Дочери богини Воды

Глава 9. Непримиримые враги

Утро ворвалось в дом вместе с запахом оладий.

Льен сглотнул слюну от предвкушения, представив свое любимое лакомство — мягкие, воздушные, солнечные блинчики с ароматной запеченной корочкой, с воздушными пузырьками внутри. Он любил поливать оладьи кленовым сиропом — прозрачным, темно-медным, напоминающим расплавленный янтарь.

На севере, где они раньше жили, росли клены, но они не подходили для приготовления сиропа. Бабка, большая любительница новинок во всем, включая кушанья, купила как-то на ярмарке бутылочку прозрачного лакомства. Тогда-то Льен понял, что для него вкуснее петушков на палочке, пастилы, имбирных печений, лакричных леденцов и мятных сосулек. Кленовый сироп!

Зато здесь, на юге, в избытке росли деревья, из которых можно было добывать его любимое лакомство. Сироп у местных не считался редкостью или диковиной. Просто еще одно приторное угощение, которое Роанна уж точно купила для любимого брата, когда ходила недавно на ярмарку. Льен знал, что господин Карпентер хорошо заплатил за лечение Варга, а значит, Роанна не преминет этим воспользоваться, чтобы немного подсластить брату жизнь.

Льен быстро натянул штаны и рубаху. Умылся над тазиком водой из кувшина — теплой, заботливо подогретой сестрой. Он вовсе не избалованный, мог бы и в холодной поплескаться. Но такие знаки внимания приятны. Будто бы мать, которую он не помнил, погладила ласковой рукой. Роанна и была ему как мать. Бабка-то на такие мелочи и внимания не обращала — сыт, здоров, обучен. И довольно.

Наскоро пригладив непослушные белесые волосы щеткой, Льен, прошмыгнув мимо кровати Варга и стараясь не косится в ту сторону, ворвался в кухню маленьким солнечным зайчиком. Затараторил с порога:

— Рон, оладьи, да? А когда же ты их поставить успела? Рано еще. Ведь не с вечера? Или с вечера? А сироп кленовый купила?

Роанна тепло и ласково ему улыбнулась. Пусть она все еще считает, будто Льен

— маленький мальчик. Неважно. Здесь, дома, его это ни капли не задевает. Даже наоборот — кто еще во всем целом свете будет его так баловать?

Сестра поставила перед ним горку дымящихся блинчиков, банку с кленовым сиропом. Чашку с ароматным напитком из корней цикория, разбавленного молоком. Льен помнил, как они с Роанной выкапывали, сушили, обжаривали и перемалывали эти корни. И знал, что свойства такой напиток имеет целебные, полезные для здоровья.

Не то, что кофе этот заморский, от которого начинает учащенно биться сердце.

Как-то раз он попробовал кофе, который пила бабка — гадость несусветная!

Оладьи обжигали, Льен дул на них. И ел. Дул и ел. Напитком цикориевым запивал.

Утро было доброе.

Спокойная, блаженная тишина длилась ровно до тех пор, пока из-за неплотно прикрытой двери гостиной комнаты громко не вздохнули. Завозились. Вздохнули еще раз.

Роанна встала, взяла пузатую миску, положила в нее оладий, щедро полила сиропом. Плеснула в кружку цикориевый напиток. Хотела было направится к Варгу, но Льен тоже встал, бросил несмело, но твердо:

— Я сам.

Роанна не стала спорить, всучив ему кружку в одну руку, а миску с блинчиками

— в другую.

Варг ждал, что войдет Роанна. Удивительно, но серьезная, вечно собранная сестра Мелкого не бесила и не раздражала его. Варг свыкся и с ее горькими настойками, с тем, что каждый день ей приходилось заново перевязывать и осматривать его ногу — удовольствие не из приятных. Свыкся он и с тем, что она приносила поесть, а готовила Роанна на редкость хорошо. Пусть ее стряпня не отличалась изысканностью, но Варгу нравилась эта незатейливая простота в еде. Даже с унизительно процедурой выноса естественных отходов он тоже смирился.

Однако, в комнату, почему-то, вошел Мелкий, тут же нарушив привычный распорядок дня.

