Глава 13 Мама Мари
После бегства Мари в «Бори» прошло десять дней. Мари вновь обрела способность улыбаться, и глаза ее блестели ярче обычного. Она вся просто светилась от счастья. Они с Адрианом вышли более сильными из сложного испытания, в котором обоим пришлось нелегко. Удивленная и обрадованная, Нанетт, конечно, попыталась разузнать, как развивается ситуация, однако в ответ на все ее расспросы Мари неизменно начинала напевать мелодию вальса «На прекрасном голубом Дунае», который часто слушала. Старушка отступилась, зная, что скоро все прояснится. Здоровье ее поправилось, вернулась и способность ворчать не переставая.
В это утро Мари оделась с особой тщательностью и, став перед зеркалом в спальне, критическим взглядом окинула свое отражение.
«Надеюсь, я ей понравлюсь! Сегодня я представлюсь ей как ее будущая мать… Захочет ли она стать моей дочерью?»
Беззвучно вошла Камилла. Она присела на край кровати и стала молча ждать вердикта зеркала. Через пару секунд мать пришла к выводу, что все в порядке, и расслабилась. Мари выглядела превосходно, однако Камилла чувствовала, что дело было не только в природной красоте матери. Нанетт впервые удалось удержать язык за зубами — она ни словом не обмолвилась о жестокой ссоре супругов и бегстве Мари, и напряжение между родителями исчезло так же быстро, как и возникло. Теперь все снова было хорошо и вполне можно было надеяться, что лучшее — впереди!
К тому же Адриан перестал противиться удочерению Мелины. Камилла узнала новость вчера, вернувшись из коллежа. Она не понимала, какое чудо заставило отца изменить свое мнение. Сперва девочка удивилась, потом обрадовалась и стала взволнованно ожидать этого события — почти так же сильно, как и Мари.
— Мам, почему мне нельзя пойти с тобой в аббатство? — в сотый раз спросила она.
— Мы об этом уже говорили! Твое присутствие может смутить девочку. И потом, мне нужно кое-что сказать Мелине наедине, без свидетелей.
Камилла скорчила гримаску, притворяясь обиженной. Но ей вовсе не хотелось дуться. В голову ей пришла новая идея:
— Мам, поскорее возвращайся! Мне так не терпится ее увидеть! А я пока пересмотрю свои старые игрушки — некоторые должны понравиться Мелине!
— Закончи лучше делать уроки! И я ведь тебе уже сказала — я вчера купила ей на рынке новые игрушки!
— Ладно! — вздохнула Камилла. — Мам, не задерживайся, хорошо?
Мать дала обещание, и девочка вернулась в свою комнату, напевая модную песенку. Прежде чем выйти из спальни, Мари подошла к своему прикроватному столику. На нем стояла маленькая фотография статуи Пресвятой Девы с Младенцем, которая находилась в приемной аббатства. Мать Мари-Ансельм подарила ей это фото в тот день, когда Мари уезжала с Амели Кюзенак в Шаранту. С тех пор Пресвятая Дева Обазинская всегда была с Мари, где бы та ни находилась. И, в определенном смысле, заботилась о ней. Мари вспомнились молитвы, которым в свое время ее научили монахини. Растроганная, она пробежала кончиками пальцев по изображению, которое так часто возвращало ей надежду.
Рядом с фотографией стояла вазочка с букетом подснежников. Адриан, как юный влюбленный, нарвал их вчера по дороге из Куару. Он знал, как любит жена украшать цветами их спальню. В вазе рядом с изображением Девы Марии Обазинской всегда стояли сезонные цветы.
«Какой очаровательный знак внимания! — подумала она. — Я знаю, он станет для Мелины хорошим отцом, ведь он стал таковым для детей Пьера».
Она легким шагом спустилась по лестнице и постучала в дверь комнаты Нанетт, потом приоткрыла ее:
— Нан, дорогая, я иду в аббатство!
— Покажись-ка мне, моя курочка! Я вижу только кончик твоего носа! И что тебе нужно у сестер?
— Не притворяйся, что забыла, я тебе не поверю! Сегодня — тот самый долгожданный день! Если все пройдет хорошо, я приведу с собой Мелину!
— Не слишком торопись, послушай старуху! Погоди немного, прежде чем подписывать бумаги, иначе будешь потом локти кусать, это точно!
— Я не передумаю, Нанетт! Решение принято. Послезавтра мы с Адрианом уладим все формальности с удочерением.
— И ты так радуешься из-за девчонки, которая принесет нам одни неприятности? Что ж, иди!
Мари нахмурилась, вздохнула и все-таки вошла в комнату.
