заставляя забыть о пережитой боли. Нервы Мари были напряжены до предела. Наконец она пробормотала:

— Лизон, дорогая, я так рада вас видеть! Мне было нужно приехать сюда…

Супруги обменялись озадаченными взглядами, но не осмелились расспрашивать. Они помогли Мари снять пальто.

— Мам, идем в кухню, выпьешь чего-нибудь горячего, — предложила Лизон спокойным тоном. — Ты наверняка замерзла. А потом мы поговорим, если ты, конечно, захочешь…

Венсан понял, что его присутствие необязательно, и вернулся в гостиную, где играли Жан и Бертий. Мари последовала за дочерью в кухню, где они устроились за широким столом друг напротив друга. Вся мебель оставалась на своих местах, огромная чугунная печь мурлыкала, как в былые времена. Мари, которая всегда обожала кухню, сказала тихо:

— Подумать только, мне едва исполнилось пятнадцать, когда я пришла в этот дом в качестве горничной Кюзенаков! Я сидела здесь, возле печки, пока варился суп. В кухне всегда бывало очень жарко, и я мечтала спать между шкафом и буфетом, только бы не возвращаться на чердак, где я дрожала от холода!

— Мама, не плачь! Лучше скажи, что случилось. Не помню, чтобы ты приезжала в гости без предупреждения!

— Я уехала из Обазина внезапно. Мы с Адрианом поссорились. В первый раз за двадцать лет… И я так на него зла! Возможно, нам придется расстаться…

Лизон не верила своим ушам. Она промолчала, пытаясь представить мать одинокой. Невозможно! Это было так же абсурдно, как снегопад в августе или цветущая сирень в декабре! Для нее Мари и Адриан были идеальной парой, любящими друг друга людьми, живущими в полной гармонии. И все же она не могла подвергнуть сомнению слова матери. Пытаясь понять, что могло стать причиной драмы, Лизон сделала самое простое предположение:

— Мама, он тебя обманывал? В этом дело? — тихо спросила она. — У Адриана есть любовница, и ты об этом узнала!

Настал черед Мари удивляться. Она с грустной улыбкой покачала головой.

— Нет, другой женщины нет, но в одном ты права: Адриан меня обманывал! А я была так счастлива! Послушай меня, дорогая. Ты знаешь меня лучше, чем кто бы то ни было… Я от природы скорее флегматик, но сегодня я испытала такой гнев, что готова была ударить своего мужа… Да, мне хотелось его ударить! За то, что он так поступил со мной, я не могу его простить!

Мари с возмущением рассказала во всех подробностях об их яростной ссоре, о Леони и ее ребенке, однако скрыла то, что так ее мучило, — мнение супруга о женщинах, которые стали жертвами насильников.

Лизон по характеру была очень похожа на мать. Они хорошо понимали друг друга, поэтому делились некоторыми секретами. Так, Лизон знала о взаимной страсти своего отца Пьера и Леони, двух огненных натур, которых по очереди унесла преждевременная смерть. Когда мать замолчала, молодая женщина сказала:

— Если Мелина — дочь Леони, то я тоже считаю, что ее место в нашей семье, а не в приюте. О бедная моя мамочка, для тебя стало ужасным потрясением то, что ты узнала об этом ужасном случае с Леони! А отказ Адриана, наверное, разбил твое сердце!

Мари с унылым видом кивнула. В это мгновение в кухню вбежал ее внук Жан, держа за руку свою сестричку Бертий. Дети были очень рады увидеть бабушку и, улыбаясь, бросились в ее объятия.

— Мои дорогие! Я вас до сих пор не поцеловала! — пробормотала Мари, прижимая их к груди.

Успокоенная бурной радостью малышей, она вдруг заметила округлившийся живот дочери.

— О Лизон, я — плохая мать! Я приехала к тебе плакаться и даже не спросила, как ты себя чувствуешь! Что говорит доктор?

— Мамочка, не беспокойся обо мне! Беременность проходит нормально. Я очень хорошо себя чувствую для семи месяцев. И потом, у меня золотой муж! Он помогает мне во всем, старается, чтобы я побольше отдыхала. Сегодня он снова приготовил ужин, и уже по одному запаху я знаю, что мы получим огромное удовольствие от еды! Венсан всегда готовит с запасом, поэтому не беспокойся, хватит на всех! Думаю, у нас есть повод устроить маленький семейный праздник.

Как и обещала Лизон, еда была вкуснейшей. Венсан подал прекрасный, густой овощной суп, потом рулет из говядины с жирным темным соусом. А в конце ужина у Мари появилась возможность вспомнить забытый вкус десерта под названием булигу.

