Дочери богини Воды

Глава 20. Загадочная книга

За ночь она почти не сомкнула глаз. Долго ходила из угла в угол, пытаясь унять боль в ноющей руке. Проклятый дар! Почему она может лечить всех, кроме себя? И надо же было так неудачно обвариться! Все-таки стареет. Гведолин помнила — в той книге ничего не говорилось о том, что ведьмы живут дольше людей. Значит, отмеряно, как и всем…

Еще и мальчишка этот странный. Навязался на ее голову. Помнится, когда Баль притащил его из той злополучной поездки — грязного, напуганного, голодного, — она лишь мельком взглянула на него. Баль сказал, что мальчишка работал на кухне, и она тотчас же определила его помощником к Огар-ла, который в последнее время жаловался, что не справляется с готовкой в одиночку.

Гведолин бы и не стала к нему приглядываться, даже вовсе не замечала бы его. Но вопреки всякому здравому смыслу, мальчишка, словно нарочно, попадался на ее пути. To разминется с ней в тесной прихожей, отойдя в сторону и почтительно уступая ей дорогу; то скажет что-нибудь невпопад за общим столом и такое, что все взгляды непременно обращаются на него; то случайно спросит ее о чем-то важном, сокровенном, сам не подозревая, какие воспоминания бередит.

И ей было странно и удивительно, что постепенно она начала выделять его среди других слуг. Никогда прежде за ней не водилось подобного! Все, кто служит в ее поместье — изгои общества, отщепенцы, многих из которых, если бы не она, ждал бы совсем незавидный конец. Она любила и ценила их всех вместе и каждого в отдельности, но старалась относиться одинаково. Пока не появился Кален.

Возможно, все это оттого, что характером мальчишка напоминал ей внука — такой же добрый, отзывчивый, любознательный, скромный. И она, до сих пор не разрешавшая себе подолгу предаваться уничижительным мыслям о сбежавших внуке и внучке, вдруг остро, мучительно, до боли в сердце поняла, как скучает. Скучает по ним и очень ждет. А еще верит, что где-нибудь на этом свете у них сложилось все хорошо.

Стареет…

На рассвете Гведолин не выдержала. Спустилась вниз, открыв лабораторию ключом, который всегда висел у нее на шее. В поместье знали, что входить туда строго-настрого запрещено, но она все равно запирала комнату на замок. На всякий случай. Прошла в библиотеку и, приставив стремянку к самой высокой полке, почти не глядя, вытащила ту самую книгу.

И там же на лестнице, раскрыла ее наугад, предварительно сдув пыль с кожаной обложки.

Рукавом собственной рубахи Терри оттер пыль с книжной обложки.

Обложка оказалась добротная: выделанная кожа с выпуклыми буквами, толстый прошитый переплет, подбитые железом уголки, чтобы книга не обтрепалась раньше времени. Далеко недешевая вещь. Что она делала там, на заброшенном чердаке сгоревшего ныне работного дома? Что делали там все эти книги и, главное, кто собрал их? Зачем? Похоже, они уже никогда не получат ответов на эти вопросы.

Гведолин и подумать не могла, что Терри прихватит с собой еще и эту книгу. Разумеется, другие — справочник по астрономии, который он так и не вернул обратно на чердак, географический атлас и какие-то «Записки путника» он захватил тоже. Но она, справедливо рассудив, что от судьбы не уйдешь и терять ей теперь нечего, попросила почитать именно эту книгу.

Гведолин помнила, как испугалась в первый раз, когда книга сама упала ей в руки с книжной полки. И только сейчас поняла, что боялась вовсе не самой книги, а тайных знаний, которые скрывают в себе страницы, испещренные черными закорючками.

— Терри…

— Да? — он оторвал взгляд от созерцания кожаной обложки.

— Ты… ты читал ее? Помнишь, ты обещал.

— Нет, Гвен, не читал. — Он устало откинулся на спинку стула. — Не успел. Потому что я… учился.

— Учился? — переспросила она.

— Совсем забыл тебе рассказать. Я ведь закончил Мернскую академию наук.

— Все-таки сдал экзамены? — изумилась Гведолин.

— Сдал. Знаешь, это сложно, уговорить комиссию принять экзамены досрочно.

Ума не приложу, как у меня получилось? Но мне не отказали. Собрались, проэкзаменовали.

— И выдали диплом?