Льен поставил дымящуюся тарелку с кружкой на табурет, который они вчера починили вместе с господином Карпентером. У табурета была сломана ножка. Мастер принес березовое полено, выстругал из него новую ножку, а Льену поручил придать ей нужную форму рубанком и зачистить поверхность от шероховатостей. Затем взялся за заготовку сам, попутно объясняя и показывая, что он делает. Льен, затаив дыхание, глядел во все глаза и только диву давался — как у мастера так ловко выходит? Но, ведь на то он и мастер. И, конечно, господин Карпентер не смог не приукрасить табуретную ножку. С вычурными пузатыми балясинами она теперь выделялась на фоне своих товарок, как белая ворона в стае черных.

Варг учуял упоительный медовый запах оладий еще из-за закрытой двери. Но сейчас он пожал губы, проглотил слюну и даже не взглянул на принесенное угощение. Из гордости. А еще из врожденного упрямства, самодурства и своеволия. Так мать всегда говорила, когда он чем-нибудь ей не угождал и, надо признать, случалось такое весьма часто. Но что поделаешь, если ему и самому сложно усмирить свой характер?

— Ешь, — Льен кивнул на дымящуюся еще миску, а сам присел на соседний табурет.

— Не буду, — фыркнул Варг и надулся. И чего только возомнил о себе этот Мелкий? Ждет. Пусть ждет. Знает же — при нем Варг к еде не притронется.

Вот ведь бестолочь! Надулся в свою очередь Льен. В такие моменты он жалел, что ни он сам, ни Роанна не унаследовали бабкиного характера. Бабка бы живо укротила строптивца. А к Льену с детства приставали такие, как Варг. Сильные, уверенные в себе. Заносчивые. И что за удовольствие они находили в том, чтобы издеваться над слабым мальчишкой? Он ведь никогда не лез первый. Не нарывался. Просто защищался, когда нападали.

Поражаясь собственной смелости, у Льена сорвалось с языка:

— Послушай… э-э… Варг, — по имени к своему недругу он до сих пор не обращался. Неудивительно, что Варг от неожиданности повернул к нему голову и даже с нескрываемым любопытством взглянул в глаза. — Слушай, мне интересно, почему ты так плохо ко мне так относишься?

Варг ожидал чего угодно, но не такого вопроса. И вправду странный этот Льен. Так и тянет по носу стукнуть. Не так, чтобы нос сломать, просто припугнуть. Тихонечко так ударить, но чтоб кровь пошла всенепременно. А при следующей встрече — побить снова. И неважно, дурак этот Льен или нет. Просто тянет врезать — и все тут.

Льен немного подождал, но видя, что Варг не отвечает, решился продолжить:

— Я же плохого тебе никогда ничего не делал. Встреч с тобой избегаю. Видом своим раздражаю? Да что во мне не так? В зеркало посмотрю — нормальный, вроде, вид. Не понимаю.

Вот как ему объяснить? Бесполезно. Просто руки чешутся на таких, как он. Добрых, доверчивых, глупых. Варг думал, что его тянет затеять драку с исключительно глупыми мальчишками. Но нет. Умненькие тоже попадались. Льен вот, к примеру. Однако желания врезать это не умаляло.

— Не ответишь? — Льен задумчиво разглядывал новенькую ножку с балясинами у табуретки напротив.

А вот со старшим братцем они сразу сдружились. Вместе мастерили. Шептали. Интересно, что же такого рассказывал Ачи ненавистному врагу? И завидно. Очень завидно, что не с ним, не с Варгом, братец сошелся так близко. Между ними ведь даже как между братьями ни дружбы, ни любви особой никогда не водилось. Да что говорить, ни с кем из родственников Варг не поддерживал теплых отношений. Даже с матерью. Она-то его больше всех всегда ругала, чуть деду Илмею нажалуется — тот сразу за хворостину. Правда, последнее время у деда все чаще спину прихватывало, не до Варга становилось. Но мать… Зачем она его тут оставила? Ачи объяснял, что так будет лучше. Убеждал, что переносить его пока опасно, иначе кости срастутся неправильно, возможна хромота на всю жизнь. Но Варгу все равно кажется, будто это пустые отговорки. Не хотят они его забирать обратно домой. Лучше ведьме заплатят, лишь бы от него избавиться.