— Но откуда вы узнали рецепт? — удивилась она. — Нанетт готовила это блюдо в особенно холодные вечера. Сладкие яблоки, тесто для блинчиков — вот вам и булигу, верно, Бертий?

Девочка, которая помогала отцу, торжествующе улыбнулась.

Ужинали дольше обычного. Лизон много рассказывала о своих учениках. Болтовня детей прогнала темные мысли из головы Мари. Она ощутила умиротворение, которое передвинуло все ее страхи в будущее. В настоящий момент «Бори» был для нее спокойной гаванью, и только это имело значение.

Когда Жан и Бертий легли спать, Венсан предложил выпить по рюмочке. Они втроем с комфортом устроились в гостиной у камина. Это был первый случай, когда супружеская чета принимала одну лишь Мари. Вечер получился исключительно приятным, поскольку каждый вел себя самым естественным образом. Лизон с согласия матери объяснила ситуацию Венсану. Глубоко тронутый историей Мелины, зять высказал свое мнение:

— Я понимаю вас, Мари! Дитя не виновато в ошибках тех, кто его зачал! И абсолютно естественно ваше желание позаботиться о дочери вашей подруги. Но ваш супруг… Думаю, что Адриан очень о вас беспокоится. Это так мало на вас похоже — хлопнуть дверью и прыгнуть в первый же автобус!

Мари вздохнула. Адриан… Ее отъезд не только оставлял в подвешенном состоянии ситуацию с Мелиной, но и создал в семье прецедент, ранее невообразимый! И все же она ощущала некое удовлетворение от того, что поступила так импульсивно. Она тоже может быть непреклонной, когда это необходимо! Она не изменит своего мнения по поводу удочерения ребенка Леони! Мари была готова идти до конца… пусть и без Адриана!

— Знаю, что мое бегство ничего не решает. И потом, он догадался, что я остановилась у кого-то из детей, — сказала она. — Надеюсь, что он не поедет искать меня в Брив или в Тюль. Матильда ничего не знает о нашей ссоре, Поль тоже.

Они еще долго обсуждали животрепещущую тему, но решения так и не нашли.

— Мама, нужно послать в Обазин телеграмму! — предложила Лизон. — Это успокоит бабушку и Адриана.

Мари пообещала сделать это завтра. Они разошлись по спальням около полуночи.

Улегшись, Мари начала мерзнуть. Лизон приготовила ей грелку из песчаника, однако ее было мало, чтобы прогнать холод, пронизывающий Мари. Ей не хватало Адриана. В течение многих лет каждую ночь она засыпала в его объятиях, счастливая и спокойная. Пылкие любовники ночью и прекрасно понимающие друг друга супруги днем, они с трудом переносили разлуку. И на этот раз причиной ее стал поступок Мари.

«Адриан, любовь моя! Что я делаю здесь, без тебя? Но ты сделал мне так больно… И у меня не получается тебя простить!»

Гнев улетучился, но остались боль и сомнение. Мари плакала, пока сон не сморил ее. Она уснула на одной половине кровати, прижимая к груди вторую подушку.

***

На следующее же утро Мари отправила Адриану телеграмму, в которой сообщила, где она, но ничего больше. В этот свой незапланированный приезд она могла больше времени проводить с внуками, обстоятельно поговорить с дочерью. Жарко натопленный большой дом укрыл ее своим надежным крылом. В каждой комнате та или иная вещь будила в ней воспоминания. Все напоминало о годах юности. В эти несколько дней она размышляла о своей жизни в статусе супруги доктора Меснье, о пройденном пути, о счастливых моментах, о своих печалях.

В четверг утром, все еще раз хорошо обдумав, Мари наконец решила, как будет действовать. На первый этаж она спустилась уже более уверенным шагом и за завтраком уведомила Лизон о своем решении.

— Я собираюсь в Брив. Навещу Матильду и попрошу ее приютить меня на несколько дней. Завтра вечером я заберу Камиллу из коллежа. Она не должна страдать из-за нашей размолвки. Скажу ей, что субботу и воскресенье мы проведем в городе. Сходим с ней на рынок Бон Марше, купим несколько безделушек…

— Мама, тебе все равно придется рано или поздно вернуться домой! — сказала Лизон. — Ты не сможешь жить неделю у Матильды, а потом у Поля в Тюле! У них меньше места, чем у нас. Если хочешь, возвращайся в понедельник в «Бори».

Они могли бы еще долго говорить об этом, но им помешал троекратный стук во входную дверь. Лизон пошла открыть и через минуту вернулась с телеграммой в руке. Вид у нее был растерянный.

