Две половинки демона (СИ)

Глава одиннадцатая, в которой дед встречается с внуком

Ночное небо раскинуло над Проторой густо усеянный звёздами полог. Откуда-то издалека, кажется, с Боярского холма доносились едва слышные не то песни, не то крики. Зажиточный и почтенный люд праздновал… непонятно что.

— Орклы собрали манатки и уехали, — говорил Збугнята, и пламя костра яростно полыхало в его глазах. — Зглодарь и Зубоклык проследили за ними до Мочёной развилки. По всему, в Подкедровник подалися, там у воеводы у нашего усадьба ловчая.

— Спужались дракона-то, — важно добавил Вякса. — Пережидать будут, покуда вы отсюдова не улетите.

— А потом? — спросил Стёпка, заранее зная ответ.

— А потом обратно до нас, — вздохнул Збугнята. — Но ничё. Неподолгу им тут хозяевать. Батя из ополчения тоже не один возвернётся. Супротив вурдалаков с троллями орклы не выстоят.

— Вы тоже помогать будете?

— А как же, — согласился Збугнята. — В стороне не останемся. Пацаны проторские давно уже оружие по схронам собирают. Ножи, копья, самострелы охотничьи. Взрослые о том, поди, и не догадываются… Токмо мы всё одно по-своему делать будем. Коли не пустят в ополчение, сами орклов бить станем. Мы не бояре, нам под оркмейстером жить несподручно. Мы в прислужниках ходить не обучены, наша порода таёжная, вольная. Можем и в топоры.

Вякса и Щепля закивали, мол, а как же, оно конечно, как есть в топоры поднимемся, орклов гнать будем в хвост и в гриву, не позволим чёрным гадам сесть нам на шею.

Звучало всё это очень героически, только как оно обернётся на самом деле — вот вопрос. Придут орклы с оркимагами, заберут под себя улус, и никакие пацаны с ножами и самострелами их не остановят. Но ведь и мириться со злом тоже нельзя!.. Чёрно-серебряная угроза приближалась, наползала неотвратимо и уверенно, уже почти запустила свои щупальца в таёжные земли, деревни, сёла и города, уже хозяйничает и распоряжается, подкупает и изгоняет. А вместе с ней идут страшномордые орфинги и до дрожи жуткие вампиры… Как это остановить? Чем? Неужели никак и ничем? Смотрел Стёпка на нахмуренные лица пацанов, вспоминал спокойную уверенность собравшихся у замка ополченцев, и чуть легче становилось на душе. Всё равно наши победят. Просто не могут не победить. Били уже орклов и опять побьют, а иначе и быть не должно.

Они все сидели во дворе вокруг большого костра. В корчме шумели взрослые, там собрались в основном женщины и старики. Мальчишкам больше нравилось на свежем воздухе, под тёмным звёздным небом, благо было тепло. Да и костёр трещал и разгорался весело. Дрэга лежал, устроив голову между Стёпкой и Смаклой. Иногда он приоткрывал глаза и тогда в них тоже начинали завораживающий танец багровые огоньки. Вякса сидел, прислонившись к тёплому драконьему боку и был на седьмом небе от счастья. Щепля вертелся ужом, подкладывал в огонь поленья, чесал спину дракону, куда-то убегал, потом возвращался то с кружкой, то с куском пирога… Над костром на веточках подрумянивалось мясо и стреляло горячими брызгами сало. Чумазая до невозможности Заглада, которую мать по привычке забыла отправить в постель, тише мышки сидела на шее у дракона и млела от восторга, держась за его рога.

Было шумно, весело и интересно. Ванька уже не жалел о том, что они прилетели в Протору. Он даже предложил Стёпке слетать ещё и в Усть-Лишай.

— А что, сгоняем туда утром, я на город здешний тоже хочу посмотреть, на замок этот оркландский, как там его?…

— Оркулан.

— Во — Оркулан, — Ванька поглаживал склодомас и блаженно щурился на огонь. — Вот это жизнь, да, Стёпыч. Не то что в замке сидеть. Мне нравится.

Смакла молчал. Обдумывал что-то, шевелил губами, не реагировал на шутки и вообще был какой-то заторможенный. Стёпка поглядывал на него с беспокойством. Не было в гоблине ничего героического, ну, разве что, кроме желания пойти на войну с орклами и геройски там погибнуть. А вдруг Смакле и в самом деле предначертано совершить такое деяние, в конце которого жизнь его прервётся во цвете лет? В книгах-то это круто звучит: геройски погиб, выполняя долг. А в жизни как-то не очень. В жизни хочется, чтобы героическое деяние обошлось без погибания. Вообще-то, глядя на щуплого гоблина, трудно было представить себе подвиг, который он мог бы совершить. Но потом Стёпка вспоминал ещё более мелкого Глуксу, который оказался способен на великое волшебство. Так что всё может быть. Тем более здесь, в магическом мире. У Смаклы теперь есть дракон и это очень хорошо, просто здорово. С драконом намного безопаснее, он и защитит и в беде не бросит. На нём и удрать можно, если уж совсем прижмёт. А в небе его ни орклы, ни орфинги не достанут. Крыльев у них нету, а руки коротки.

В тёплом вечернем воздухе причудливо и приятно смешались запахи яблочного сада, скотного двора, свежей земли и жареного мяса. На тёмном небе радостно сверкала торжественная звёздная россыпь. Стёпка смотрел на освещённые костром лица друзей, на задумчивого Смаклу, на серьёзного Збугняту, на весело поблескивающего глазами Вяксу, на непривычно отрешённого Щеплю с травинкой во рту, на уже начавшую клевать носом Загладу… И вдруг подумалось ему, что пройдёт не так уж и много лет, десять или пятнадцать, и они все вырастут и станут совсем взрослыми, и заботы у них появятся тоже взрослые, семью прокормить, детей вырастить, врагов одолеть, если вдруг война… Будут потом вспоминать эти приключения, как что-то далёкое, прошедшее, мимолётное… А ещё лет через пятьдесят попросит внучка бабушку Загладу рассказать про демонов, а та ей в ответ: «Давно это было, я уж и не помню ничего». И так Стёпке от этих мыслей грустно сделалось, что он подсел поближе к дракону, прислонился к его тёплому боку и стал тихонько радоваться тому, что ещё ничего не кончилось, что всё ещё впереди… А Дрэга, словно угадав его настроение, поглядывал на хозяина умным взглядом, и Стёпка спиной чувствовал, как гулко и размеренно стучит большое драконье сердце: ду-дум, ду-дум, ду-дум…

Когда всё было съедено и выпито (Вякса пытался тайком притащить баклажку с пивом, но его отловили и, слегка отодрав за ухо, заменили пиво на обычную заваруху), начались всякие-разные разговоры. Припомнили поход в острог на свидание с Людоедом, ещё раз попугались, попугав заодно и слушателей. Потом Смакла скупо, но очень ярко описал свои мучения в кандальном обозе. Стёпка тоже не удержался, рассказал про битву с немороками. Ванька на этот раз не кривился, слушал в оба уха, верил, конечно. А попробуй не поверь, когда даже вреднючим оркландским девицам об той битве известно. Пришлось, само собой, показывать, как магический нож превращается в эклитану.