— Ты заставила меня зайти, хоть я и тороплюсь! — шепнула она старушке на ухо. — Нан, послушай, что я скажу: вместо того чтобы ворчать, вспомни о наших планах… В будущую субботу в доме будет людно, тебе это пойдет на пользу, ведь ты так долго болела и не могла никуда выходить. Это будет хороший повод представить Мелину нашим друзьям. Но если ты слишком расстроена, мы можем все отменить. Ну, как ты решишь?
— Ба! Уж постараюсь выйти к гостям… если ты настаиваешь. Но только чтобы доставить тебе удовольствие!
Мари хотела было вздохнуть от огорчения, но тут поймала лукавый, веселый взгляд Нанетт. Решительно, ее приемная мать никогда не изменится!
— Ворчи сколько хочешь, моя Нан, я уверена, что в глубине души ты довольна! Кстати, на краю плиты я оставила тебе липовый настой. До скорого!
Мари шла через площадь, с наслаждением вдыхая пахнущий морозом воздух. Как и каждое утро, этот короткий отрезок пути наполнял ее радостью. Она с некоторым опозданием начала преподавать в приютской школе. Таким образом, у нее появилась возможность каждый день видеть Мелину.
Официальное решение относительно удочерения еще не было принято. Мать Мари-де-Гонзаг была осведомлена о планах Мари и все же предпочла не сообщать пока девочке радостную новость.
— Здравствуйте, матушка! — воскликнула Мари, входя в небольшую приемную.
— Здравствуйте, Мари! Вы вся светитесь от радости!
— Да, матушка, я очень счастлива! Неделя, которую вы дали нам на размышления, наконец прошла. Должна признаться, мне показалось, что она тянулась бесконечно. Я дождаться не могла дня, когда заберу Мелину домой. Я могу поговорить с ней прямо сейчас?
Мать Мари-де-Гонзаг со вздохом сцепила руки. Разумеется, она радовалась за девочку, как и за каждую свою воспитанницу, которую брали в семью, однако случай Мелины был особенным — из-за тайны, которой было окутано ее рождение. Благожелательное, чуть усталое лицо матушки омрачила тень беспокойства. Она знала, насколько щедра душой ее собеседница, однако задача ей предстояла нелегкая.
— Дорогая Мари, ваше решение удочерить эту девочку тронуло мое сердце. И я рада, что доктор Меснье согласен стать Мелине отцом. Но перед тем, как доверить ее вам, я хочу кое-что сказать. Вы говорили, как вас растрогала ее просьба, обращенная к нашему доброму святому Этьену, дать ей семью. Мне бы не хотелось, чтобы вы думали, что ей у нас плохо. Но Мелина — девочка взбалмошная и капризная, а еще непоседливая и недисциплинированная. Когда мы ставим пьесы, она бывает невыносимой — непременно требует себе главную роль. Вы должны быть очень строги с ней! Воспитывая девочку, будьте бескомпромиссны и прозорливы, Мари! У нее сильный характер, и мне будет очень больно, если вы пожалеете о своем решении, таком благородном!
Мари внимательно выслушала мать-настоятельницу. Удивление пришло на смену нетерпению. Но последние слова монахини вызвали у нее живую реакцию:
— Матушка, разве смогу я хоть когда-нибудь пожалеть об этом? Мой долг — удочерить дочь Леони! Вы знаете, как много это для меня значит…
Жестом настоятельница попросила ее помолчать и поспешила добавить:
— Успокойтесь, дорогая Мари! Я верю в вас, вы — образцовая мать семейства и прекрасный преподаватель. Идемте в рукодельню, там мать Мари-дез-Анж занимается с девочками по субботам. Август не за горами, и нам следует подготовиться к летней благотворительной ярмарке. Нескольких месяцев едва хватит, чтобы закончить работу. Качество наших товаров не должно разочаровать покупателей!
Мари последовала за матерью Мари-де-Гонзаг по лабиринту аббатских коридоров. Она так хорошо знала это место, что могла бы пройти в любой конец с закрытыми глазами. Они прошли по арочному коридору, соединявшему сад и двор, потом поднялись по лестнице из камня, отполированного за годы множеством ног. Ступени были истерты так сильно, что посередине каждой образовалась ложбинка. Наконец они подошли к рукодельне. Из-за двери слышались хрустальные голоса воспитанниц. Мари узнала песню, как только они переступили порог комнаты, где девочки занимались шитьем.
Я прихожу, о матушка, к вам на колени,
Чтобы сказать: я посвящаю вам всю свою жизнь!
Вашей любви я ее доверяю,
Храните ее, она ваша до последнего дня!