— Выдали. Золотой диплом, Гвен, самый почетный. Я теперь — магистр права первого уровня.

— Вот как… — изумленно протянула Гведолин, устраивая одеяло так, чтобы не потревожить больную ногу. — И… и что?

— И я могу работать, глупышка, — рассмеялся Терри. Смех вышел не очень-то веселый, но Гведолин понимала, что он ведет себя нарочито бодро, лишь бы только она не задумывалась о болезни. Лишь бы только не думала о… — Да, я могу работать,

— повторил он. — Преподавать или брать частные заказы. Так что, когда мы подыщем себе жилье — возможно, даже получиться накопить на дом, я буду хорошо зарабатывать и обещаю, нуждаться ты ни в чем не будешь.

Зачем он так говорит? Знает ведь, что никакого совместного будущего у них нет и быть не может.

Сейчас вечер. Она проспала до полудня. Проснулась от того, что страшно хотелось пить. Почувствовала, что жар ее больше не донимает. Кажется, лечение доктора подействовало. Правда, сам доктор обещал, что это ненадолго.

Терри из кожи вон лез, чтобы развлечь ее. Рассказывал о себе: о том, как в детстве стремился разузнать как можно больше обо всем на свете, и соседская ребятня из-за его постоянных «почему» и «как это устроено» считала его местным чудаком. Он редко играл с ними в их детские глупые игры, предпочитая проводить все свободное время в школе. Оставался после занятий, досаждая расспросами учителям. Ходил на дополнительные лекции, много занимался сам. Соседские мальчишки тогда стали обзывать его «учкой-заучкой». Он обижался, старался не вступать в конфликт, но если прижимали к стенке, дрался не на жизнь, а на смерть. Потом, после окончания школы, он поступил в Мернскую академию наук, где уже никто его не дразнил, а учиться было легко и радостно. Одно огорчение — родители. Вместо того чтобы гордиться сыном, они сетовали, что тот не желает идти по их стопам.

Он рассказывал и рассказывал и никак не мог остановиться, пока Гведолин, со слабой улыбкой, не напомнила про ужин. Терри вздрогнул, провел рукой по лицу, будто отгоняя наваждение. Спустился вниз и через огарок вернулся, притащив целый поднос еды. Но она, разумеется, ничего и не хотела. Напомнила только для того, чтобы Терри отвлекся и поел сам.

А после попросила почитать ту книгу. Она прекрасно помнила название — «Ведьмовство. Магия равновесия».

И хотя она в этот раз не прикасалась к книге, но как только Терри, сидевший довольно близко, раскрыл ее, на Гведолин ощутимо повеяло холодом. Быть не может! Она готова поклясться — тогда, на чердаке, книга была теплая, словно живая!

— Читать? — вопросительно изогнул кустистую бровь Терри. — Уверена?

— Уверена. Только посмотри прежде: где-то на обложке должен быть указан автор.

— Зачем тебе? Хочешь знать, на чье имя высылать плохие отзывы?

— Просто интересно.

Пробежав взглядом по первой странице, обложке и переплету, Терри хмыкнул и, похоже не найдя желаемое, перелистнул всю книгу и принялся осматривать последнюю страницу.

— Вроде, ничего. Странно… Хотя нет, погоди. Вот тут, внизу страницы мелкими завитушками выгравировано: Валто Лайне.

— Разве это имя? — с сомнением прошептала Гведолин.

— Да. — Терри оторвал взгляд от книги и посмотрел на нее. — Имя. Не знаю, имеет ли оно хоть какое-то отношение к автору книги, ведь имя обычно указывают на переплете на самом видном месте. Но перевод красивый.

— Перевод?

— Властелин Волны. Это с лапирийского. Есть такая страна на севере — Лапирия. Далеко-далеко отсюда. Большую часть года там царит зима, люди одеваются в шубы из пушных зверей и прячут уши за меховыми шапками. Там море разбивается об огромные скалы, именуемые фьордами, а по ночам в небе разливается цветными красками Северное сияние…

Снова увлекшись, он принялся рассказывать про далекую северную страну, но Гведолин слушала рассеянно. Все мысли, чувства и желания сосредоточились на книге. Казалось, книга ждала. Манила, притягивала, гипнотизировала. Если Гведолин сейчас же не узнает, о чем в ней написано, встанет, вырвет книгу из рук неугомонного рассказчика и сама начнет читать ее.

— Терри!