— Знаешь, на что твой меч похож, — сказал Ванька, косясь завидущим глазом на сверкающее в свете костра лезвие. — На самурайскую катану. Даже называется похоже: катана — эклитана. Только она не с одной стороны заточена, а с двух, она у тебя эта… ободуе… острая.

— Сам ты обалдуеострый, — засмеялся Стёпка. — А местами даже обалдуетупой.

Ванька тут же схватился за склодомас:

— Ну держись, Стёпыч. Щас из меня тоже гузгай выскочит. Будешь знать, как дразниться.

— Смотри, как бы у тебя глаза от натуги не выскочили.

— Не боись, они у меня к мозгам крепко приклеены, не выскочат.

— Стесняюсь поинтересоваться, откудова у тебя мозги появились? Что-то я их раньше не замечал.

— А у кого своих нету, тот и чужих не замечает…

— Вы бы не лаялися, — подал голос Смакла. — Не враги всё ж таки.

Ванька засмеялся.

— Это ты ещё не видал, как мы по-настоящему лаемся. Вообще туши свет. А сейчас мы так… напряжение сбрасываем. Расслабляемся — во!

Стёпка проснулся раньше всех, спустился вниз, посмотрел вокруг, подышал свежим воздухом, сходил за забор… И увидел там потрясающую картину.

В траве у плетня соседского дома топтался Дрэга. Он тянул шею, а за плетнём стояла маленькая сухонькая бабка Коряжиха и кормила огромного дракона чем-то вкусным. Кажется пирогами. Она вкладывала в драконью пасть очередной кусок и гладила прожорливую зверюгу по голове, что-то тихонько приговаривая. Дракон довольно щурился и с ожиданием заглядывал в бабкину корзину, где, похоже, пирогов было ещё много.

Стёпка вспомнил, что у Коряжихи живёт оставшаяся почему-то без родителей внучка-вурдалачка Смышлёна. Подружка кругленькой Заглады. И он отметил себе обязательно заглянуть перед отлётом к бабке и прикоснуться к фигурке Миряны, которая непременно должна стоять в уголке среди бессмертников. Пусть у них всё будет хорошо.

После завтрака его вновь отыскал Сгрыква.

— Тут старшина тролличьей слободы к хозяйке пришёл, — сказал он, маяча выбитым зубом. — Хотел с тобой погутарить об важном деле.

— Это тот, который Пристегнивесло? — переспросил Стёпка, глянув на расплывшегося в улыбке Ваньку. Прозвища-фамилии троллей для непривычного уха и в самом деле звучали забавно.

Сгрыква с готовностью закивал:

— Он и есть. Зван Пристегнивесло. Кяшт ихий, ну, тоисть глава. Ты ему откуль ведом?

— Да мы с ним к весскому князю ходили. Ещё в тот раз.

— Он в летней трапезной тебя поджидает.

Пришлось идти гутарить. Впрочем, Стёпка и сам был не против. Он ведь помнил, как тролли помогли ему в разговоре с наместником. Настала, видно, пора отдавать долг.

— День добрый, панове, — уважительно прогудел тролль, поднимаясь с лавки и вытерев мокрые от пива усы. — Живы-здоровы ли? Весские маги не донимаю боле?

— Весичи не донимают, — сказал Стёпка, осторожно поздоровавшись и с облегчением убедившись, что его рука после тролличьего пожатия совершенно не пострадала. — Теперь у нас с орклами нелады.

— Вот и я об том жеж, — согласился Пристегнивесло. — Об том жеж самом. Да вы сидайте хлопчики, разговор у меня хучь и недолгий, да ни к чему ноги зазря трудить. А скажи мне, Стеслав… Вы со своим драконом до замка Летописного полетите скоро ли?

— Сегодня вечером полетим, — признался Стёпка. И посмотрел на пристроившегося тут же Збугняту. Молодой вурдалак всей душой рвался в ополчение, но понимал, конечно, что никто его туда не пустит. Да уже не пустили. Отец, уезжая, его за старшего оставил, строго-настрого наказал дом и семью беречь. И теперь Збугнята, услышав, что и Стеслав вскоре улетает к замку, вообще помрачнел. Всё самое интересное пройдёт без него!

Тролль довольно кивнул.

— Дело у меня есть до тебя, Стеслав. Весточку нам потребовалось поскорейше своим передать. Шибко важную весточку. Об том, понимаешь, что оркимаги в Проторе объявилися, про боярах наших, которые, как мы узнали, давно уже от Оркмейстера грамоты жалованные получили… Ну и ещё об кое всяком. Думали мы рекой гонца отправить, а тут вы подвернулися. Ты как?

— Хорошо, — Стёпка, понятное дело, даже не раздумывал. — Отвезём, конечно. Дракон до замка быстро долетит. А кому весточку передать? Дядьке Неусвистайло? Он, наверное, уже до замка доехал.

— Хучь ему, хучь Сушиболоту. Сынам его тоже можно. Там они?

— Там. Мы к ним позавчера в гости ходили.

— Вот и добре, — кивнул тролль, вытаскивая из-за пазухи обвязанный бечёвкой небольшой пергаментный свиток. — Зашурыге Оглоухичу такожде можно, он в ополчении не из последних, сообразит что к чему. Пасюте Согнидубу ещё… Да любому из проторских ясновельможных панов, коли на то пошло.

Стёпка посмотрел на пацанов. Нет, Ваньке было всё равно, он хоть сейчас готов был лететь хоть в замок, хоть в Усть-Лишай. Смакла тоже не воспротивится. Вон на пару с Вяксой сидят, уши навострили. Быстро как спелись, что неудивительно. И возрастом схожи, и внешне чуть ли не братья родные. Оба смуглые, лохматые, щекастые… Вякса, правда, похудее будет и пошебутнее, глазами смоляными так и стреляет по сторонам.