— Это тебе, мам! Из Обазина.

Мари развернула листок и быстро прочла. Она моментально побледнела, руки у нее задрожали.

— О нет! Послушай только, дорогая: «Нанетт очень больна, требует тебя. Очень беспокоюсь о ней. Твои ученики тебя ждут. Мать Мари-де-Гонзаг в недоумении. Адриан».

Потрясенная Мари прижала руку к сердцу и пробормотала с виноватым видом:

— Господи, что я наделала, Лизон! Я оставила бабушку Нан, а она так кашляла! И школу! Как я могла забыть обо всех них? Я должна была выйти на работу во вторник, то есть позавчера! Господи, я и правда потеряла голову! Лизон, мне так стыдно за себя! Мне нужно было остаться с Нанетт! Бедная, она нуждается во мне! Она же ничего не понимает! Скажи скорее, в котором часу поезд на Лимож?

Лизон, как могла, постаралась успокоить мать:

— Не волнуйся так! Венсан отвезет тебя на вокзал, и ты сядешь на поезд, который отправляется в час дня. Все будет хорошо!

Мари словно бы вернулась с небес на землю. Всю обратную поездку она осыпала себя суровыми упреками, злилась из-за того, что позволила гневу овладеть собой, повела себя совершенно безответственно! Учительница с ее опытом забыла о начале занятий! Невероятно! Мать Мари-де-Гонзаг пребывает в полнейшем недоумении и наверняка сердита на нее! Кто заменил Мари на уроках? Однако самым серьезным поводом для тревоги была болезнь Нанетт.

«Как могла я оставить мою дорогую Нан? Она ведь еще в праздники очень плохо себя чувствовала…»

Теперь самым большим страхом Мари, который она пыталась гнать от себя, было приехать слишком поздно и столкнуться с необратимым.

— Господи, сделай так, чтобы моя Нанетт была еще жива! — молилась она шепотом. — Она заменила мне мать, которой я не знала! Я не хочу ее потерять! Если она угаснет, когда меня не будет рядом, я себе этого не прощу!

Дорога показалась Мари бесконечной. Она бросилась к дому, как только вышла из автобуса. Когда она открыла дверь, у нее возникло ощущение, что она не была здесь вечность. А ведь она уехала всего четыре дня назад! Сердце неистово колотилось, ноги подгибались. Ее одолевали такие разные, такие противоречивые эмоции. Однако реальность была такова: это ее единственный дом и она никогда не сможет его бросить. Мари наконец осознала, и ей на это понадобилось всего пару секунд, что она — не из тех женщин, которые разводятся.

Бегство не решает проблем… Мари понимала, что ей вновь придется столкнуться со сложной ситуацией и найти из нее выход. Альтернативы не было.

Она поставила чемодан и как раз снимала пальто, когда дверь смотрового кабинета резко распахнулась. Застигнутая врасплох, она испуганно обернулась. Мари еще не решила, как будет вести себя с мужем. В белом расстегнутом халате поверх серого твидового костюма, того самого, который Мари нравился больше других, он с удивлением смотрел на жену. После нескольких секунд молчания, в течение которых супруги со смущенным видом смотрели друг на друга, доктор Меснье сказал тихо:

— Ты уже вернулась? Спасибо, что поторопилась! Нанетт плохо, а я не могу все время быть с ней, у меня много пациентов. Жаннетт приходит каждый день, но состояние старушки ухудшается…

— Какой диагноз ты поставил? — спросила Мари испуганно. — Говори!

— Надо готовиться к худшему. Она не может встать, отказывается есть…

Мари вздохнула с облегчением: Нанетт жива, значит, еще не все потеряно! Она будет о ней заботиться, и та поправится! Мари разулась и, не говоря больше ни слова, вошла в комнату своей свекрови. Ставни были закрыты, от печи шло приятное тепло. Нанетт лежала на безукоризненно белой простыне, смежив веки и сложив руки на груди. Зрелище леденило кровь. Если бы муж не успел рассказать, в каком состоянии пребывает его престарелая пациентка, Мари подумала бы, что находится в комнате умершего, где не хватает только свечей. Черты лица Нанетт заострились, она была бледна, волосы слиплись от пота. Мари подошла к кровати и прошептала:

— Нан, дорогая! Я пришла! Ты меня слышишь?

Нанетт не ответила, но приоткрыла один глаз. Невзирая на жар и слабость, она нашла в себе силы послать невестке сердитый взгляд, в котором читался упрек.