— Что? — вздрогнул он, слегка обескураженный тем, что его оборвали на полуслове.

— Все это довольно интересно, но давай ты позже преподашь мне урок географии. Ты обещал почитать.

Терри сморгнул и снова уткнулся в книгу.

— Глава первая, строфа первая, — начал он. — «Что есть ведьма? Ведьма — потомок богини Воды — Истины и женского божественного начала. Плоть от плоть и суть от сути ее. Беспристрастная, неподверженная влиянию извне. Чистая и верная хранительница Равновесия…»

Он читал, а Гведолин слушала, прикрыв глаза и затаив дыхание. Так Терри прочел главу вторую и третью, четвертую, пятую… восьмую.

— Глава девятая, строфа седьмая. «Не жди добра от ведьмы. Беги, как только увидишь, не слушай, как только она заговорит. Не вступай с ней ни в связь, ни в сговор. Бойся ее. Однако остерегайся сделать ведьме что-нибудь непотребное, оскорбительное. Она запомнит и будет мстить. И не спасется от той мести ничто — ни сам ты, ни род твой, ни дети твои. Везде последуют несчастья и смерть. Ибо сила ведьмы — разрушительная. Стофа восьмая. Ведьма — не зло в природе своей, а служит лишь средством достижения справедливости. Она не в состоянии…»

— Надо же — здесь страница вырвана, — задумчиво заметил Терри, водя пальцем по переплету. — И не одна.

Гведолин с укором посмотрела не него. В сердце образовалась сосущая пустота, будто вырвали страницу из ее жизни, а не из книги.

— Что? Это не я, честное слово!

— Я и не думала, — она с трудом разлепила ссохшиеся губы. — А дальше будешь читать?

— Уже поздно. — Терри решительно захлопнул книгу. — Хватит на сегодня. Тебе еще нужно принять лекарства, смазать и перебинтовать ногу.

Гведолин скосила глаза на бутылочки, банки с мазями и порошки, загромождавшие прикроватную тумбу.

— Не хочу больше ничего принимать. Надоело. Мы оба знаем, что это бесполезно.

Терри нахмурился.

— Гвен… не надо. Не говори так.

— Но это правда! Скажи честно, зачем ты заботишься обо мне? Тратишь деньги на дорогие лекарства? А завтра обещал, что снова придет доктор. Не отпирайся, я слышала! Я очень хорошо слышу, Терри. Помнишь? Каждое слово, сказанное за наглухо закрытой дверью этой комнаты, я слышала так, словно вы стояли рядом, возле кровати. «У нее есть дня два-три, не больше… Нет, ничем помочь не могу… Дело не в деньгах, молодой человек!.. Приду завтра, но только для того, чтобы удостовериться, что болеутоляющая настойка помогает…» А ведь доктор берет за прием тори. Целый золотой тори! Разве ты богач, Терри? Подумай, на что будешь жить, когда я… когда меня… — Гведолин закусила губу и глубоко вздохнула, потому что голос начал срываться, а ей вовсе не хотелось сейчас расплакаться. Не хотелось показывать, насколько ей страшно. — Я, правда, не понимаю… Зачем все это?

— Не понимаешь…

Вскочив со стула и швырнув книгу на пол, Терри принялся мерять широкими шагами узкое пространство комнаты. От кровати до подоконника. И обратно.

С огарок он метался туда-сюда, словно дикая лимнская кошка в железной клетке, которую Гведолин как-то видела в привозном зверинце на ярмарке. Потом остановился, замер возле чернильной пустоты окна. Уткнулся лбом в стекло.

— Я люблю тебя, Гвен. Вот зачем. Люблю, и хочу, чтобы ты жила. Была со мной. Всегда.

Вот, значит, как. Любит. Невольно, несмело и неожиданно губы ее растянулись в теплой улыбке.

Любит.

Слова, которые мечтает услышать любая девушка. Слова, мягкой лапой трогающие душу, отзывающиеся шальным восторгом в сердце, вызывающие беспорядочное кружение мыслей в голове.

На миг, всего лишь на тонюсенький огарок свечи, Гведолин забыла о том, что они сбежали, что Терри убил человека и их, скорее всего, ищут. Забыла о своей ноге, об инфекции, о болезни. Что жить ей осталось от силы несколько дней. Или свечей. И позволила себе помечтать о будущем.