— Смакла, а давай ты один туда слетаешь. У нас тут ещё кое-какие дела есть, а ты как раз к вечеру и вернёшься. Ты как, согласен?

Он, конечно, это не с бухты-барахты предложил. По меньшей мере две причины у него на то имелось. Во-первых, уже обещал помочь Збугняте с переездом, а во-вторых, давно подумывал о том, что нужно понемногу приучать Смаклу к самостоятельным полётам, чтобы потом, когда демонов рядом уже не будет, гоблин не растерялся и не запаниковал. Пусть учится, пока мы здесь.

Смакла расплылся в счастливой улыбке. Ещё бы он не был согласен. Во-первых, лететь на драконе. Самому. Далеко. Во-вторых, выполнять самое настоящее взрослое поручение. Он уже мысленно представлял, как приземляется на драконе посреди лагеря, на виду у всего ополчения и важно сообщает, что он, мол, не просто так заявился, а весточку важную доставил и не всякому-кажному её отдаст, а токмо в надёжные руки… Где тут у вас тролличьи старшины обосновалися? Да поживей, поживей, дракон ждать попусту шибко не любит, могёт и огнём пыхнуть, ежели чего…

— Ясно, — сказал Стёпка. — Значит, так и сделаем. Только ты к вечеру обязательно возвращайся. Нам тоже в замок нужно. Там завтра турнир будет. Мы посмотреть хотели.

— Точно, — поддакнул и Ванька. — Турнир, это круто. Так что ты не опаздывай.

— А можно, я Вяксу с собой возьму? — спросил вдруг Смакла.

Вякса охнул и такими глазами посмотрел на Стёпку, что тот с трудом удержался от улыбки. Тролль понимающе хмыкнул.

— Ты не у меня спрашивай, — сказал Стёпка. — Ты у его мамки спроси, отпустит она его с тобой или нет.

Гоблинов тут же, как ветром сдуло.

— Эй, а грамотку-то! — крикнул в след Стёпка. — Вот балбесы. Им лишь бы полетать.

— Не сплошают они, Стеслав? — улыбнулся Пристегнивесло.

Стёпка взлохматил волосы, улыбнулся в ответ:

— Не сплошают. Оба в серьёзных делах проверены, так что не сплошают.

Получив подробные наставления, гоблины вскарабкались на дракона, дружно пришпорили его пятками и унеслись, провожаемые завистливыми взглядами ребятни, в промытое до белизны утреннее небо. А завидовать было чему. Мало того, что в даль летят несусветную, мало того, что ножи на пояса понавесили, ну, ровно ополченцы какие, так они же к самому замку Летописному направились, туда, где не всякий бывал, а посмотреть ужас до чего хочется.

— Не переживай, Збугнята, — успокоил поникшего вурдалака Стёпка. — Полетаешь ещё на драконе. Он же здесь останется. Мы его с собой забирать не будем.

— Уйдёте, значит, да, Стеслав?

— Уйдём, — согласился Стёпка. — Но не сегодня и даже не завтра. С вами ещё побудем немного.

Понимая, что орклы всё равно от корчмы не отступятся, мать Збугняты твёрдо решила перебраться в дом своей сестры. Заодно и утварь с прочим барахлом перевезти. Работы было много, и всё пацаны, каких только удалось собрать, с готовностью согласились подмогнуть. Даже Щепля, который, впрочем, не столько помогал, сколько почём зря чесал языком.

Сестра жила далеко, по ту сторону боярского холма, и перевозить барахло приходилось на телегах. До обеда успели съездить два раза, потом дружно подкрепились, чуток отдохнули и с новыми силами продолжили.

…Телега неспешно катилась по узким улочкам. Ванька сидел, свесив ноги за борт телеги и изображал из себя крутого охранника, зорко стрегущего хозяйское добро. Стёпка лениво поглядывал вокруг. Вот здесь, кажется, они с Миряной проскакали на коне, а вон за тем поворотом, чуть подальше, она с ним попрощалась. Хорошую они тогда суматоху устроили…

Лёгкий порыв ветра шевельнул волосы, взвихрил на дороге пыль, заставив прикрыть глаза. Зашумела листьями склонившаяся на убогой избушкой берёза… И вдруг все звуки словно отрезало. Уши заложило, как после внезапного подъёма на большую высоту. Стёпка сглотнул — и не помогло. В вязкой тишине слышен был только назойливый скрип колёс.

— Неладное чтой-то, мальцы, — пробормотал Гугнила. Он натянул вожжи, и телега остановилась. Меланхоличная лошадёнка тотчас опустила морду к росшей на обочине траве.

— Ага, и тишина какая-то нехорошая — согласился и Ванька. Голос его звучал так, как если бы он говорил сквозь подушку.

— Да вы наперёд гляньте, — прошипел Гугнила, шаря левой рукой по дну телеги в поисках топора. — Выставился ктой-тось поперёк путя. Чует сердце, не к добру.

Мальчишки спрыгнули с телеги. Метрах в тридцати стояли два малоопрятных таёжных бородача предельно угрюмого облика. Встретишь таких в лесу — и раздумывать не будешь: разбойнички-душегубы с большой дороги. Увесистые сучковатые палки в руках яснее ясного убеждали, что мирной беседой дело не кончится, потому как с дубинами люди на переговоры не ходят и посреди бела дня дорогу не преграждают. Так что явно они тут не для поздоровкаться встали. Радовало немного, что это не орфинги и не оркимаги. И ростом мужички были пониже и статью пожиже.

— Стеслав, — громким шёпотом позвал Гугнила. — За спину глянь-ко!

Стёпка отступил чуть в сторону, посмотрел туда, куда уже таращился, вывернув голову, встревоженный гоблин.

Позади, в самом узком месте проулка стояли ещё двое! Такие же лохматые, такие же неприветливые, с такими же дубинами. Значит, отступать теперь некуда, впрочем, об отступлении Стёпка даже и не помышлял. Подумаешь, мужики с дубьём! И не с такими справлялись!

— Братовья Ковыляи, — едва шевеля губами, выговорил Гугнила. Смуглое скуластое лицо его посерело и осунулось. — Опять за старое взялися. Угораздило же нас…

— Что за братовья? — спросил Стёпка.

— Семейка глухтырей таёжных. По дорогам шалят, душегубствуют… Давненько об них не слыхали, а они вот они, выползли, не побоялися. Их года два тому вся, почитай, Протора ловила с дрекольем и собаками. Из старшого дух вышибли, а молодшие, вишь, утекли.