Мари почудилось, что она вернулась в прошлое. Она увидела себя сидящей за одним столом с Леони. Взгляд ее пробежал по комнате, по склоненным головам занятых работой девочек. Младшие наравне со старшими занимались шитьем и вышивкой, зарабатывая тем самым дополнительные деньги для приюта. Мари была знакома с большинством присутствующих воспитанниц, некоторые из них были ее ученицами. Сестра Мари-дез-Анж, сидя в центре, царила в этом женском мирке, помогая воспитанницам в работе.
Она ласково улыбнулась, заметив, что маленькая Мадлен, занятая вышивкой салфетки, от усердия покусывает верхнюю губку. И только одна девочка обернулась. Словно почувствовав на себе взгляд Мари, Мелина, не переставая петь, посмотрела на нее одновременно со страхом и радостью. Мать Мари-де-Гонзаг обошла комнату и кивком поздоровалась с девочками.
— Мелина! — позвала она благожелательным тоном. — Можешь отложить на время свою работу. Мадам Меснье хочет с тобой поговорить.
В одну секунду девочка вскочила со своего места, как если бы только и ждала этих слов — так чертик выскакивает из коробочки. Она подбежала к Мари, и в ее голубых глазах светилась тысяча вопросов. Она не знала цели этого разговора. Как только девочка подошла к супруге доктора, мать-настоятельница сделала им знак, что они могут выйти.
Мари взяла Мелину за руку, и они вместе пошли по коридору, пол которого был выложен красивыми разноцветными плитками. Их расположение было не случайным, а образовывало некие символы жизни монахов, некогда обитавших в аббатстве. Здесь можно было увидеть лист клевера с четырьмя лепестками, солнце, луну и четыре звезды. Последним было изображение восьмерки — символа бесконечности.
Они вышли через деревянную дверь на лестницу, которая вела в церковь. Внизу, на лестничной площадке, стоял в течение многих веков старинный шкаф, изготовленный еще в двенадцатом столетии, то есть такой же древний, как и само аббатство.
Дойдя до левого нефа, они остановились и посмотрели на могилу святого.
— Мелина, — начала Мари, — я привела тебя сюда не случайно. Ты помнишь, что именно здесь мы с тобой познакомились? Ты пришла просить у святого Этьена чуда…
— Да, мадам, я помню!
— Ты хотела иметь семью, не так ли? Так вот, у меня для тебя хорошая новость: твое желание исполнилось! Мой муж и я, мы решили тебя удочерить. Отныне и навсегда ты будешь жить с нами… если ты хочешь, чтобы я стала твоей мамой!
Мелина была до такой степени поражена, что стояла с открытым ртом и безвольно повисшими вдоль туловища руками. Девочка, казалось, окаменела.
— Давай присядем на скамейку и поговорим! — предложила Мари. — Ты не ответила на мой вопрос. Ты хочешь, чтобы я была твоей матерью? Быть может, я кажусь тебе слишком старой?
Эти слова, произнесенные ласковым, взволнованным голосом, вернули ребенка к реальности. Ей все это не снится! Эта красивая дама, которая утешала ее в церкви, хочет стать ее мамой! Девочка поспешила с ответом, почти крикнула:
— О нет, мадам! Вы очень красивая! Вы правда хотите взять меня к себе, в большой дом возле мэрии, в дом доктора?
— Да, Мелина! Я все уже подготовила. У тебя будет красивая комната, мы только что переклеили в ней обои. Я поменяла шторы и перекрасила деревянную обшивку стен в розовый цвет!
— Комната! Для меня одной! — отбивая ногами чечетку, воскликнула девочка. — О, спасибо, мадам! Вы слишком добры ко мне! Это правда, что вы будете моей мамой?
Мари, слишком взволнованная, чтобы говорить, притянула Мелину к себе и крепко обняла.
— Моя дорогая девочка! Теперь у тебя есть семья, и, надеюсь, ты будешь с нами счастлива. Знай, что я уже очень сильно тебя люблю. И я рада, так рада!
Они какое-то время сидели, прижавшись друг к другу, проникшиеся важностью этого момента. В безмятежном сумраке церкви плыл легкий аромат ладана. Где-то далеко слышалось убаюкивающее пение сирот. Мелина никогда не сможет забыть день, когда ее жизнь переменилась. Она больше не будет бедной сироткой! Наконец у нее появятся родители и дом. Раз исполнилось одно желание, остальные исполнятся тоже, теперь девочка была в этом твердо уверена. Все казалось ей возможным, стоило только протянуть руку! И она рассчитывала получить как можно больше…
Мари поцеловала Мелину в лоб и шепнула на ушко:
— Сестра Юлианна уже собирает твои вещи. Ты можешь пойти попрощаться с подружками. Но не огорчайся из-за того, что вы расстаетесь, — ты каждый день будешь с ними видеться в школе!