— А, приехала? Не слишком ты торопилась! Как ты могла так поступить, Мари, — бросить меня на произвол судьбы? Когда я не могу встать с кровати! Я умираю!

— Нет, моя Нан, ты не умрешь! И лучшее доказательство тому — ты опять заговорила на своем любимом патуа! Ты в здравом рассудке, а я здесь, рядом с тобой! Прости, что уехала так внезапно и не предупредила тебя! Ты же знаешь, я ни за что тебя не брошу! Я слишком сильно тебя люблю!

Мари присела на край кровати и обхватила своими прохладными ладонями руки приемной матери, шершавые, с узловатыми пальцами из-за тяжелой работы на ферме и по хозяйству.

— Нанетт, мне сказали, что ты не ешь и у тебя нет сил встать. Неужели ты сдалась? Только не говори, что ты разучилась противостоять неприятностям, как раньше! Я приготовлю тебе чашку кофе из цикория, а потом сварю густой суп.

Старушка приподнялась, опираясь на локоть. Ее глаза лукаво поблескивали.

— Мне сразу стало лучше, моя курочка, как только я увидела тебя. Это стыд — бросать своего мужа и бежать непонятно куда! Я знаю, что немало кумушек треплют языками в эти дни! Жена и мать не убегает из дома без причины… А твой Адриан прав, чтоб ты знала! Девчонка, которую ты хочешь взять в дом, вполне может остаться у монахинь!

Мари онемела от удивления. Значит, Нанетт все известно… Она нарочно прикинулась умирающей, чтобы заставить Мари как можно скорее вернуться в Обазин!

— Нан, тебе рассказал Адриан?

— Я, может, и больна, но еще не оглохла! Слышала, как вы ссорились в тот день! Я не спала. А ты кричала на весь дом. И твой муж тоже. И я сказала себе: опять в доме неприятности, и опять из-за Леони! Даже мертвая, она переворачивает все вверх дном! Теперь через свою незаконнорожденную дочку!

— Нанетт! — прикрикнула на старушку Мари, не веря своим ушам. — Перестань немедленно! Никогда больше не называй так эту девочку, слышишь? Я знаю, что ты никогда не любила Леони. Но она была моей названной сестрой, и я хочу, чтобы ты это помнила!

Свекровь скорчила недовольную гримасу и сказала, потирая подбородок:

— Сестра, говоришь? Она прибрала к рукам моего Пьера, а потом кутила в Тюле и в Лиможе! Меняла мужчин, как гулящая бабенка!

Мари кусала губы, сдерживая резкие возражения. Было бесполезно говорить на эту тему с Нанетт. Она принадлежала к другому поколению и считала, что ответственность за все несут женщины, которые подразделяются только на две категории: женщины серьезные, трудолюбивые и, само собой, во всем слушающиеся супруга, и существа, достойные презрения, которые отказываются вступать в брак и ведут беспорядочную жизнь. Ничто не смогло бы изменить ее взглядов. Для Нанетт все было ясно: Леони украла у Мари Пьера, а значит, она попадала в категорию распутниц. И поведение мужчины в подобном случае мало что значило — он всего лишь поддавался на женские уловки.

У Мари не было желания оправдываться. Самая насущная проблема имела имя — Мелина. Переубедить старушку не представлялось возможным. Поэтому она поправила одеяло и спросила негромко:

— Скажи, моя Нан, а почему ты так не хочешь, чтобы я взяла Мелину к нам? Я полюбила эту малышку, еще не зная, что она — ребенок Леони. Адриан должен меня понять, и ты тоже…

Задетая за живое, Нанетт резко села на постели. Мари редко видела ее без чепца, поэтому вид белоснежных волос, собранных в гульку на затылке, умилил ее.

— Ты такая забавная с этой прической, моя Нан! У тебя такая маленькая головка…

— Нашла время говорить о моей голове! — ворчливо отозвалась свекровь. — Послушай меня, Мари: эта девчонка, если ты приведешь ее в дом, принесет нам только несчастья… как и ее дрянная мать! А твой муж имеет право на спокойную жизнь. Он ухаживал за мной по вечерам, приносил мне грелку… И даже приготовил омлет. Но я к нему не притронулась… Не смогла, слишком была расстроена!

Мари вздохнула. Как с ней трудно! Притвориться умирающей, чтобы вернуть невестку! Надо же такое придумать! И все же Мари не собиралась отказываться от принятого решения здесь, в своем собственном доме! Но, представив Адриана на побегушках у Нанетт, Мари растрогалась и не смогла удержаться от улыбки.