Выходит, точно разбойники. Вообще-то не самый худший вариант. С разбойниками Стёпка уже встречался не единожды и ни малейшего опасливого, так сказать, уважения к ним не испытывал. Вот если бы тут непонятные орфинги стояли или, скажем, маги-дознаватели, вот тогда он ещё, может быть, и заволновался. Не столько за себя, сколько за Ваньку с Гугнилой. Порошка-то исцеляющего в карманах больше нет.

— И что теперь? — спросил Ванька. — Они нас грабить будут, да?

— Я их сейчас сам ограблю, — пообещал Стёпка. — До конца жизни жалеть будут, что с демонами связались.

— Совладаешь с четверьмя-то, Стеслав? — с надеждой спросил Гугнила. — Ежели разом кинутся — не сомнут ли?

— Совладаю — Стёпка перехватил рукоять эклитаны, подмигнул притихшему Ванесу. — Вы только под руку не лезьте.

Он и в самом деле ни на минуту не усомнился, что в любом случае сумеет и за себя постоять и друзей защитить. Гузгай-то вот он — внутри сидит, уже встрепенулся, уже приготовился без всяких лишних перепугиваний и рассерживаний. Смешно сейчас вспоминать о своих попытках (на Бучиловом хуторе) пробуждать его глупыми выкриками и просьбами. Главное — твёрдо верить, что с тобой и что он всегда поможет. Это как с умением держаться на воде. Если не умеешь — можешь утонуть даже на мели. А если хоть раз поплыл, то потом делаешь это даже не задумываясь.

Братовья тем временем двинулись к повозке. Неторопливо так двинулись, спокойно, вразвалочку. И когда они подошли поближе, оказалось, что они не просто братья, а близнецы. Четверняшки, похожие друг на друга, как горошины из стручка и различающиеся разве что косматостью давно не стриженых бород да неопрятностью засаленных рубах. На их одинаково туповатых, грубо вылепленных лицах отчётливо читалась всего одна незатейливая мысль: щас будем убивать и грабить, гы-ы!

Переулок, и без того не слишком оживлённый, незаметно обезлюдел. Праздный народ, голопузая ребятня и немощные старики и старухи попрятались и затаились, испугавшись, видимо, братовьёв. А попробуй-ка таких не испугайся! В ближайших домах все окна были закрыты ставнями — и это в ясный летний день!

Пока Стёпка прикидывал, что в первую очередь предпринять и как действовать (не бросишься же сразу и на тех, и на этих), по правой стороне улицы, как раз напротив телеги, заскрипела, распахиваясь, подвешенная на кованых петлях тяжёлая воротная створка. Не все, значит, попрятались… Однако насчёт того, что это кто-нибудь из жителей на подмогу решил прийти, у Стёпки даже и мысли не возникло. И правильно.

В проёме стоял мордатый вурдалак лет сорока, широкоплечий, в добротной, без лишних изысков охотничьей одежде. Короткие сапоги, штаны из мягкой кожи, плотная рубаха на шнуровке. На широком поясе — внушительный тесак в потёртых ножнах.

— А мы вас ужо заждалися, — весело объявил вурдалак. — Повертай разом телегу во двор.

Его тяжёлая бритая физиономия с нарочито выставленными клыками сияла показным добродушием. Этакий он был весь из себя благородный разбойник с девизом поперёк лба: «Вы нам всё отдаёте, а мы вас тады не зарежем». В висящем на выпуклой груди амулете (бронзовый диск с вычурными завитушками) предостерегающе синела живая магическая искорка.

— Чего мы там не видели? — поинтересовался Стёпка, поглядывая туда-сюда. Братовья до телеги не дошли, остановились чуть поодаль, смотрели настороженно, того гляди бросятся.

— Погутарить с тобою хочут, — ухмыльнулся вурдалак, буравя Стёпку насмешливым взглядом глубоко посаженных глаз.

— Кто?

— Знакомец твой хороший. Заскучал по тебе, говорит… А ты, гобль снулый, попусту не сиди. Понукай кобылку-то, покудова по хребту дубиной не огрёб.

Вурдалак шагнул во двор, ухмыляясь, поманил рукой. Стёпка кивнул Гугниле: куда деваться, заезжай пока, а там посмотрим. Услышав о знакомце, он сразу вспомнил Полыню. Не иначе, подлый колдун-оберегатель за старое взялся. Два раза ему демона поймать не удалось, неужели решил в третий раз судьбу испытать? Очень, между прочим, на то похоже.

Ванька старался держаться поближе к другу. Склодомас из-за пояса пока не тянул, но руки на него уже положил. Что ни говори, а оружие здорово укрепляет дух, пусть оно даже и не совсем работающее и не совсем оружие. Стёпка, стараясь не выпускать из виду вурдалака, быстро огляделся. Ничего особенного, двор как двор. Неухоженный, заросший густой травой почти до колен, видимо, хозяева не утруждали себя излишней работой, если они, конечно, имелись здесь, хозяева. Приземистая изба с закрытыми ставнями и заросшей мхом крышей выглядела основательно, но на жилую была не похожа. Да оно и понятно: разбойники для своих тёмных дел только такие дома и выбирают, не в шикарных же хоромах безответных селян обирать и резать.

Телега остановилась. Вошедшие следом братовья ворота прикрывать не стали, выстроились поперёк прохода, многозначительно поигрывая дубинами.

— Вам чего надо? — как можно небрежнее спросил Стёпка.

— Табе надоть, — хохотнул вурдалак. — Доброй волей ручонки под вервие подставишь, али подёргаисся? Убечь не смогёшь, даже и не мысли. Братовья враз сломят. Эвон как оне на тебя насупились. Не по ндраву ты им, верно говорю. Шибко ухоженный да откормленный.

— А вы? — задал Стёпка встречный вопрос.

— Чаво мы?

— Вы куда бечь будете?

— А нам бечь несподручно, — вурдалак с хрустом потёр лопатообразные ладони. — Мы табе спеленуем да и пойдём неторопко. Денежку пропивать, душу твою загибшую поминать. Верно я толкую, братовья?

Лохматые тайгари в один голос гыгыкнули и шагнули вперёд, воздев дубины. Дружно так шагнули, почти по-военному, даром что Ковыляями прозываются.

— Ну что, малец, спужалси? — оскалился вурдалак. Клыки у него были знатные, как только во рту помещаются.

— Мы пугаться на обучены, — Стёпка раздумывал, не пора ли обнажать оружие.

— Вона вы каковские! — изобразил удивление вурдалак. В лице у него было что-то странное, некая неуловимая незавершённость. Словно бы и клыки, и недобрые глаза, и щёки эти бритые кто-то не до конца между собой скрепил, и теперь они то и дело норовили друг от друга отсоединиться.