И так горько ему стало от этих мыслей, что к горлу подступил болезненный ком — ни вздохнуть, ни выдохнуть. Вот же не было печали! Варг и забыл, когда плакал последний раз. Не хватало еще сейчас перед Мелким сопливым разреветься.

Стараясь хоть чем-то занять руки и сведенное судорогой горло, Варг неосознанно взял из миски оладушек, откусил и принялся сосредоточенно жевать. Вкусный, надо же. С кленовым сиропом, любимым лакомством Варга. Мать раньше, до тех пор, пока у них не появились слуги, тоже неплохо пекла. Но вот сироп у нее не получался — слишком жженым сахаром отдавал.

А этот сироп напомнил ему нектар. Варг любил бродить по полям, заглядывать в сердцевину медоносных колокольчиков и слизывать языком блестящую приторную капельку. И казалось ему, что слаще и вкуснее этой нектаровой слезы нет ничего на свете.

Льен, видя, как Варг давится оладьями, подал ему кружку с цикорием. И, осмелев окончательно, произнес:

— А твой старший брат на тебя совсем не похож.

Засуха побери этого Мелкого! И старшего брата заодно.

— Ачи — воплощение добродетели в нашей семье, — прожевав последний оладушек, Варг провел по миске пальцем, собирая сироп, затем засунул палец в рот, слизывая сладость. — Конечно, куда мне до него.

— А тебе нравиться быть… таким?

— Каким таким?

— Hy… — Льен мучительно подбирал слово, боясь сказать Варгу что-то такое, отчего тот сразу оставит этот призрачный миролюбивый тон и начнет снова выкрикивать оскорбления. — Таким…

— Олухом, да? — отставив, наконец, миску, спокойно произнес Варг. — Говори уж как есть, чего бояться? Встать я точно не встану, и в нос тебе не дам. Пока.

Льен на всякий случай отодвинулся вместе с табуретом на шаг назад.

— Мать вечно ворчит, что я олух, — продолжал Варг. — И неслух. И бездарь. Да как только меня не обзывает. А вот Ачи… Ачи у нас пример для подражания. Аж слушать тошно.

— Ты с ним не ладишь?

— Не то, чтобы не лажу… Просто ты его не знаешь так хорошо как я. Он подчас невыносим делается. Бесит. Хотя, где тебе понять…

— Я понимаю. У меня ведь тоже… бабка…

Льен осекся. Говорить о бабке сейчас не хотелось.

— А, — фыркнул Варг, — та самая, которая ведьма?

— Ага. Но мы… мы с ней не живем.

— Да врешь ты все! Нет у тебя никакой бабки, да еще и ведьмы!

— А вот и не вру!

Льена даже в жар бросило от того, что Варг ему не верит. В пылу спора он снова придвинул табурет ближе к кровати.

— И где же она живет, твоя бабка? — язвительно спросил Варг.

— Далеко.

— Как далеко?

— На севере. За Стылым озером. Туда плыть надо на корабле…

После этих слов Варг заметно оживился.

— Плавал на корабле?

— Один раз всего, когда сюда добирались.

— Значит, море видел. Везет… — Завистливо протянул Варг. И сразу без перехода спросил: — А правду говорят, что и сестра у тебя ведьма?

— Нет! — запальчиво выкрикнул Льен. — Что вы заладили все — ведьма, ведьма! С чего взяли? Ведь не проверяли ее, значит ничего не доказано!

— Так проверят! — будто невзначай бросил Варг.

— Кто? — Льен поспешно вскочил с табурета, опрокинув его набок.

— Дознаватель, кто же еще.

— Ясно. — Кожа Льена пошла красными пятнами, кулаки сами сжались. — Ты, что ли, навел?

— Нет. Ирма обмолвилась, когда заходила. Сказала, что надо проверить твою сестру. Иначе натвориг она дел, разбирайся потом.

Льен навис над самым лицом Варга, уперев руки в кровать по обеим сторонам от лежащего мальчишки. И уж точно не выглядел сейчас добрым или слабохарактерным.