Оживило атмосферу в доме появление Жаннетт и Мари-Эллен. Девушки увидели в окно мясной лавки, как мадам Меснье выходит из автобуса, и решили зайти, узнать, как она, — поспешный отъезд Мари всех привел в недоумение. Однако природное чувство такта удерживало их от даже самых невинных вопросов.

— Я старалась, как могла, мадам Мари! — заявила Жаннетт. — Но с Нанетт не так просто сладить!

— Сегодня утром я предложила свою помощь! — подхватила Мари-Эллен. — Вдвоем у нас, может, и получилось бы заставить ее хоть что-нибудь съесть!

— Не беспокойтесь! — сказала Мари. — Я дома и сама ею займусь. Нан дулась, потому что я уехала, ничего ей не сказав. И готова поспорить, сегодня вечером она поест с аппетитом! Но я очень вам благодарна за заботу.

Девушки поболтали немного с больной и ушли. Мари оставила Нанетт отдыхать, а сама отправилась в кухню, намереваясь приготовить вкусный суп с овощами к ужину. Фартук ждал ее на крючке за дверью. Она завязала его на талии, включила радиоприемник над печью. Полилась мелодия аккордеона, возвращая ей бодрость.

«Нужно потерпеть, скоро все решится! — сказала она себе. — Теперь, когда я дома, Нанетт быстро поправится. А Адриан… Посмотрим, как он себя поведет…»

Мари очистила несколько картофелин, помыла стебли порея. Она отложила один стебель, чтобы позже нарезать его мелко и добавить в суп в самом конце. Эта кулинарная хитрость придавала классическому супу новые вкусовые оттенки. Финальным аккордом стала ложка сливок, добавленная в уже готовое блюдо. Еще Мари приготовила рис и соте из овощей. Она обнаружила, что кладовая почти пуста. Это ее рассердило.

«Адриан даже не сходил за покупками! Эти мужчины… Они не могут делать несколько вещей одновременно!»

Мари, не дожидаясь возвращения мужа, накормила ужином Нанетт, и та поела с хорошим аппетитом. Потом она приготовила свекрови ромашковый чай. Было уже восемь вечера, но Адриан все еще не вернулся.

— Ты попросишь у него прощения, моя девочка? — спросила у нее Нанетт. — Твой муж — муссюр, доктор! У него доброе сердце, ведь он взял меня в свой дом! Помни, Мари, здесь все его — и дом, и обстановка… Если он выставит тебя за порог, что с нами станет?

Мари пожала плечами. Она никогда не смотрела на ситуацию с этой точки зрения. Она не представляла, что Адриан может повести себя так жестоко. Может, их мнения и разошлись, но все же ее муж — не зверь!

— Спи спокойно, моя Нан! Мы с Адрианом обязательно найдем общий язык!

***

Мари предполагала лечь в комнате, в которой обычно спал Поль, когда приезжал в Обазин. Ссора не забылась, и будущее было так же туманно, как и в момент ее отъезда. Вернуться к совместной привычной жизни в данный момент не представлялось Мари возможным.

Адриан вернулся поздно, излучая несвойственную ему холодность. Мари как раз мыла посуду, когда он вошел в кухню. Он молча положил себе на тарелку рис, взял бутылку вина и унес все это в кабинет, где и закрылся. Выходит, доктор Меснье решил держаться отстраненно. Мари сразу поняла, что он не станет первым делать шаг к примирению. Стена молчания и взаимного непонимания разделяла супругов.

«Что ж, война — так война! — сказала она про себя, подметая плиточный пол. — Адриан наверняка очень рассердился на меня, когда я ушла из дому без объяснений. Но ему прекрасно известно, почему я так поступила…»

Работа по дому отвлекала ее от размышлений, успокаивала. Когда Адриан снова вошел в кухню, она вздрогнула.

«Какая я глупая! — упрекнула себя Мари. — Он думает, что я до сих пор злюсь на него, а на самом деле при виде него у меня начинает биться сердце, как у шестнадцатилетней!»

Мари старалась не смотреть на Адриана из опасения, что он прочтет правду в ее глазах. Он порылся в шкафу, как если бы что-то искал. Потом взял сахарницу и сделал вид, что уходит, но бросил на Мари один взгляд, другой… Наконец он поставил сахарницу на стол и спросил тихо:

— Мари, мы можем поговорить?

Она выдержала паузу: сняла фартук, поставила в угол веник и, дрожа всем телом, наконец посмотрела на него и проговорила, стараясь, чтобы голос прозвучал уверенно, однако это ей не удалось:

— Я тебя слушаю.