Если Терри и правда ее любит, то предложит выйти за него замуж. Как же иначе? Найдет работу — он очень умный, его любой рад будет нанять. Они купят дом, заведут детей. Непременно двух или трех. И кошку. Нет, лучше собаку. Породы сагарский волкодав. Такие собаки жили у них в работном доме. А дальше…

Да что с ней такое творится? Откуда взялись эти нелепые мысли? Нет никакого дальше. И нет будущего. У нее — точно нет.

Обидно. Почему, почему именно сейчас он сказал эти заветные слова? Как остановить время, чтобы насладиться счастьем? Гведолин столько раз спрашивала этого взбалмошного парня, зачем она ему сдалась. И неизменно получала ответ: «нравишься» или «мне с тобой хорошо». И только. Никогда до этого Терри не признавался ей в любви.

Тоскливо. Ведь и она его любит. Полюбила с того мгновения, когда он предложил разделить с ней еду. Когда проводил до дома. Когда выменял на кусок мяса свидание с ней, и они лежали на траве, смотря в небо и делясь сокровенными мыслями. Когда приходил за ней в работный дом. Уходил. И возвращался снова, и снова.

Горько. А вдруг… он сказал так, только чтобы подбодрить ее сейчас, когда никто и ничто уже не способно помешать ей задержаться в этот мире? Нет, не может быть. Он так подавлен и серьезен. Задумчив и молчалив. До сих пор не проронил ни слова. Совершенно не похож на себя прежнего — эмоционального и красноречивого парня.

Но если он молчит… Ждет ее ответа? Ну, конечно! А она, дурочка, вместо того, чтобы уверить его, что чувства взаимны, размышляет о своей нелегкой доле…

— Терри, я… тоже люблю тебя.

Нет ответа.

— Слышишь? — Привстав на локтях, насколько позволяла боль в ноге, Гведолин попыталась сесть, но ничего не вышло. Не сдержав стон, она откинулась на подушку, глухо, уже почти давясь подступившими слезами, повторила: — Слышишь, Терри?

Больше она не видела ничего. Комната потеряла очертания, будто Гведолин смотрела на нее сквозь мутное стекло.

Через это стекло она увидела, как тень отлепилась от окна, кинулась к ней, схватила за плечи. Нежно сжала и привлекла к себе, заставив уткнуться хлюпающим носом и мокрыми глазами в теплую ткань рубашки, пахнущей старыми книгами и немного — пряным мужским потом. Тень осторожно гладила ее по волосам, прижималась небритой щекой к ее щеке, неразборчиво бормотала что-то ласковое и бесконечно приятное. И тряслась, как в лихорадке.

Терри захлебывался плачем.

Она не знала, как его утешить, да и нужно ли. Несмело обняла за талию, прижалась к впалой грудной клетке, слушала как гулко и часто колотится его сердце. Бух-бух… бух…

— Г-гвен… — тяжело простонал он, — как мне жить без тебя, Гвен? Нет, молчи, лучше не говори ничего. С тех пор, как мы встретились под старой липой, там, в лесу у озера, я не переставал думать о тебе. А когда увидел, где ты живешь, как ты живешь, мне захотелось подарить тебе немного свободы. И я позвал тебя на свидание. Одно, потом другое, третье… И сам не заметил, как привязался к тебе,

Гвен. Мне захотелось увезти тебя отсюда. Подальше от душной столицы, от всей этой мелочной суеты. Помнишь, я рассказывал, мой друг звал меня на юг, в Крымень? Я так мечтал познакомить его с тобой…

Его скрутили новые судорожные рыдания, и Гвен испугалась не на шутку.

Из-за кого плачет этот невероятный парень? Из-за нее? Немыслимо. Она не верила, не представляла, что умный, гордый, своенравный, подчас, просто невыносимый, но такой притягательный человек так привяжется к ней — замухрышке из работного дома.

— Терри… милый мой, Терри, — немного отстранившись от него, жарко зашептала Гведолин. — Не надо… я видеть, слышать не могу, когда ты так… Хочешь, я что угодно для тебя сделаю? Лекарство приму, как ты просил. Хочешь? Давай, вставай, — она слабо попыталась его растормошить. — Принеси мне воды, я запью. А потом сделаем перевязку. Да?

Закрывая лицо ладонями, Терри, все же, поднялся. Шатающейся походкой направился к кувшину с водой, налил в чашку, едва ли не расплескав половину на пол. Нашарил на тумбе конвертик с порошком, поднес ей.