— Еще что говорила? Отвечай!

— Да слезь ты с меня, придурок! — Варг попытался вывернуться, но только поморщился — любое движение причиняло боль. Оставалось только бросаться ядовитыми словами. — Вон слюна как у бешенного брызжет, лицо мне все оплевал. Что еще говорила? Чтоб я держался подальше от всей вашей чокнутой семейки. Чтобы тебя, Мелкий, не задирал. Сестрице твоей не перечил, указания ее соблюдал. Потому что, если она и вправду ведьма, проклянет. Меня, а заодно и весь наш род. Она ж у нас умная, всегда больше всех знает, тетушка моя ненаглядная. Чтоб ее, Засуха прибрала!

— Ирма тебе родственница? Тетка? — Льен усилием воли отпрянул от кровати, успев сильно изумиться тому, что таких приступов злости он за собой раньше ни разу не замечал.

— Да какая тетка, седьмая вода на киселе. Она себя велит теткой звать, вот и я привык.

Льен выдохнул, разжал кулаки.

— Моя сестра — не ведьма. Запомни это раз и навсегда. И никогда не будет. Слышишь, никогда! Понял?

Варг не успел ответить. Дверь скрипнула и вошла Роанна. В белом мучном переднике с мукой на скуле.

— Я опару поставила для пирожков, — убирая разлохматившиеся прядки волос за ухо, сказала она. Оглядела застывших мальчишек, нахмурилась. — Что тут у вас?

— Ничего, — хором ответили оба. Смутились и покосились друг на друга.

Недоуменно передернув плечами, Роанна развернулась и вышла.

— И я ухожу, — подхватил пустую миску Льен и направился вслед за сестрой.

— Скатертью дорожка, — буркнул Варг. Когда Льен дошел до двери, бросил ему в спину: — Вечером приходи. Разговор есть.

Сестра уснула быстро. Последнее время она сильно уставала, рано вставала и рано ложилась. Бледная стала. Совсем худая. Благодаря деньгам господина Карпентера, они стали лучше питаться. Но Роанне это почему-то впрок не пошло. Возможно, переживает из-за дознавателя. Сказала ей Ирма или нет? Сестра ни словом не обмолвилась о том, что знает о дознавателе. Нет, нужно решиться и спросить самому.

Сон не приходил. Льен то ворочался с боку на бок, то лежал, уставившись в потолок, на котором, впрочем, нечего было разглядывать — комната тонула во мраке. Лишь смутные очертания предметов угадывались в тусклом свете луны,

полузанесенной облаками.

А еще Льена мучал вопрос: что хотел от него Варг? Зачем звал поговорить?

Весь вечер Льен занимался мелкой работой по дому: мыл посуду, чистил яблоки для варенья, подметал, носил дрова из поленницы в дом. Но так и не решился подойти к Варгу. Да и потом, Льен ему кто? Мальчик на побегушках? Или комнатная болонка, чтобы вот так, по первому зову бежать? Сам пусть идет. Вернее, ползет. Ну его, с его тайнами…

Проворочавшись с пол огарка Льен встал. Зажег свечу. Тихонько приоткрыл дверь, высунул в образовавшуюся щель сначала руку с подсвечником, а затем уже протиснулся сам.

На цыпочках, крадясь, подошел к кровати, на которой лежал Варг — теперь Льен уже разглядел — отвернувшись к стенке. Конечно, разве он обязан его до самой ночи дожидаться?

— Долго ты так стоять будешь?

От хриплого надтреснутого сипа Льен вздрогнул и чуть не выронил подсвечник.

— Свечу потуши, придурок мелкий.

Льен послушно подул на пламя. Комнату тут же окутала тьма, а Льена, невесть почему, липкий страх.

— Садись, давай.

— Куда садиться? Не видно ничего. Сейчас уроню что-нибудь…

Словно в подтверждение этих слов послышался грохот, что-то упало на пол с громким стуком.

— Криворукий, — зашипел Варг. — И чему тебя только Ачи учит? В его работе точность нужна, сноровка.