— Мари, я думал, что за эти дни сойду с ума… В доме без тебя стало ужасно грустно. Никогда больше так не поступай… Ты сделала мне больно, очень больно. Я ощущал себя потерянным…

Он с волнением ожидал, что жена подаст ему знак, который положит конец враждебности. Мари, тоже очень взволнованной, хотелось, в сущности, того же, но она решила повременить. Тех слов, что она услышала, было недостаточно. В нарыве еще оставался гной, а потому их будущее зависело от того, что еще скажет Адриан.

Вновь повисшая в кухне тишина была давящей. Адриан, который испытывал неистовое желание преодолеть, наконец, мизерную дистанцию, их разделявшую, не выдержал, он сломался:

— Ты — моя жена, и я тебя люблю! У нас всегда получалось понять друг друга, мы делили все беды и справлялись со всеми проблемами. Не могу жить без тебя. Пока тебя не было, я как следует все обдумал. У меня было время, потому что ночи в одиночестве, когда считаешь минуты, кажутся такими долгими… Если удочерение Мелины может сделать тебя счастливой, я не могу отказывать тебе в этом. Я понимаю, что ты считаешь это своей священной обязанностью теперь, когда узнала всю правду.

— Именно так! — прошептала Мари со слезами на глазах.

Она не верила своим ушам. Адриан согласился! Она сможет позаботиться о дочери Леони! Мари умирала от желания броситься супругу на шею, чтобы выразить свою благодарность, но время еще не пришло. После паузы, которая показалась ей бесконечной, Адриан продолжил:

— Дорогая, то, что я соглашаюсь взять в наш дом этого ребенка, — самое большое доказательство моей любви. Ты должна это знать! Я люблю тебя больше жизни и не хочу, чтобы наши отношения испортились. Наш брак выдержал испытание войной. Я оставил тебя одну на долгие месяцы, когда участвовал в Сопротивлении, и ты никогда меня в этом не упрекала. Тебе пришлось многое пережить в одиночку, и ты справилась! Ты — воплощенная честность, а я тебя обманывал. Я делал это, потому что дал обещание молчать, но я не представлял себе, что ты почувствуешь, узнав правду. Я не понимал… Теперь же я понимаю, что ты ощутила себя преданной! И была права. Я должен был нарушить слово, поскольку Леони в то время была не совсем адекватна. У нее была сильная депрессия. Я поступил неправильно. Если бы я тебе тогда обо всем рассказал, кто знает, как бы все обернулось? Тебе с твоей добротой и способностью к убеждению, возможно, удалось бы поколебать решимость Леони, и она в конце концов забрала бы своего ребенка. Прости мне мою недальновидность!

Его слова поразили Мари в самое сердце, и она не смогла сдержать слез. Ей удалось убедить супруга взять в дом Мелину, и это замечательно! Но что делать с угрызениями совести, с сожалением? Последние слова Адриана были справедливы, увы! Все могло бы быть по-другому… но никому не дано исправить свои прошлые ошибки. Мелина могла расти рядом с матерью хотя бы несколько лет… Быть может, Леони и не ушла бы в маки… Быть может… Но никто не скажет, что было бы, а что — нет… Бесконечная череда «быть может…» ничего не изменит в настоящем и уж тем более «не изменит мир», как сказала бы Нанетт.

Адриан, взволнованный собственными признаниями и слезами Мари, наконец подошел к ней. Они стояли друг напротив друга. Он деликатно взял ее за подбородок и поднял ее лицо, пожирая его глазами… желая поцелуя, которого не осмеливался попросить.

Мари поняла этот жест не сразу. Камень свалился с ее плеч благодаря данному Адрианом обещанию. Из всех этих фраз, произнесенных пылко, но с внутренней болью, она запомнила одно: Мелина будет жить с ними. Ей хотелось как можно скорее заняться организацией переезда девочки. Она мысленно начала перечислять, что предстоит сделать: «Нужно купить ей новую одежду и игрушки… Я поселю ее в комнате Лизон, она по соседству со спальней Камиллы…»

Внезапно она заметила выражение муки на лице Адриана, его сдерживаемый порыв, его желание поцеловать ее, обнять… Он ожидал от нее жеста любящей женщины… того, что она, увы, пока не могла ему дать.

— Спасибо, — прошептала Мари. — Спасибо от всего сердца! Я бесконечно тебе признательна! Но…

— Но что? — опешил он.

