Душа бессмертна (сборник)

В ЛЕСУ

На заре в крохотную, срубленную из неокоренных сосен избушку проникла утренняя влага. Андрей Леонтьевич пробудился и закашлял. Надо было закурить, а табак еще с вечера весь кончился.

Лесник босиком вышел на волю. В сумеречном лесу уже насвистывали ранние птахи, но было тихо. Заря за лесом была еще не видна, но чувствовалась все больше, и он вернулся в избушку, обул сапоги, надел фуражку.

Когда с ружьем и сумкой он шел к лесному озеру, рассвело взаправду, прошелестел верховой ветер. Ссохшиеся за ночь сапоги сразу размякли от росы, и Андрей Леонтьевич подумал о том; что сегодня надо добраться до дому: и то уж две ночи ночевал в лесу, обошел всю заозерную дачу.

Лодка-долбленка с веслом была на месте. Андрей Леонтьевич легко столкнул ее в озеро, плеснул на лицо озерной воды и взял весло. «Ах, благодать какая!» — подумал он, кряхтя и загребая воду то с одной, то с другой стороны. Вода от весла закручивалась воронками, и они долго крутились, отставая от лодки.

Солнце быстро поднималось над потусторонним лесом, и в сизой озерной дымке далеко-далеко кричали гагары. Они звучно ныряли в воду, и плеск воды от этих ныряний слышался как будто совсем рядом. Вода была так ровна и зеркально-бела, что, казалось, ступай вот сейчас на нее и иди в любую сторону. Высокие прибрежные хвощи застыли, отражаясь, низкая лента тумана быстро таяла вдалеке, и бело-стальной цвет воды быстро менялся на светло-фиолетовый, но вот первая рябь широкой голубой полосой прошла по озеру, и на глуби заиграла рыба, а это значило, что утро кончилось и начался день.

Направляясь к устью протоки, Андрей Леонтьевич бесшумно ехал вдоль берега. Вдруг весло в руках лесника замерло на весу. Лодка продолжала двигаться, и в тишине капли с весла громко шлепали в озеро. Метрах в полуторастах от Андрея Леонтьевича, на мысу, стоял громадный лось. Царственно вскинув горбоносую с тяжелыми рогами голову, он глядел на озеро. Леснику показалось даже, что он видит, как шевелятся нежные большие ноздри животного.

«Ах ты, прохвост этакий! — подумал Андрей Леонтьевич и, качая головой, поцокал от восхищения языком. — Ишь, славут-ник, стоит, хоть бы ему что».

В это время лось не спеша повернулся, спокойно посмотрел на Андрея Леонтьевича и заносчиво-медленно ушел в лес.

Андрей Леонтьевич повеселел. В устье протоки он вытащил лодку на берег, повернул ее днищем вверх и спрятал весло в кустах. Отсюда было недалеко до первых деревень. Лесник решил двигаться к вечеру домой, обойдя за день бобровый заказник. Привезенные охотохозяйством из другой области бобры уже второй год жили на протоке.

Ступая по осоковому берегу, Андрей Леонтьевич вдруг услышал треск сучьев. Рядом была тропа к деревне. Лесник остановился, треск и шорох на тропе приблизились. «Кто бы это мог быть?» — подумал Андрей Леонтьевич и увидел в просвете знакомого мужика, по прозвищу Копыто. С ружьем и с топором за поясом Копыто шел к озеру. Андрей Леонтьевич хотел окликнуть, но что-то остановило его. «Куда это без собаки направился этот жмот? Ежели за рыбой, так лодка у него не в этом месте». Так и не обнаружив себя, Андрей Леонтьевич проводил Копыто недоверчивым взглядом. Копыто исчез в лесу, а Андрей Леонтьевич сел на валежину, достал хлеб из сумки. Надо было подкрепиться, дел до вечера предстояло еще много.

Весь день Андрей Леонтьевич провел в лесу, обошел заозерный участок и берег протоки. По тому, как часто попадались перегрызенные деревья и плавучие веточные хибарки, можно было понять, что бобры на протоке живут и здравствуют. Лес шумел спокойно и ровно, и на душе было легко, хотя усталость тяжелела в натруженных немолодых ногах, исходивших за пятнадцать лет работы сотни нелегких лесных и болотных верст.

Солнце скатывалось все ниже, крепко пахло нагретым папоротником, и Андрей Леонтьевич напрямую пошел к той тропе, что выводила на колесную дорогу. Отведя рукой еловую лапу, лесник вдруг увидел сваленную не так давно осину. В нескольких местах на дереве были вырублены небольшие углубления, кора в этих местах была обгрызена. Андрей Леонтьевич взял обломочек щепы и положил на язык, щепа была соленой, а рядом на сучке висел мешочек с неиспользованной солью. Андрей Леонтьевич пошел дальше. Лосиные следы вели в просвет между двумя елями, трава и кусты здесь оказались примятыми, лесник пошел дальше и вдруг, чуть не плача, остановился. Ловушка уже сработала. На мху лежала и смотрела в небо печальным большим глазом громадная лосиная голова, отрубленная, видимо, в спешке. Кровь уже запеклась. Рядом лежала груда сизых потрохов и на сучьях висела коричнево-серая шкура, мясо было разрублено и обложено мокрым мхом, часть его была уже унесена…

Андрей Леонтьевич растерянно оглянулся. Тонкий стальной трос петли был снят с большого елового кряжа и поставлен заново.