— Мастер учит, — Льен поставил подсвечник на пол, нашарил табурет, который уронил, поднял его и сел, — что сноровка приобретается со временем и опытом. Нужно всего лишь чаще работать с инструментом, а лучше вообще не выпускать его из рук.

Глаза Льена понемногу привыкли к темноте так, что он сумел различить силуэт Варга.

— Конечно, — хмыкнул силуэт, — ты случайно стамеску с собой не прихватил, нет?

— Нет, — удивился Льен.

— Жаль. Прекрасный случай отомстить упустил. Представляешь — ночь, я весь такой лежу беззащитный, а тут входишь ты. Со стамеской.

Снова издевается. Отвратительный характер.

— Да ну тебя, — надулся Льен. — Зачем звал-то?

— Скучно мне, — силуэт на кровати почти не шевелился. — Высплюсь днем, а вечером и ночью такая бессонница одолевает — сил нет. Расскажи что-нибудь занятное, а?

— Шут я тебе, что ли? Сам себя развлекай, а я пошел.

Льен принялся шарить по полу, пытаясь нащупать подсвечник.

Силуэт зашевелился.

— Постой, — проскрипел, — обидчивый какой. Пошутил я. Разговор есть.

— Чего тебе, говори?

— Помнишь, как ты однажды вступился за нищего бродягу?

Помнит. Такое забудешь…

Льен тогда с рыбалки возвращался. Удачный день — поймал три крупных леща четыре карасика. И Варга на речке не было. Просверлил лунку — сиди, лови, никто слова дурного не скажет, не прогонит, не отберет улов. А вокруг — тишина. Зимняя сказка.

Подойдя к заброшенному колодцу, Льен увидел мальчишек, сгрудившихся возле чего-то. Или кого-то? Неужели Варг, главный уличный заводила, нашел себе новую жертву?

Когда Льен подошел ближе, ему удалось разглядеть человека. Так и есть — новая жертва.

Человек был в грязном порванном тулупе с замотанными на ногах и руках тряпками. Выстуженный ветер сердито трепал его седые, скатанные в колтуны, волосы. А снежки колючие. Меткие. Они летели страннику прямо в голову, за шиворот, попадали по перемотанным тряпьем рукам. Человек уже и заслоняться перестал. Подломил колени, опустился в колючий сугроб. Наверное, просто упасть ему не позволяла гордость.

Бросив деревянный ящик с рыбой и блеснами, служивший одновременно еще и сидением, Льен кинулся в толпу мальчишек. Позже он не раз думал, отчего поддался странному, несвойственному ему порыву. Возможно, потому что прекрасно понимал, каково это — ощущать, когда над тобой издеваются; возможно, потому что силы, похоже, совершенно покинули неизвестного странника и он завалился на бок, опираясь на отставленную руку.

Заслонив собой человека, Льен ощутил привычную уже в таких передрягах боль. Только теперь в него летели колкие меткие снежки. Попутно вспомнил, что замах и силушка у деревенских оболтусов неслабая. Лишь бы синяками отделаться и не забывать защищать рукой глаза: если попадут, ледяной комок, чего доброго, и глаз может выбить.

И все-таки хорошо, что сейчас зима. Летом бы они его… их камнями…

Устав кричать, задыхаясь от стылого ветра, Льен бессильно опустился в снег рядом с бродягой-странником. Поднял его голову, положил себе на колени.

Никогда он не сможет понять, откуда в детях столько ненависти, злобы, гадкого желания уничтожать любого, непохожего на них.

Он всмотрелся в лицо странника, с удивлением отметив, что человек вовсе нестарый. Просто изможденный.

Человек с трудом разлепил веки с намокшими ресницами. Глаза у него оказались яркого цвета весеннего неба. Странник сморгнул. И когда обеспокоенный и растерянный взгляд Льена встретился со взглядом странника — чистым, открытым, умиротворенным, Льен понял, что…

Человек умирал. Это было заметно по его лицу, которое приобрело совершенно неземную глубину и отрешенность. По участившемуся дыханию. Со свистом, с хрипом. Льену доводилось видеть умирающих… там, на прежнем месте, у бабки.