Мари закрыла глаза, не в силах выносить его вопрошающий, несчастный взгляд. Ей предстояло разочаровать его, а ведь он только что воздал ей наивысшую похвалу, о которой может мечтать женщина! Но она ее недостойна. Он считал, что ее совесть не обременена ложью, он ничего не знал о тяжкой тайне, которую она никому не могла доверить в течение последних двух лет… Пришла пора вскрыть этот ужасный нарыв, чтобы он не лопнул однажды внезапно, сделав несчастными их обоих. Адриан ее отвергнет… Его любовь не вынесет такого испытания. Мари сделала глубокий вдох и посмотрела в глаза супругу. Он не сможет скрыть своих подлинных эмоций, когда она все расскажет… Она слишком хорошо его знает! Она прочтет вердикт в его голубых, как небо, глазах, вердикт, который разорвет ей сердце.

— Адриан, я должна тебе кое в чем признаться. Я стою не больше, чем ты. Я не столь невинна, как ты полагаешь. И у меня тоже есть что от тебя скрывать. До сегодняшнего дня мое молчание сохраняло наш брак. Когда ты все узнаешь, то поймешь, почему для меня было невозможно признаться раньше, но от этого признания зависит наше будущее. Мы больше ничего не должны скрывать друг от друга. Выслушай все, что я хочу сказать тебе. Адриан, возможно, потом ты не захочешь меня больше видеть, и я не буду тебя в этом винить. Когда ты рассказал мне о подробностях ужасного изнасилования, жертвой которого стала Леони в Лиможе, я почувствовала, что тебе противно говорить об этом… До такой степени противно, что ты стал испытывать отвращение и к этому невинному ребенку! Ты рассудил, что его мать сама виновата в том, что с ней случилось.

Адриан побледнел и буквально упал на стоявший поблизости стул. Он ничего не хотел слышать, он взглядом умолял ее замолчать… И все же напряженное, внушающее страх выражение лица жены завораживало его. Он стиснул зубы, готовый ко всему.

— Прошу, не смотри на меня так! — взмолилась Мари. — Пожалей меня! Теперь моя очередь краснеть от стыда! Я тоже не все тебе рассказала. Это касается Макария. Арест Матильды преследовал одну цель — заставить меня прийти в гестапо. Сделка была проста и отвратительна: либо он отдает Матильду палачам-полицаям, либо я даю ему то, чего он от меня хочет. Он сочился ненавистью, и я понимала, что он исполнит свою угрозу. Слишком долго он преследовал меня, чтобы не воспользоваться такой возможностью. На этот раз у меня не было шанса вырваться. И не было выбора, потому что любая мать на моем месте поступила бы так же. Только жизнь дочери имела значение, а все остальное… Я согласилась, с помертвевшим сердцем, сама не своя от возмущения. Но я думала только о моей крошке Ману. Мое тело стало ценой ее свободы. Теперь ты все знаешь. Знал бы ты, как мне стыдно…

Убитый этим признанием, Адриан опустил голову. Он с трудом дышал, он задыхался под бременем ужаса и гнева. Кулаки его сжались, готовые поразить невидимого противника. Мари быстро заговорила, опасаясь вспышки ярости:

— А потом он отпустил нас, как и обещал. Можешь мне не верить, но, оказавшись на улице и держа за руку дочь, я почувствовала себя почти счастливой. Несмотря на случившееся. Это произошло быстро, это было отвратительно и жалко, но я была жива, и Матильда тоже. Ты был далеко, и Макарий посмел сказать, что ты мертв и что это известно ему из достоверных источников. У меня же в голове вертелась только одна мысль: вернуться сюда, в Обазин, помыться ледяной водой, сжечь одежду и попытаться очиститься от прикосновений этого чудовища. Что ты знаешь о боли, которое испытывает оскверненное насилием тело? О том, что потом становится невозможно принять себя самое? О безрассудном желании умереть, чтобы уйти от воспоминаний, которые возникают перед глазами снова и снова? Я пыталась забыть тот ужас. Мне нужно было жить ради детей, ради тебя… И единственно правильным решением было постараться забыть о произошедшем, подальше спрятать эти воспоминания от самой себя… Я никогда и никому об этом не рассказывала. Я стала ждать твоего возвращения. И ты наконец вернулся, истерзанный, обессилевший… Тебе нужны были только любовь, спокойная жизнь. И… я ничего не стала рассказывать. Мы оба слишком много страдали, нам нужно было восстановить силы.

— Мари, моя бедная, моя дорогая Мари! — выдохнул Адриан, не решаясь смотреть на жену. — Ты перенесла такое… Господи!