Мелина тоном послушного ребенка спросила:
— А можно называть вас «мама»?
— Если тебе это доставит удовольствие! Но сначала внимательно выслушай меня, Мелина, потому что мне нужно рассказать тебе один секрет. Когда я утешала тебя накануне Рождества, уже тогда мне хотелось позаботиться о тебе. Ты доверилась мне, и мне захотелось сделать тебя счастливой. Позже я узнала часть твоей истории. Думаю, ты достаточно взрослая, чтобы узнать ее тоже. Твоя настоящая мама, та, которая тебя родила и которой ты не знала, была моей подругой. Я любила ее как сестру. Поэтому я вдвойне рада, что ты станешь моей дочкой. Но это нежное слово — «мама» имела право слышать только она одна… Ты понимаешь? Поэтому почему бы тебе не называть меня «мама Мари»?
Мелина слушала, не перебивая, но нахмуренные брови говорили о ее замешательстве. Удивление пришло на смену восторгу первых минут. О раннем детстве у нее были весьма смутные воспоминания. Девочка едва помнила кормилицу, ведь в приют она попала очень маленькой. Настоящая мать… Никто и никогда ей о ней не рассказывал. Слова Мари взволновали девочку, однако она предпочла прогнать из головы вопросы о своем происхождении и ответила весело:
— Хорошо! Это красиво — «мама Мари»! И похоже на «мама Тере»… как говорит Мадлен и другие девочки!
Это не укладывалось у Мари в голове: Мелину не интересовал вопрос ее происхождения! Сама она, когда ей было двенадцать, часто думала о том, кто ее родители, старалась раскрыть тайну своего рождения. Знать это было так же важно, как и быть удочеренной. Мари подумала, что не сумела донести до девочки свою мысль, но пока предпочла не развивать эту тему.
— У нас еще будет время поговорить об этом наедине. А пока я хочу, чтобы ты знала: я удочерила бы тебя в любом случае, даже если бы ты и не была дочкой моей подруги. Теперь поговорим о твоей новой семье. Ты скоро со всеми познакомишься. У меня есть дети, все они старше тебя. У моей старшей дочки Лизон двое детей и скоро родится третий. Мой сын Поль станет папой в мае. Еще есть Матильда и Камилла, самая младшая. Они очень рады, что у них появится маленькая сестричка.
Мелина обняла Мари за шею. Девочке хотелось кричать от радости, но она не решалась. Счастье переполняло ее. Она крепче сжала ручонки.
— Мадам, прошу, заберите меня поскорее! Я так хочу увидеть дом, мою комнату…
— Мелина, называй меня «мама Мари»!
— Да, мама Мари! — послушно повторила девочка.
Слово «мама», которое до этих пор ей не приходилось произносить, возымело на девочку магический эффект, пусть даже к нему было добавлено имя. Она расслабилась, глаза ее засияли, на губах появилась счастливая улыбка. Эта бесконечная радость, осветившая маленькое личико, стала для Мари наилучшим подарком. Она навсегда прогнала воспоминание о ссоре с Адрианом.
— Идем, дорогая! — сказала она девочке. — Я провожу тебя к рукодельне. Дома, на кровати, тебя ждут подарки! Сегодня у нас с тобой праздник!
Мелина кивнула. Она чувствовала в себе такую легкость, что готова была взлететь.
«У меня есть мама! — повторяла она про себя. — Самая красивая мама! И ее зовут Мари!»
***
Наконец Мелина вышла из аббатства не ради воскресной прогулки. И никого из монахинь не было рядом… Не было и других сирот. Она перешла через площадь, держась за руку своей новой мамы. На ее кошачьем личике сохранялось выражение и удивления, и радости. Последний час в аббатстве показался ей очень долгим. Нужно было сделать то, что представлялось девочке малоприятным, — к примеру, поцеловать каждую из воспитанниц приюта и сказать «до свидания» сестрам и маме Тере. Сборы были просто бесконечными! Однако, несмотря на снедавшее нетерпение, она сумела сдержаться. Мелина интуитивно понимала, что в ее интересах скрывать плохие черты своего характера. Но радость девочки была так велика, что она не смогла попридержать свой язычок, прощаясь с маленькой Мадлен. Она прошептала девочке на ушко: «Теперь у меня тоже есть мама! И она богаче твоей! Она купила мне кучу игрушек и новых платьев!»
Никто не услышал этих слов. Монахини, растроганные происходящим, не заметили ни мстительного выражения лица Мелины, ни расстроенного — маленькой Мадлен. Поэтому первой, поспешившей принять ангельский вид, удалось избежать заслуженных нравоучений.