— Вы потерпите, — глотая слезы, он наклонился к лицу странника. — Потерпите… им ведь надоест… когда-нибудь. Недолго уже осталось…

— Нилонге… — Вах… ють… наме? — еле слышно прохрипел человек.

Он еще и иноземец. Вот уж занесла нелегкая.

— Я вас не понимаю, — пролепетал Льен, думая о том, что это должно быть ужасно — умереть на чужбине, не зная языка, не зная…

— Как… тебя… зовут? — с ужасным акцентом, но все-таки довольно сносно, чтобы разобрать, повторил незнакомец уже на родном для Льена антеррском языке.

— Льен.

— Имя хорошее… звонкое. Это есть… есть… "родник" с…

— С лапирийского, — выдохнул Льен, поражаясь пугающей осведомленности бродяги и потирая скулу, об которую разбился очередной снежок. — Мой отец — лапириец. Наполовину. Вот и назвал.

— Лапирия… фьорды и северное сияние… большие скалы, ледяные глыбы… как это говорить… айсберги! И ледяная пустыня на мили вокруг… Я помню…

Что такое "мили" Льен не знал. Понял только, что путник явился издалека, из другой страны, с другим языком и культурой. Хотя внешне от антерровцев он ничем не отличался.

— Я вас к сестре… она целительница, — поспешно залепетал он. — Она самая лучшая целительница. Она вас вылечит… она…

— Настнесс, — человек закашлялся, схаркивая на снег кровью. — Это есть… бесполезно. Я уже раньше… надорваться. А эти душмэгс, — он закрыл и открыл лазоревые глаза, снова смаргивая, словно пережидая приступ, — просто убивать… добивать…

— Но как же…

— Ты не переживать сильно. Ты сделать мне много добра… себя не пожалеть. Доверчивость… Жалость… Найе… Нельзя… — он снова закашлялся, — … нельзя быть таким, лиглетт Льен. Нужно скрывать. Мир не принимать тебя так. Мир есть очень жестокий. Мир привык фулаутел… как это говорить… выталкивать… избавляться от таких, как ты.

— И как вы? — вырвалось у Льена.

— Йас, и как я. И как твой фройстер… сестра. Ты сильно любить ее?

— Как не любить.

— Дай мне твоя рука…

— Зачем?

— Не бояться. Я не есть заразить… тебя. Просто… так нужно.

Льен, поколебавшись, протянул руку. И правда, чего бояться? Больной, уставший человек, да и только.

Человек судорожно ухватился за руку Льена своей грязной, костлявой рукой. Холодной, как куриная замершая лапка, которую бросают дворовым собакам в качестве угощения.

— Сила в тебе слайпен… спит. Твой сила — защита. Сильный, очень сильный… Фройстер… твой сестра, она есть целитель?

— Рон? Да.

— Целитель… — в груди у умирающего заклокотало. — Найе, мист лиглетт Льен, найе…

Жесткий приступ кашля скрутил человека так, что он долго не мог отдышаться. Когда он снова смог говорить, слова, произнесенные хриплым голосом, резали ухо чужим незнакомым языком. Но даже без перевода, Льен, кажется, понял, что до него пытаются донести.

— Вы ведь про то, что Рон нельзя… э-э… проходить некий обряд, верно? — И почувствовав, как даже на морозе уши и лицо у него стремительно заливает краской, добавил: — Я знаю, в чем этот обряд заключается.

— Знаешь? Гуттер… Это есть хорошо, что знаешь. Тебе надо оберегать ее… Эта деревня… плохо, место проклято. Я чувствую. Твоей… Рон… лучше в храм Воды… послушницей. Или жрицей.

— Она хотела. Да вот как-то…

Глупо все получилось тогда. А вспомнить — и стыдно, и больно.

— Из-за тебя? Оставить не на кого? Понимаю… сам сирота.

Он закашлялся. Изо рта потекла кровавая слюна.

Мальчишки — те немногие, кто еще остался, давно прекратили кцдаться снежками, смолкли. Стояли, смотрели, разинув рты. Умирает человек. Чем не зрелище?

Зачерпнув горсть снега, Льен оттер кровавую юшку, стекавшую у путника по подбородку.