— Да, так лучше, — попытавшись изобразигь на отекшем от слез лице вымученную улыбку прошептал он, — надо принять лекарство.

И Гведолин приняла. Выпила все, что он ей дал.

Потом, трясущимися руками он обтирал ее горячее тело влажной тряпочкой, расплетал и расчесывал волосы, смазывал и перевязывал ногу.

Так и заснул рядом, на стуле, свесив руку на подушку, на которой лежала Гведолин.

Снотворный порошок подействовал быстро — она заснула немногим позже Терри.

Просыпаться оказалось мучительно. Еще мучительнее — открыть тяжелые веки и заставить сознание удержаться на грани бодрствования и сна.

Потому что кто-то ощутимо тряс ее за плечи и настойчиво звал по имени.

— Гвен, Гвен! Да проснись же, Гвен!

Терри?

— Прошу, это очень важно. Проснись!

Терри!

Голова казалась чугунной и совершенно не хотела подниматься от подушки. Глаза открылись и закрылись вновь. Еле ворочавшимся языком Гведолин прошептала:

— Что-то случилось?

— Случилось. To есть, нет. Вернее — да. — Терри, казалось, и сам путался в словах. — Послушай, Гвен, мне нужно тебе кое-что сказать.

— Говори.

— Просто хочу, чтобы ты знала: мы теперь — муж и жена.

— Что?

Новость настолько ошеломила Гведолин, что слипающиеся веки разом поднялись. Она сморгнула, и посмотрела в странно блестящие, как галька в воде, глаза Терри.

— Да, — подтвердил он и без паузы продолжил: — Я проснулся среди ночи в скверном и тревожном настроении. Сам не знаю, что подтолкнуло меня на этот шаг, но я оделся, вышел за дверь и побежал в храм Воды — в деревне есть один маленький храм неподалеку. Стучал в ворота, пока мне не открыли. Выложил главной жрице все свои оставшиеся золотые тори и попросил нас обвенчать.

— И… и что? Она согласилась?

— Согласилась, но не сразу. Пришлось рассказать, в каком ты состоянии, и что осталось тебе… впрочем, неважно. Она взяла с собой прислужницу, все необходимое для обряда. Вдове я сказал, что служительницы храма пришли совершить ритуал Очищения Водой, и она разрешила им войти. Прости, — Терри виновато развел руками,

— я не смог тебя разбудить. Я пытался, но снотворное, которое ты приняла, оказалось слишком сильным.

— И нас повенчали, пока я спала? — Ошеломляющие новости, похоже, придали ей сил, и Гведолин сумела, наконец, приподняться на локте, а Терри подсунул ей под спину подушку. — Как такое возможно?

— Учитывая нашу ситуацию — возможно. Я тоже сомневался, но жрица сказала, что если человек при смерти, то венчаться разрешено.

— Значит, теперь ты — мой муж?

— Да, Гвен. А ты — моя жена.

Невероятно. Еще невероятней, чем было вечером, когда Терри признался ей в любви. Может, она просто спит, приняв изрядную дозу сонного порошка? И все это ей сниться?

Но если это сон — то чудесный. Пусть он не заканчивается никогда. Никогда- никогда.

— И я хочу… — даже в бледном сиянии свечи Гведолин заметила, как Терри напрягся, прежде чем выговорил: — Я хочу, чтобы у нас была первая брачная ночь.

Как положено. Раз уж других ночей нам не суждено разделить вместе.

Неловкое и грузное молчание повисло между ними. Лишь трещал фитилек на свечном огарке, и блики теней играли на стенах.

— Терри… — первой нарушила сонное оцепенение Гведолин, — ты… с ума сошел, что ли? Ты хочешь… здесь… со мной? Сейчас?

— Да, да Гвен! — он порывисто наклонился вперед, сжал обе ее пылающие ладони в своих — сухих и приятно прохладных. Хочу, чтобы ты принадлежала мне, как жена: полностью, безраздельно, душой и телом.

— Но…

— И никаких «но»! Это не очень больно. Уж точно не больнее, чем тебе сейчас. А некоторым даже нравится… Что скажешь? Согласна?

— Я… да. Как хочешь, Терри. Пусть будет так, как ты хочешь.