Что до Мари-Терезы Берже — «мамы Тере» для всех девочек, совсем маленьких и подростков, — она не поняла, почему ласковая Мадлен, которую она уже многие годы считала своей дочерью, молча плачет над своей вышивкой. На расспросы девочка ничего не ответила, чтобы не выдавать злюку. По правде говоря, она настолько боялась Мелину, что ее уход стал для нее большим облегчением, как и для большинства воспитанниц приюта. Однако мама Тере решила, что Мадлен грустит из-за расставания с одной из подружек.
***
Мари открыла дверь и ввела Мелину в просторный вестибюль с плиточным полом и стенами, обшитыми светлыми деревянными панелями, который сразу понравился девочке. Щелчок замка объявил об их приходе. Обитатели дома поторопились выйти в вестибюль, чтобы поздороваться. Камилла, которая поджидала возвращения матери у окна, появилась первой. Она сказала радостно:
— Здравствуй, Мелина! Добро пожаловать домой!
Следующей показалась Нанетт. Она вышла из своей комнаты, подозрительно поглядывая на девочку, которую уже заранее недолюбливала. Из своего кабинета, где он разбирал почту, вышел Адриан. Оба поздоровались с девочкой. Доктор произнес радушно: «Ну, здравствуй!», старушка ледяным тоном обронила: «Vai quo?»[6]
— Любой смутится, если на него так пристально смотреть! — воскликнула Мари. — Мелина, познакомься с Нанетт, которая заменила мне мать, с Адрианом, твоим отцом, и Камиллой — моей самой младшей дочкой.
— Здравствуйте! — пробормотала девочка, переминаясь с ноги на ногу.
— А теперь, когда все формальности соблюдены, давай я покажу тебе дом! — предложила Мари.
Девочка не успела ответить, как Нанетт, которая все это время внимательно ее рассматривала, громко озвучила на патуа часть своих наблюдений:
— Вот несчастье! Она щуплая, эта девчонка! И на мать похожа так, что страх берет!
— Бабушка, не говори на патуа, ты же знаешь, что я ничего не понимаю! — попросила Камилла. — И потом, это невежливо по отношению к Мелине.
— Главное, что Мари понимает! А ты притворяешься, что не понимаешь сельский говор, потому что твой отец, видите ли, доктор! Не строй из себя барышню!
Дочь Леони, оробев, уцепилась за руку Мари. Она чувствовала враждебность, исходившую от старушки, и инстинктивно поняла, что труднее всего будет очаровать ее. Камилла угадала состояние девочки. Она готова была сделать все, чтобы ее новая сестричка чувствовала себя в их доме комфортно, а потому предложила Мелине:
— Чего тебе больше хочется: увидеть сад или свою комнату?
— Комнату! И игрушки!
Лишь только прозвучали эти сказанные тихим голосом слова, как все трое сорвались с места и побежали вверх по лестнице. Адриан с удивлением смотрел, как Мари взбегает по ступенькам с таким же энтузиазмом, что и девочки. Он улыбнулся. Однако взгляд его затуманился, стоило этому трио скрыться в коридоре. Он подумал о капризах судьбы, которая, невзирая на все усилия Леони, привела этого ребенка в его дом.
«Ну, будь что будет! — сказал он себе. — Придется считаться с тем, что в семье появился ребенок, которого нужно растить!»
Доктор Меснье не знал, что эта мысль окажется пророческой. Отныне им придется считаться с присутствием Мелины в их жизни и со всеми последствиями этого присутствия…
А пока девочка сидела на краю своей кровати и с восторгом смотрела на подаренную Мари великолепную куклу. У нее были целлулоидные руки и ноги и фарфоровое личико с розовым румянцем, а еще — светлые волосы под симпатичной кружевной шляпкой.
Не успела девочка выразить свое восхищение, как Камилла показала ей стопочку аккуратно сложенных вещей:
— А наряды куклы ты видела? У нее есть бархатное пальто и еще одно платье, расшитое цветами! Ты сможешь ее переодевать!
Мелина, у которой от волнения пересохло во рту, смогла только кивнуть в ответ. Дрожащим пальцем она провела по обрамленным ресничками векам куклы. Больше всего девочке нравилось то, что, если куклу положить на спину, глаза, такие же голубые, как и у нее самой, закрывались.
Мари поспешила добавить:
— А еще я купила тебе пазлы. Это увлекательная игра: нужно собирать фрагменты разной формы в одну картинку. Камилла тебе поможет.
На коробке был изображен яркий тропический пейзаж с дикими животными. Мелина провела рукой по твердому картону. Пазлы… Это удивительное слово она слышала впервые, но не сомневалась, что это нечто очень занимательное… Девочке до сих пор не верилось, что все это теперь принадлежит ей. Слишком много счастья за один раз! Обуреваемая множеством эмоций, Мелина наконец проговорила:
— Спасибо, мадам! Простите… Спасибо, мама Мари!