Вздрогнул, когда кто-то цепкими пальцами взял его за плечо.

— Что с ним? — спросил до отвращения знакомый голос. — Забили?

Варг, длинный и угрюмый, вышел из-за спины Льена, присел рядом с ним на корточки.

Утерев мокрые глаза, Льен уставился на своего недруга. Спрашивает, что случилось? Надо же… А ведь Льен и не сомневался, что Варг был вместе с уличными забияками, бросавшимися снежками, возможно, даже возглавлял побоище.

Человек открыл глаза. Промолвил, глядя на Варга, пузыря кровавой пеной:

— А ты… харт-ф-айм… ты сердце свое слушай. Больше никого не слушай.

Только его. Иначе… смерть…

Глаза закрыл и дугой выгнулся. А после затих.

Варг всмотрелся бледное лицо странника. Приложил два пальца к вене на его худой и грязной шее.

— Помер он…

У Льена закружилась голова. И мир вокруг поплыл багряными сполохами. Кажется, кто-то тормошил его за руку, звал по имени…

— Эй, Мелкий! Льен! Вот же, Засуха… Ты чего?

Луна, вышедшая, наконец, из облаков, осветила настороженное лицо Варга, судорожно трясущего Льена за руку.

— А? Что?

Вздрогнув, Льен очнулся. Понял, что сидит вовсе не в студеном снегу, качая на коленях голову умершего иноземного бродяги.

— Что!? — передразнил Варг, похоже не без труда сползший на самый край кровати, чтобы ухватить Льена за руку. — Ничего! Застыл как истукан и сидишь так с огарок. Ты блаженный, что ли?

— Вспомнил просто…

Медленно, на руках, Варг предал своему телу прежнее, менее болезненное положение. Но все равно, пальцы сцепил и стиснул так, что костяшки побелели. Процедил сквозь зубы:

— Я тоже помню. Помню, как этот странник посмотрел на меня тогда. Прямо жаром обдало. И взгляд у него был какой-то… нечеловеческий. И то, что он мне сказал… прорицал будто.

— Тебе-то что? Он сказал, ты и забыл тут же.

— Неправда. С тех самых пор забыть не могу, — еле слышно проговорил Варг. — Спросить хочу… Тебе он тоже говорил что-то? Верно? Может…

Льен удивленно его перебил:

— Да ты, никак, испугался? На тебя непохоже. Хочешь спросить, не пророчил ли он и мне смерть? Ты ведь понял, что мы с ним о чем-то говорили, пока ты не подошел.

— Хочу… Расскажешь?

— Смерть — нет, не пророчил. Зато сказал, будто бы проклята эта деревня… Черные пеньки. И название дурацкое. Я говорил Рон, не стоило сюда ехать.

— Зачем же приехали?

— Дом выгодно продавали. Хорошая сделка. А у нас как раз нужная сумма была. В других-то местах дома куда дороже стоят.

— Ясно, — коротко кивнул Варг и демонстративно отвернулся от Льена.

Подумав, что разговор окончен, Льен хотел было уйти, без труда нащупав свечу

— теперь ее было хорошо видно в призрачном лунном свете, когда темноту пронзил судорожный полувсхлип-полустон.

— Варг, ты чего? Больно? Погоди, я свечу зажгу…

— Да не надо… — сдавленно ответил тот. — Отпускает уже. Ногу с утра прихватывает. Приступами. Засуха побери этот капкан…

— Тогда я Рон разбужу?

— Я тебе разбужу… Не вздумай. Раскудахтался, чисто курица-наседка. Терпеть этого не могу. Потерплю до утра. А ты цди…

Воцарившуюся напряженную тишину лишь изредка нарушал назойливый комариный писк.

Льен так и не сдвинулся с табуретки.

Варг не выдержал первый.

— Почему не уходишь?

— Я… с тобой.

Темный силуэт, так и не повернувшийся к Льену лицом, презрительно фыркнул.

— Тоже мне… нашлась сиделка.

Но отчего-то Варг знал: Льен не обидится. И останется с ним столько, сколько нужно. И хорошо становилось от этого знания. Тепло на сердце.