— Не пугливые, говоришь? — продолжал вурдалак. — А мы энто дело чичас быстро исправим. Так пужаться обучим, упарисся поклоны отбивать, — он согнал с лица улыбочку и, оглянувшись на дверь избы, гаркнул вдруг во всё горло:

— А ну выходь сюды!!!

Стёпка, хоть и был готов ко всякому, от неожиданности вздрогнул. И эклитану машинально всё-таки обнажил. Потому что кто его знает, кто сейчас из избы выйдет, вдруг какой-нибудь… ну, не знаю… вампир там или мертвяк.

За дверью звякнула цепь, что-то упало, и на порог из сенного полумрака выпрыгнула… или выпрыгнуло… в общем, сразу и опознать не получилось, кто именно выпрыгнул. Вывалилось что-то бесформенное, скукоженное, человек не человек, зверь не зверь, шлёпнуло ладонями по доскам, застыло на миг… Показалось поначалу, что это горбун, родственник почти забытого Дотто. И только когда уродец этот непонятный голову поднял, тогда только и увидел Степан, с кем негаданно свела его нынче насмешливая судьба. Меньше всего ожидал он встречи вот этим именно знакомцем, лучше бы Полыня, честное слово, тот хоть человечиной не питался.

Стёпка испытал мгновенный приступ уже однажды (а то и дважды, если вспомнить лесную стоянку с костями) пережитого ужаса. Невозможно было без внутренней дрожи смотреть на чудовищно уродливое, как бы вдавленное сильным ударом лицо или, точнее, самую настоящую морду, омерзительно бледную, с перекошенным во влажном оскале ртом и выкаченными бельмами глаз. Какие зомби, какие вампиры! Вот оно, мерзейшее из отвратнейших созданий, реальное воплощение самых кошмарный ужасов и самых ужасных кошмаров, вот оно — растопырилось на крыльце, собираясь не то завыть, не то сразу броситься и глодать, глодать, глодать…

Что там делал в это время Ванька, куда прятался Гугнила, Стёпка не видел. Страх, всепоглощающий и обессиливающий, овладел его существом. Ноги ослабли, колени того гляди подломятся, холодный пот выступил по всему телу. «Если прыгнет — не убегу». Людоед, неотрывно глядя на Стёпку, вязко причавкнул кривозубым ртом, и мелькнуло что-то почти осмысленное в мутной глубине его глаз. Сдвинул он редкие белесые бровки, сморщился, голову набок склонил… Узнал, обмирая догадался Стёпка, вспомнил меня, да кто же этого гада на свободу выпустить позволил?

По спокойному-то размышлению и не было в этом костогрызе ничего особо жуткого и особо пугающего. Ну, урод. Ну, на морду шибко противный. Мало ли вокруг уродов с противными мордами? Но то ли сам людоед умел внушать жертвам пронизывающий до костей страх, то ли некое постороннее колдовство ему сейчас в том способствовало, а не устоял бы Степан, поддался бы, и никакие самые разгузгайные гузгаи не сумели бы тому воспрепятствовать… Если бы не сверкающая отточенной сталью эклитана. Мешала она людоеду, ой, как мешала. Боялся он её, пожалуй, столь же сильно, как сам Стёпка сейчас боялся людоеда.

В таком неустойчивом равновесии и замерли они, не решаясь ни вперёд бросится, ни назад отступить. Стоял, не дыша, Ванька, втянул испуганно голову в плечи Гугнила, назойливо звенели зависшие в тёплом густом воздухе мухи, ленивый ветерок равнодушно шевелил пыльную листву тополей. Секунды размеренно и неумолимо перескакивали одна за другой, и в голове звонким болезненным эхом отдавался каждый щелчок невидимых стрелок.

— Ну что, малец? Хороша наука? — донёсся как сквозь вату довольный голос вурдалака. — А говорил, пужаться не умеешь. Дело-то не хитрое, нашлося бы токмо кому пужать… — и, обращаясь уже к людоеду: — Почто телишься, душегубец? Почто притих? Затем ли за тебя золотом плачено? Грызи его, пока не опамятовал. А на меч не смотри, не смогёт он его поднять. Силов у него с перепугу навовсе не осталося. Запотел он наскрозь с перепугу-то.

Насчёт перепуга он был, несомненно, прав, но в остальном абсолютно ошибался. Сил у Степана было хоть отбавляй и с мечом управиться он мог сейчас не хуже, чем, например, в подвалах Оркулана. И людоед это, кажется, понимал, потому что ни бросаться на Степана, ни тем более грызть его он не торопился.

— Только дёрнись, ур-род, — подтверждая его сомнения, твёрдо выговорил Стёпка, подрагивающей рукой направляя острие эклитаны в людоедскую морду. — Только попробуй. Узнаешь тогда, ушлёпок, хватит ли у меня силов.

А сам вдруг отчётливо осознал, что сила силой, а действенных средств против этого гада у него и в самом деле нет, и что от эклитаны в данном случае не будет ни малейшей пользы. Ну рассечёт магический клинок эти вонючие лохмотья, это жалкое подобие штанов — и что? И ничего. Людоед с таким же успехом набросится на него и без одежды, если, конечно, страх свой преодолеть сумеет. И чем тогда от него отбиваться прикажете? Представил Стёпка на секунду, как катаются они по земле, визжа, кусаясь и царапаясь, представил, как тянутся к его шее кривые жёлтые клыки — и передёрнулся от отвращения. Не хочу такого! И всё настойчивее, вытесняя страх, вырастала в его груди обжигающая ненависть и к этому тошнотному костогрызу и к хозяевам его, не погнушавшимся использовать мерзкого выродка в своих целях.

Людоед тоскливо взвыл, качнулся вперёд и опять замер, не отводя жутковатого взгляда от эклитаны. Невозможно было поверить, что он — тоже человек, что он, может быть, умеет говорить и думать, что за этим неестественно выпуклым лбом бродят какие-то мысли и желания… Впрочем, понятно, какие там у него желания: напрыгнуть, загрызть и сожрать.

Трудно сказать, как бы дальше развивались события, если бы, совершенно неожиданно в происходящее не вмешался Ванька.

— Дай-ка я с ним по-своему поговорю, — деловито сказал он, выходя вперёд и держа склодомас на плече так, как зачастую носят в походе длинные вёсла или удочки. Короткий жезл в таком положении смотрелся нелепо, но Ванесу это, кажется, не мешало.