Растроганная Камилла кусала себе губы. Хрупкая красота этой девочки вызывала у нее желание плакать. Не верилось, что Мелине двенадцать, до того она была миниатюрной и хрупкой. Камилла пообещала себе, что будет заботиться о своей новой сестричке.
Мари удивляла сдержанность приемной дочки, которая едва осмеливалась говорить и зачарованно смотрела на все. Да, пройдет какое-то время, прежде чем она привыкнет к новой обстановке… Мари сказала весело:
— Сейчас время полдника! Девочки, в кухню! А ты, Мелина, не бойся Нанетт. Она часто ворчит, но сердце у нее доброе. Можешь называть ее «бабушка», ей понравится!
На следующее утро Камилла с Мелиной в первый раз вдвоем вышли в город. Мари была вместе с ними на мессе, но потом вернулась домой готовить обед.
Девочки шли за покупками: нужно было купить хлеба и мяса для завтрашнего «пот-о-фё» — густого наваристого супа, который, по установленной Нанетт традиции, семья ела по понедельникам. Погода была прекрасной, хотя стоял сильный мороз. Шиферные крыши сверкали в лучах солнца. Вода в фонтане напоминала золотой каскад.
— Сначала зайдем в мясную лавку! — объявила Камилла. — Ты увидишь Мари-Эллен, дочку хозяев. Она — наша подруга. Мне очень хотелось, чтобы мой брат Поль на ней женился, но он выбрал Лору. В мае у них родится ребенок.
Мелина внимательно вслушивалась в слова Камиллы, с которой она чувствовала себя комфортно. Ее новоявленная старшая сестра объясняла ей каждый эпизод новой жизни, помогая побыстрее к ней привыкнуть. Девочка с улыбкой отметила:
— Скоро младенцев в семье будет много! Ребенок Лизон, потом Поля… И твоей сестры Матильды тоже!
— Она — не такая! Она не спешит, — отозвалась Камилла. — Матильда работает в салоне причесок в Бриве. Мама нас туда свозит.
Пока они болтали, сироты, которых в Обазине часто называли «монастырские дети», пересекли площадь. Они направлялись к дороге, ведущей к берегам Куару. Впереди шли мама Тере и мадемуазель Мори. Как и большинство занятий в аббатстве, прогулка сопровождалась пением, причем пели не только дети, но и монахини. Сегодня они распевали:
Подружки, идемте-ка гулять!
Нет ничего полезнее для здоровья,
Чем свежий воздух и пешая прогулка…
Камилла почувствовала, как ручка Мелины сжалась в ее руке. Ей показалось, что она угадала чувства девочки.
— Наверное, тебе непривычно сейчас смотреть на них со стороны, — сказала она. — Но теперь у тебя есть семья, и ты можешь быть спокойна.
— Знаю, — ответила девочка со странным выражением лица. — Но они даже не посмотрели на меня! А я так хотела всем показать мое бархатное пальто и красивую шапочку! Они бы позавидовали, и это было бы забавно…
Удивленная Камилла не нашлась, что сказать. Рассуждения Мелины шокировали ее. Она бы никогда не подумала, что в этой ангельской головке могут рождаться такие низменные мысли. Ей захотелось осадить Мелину, но она не осмелилась. Вот мать, она бы нашла нужные слова, чтобы объяснить девочке, что так говорить и думать нехорошо. Камилла решила, что она пока на это не способна. Она предпочла забыть об инциденте, говоря себе, что, возможно, это из-за того, что девочка слишком много страдала. Мелина недовольно надула губки, поэтому Камилла поспешила ее отвлечь:
— Идем скорее! Нам еще нужно купить мяса! Я разрешу тебе сделать заказ и расплатиться, ведь список покупок и кошелек у тебя!
Личико Мелины моментально посветлело. Она торопливо объяснила:
— Некоторые девочки ходили за покупками в магазин, но мне никогда не позволяли! А мне, когда мы проходили мимо бакалейной лавки, всегда так хотелось войти! В витрине были такие красивые конфеты! Я каждую прогулку на них смотрела! И выглядели они такими вкусными!
— Не расстраивайся, мы наверстаем упущенное, обещаю! Мама часто будет посылать тебя в бакалейную лавку за хлебом по утрам! И мы все вместе будем ходить по магазинам в Бриве и Тюле. И ты увидишь, на рынке Бон Марше столько всего интересного!