«Так вот куда пробирался Копыто!» — подумалось Андрею Леонтьевичу. Не смахнув даже слезу со щеки, лесник пошел в деревню. Перед глазами все стоял высокий лесной красавец, пришедший на водопой к озеру и задумчиво глядевший в солнечнотуманную озерную даль.

«Ну, погоди, Копыто, — подумал опять Андрей Леонтьевич, — этого я тебе не спущу».

У него был уже план: прийти в деревню, заночевать у Христи Ивойлова — доброго многосемейного инвалида, который радушно пускал ночевать, а утром вызвать милиционера и пойти к Копыту.

Пока Андрей Леонтьевич ходил звонить в сельсовет, чтобы вызвать к утру милиционера, стало смеркаться. Он пришел на ночлег, когда у Ивойловых все уже спали. Ворота были не закрыты, лесник прошел в избу. В душной темноте все еще летали мухи, сонная Христофорова женка вынесла кринку молока и краюшку сельповского хлеба. Андрей Леонтьевич со своим хлебом выхлебал молоко и лег на лежанку у печи. Несмотря на усталость, он плохо спал всю ночь. Утром приехал милиционер Круглов.

Сели завтракать. Христя, припадая на хромую после войны ногу, сам поставил на стол ведерный чугун прошлогодней картошки.

— А ну, прекрати свою оркестру! — прикрикнул он на плачущего мальчишку и стукнул его черенком хлебного ножа по светлой головенке. Мальчишка заплакал еще шибче, глядя на него заревели еще двое.

— Выйдите из помещения! — закричал Христя на ребятишек.

Вскоре чугун был пуст. Круглов встал, начал собираться и Андрей Леонтьевич, Христю взял вместо понятого.

Приземистый Копытов пятистенок стоял на краю деревни, белея занавесками. Жил Копыто вдвоем с женой, в колхозе оба не работали. Сыновья и дочки зачастую присылали им из Ленинграда посылки и деньги.

Ворота открыл сам Копыто.

— Твое дело, больше некому, — хмуро сказал Андрей Леонтьевич, показывая ему стальной тросик петли.

Копыто тяжко сел на лавку:

— Буду я, Левонтьевич, о лося руки марать. Обыскивайте, ежели ваши такие права.

— И обыщем, — произнес Круглов, раскрывая планшет с бумагой, — только ведь мясо-то ты мог и в лесу спрятать.

— Зря на меня думаете…

— Которого по счету укокал? — вновь не выдержал Андрей Леонтьевич. — Молчишь? А я знаю, что не первого…

Круглов полез на чердак, потом долго ходили по большим сеням, открыли чулан, перевалили все сено, но ничего не нашли.

Копыто сидел на лавке, согнувшись, курил и молчал, жена его плакала за перегородкой. Круглов тоже молчал, но старательно обыскивал чуланы, где Копыто столярничал, пнул ногой в стружку и, нагнувшись, вытащил из-под верстака длинную жилу стального троса.

— Дайте-ка, Андрей Леонтьевич, ту петлю. Да. Ну все ясно!

И сел писать протокол. Копыто растерянно засуетился:

— Грех вам, товарищ милиционер! Левонтьевич… Да неужто я… неуж…

— Что не уж, не уж, — перебил его Круглов. — У прокурора будешь оправдываться!

Андрей Леонтьевич и Христя молчали. Копыто дрожащей рукой подписал протокол.

Круглов съездил в контору и позвонил в район, а к обеду они с Копыто уехали. Копыто успел положить в сумку только каравай хлеба да несколько кусков сахару.

Андрей Леонтьевич пошел к Христе, чтобы взять ружье и поклажу и идти домой. На душе у него было муторно. «Посадят Копыта, — думал он, — а самое малое оштрафуют. А ведь не молоденький уж мужик…»

Но тут вновь вставала в глазах картина лесного озера, мшистый берег и красавец-лось на ней, потом вновь представлялась мертвая лосиная голова и ее печальный остекленевший взгляд…

Перед тем, как зайти в Христину избу, Андрей Леонтьевич пошел до ветру. Он нашел нужник за перевалом сена и цыкнул: около сена, урча и приседая на полу, сверкали зелеными глазами два кота. Андрей Леонтьевич сапогом пнул в сено, нога наткнулась на что-то твердое. Нагнувшись, он увидел большое розовое бедро лося…

В избе лесник молча взял ружье и сумку:

— Ну, Христофор, спасибо за ночлег. Пойду я…

За деревней, хромая и махая руками, Андрея Леонтьевича догнал Христя:

— Левонтьевич! — запыхавшись, проговорил он. — Зря мы Копыта-то упекли, не виноват он, моя вина… Зря упекли… Скажи там — я петлю ставил…

— Ладно… Молчи уж… Чего там. Копыта отпустят, не маши руками-то… Чего уж тут…

— Моя, Левонтьевич, вина…

Не слушая Христю, лесник быстро, с опущенной головой, пошел прочь. Теперь уже не стеклянный глаз лося виделся Андрею Леонтьевичу, а плачущие Христины ребятишки, которые все время, пока ели картошку, не прекращали свою «оркестру».