«Ты куда прёшься, дурак? — чуть не вырвалось у Стёпки, — Жить надоело?» Однако непонятная реакция людоеда заставила его вовремя прикусить язык. Лобастый убивец вздрогнул и попятился, глядя на Ваньку с нескрываемым опасением. Интересно, что такого пугающего увидел он в обычном белобрысом подростке? Или на него склодомас так действует?

— Ждраштвуй, внучок, — слегка шепелявя, чужим ознобным голосом произнёс Ванька. — Ужнал меня?

Стёпка чуть не поперхнулся. Какой ещё внучок? В своём ли Ванька уме?.. Людоед, между тем, отрицательно замотал тяжёлой головой. Надо же — и вопрос понял и даже отвечает.

— Не ужнал? — удивился Ванька. — А ты пришмотришь! И глажа не прячь! На меня шмотри!

Уродец, потерявший почти всю свою ужасность, старательно прятал взгляд.

— Я шкажал на меня! — рявкнул Ванька.

Голос его загрохотал вдруг, словно усиленный мощными динамиками.

— На меня шмотри!!!

Мурашки побежали даже по Стёпкиной спине, что уж говорить про остальных. Людоед вообще усох чуть ли не вдвое.

Ванька был уже не Ванька. Стёпка таращился на него в оба глаза и, мягко говоря, офигевал. Вместо его конопатого друга возвышалась сейчас посреди двора двухметровая костлявая фигура, почти скелет, пугающий своим мертвящим обликом до глубинной дрожи: с потрескавшимися выступающими рёбрами, с голым черепом, с огромными провалами глазниц, с оскаленными в злой ухмылке зубастыми челюстями… в обрывках непонятной одежды и с длинным волнистым мечом на плече. Вообще-то это был не настоящий скелет, а такой призрак, почти реальный, почти осязаемый, внутри которого едва заметно угадывался Ванес. Получается, что не прошло для него бесследно то безрассудное знакомство с людоедским мечом, вон как вовремя проявилось, во всей устрашающей красе и леденящей душу мощи.

— Ты пошто, шелудяка, на швет выполш? — вкрадчиво и почти печально спросил Ванька-Людоед. — Проголодалшя?

Услышь это Стёпка в другом месте и в иной обстановке, не удержался бы от смеха, но сейчас, в двух шагах от пугающего скелетообразного морока смеяться ему совсем не хотелось. Ванька-то, конечно, сидит там внутри, но кто его знает, вдруг Людоедская натура возьмёт верх — и берегитесь тогда все, кто не успел убежать.

Скукожившийся уродец, очевидно, тоже подумывал о бегстве. Он сделал робкий шаг назад, шевельнул лапками — и замер в нерешительности.

— Шлаву мою ужашную убогоштью швоей пожоришь? — с напором продолжил Людоед, подступая к крыльцу и занося меч над головой. — Шмерть тебе жа то! Шмерть!!!

Тотчас вслед за этим предельно пафосным воплем, волнистый клинок описал широкую дугу и, зацепив по пути один из столбов крылечного навеса и едва не перерубив его, обрушился на тщедушное тело. К счастью своему, перетрусивший костогрыз в самую последнюю секунду ухитрился шмыгануть в избу. Скелет-великан шагнул следом и без труда просочился в сени, даже не склонив головы. В последнюю минуту Ванька оглянулся, и в глазах его, едва различимых сквозь полупризрачность людоедской фигуры, мелькнул то ли испуг, то ли недоумение, мол, что это я, куда это я?..

Пару секунд спустя в глубине дома раскатисто загремело и затрещало; огромный меч со смачным хряском рубил всё подряд, бренчала, падая, посуда, что-то сыпалось, ломалось и раскалывалось… И сквозь яростную какофонию неостановимого разрушения, сквозь жалобные вскрики и ойканья то и дело прорывался шипящий клич: «Шмерть! Шмерть! Шмерть!»

Побледневший Гугнила тянул вожжи, придерживая возбуждённую лошадь. Та круто выгибала шею и всхрапывала, по вороной атласной коже волнами пробегала нервная дрожь. Стёпка вытер с виска капельку холодного пота, повернулся к вурдалаку и с радостью обнаружил, что и такие вот наглые клыкастые мордовороты тоже, оказываются, умеют испытывать страх. Эвон физиономия как побледнела, смотреть приятно.

Стёпка хотел сказать что-нибудь ехидное, что-нибудь предельно язвительное, но воображения у него сейчас хватило только на то, чтобы похвастаться:

— А мой-то людоед покруче будет. Не то что ваш недогрызок.

Вурдалак метнулся взглядом по сторонам, затем растянул губы в кривой, многообещающей улыбке:

— Вот ужо и добегалси ты, демон. Теперича тебя не одни лишь дознаватели, отныне тебя все таёжные чародеи гонять будут до полного твоего успокоения.

— С чего это вдруг?

— А вот с того-самого, — указал вурдалак. «Шмерть!» — тут же с готовностью донеслось из распахнутой двери.

Хотел Степан презрительно ухмыльнуться в ответ — и не успел. Вурдалак сдёрнул с тесьмы амулет, размашистым жестом очертил перед собой круг. Сверкнуло магическим выплеском, взметнувшийся порыв ветра бросил в лицо древесную труху. Стёпка непроизвольно зажмурился, но тут же поскорее открыл глаза, чтобы посмотреть на то, как отразившееся от него заклинание ударит по недругу, как уже случалось не раз прежде с другими покушавшимися на него врагами. Но вурдалак то ли уже знал (откуда?), что прямой магией демона не возьмёшь, то ли просто случайно использовал нужное заклинание… И его удар достиг цели. Воздушный вихрь сорвал с места лежащую у стены замшелую колоду и покатил её прямо на Степана. К счастью, вихрь ещё не успел набрать силу, и колода не столько ударила, сколько толкнула. Но всё равно было больно. Стёпка попятился и упал, выронив эклитану.

Разрастающийся вихрь ищуще гулял по двору, пробовал на крепость то борта телеги, то кровлю сарая, трепал лошадиную гриву, раздувал на съёжившемся гоблине рубаху. Гугнила сообразил, что дело плохо и, ойкнув, неловко кувыркнулся вниз. Говоришь, прямая магия на демона не действует? Ну-ну. А где ты, скажи на милость, увидал прямую магию? Нету здеся никакой магии, всего лишь обычный смерч. Сейчас вот оторвёт от забора какую-нитось доску покрепче да и приложит демону по его шибко умной голове, вот тогда и поглядим, чья здеся сила чьей покруче окажется.