Что еще она могла ему ответить? Переубеждать его не было ни смысла, ни желания. К тому же она знала, если он вобьет себе что-то в голову, отговаривать бесполезно. Гведолин оказалась совершенно сбитой с толку и недоумевала, зачем он женился на ней — полуживой, нищей и совершенно, как ей казалось, неинтересной девушке. Но если ее муж хочет, чтобы она принадлежала ему полностью, почему бы и нет? От нее не убудет. Уж точно не теперь.

Отойдя к креслу, стоящему возле стены напротив кровати, Терри принялся раздеваться.

Гведолин не стала стыдливо отворачиваться. Во-первых, он теперь — ее муж. Во-вторых, прежде она уже видела его голым: в первый день их знакомства в лесу, когда Терри выходил из озера, и после болезни, когда лечила его от удушающего кашля. Чего стесняться?

Сняв рубаху, он развязал тесемки на поясе и стянул штаны. Гведолин снова увидела багровые полосы, тянущиеся со спины и опоясывающие бок.

— Откуда у тебя шрамы, Терри?

Он ее муж. И теперь она имеет право знать.

— Что? — Казалось, он не ожидал вопроса и не сообразил сразу, о чем речь. — Ах, это. Когда мне было десять или около того, отец принялся учить меня обращаться со скотом: пасти, отделять телят, крыть коров. Я же хотел лишь корпеть над учебниками и поглощать книги, но кто меня спрашивал… В тот раз мы с ним оседлали лошадей и поехали ловить самого злющего быка в стаде. Набросив на быка лассо, отец крикнул, чтобы я подъехал поближе — помочь удержать веревку. Но бык, корчась и извиваясь, задел мою лошадь, а та встала на дыбы. Я отлично держусь в седле, но тогда удача была, похоже, не на моей стороне — запутавшись в веревке, я рухнул на землю. Не помню, сколько раз бык пробежался по мне, пока отец сумел, наконец, с ним совладать. Потом меня долго выхаживали, но… все это совершенно не интересно.

Сын мясника. Разумеется, его родители держали скотину за городом. И отец заставлял сына учиться своему ремеслу… Надо же, она и не знала, что Терри умеет отлично ездить верхом. А Гведолин ни разу не сидела на лошади…

И о чем только она сейчас думает?

— Задуть или оставить? — осведомился Терри, наклонившись к свече.

— Задуй.

Желтая в черных дырочках, как хорошо пропеченный блин, луна тускло освещала два силуэта на одной кровати. Словно ночной соглядатай, она бесстыдно заглядывала в окно, наслаждаясь томными объятиями, подслушивая ласковые слова, наблюдая жаркие поцелуи, вперемешку со всхлипами и шумным дыханием, даримые силуэтами друг другу.

Впрочем, луне до них не было совершенно никакого дела.

Книга не изменилась.

Как и много лет назад она была теплой. И так же притягивала, манила и звала.

Гведолин взглянула на раскрытую страницу — как обычно. А чего она ожидала? Разве за все эти годы ей попадалась на глаза какая-нибудь другая строфа?

«Справедливо утверждение, что не всякая целительница — ведьма, но всякая ведьма обязательно целительница. Целительство у ведьм в крови. Они рождаются с этим даром, однако не каждая захочет развивать его. Лечение с помощью ведьмовской силы чревато опасными последствиями для необученной ведьмы. Но те из них, что пройдут обучение, смогут пользоваться даром так, как не сможет ни один дипломированный врач. Им станет доступно исцеление таких болезней, перед которыми отступали даже самые просвещенные светила медицины…»

Верно. Сила пробудилась в ней еще до инициации. А уж после… Каких только больных ей не приходилось видеть и лечить! И каждому она старалась помочь, чем могла. Не за деньги, нет. Ей просто нравилась такая работа, нравилось помогать людям, а люди одаривали…

Додумать мысль она не успела. В лаборатории послышался грохот и звон бьющегося стекла.

Странно, слуги боялись этой ее комнаты похлеще пристанища больных проказой. Да и кто будет разгуливать в такую рань? Разве что, Огар-ла…

Наверное, она плохо закрыла дверь, в комнату пробралась кошка и скинула склянку со стола. За стеллажами с книгами, да еще и на самой высокой лестнице стремянки большую часть лаборатории не было видно.

Поминая Засуху, она торопливо спустилась, обошла книжный шкаф и… застыла.

На полу возле стола на карачках ползал Кален, торопливо пытаясь собрать осколки разбившейся реторты.