— Прошу, дорогой, постарайся понять! — проговорила Мари тихо. — Ты, конечно, не женщина, но как бы ты поступил на моем месте? И потом, знаешь ли, это изнасилование показалось мне пустяком в сравнении с теми ужасами, которые заполонили наши края. С теми несчастными, которых повесили на деревьях или на балконах в Тюле, обошлись куда более жестоко. Сегодняшняя пресса утверждает, что нацисты делали это в отместку за действия партизан. Венсан же рассказывает, что это было на самом деле варварство триумфаторов… С людьми обращались, как со скотом на бойне! А Орадур! Все эти убитые, сожженные заживо… За день поселок сравняли с землей, уничтожив все население! Сколько невинных жертв! Какое я имею право жаловаться, я, со своей жалкой историей? Можно сказать, мне посчастливилось, что Макарий сдержал обещание! Получив желаемое, он мог оставить меня в тюрьме, а Матильду отдать гестаповцам, которые пытали бы ее в надежде, что она расскажет о маки, поскольку он подозревал, что вы с Полем ушли к партизанам. Он ненавидел меня, и все же родственные узы удержали его от худшего…

Мари сделала паузу, упрямо глядя на танцующий в печке огонь. Она присела на тот стул, где обычно устраивалась Нанетт.

— Адриан, когда я услышала от тебя, что изнасилованная женщина недостойна любви, мне стало страшно. Ты жил со мной, а я прятала от тебя эту скверну. Я потеряла почву под ногами, я не понимала, что мне делать! Мне всей душой хотелось удочерить девочку, но ты отказался. У меня не оставалось надежды, поэтому я уехала. Мне было страшно, что я потеряю тебя, если ты узнаешь, что и я тоже была изнасилована. Но теперь, если ты захочешь со мной расстаться, я скажу: ты имеешь на это право. У меня есть профессия, я сумею обустроить свою жизнь, воспитать Камиллу и Мелину. Одна. Решать тебе!

Она не могла больше говорить. Слезы потекли по ее щекам. Сил больше не оставалось.

— Скажи же хоть что-нибудь! — взмолилась она. — Умоляю!

Адриан наконец встал, подошел к исстрадавшейся жене и опустился перед ней на колени.

— Иди ко мне, дорогая! — прошептал он.

Он притянул ее к себе, нежно обнял и стал баюкать, как ребенка.

— Мари! Я все еще в состоянии шока, но знай одно: ты — моя жена и останешься ею. Это изнасилование… Оно — как ранение в войну… Ты права — в сравнении со всеми преступлениями, с жестокостями, осиротившими стольких людей, это — мелочь. Взять план Гитлера, названный «окончательное решение еврейского вопроса». Миллионы нашли смерть в концентрационных лагерях… Эдмон Мишле может это подтвердить. В прошлом году я встречался с ним, когда он приезжал в аббатство. Так к чему нам терзать друг друга? Чего стоят наши мелкие размолвки, обиды, угрызения совести в сравнении с ужасами, которые потрясли мир? Слава Господу, я обнимаю тебя, живую и здоровую! И большего счастья быть не может! Для меня пусть слабым, но утешением станет тот факт, что этот мерзавец Макарий получил по заслугам! А тобой я теперь восхищаюсь еще больше! И если я дрогнул, то от гнева, ведь я не смог вырвать тебя из его лап! Я не могу даже представить, что мог бы вернуться домой после освобождения и не найти там тебя… Я бы не пережил твоей смерти! Мне очень жаль, Мари, что я проявил такое непонимание. Ты страдала все это время и молчала, щадя меня! Дорогая, ласковая моя…

Прижавшись к Адриану, Мари плакала. Им предстояли многие часы разговоров, которые помогут им избавиться от груза давних тайн… Однако теперь это ее не пугало. Ей не придется больше носить бремя насилия; рана зарубцуется, ведь теперь Адриан знает все. Она чувствовала, что они простили друг друга и эти дни в гневе скоро станут просто неприятным воспоминанием.

Мужчина, которого она любила, крепко сжимал ее в объятиях, как если бы страшился ее потерять. Она больше не боялась смотреть на него. Медленно подняв голову, Мари подарила ему поцелуй, которого он так ждал. Их губы вначале соприкоснулись робко, но потом страсть поглотила их и перед очагом они слились в одно существо, трепещущее от желания, — возлюбленные, которые обрели друг друга после долгой разлуки.

Мари обняла его за шею, и Адриан взял ее на руки, как жених невесту. Уютная спальня в этот вечер стала свидетельницей самого страстного воссоединения. Это была ночь, когда ласки заменяли собой все слова. На рассвете, обнявшись, они заснули спокойным сном — вновь единое целое, супружеская чета, готовая рука об руку идти по жизни.