В воздухе крутился поднятый мусор, пыль, обрывки травы, — и сквозь всё это затягивающееся в тугой узел безобразие смотрели на поверженного демона торжествующие глаза вурдалака. Стёпка попытался встать, охнул от внезапно прорезавшейся боли в ушибленной ноге…

И вдруг всё кончилось, словно кто-то на паузу нажал. Вихрь бесследно развеялся, поднятый мусор и щепки попадали наземь, воздух вновь загустел в летнем зное, и по ушам ударило внезапной тишиной.

— Ты почто, морда зубастая, безобразничаешь в чужом подворье? — грозно вопросил в этой тишине женский голос.

Посреди двора стояла неизвестно откуда взявшаяся огромная женщина, судя по габаритам явно троллиха. Красиво вылепленное, с крупным носом и ярко-синими глазами лицо её заставило Стёпана вспомнить какую-то известную скульптуру, виденную не то в Москве, не то в Питере. В руках женщина держала наперевес увесистое коромысло. Белый платок был завязан сзади, и кончики его торчали над головой задорными рожками. Из-под просторного цветастого платья виднелись сапоги размера примерно этак шестидесятого.

— Ты на кого руки свои поганые поднять осмелился? — голос у троллихи был гулкий, сочный, и вкрадчивый рокот его не предвещал вурдалаку ничего хорошего. — Спрячь свою цацулю с глаз моих сей же миг! Спрячь, говорю!

— Отойди от меня, — не слишком уверенно огрызнулся вурдалак. — А то ведь не погляжу, что ты баба…

Бумц!!!

Выбитый сильным ударом, амулет отлетел далеко в сторону. Вурдалак скривился, схватившись за ушибленную руку.

— Так его, Дугинея! — это уже тётка Милава показалась из-за избы — женщины, видимо, попали во двор через соседский огород. Вооружена Зашурыгина супруга была самым подходящим для хозяйки корчмы оружием — большой чугунной сковородой. Она примерилась ею к вурдалачьей голове и добавила для пущей внушительности: — А коли не уймётся, пусть пеняет на себя… Ты как, Стеславушка, цел?

— Почти, — признался Стёпка, потирая ушибленную голень.

Поднявшись, он первым делом глянул на Ковыляев. Суровые братовья, как ни странно, по-прежнему толпились в воротах и не помощь своему предводителю вовсе не спешили. Странные они были подельники — тут их главаря коромыслом охаживают, а им хоть бы что. Впрочем, удивляться этим непоняткам было некогда, да не слишком и хотелось.

Он подобрал рукоять, выдвинул эклитану, — и на глаза ему попался закатившийся под телегу вражий амулет. Подлого вурдалака нужно было наказать. А то будут тут всякие воздушные вихри на честных демонов напускать… С первого удара удалось вонзить острие в синеющую в центре искорку. Хрустнул камень, в руку стрельнуло нерастраченной магией; молния, ветвясь причудливым ультрамариновым зигзагом, полыхнула по траве. Только что выбравшийся из-под телеги Гугнила вздрогнул, в который уже раз испугавшись, а у ворот в тот же миг словно выдохнул кто-то… Оглянулся Стёпка, а Ковыляев-то и нет. Исчезли братовья, лопнули мыльными пузырями, только муть лохматая на том месте заклубилась. Выходит, не разбойники это были, а мороки наколдованные, оттого и топтались в отдалении, что пользы от них в настоящем бою не дождёшься. Для отвлечения их используют, для отвода глаз, для того, чтобы таких вот дураков малолетних да доверчивых пугать…

— А мы задами попёрлися, — невесело хохотнула троллиха. — В обход тоисть, чтобы Ковыляи нас допреж срока не углядели. А они вон чево…

Налюбовавшись на развеивающуюся послеморочную муть, Стёпка оборотился к разбойнику и, честно говоря, не слишком удивился тому, что увидел. Если ненастоящие Ковыляи без затей растворились в воздухе, то с ненастоящего вурдалака просто сползла наколдованная личина, и обнаружился под ней ещё один давний и не слишком приятный знакомец. У стены сарая сидел, баюкая пострадавшую руку не кто иной, как Стодар, собственной своей подлейшей персоной. Вот отчего лицо его казалось каким-то недоделанным. А ведь можно было догадаться, после той встречи-то, у лесного костра…

— Ты глянь што деется! — ещё раз удивилась троллиха. — Так энто ж маг весский! Как его… Стужемир. Я его надысь у управы видала. Ишь чего удумал — гниль свою под чужой личиной прятать!

Непонятно откуда повылазила вдруг босоногая и чумазая ребятня. Да так много, словно со всей Проторы они сюда на бесплатное представление сбежались. Кто в ворота распахнутые заглядывал, кто на крышу сарайки забрался, большая часть на заборе повисла, во все глаза таращась на поверженного весича.

— Ответствуй, уморыш, как на духу, почто Стеслава притесняешь? — прогудела Дугинея.

— Потому как недоброе он умыслил, — не очень уверенно заявил Лжестодар, опасливо поглядывая на вновь вознесённое над ним убойное коромысло. — Обвиняю сего отрока в том, что он, в сознании и памяти находясь, намеренно возвернул в наш мир Былой Ужас. И за такую провинность не будет ему никакого прощения.

— Это про каковский Ужас речь? — равнодушно спросила троллиха, совсем, как видно, не впечатлённая прозвучавшим страшным обвинением.

— Про таковский Ужас, который в своё время едва извести сумели, по ветру пепел развеяв, а теперь он в этой избе злобу свою бушующую унять не может, — Стодар-Стужемир многозначительно воздел руку вверх, и в ответ в избе что-то в последний раз грохнуло. И в наступившей тишине отчётливо заскрипели под грузными шагами рассохшиеся половицы.

Все, разумеется, тотчас же уставились на дверь. Тётка Милава поудобнее перехватила рукоять сковороды. Могучая Дугинея подняла коромысло. Малолетняя мелюзга с неистовой силой излучала почти ощутимый восторженный ужас. Стёпка вздохнул, предчувствуя неприятные разборки. Как бы и впрямь не пришлось за возвращение того людоеда отвечать.

Дверь, несмело скрипнув, отворилась…

— И чего вы на меня так все уставились? — спросил Ванька, с удивлением обнаружив множество разглядывающих его глаз. Одни смотрели на него настороженно, другие опасливо, третьи с откровенной злобой. Злобился, впрочем, всего один — Стодар, разумеется. Он-то ожидал вновь жуткого монстра увидеть, а тут такой облом — обычный отрок ничем не примечательной наружности. Ни роста в нём, ни костей скелетных, ни окровавленного меча с извивами…

— Ужас-то какой справный! — во весь голос прокомментировала троллиха. — Щекастенький да конопатенький. Того гляди всех погрызёт.