Ее последние слова заставили глазенки девочки заблестеть от радости. На лицо Мелины снова вернулась улыбка. Ни на секунду не отпуская руку приемной сестры, Мелина открыла для себя мясную лавку Дрюлиолей, бакалейную — Лонгвилей и булочную, где они купили бриошей к полднику. Каждый раз Мелина тщательно пересчитывала сдачу. Все, кого они встречали, были очарованы ее голубыми глазенками. Когда необходимые продукты были куплены, а корзинка — наполнена, пришла пора возвращаться.
— А теперь домой! — сказала Камилла. — Мама, наверное, нас уже ждет.
Слова эти прозвучали для Мелины как музыка. Это был не сон, у нее теперь есть семья, есть дом… Вчера вечером она играла с красивой куклой. Пазлы она отложила на потом. Комната ей очень понравилась, а кровать была такой мягкой! Когда пришло время ложиться в постель, Мари зашла к ней в комнату и поцеловала Мелину в лоб. Все это было для девочки настоящим волшебством. У нее была мама!
— Я такая счастливая! — сказала она Камилле. — Хочу, чтобы так было всегда! Я буду послушной, обещаю!
***
Мелина сдержала обещание: всю неделю она вела себя примерно. Мари пришла к заключению, что удочерила ангела. Это была не девочка, а просто чудо послушания! Дни пролетали быстро, заполненные школьными занятиями. Камилла была в коллеже, и маленькая сирота оказалась на целую неделю единственным ребенком в доме. Лучшего она не могла бы желать! Все свободное время Мари посвящала ей, и это положение вещей вполне устраивало девочку.
Адриан был с Мелиной очень добр, и все же она едва осмеливалась с ним заговорить. Возможно, интуиция подсказывала ей, что ее новый отец не слишком жаждал этого удочерения. Мари же без конца восхищалась кротостью Мелины, окружала ее заботой, дарила ей свою нежность. Что до Нанетт, то ее мнение о девочке не переменилось. Ей не улыбалась мысль жить под одной крышей с дочкой Леони, поэтому она то и дело заговаривала с Мелиной на патуа, пугая ее своим хриплым голосом. Девочка не понимала ни слова и шептала в ответ нечто невразумительное.
Однажды, попытавшись заговорить с Мелиной, из чего толку вышло не больше чем обычно, Нанетт выдала Мари свое заключение: «Эта твоя девчонка — дуреха, каких мало!» Мари, удивленная такой необъяснимой враждебностью, ответила, пожимая плечами: «Нет, моя Нан, она умница, просто она тебя боится. И потом, ты всегда говоришь с ней на патуа. И делаешь это нарочно! Помни, что я-то тебя понимаю! И слышу все твои колкости! Вместо того чтобы оттачивать на девочке свой острый язычок, лучше была бы к ней подобрее! Стань снова той Нанетт, которая заботилась обо мне в «Бори», которая подарила мне материнскую нежность…»
Старушка была глубоко тронута ее словами. Она даже попыталась относиться к Мелине помягче, и все же между ними оставалась стена подозрительности и враждебности.
Что же касается отношения к ней Адриана, Мелина ошибалась. Он не думал о ней плохо. Он просто наблюдал за ней, стараясь уловить черты Леони. Но только большие, ярко-голубые глаза ребенка казались ему знакомыми. Занятый своими больными, он видел ее не более двух часов в день, а потом она поднималась в свою комнату спать. Поэтому он легко привык к ее почти незаметному присутствию.
Как-то утром, в конце первой недели пребывания Мелины в доме, он поделился своими впечатлениями с Мари. Супруги как раз собирались спуститься в кухню выпить кофе.
— Она скромная и послушная, твоя воспитанница! Временами мне сдается, что она передо мной робеет. Ты обратила внимание, как они болтают с Камиллой? А в моем присутствии она слово сказать боится!
— Это неудивительно! — отозвалась Мари. — Мелина росла в женском окружении, и ты — первый мужчина, которого она видит каждый день. И потом, твой строгий громкий голос на кого угодно наведет страх! Думаю, с Полем они легко поладят. Он такой ласковый!
Адриан притворно надулся и воскликнул шутливо:
— Из твоих слов следует, что я — менее любезен, чем твой сын!
— Так и есть! — усмехнулась Мари, закутываясь в халат. — Идем завтракать! Я очень люблю болтать с тобой, дорогой, но мои сковородки ждут меня! В котором часу ты уезжаешь в Узерш?
— В четыре. И вернусь завтра, ближе к полудню.
Мари с легкой гримаской разочарования смотрела на мужа. Впереди выходные, а он уезжает! А ведь сегодня — не обычная суббота! На этот день назначены вечерние посиделки. Мари все организовала так, чтобы этот вечер стал праздником для Нанетт, которой этой зимой пришлось перенести немало — начиная с болезни и заканчивая появлением в доме Мелины. Старушка часто говорила о своем прошлом, о своей прежней жизни, о «Бори»… Мари хотелось верить, что она, с возрастом становившаяся все более неуживчивой, после этого маленького праздника смягчится, ведь соберутся их хорошие друзья. К тому же это была прекрасная возможность представить им девочку.
Адриану не очень хотелось присутствовать на этом празднике, поэтому он решил навестить одного из своих двоюродных братьев, который жил недалеко от Узерша. Он предвкушал возможность провести вечер в кругу родственников за обильным столом, а затем сыграть партию в бридж.
Мари радовалась за мужа, зная, что у него очень мало свободного времени и он редко позволяет себе расслабиться. И все же в последний момент она решила поиграть в брошенную женщину и повисла у него на шее:
— Дорогой, я буду по тебе скучать! И вообще, по субботам вечером мы обычно занимаемся тем, что тебе так нравится…
Адриан обнял ее за талию. Забавно было видеть на лице Мари лукавую улыбку… Мари продолжала играть свою роль. Интимная обстановка в спальне, приглушенный свет подействовали на нее возбуждающе. Она встала на цыпочки и нежно поцеловала его в шею и в щеку, коснулась губами его губ.
— Ты правда решил от меня уехать? — спросила она едва слышно.
Он сильнее прижал ее к себе. Она поддалась и приникла к нему. Своими тонкими пальцами она расстегнула его рубашку и оголила мускулистую грудь, к которой так часто прижималась.
— О нет! — притворно возмутился он. — Я только что оделся! И слишком поздно думать о развлечениях, плутовка!
Однако голос Адриана, внезапно севший от желания, противоречил его словам. Мари вздохнула и вдруг поцеловала его с необычным для себя жаром. Этот поцелуй разжег в них жажду наслаждения. Они упали на кровать. Очень скоро Мари оказалась в одной ночной сорочке, еще через мгновение — совершенно обнаженной и открытой его ласкам.
— Моя любимая женушка! — прошептал он, скользя рукой меж ее бедер. — Не знал, что на рассвете ты бываешь такой пылкой!
Взволнованный сияющим радостью взглядом Мари, Адриан лег на нее сверху, и она обвила его своими красивыми ногами. Задыхаясь, она взмолилась:
— Иди ко мне, любовь моя! Я так хочу тебя! Я так тебя люблю!
Он медленно вошел в нее, теряя голову от наслаждения, но все так же не сводя глаз с ее лица. Мари была на грани экстаза. Он двигался взад и вперед в умопомрачительных воротах ее самого интимного местечка, такого жаркого, со страстью и в то же время с нежностью.
— Да! Да! — вскрикивала она, приподнимая бедра ему навстречу.
Через некоторое время, умиротворенные, они лежали обнявшись и наслаждались моментом этого неожиданного единения. Потом Мари сказала с улыбкой, уткнувшись ему в шею:
— Будь осторожен на дорогах! Подумать только, ты нарочно уезжаешь из дому, чтобы не присутствовать на наших посиделках! Надо же быть таким вредным!
Адриан перевернулся так, что она оказалась на нем, и поцеловал ее. Счастливый и улыбающийся, он пощекотал ее, а потом ответил:
— Что ж, дорогая, как говорит Нанетт, я — муссюр, да еще и доктор! Я волен делать что хочу, ни на кого не оглядываясь!
— И вовсе нет! — возмутилась Мари. — Ты — сама простота, и те, кто придет к нам в гости, это прекрасно знают. Ну, тем хуже для тебя! Мы уничтожим все твои запасы сидра и будем петь так, что нас и в Узерше услышат! А кстати, помнишь тот день, в Узерше?
Адриан притворился, что не понимает, о чем она говорит. Он нежно перебирал пальцами ее кудряшки.
— О чем ты? А, ну конечно! Я показывал тебе мой родной город. Как же давно это было!
Мари, слегка обидевшись, села в постели. И тогда увидела лукавую улыбку мужа. Они расхохотались. Адриан нежно поцеловал ее и добавил:
— Я подтрунивал над тобой, дорогая! Я не забыл ту прекрасную ночь, которую мы провели в Узерше… Наша первая ночь на настоящей большой кровати, только ты и я! Мы любили друг друга как сумасшедшие… А утром я попросил тебя стать моей женой.
Счастливая этим ответом, Мари снова положила голову на грудь Адриану. Они еще несколько минут наслаждались тем, что они вместе, потом стали одеваться к завтраку. Когда они уже стояли в дверях спальни, Адриан притянул Мари к себе, чтобы еще раз ее поцеловать. Но она увернулась и, смеясь, побежала вниз по лестнице.