Пацанва на крыше сарайки весело загалдела. Стёпка, покосившись, углядел среди них сияющую физиономию Щепли.

Ванька шмыгнул носом, хотел было огрызнуться на обидное «конопатенький», но лицо у троллихи было до того приветливое и задорно-румяное, что он не выдержал и улыбнулся в ответ.

— Сбежал гад, — пояснил он и показал рукой за спину. — В окно выпрыгнул.

— Ужас сбежал? — ухмыльнулась троллиха. — Конопушек твоих никак испужался?

— Да какой там ужас? — отмахнулся Ванька. — Хотя… морда у него не слишком приятная. Да и клыки… Такими цапнет — гангрена обеспечена.

— Да кто сбежал-то? Что-то я в толк не возьму, — спросила тётка Милава. — Об ком речь? У кого морда?

— Людоеда этот вот сюда притащил, — пояснил Стёпка. — На меня хотел его натравить, а Ванька его прогнал. Нас обвиняет, а сам…

Ребятня испуганно зашушукалась, кое-кто даже от греха подальше пополз с крыши сарайки вниз. Об изловленном Людоеде знали все, боялись его тоже все, особенно малышня, которую он, по слухам (и взаправду!) оченно даже уважал в сыром и жареном виде. Женщины, сурово насупясь, вновь оборотились к Стодару (Стёпка для удобства продолжал называть весича привычным для него именем).

— Сей отрок злокозненный в Былой Ужас оборачивался, — заявил весич, указывая на Ваньку. — Вязать его следует, покуда вновь не перекинулся. Обоих вязать.

— Ты у меня сейчас сам перекинешься, — ласково пообещала ему троллиха, поигрывая коромыслом. — Ты у меня сейчас таким ужасом оборотишься, что от тебя выворотни болотные шарахаться будут…

— Понапрасну вы за демонов заступаетесь! — Стодар уже пришёл в себя, голос его вновь звучал уверенно и жёстко. — В их прегрешениях государевы люди разбираться должны. А с вашим бабьим разумением тут делать нечего.

— Бабы тебе не по нраву, говоришь? — тут же завелась троллиха. — Разумом обделены, говоришь? А ну-кося, мозгляк весский, иди-кося сюды…

— Но-но-но, — попятился Стодар подальше от вздымающегося над его головой коромысла. — Ты смотри, и на тебя укорот отыщется…

— Погодь, Дугинея, не спеши, — придержала разошедшуюся троллиху тётка Милава. — Пришибёшь ненароком, отвечай за него посля… А ты, весич, язык свой поганый прикуси, покудова тебе его вместе с головой твоей пустой в плечи по самые уши не вколотили. По какому праву на честных отроков поклёп возводишь? Али, думаешь, нам не ведомо, что вы туточки в засаде с самого утра уселилися? Вон сколько глаз за вами следило, а вам и невдомёк. Привыкли у себя в Веси на холопов не оглядываться, а здесь холопов нету, здесь люди вольные живут, всякое непотребство зараз примечают.

Стодар тут же оживился.

— Об непотребстве и речь. Против отрока сего свидетельствую в том, что он суть воплощение Былого Ужаса… Своими глазами видел! — сорвался он почти на крик. — Коли не повязать вовремя душегубца, вмиг обернётся и всех нас мечом своим покромсает.

— Дурак ты, дядя, — с сожалением сказал Ванька. — Это не ужас был, а только видимость одна. Облик такой виртуальный. Ну, ненастоящий. А ты и поверил.

— Сам, между прочим, тоже вурдалаком-охотником притворялся, — припомнил и Стёпка. — И не первый раз. Ковыляи твои тоже ненастоящие были.

— Лжа и обман! Одного повязать, да и другого тоже… — продолжить Стодару не позволили. Дугинея, небрежно прислонив коромысло к сараю, надвинулась на беднягу всем своим могучим телом, так что тот едва не задохнулся под напором монументальной груди.

— Вот ужо я тебя сейчас научу таёжным бабам почтение высказывать, — прогудела она, сгребая в кулак ворот стодаровой рубахи. — Вот ты у меня сейчас ужо узнаешь, что такое настоящий ужас…

Стодар слабо трепыхался, но шансов у него не было. Окружающие обменивались весёлыми шуточками, от которых у Степана на щеках выступил предательский румянец. От окончательного удушения бедолагу спасло появление Збугняты.

Молодой вурдалак, взъерошенный и распаренный, выскочил из-за сарая, отыскал взглядом в толпе Степана, увидел, что тот цел и невредим (ну, почти), и оскалился в счастливой улыбке, так, что на едва затянувшемся рубце выступила кровь:

— Не погрыз тебя душегубец, не по зубам ты ему… А мы-то шибко испужались…

— Да куда ему! — отмахнулся Стёпка. — Он сам нас испужался, так испужался, что убежал.

— Далеко не убежит, — уверил Збугнята, с презрением косясь на помятого Стодара. — Он огородами дёрнул, решил, видно вдоль реки до лесу добраться, а там охотники наши его поджидают… Изловят враз, им не впервой…

— Весичи! — загалдела вдруг повисшая на заборе ребятня. — Мамка Дугинея, весичи едут! Маги ихие припёрлися!

Новость никого не испугала, но женщины, однако, оружие своё страшное всё же перехватили покрепче. Стодар-Стужемир неприятно улыбнулся Степану:

— Благодарю тебя, демон!

— За что? — меньше всего на свете Стёпка нуждался в благодарности этого скользкого перевёртыша.

— За то, что магов-дознавателей призвал.

— Никого я не призывал.

— А амулет охранный неужто я изничтожил? Думаешь, не спросят тебя за такое? Ещё как спросят — не отвертишься.

Ванька сделал большие глаза, объясни, мол, что тут без меня было и почему это ты весь в какой-то трухе. Стёпка отмахнулся, потом расскажу, некогда сейчас, видишь, что происходит. Чёрт, наверное, не надо было амулет тот проклятый трогать, никому он уже не мешал… Да кто же знал, что так получится! Разбирайся сейчас с этими магами. Ничего они ему, конечно, не сделают, но ведь надоело!

Дугинея вскинула на плечо коромысло:

— Пошли-кось, гостей незваных встречать. Погутарим мы с имя ужо, побалакаем.

Стодар, старательно обойдя вурдалачиху на безопасном расстоянии, поспешил к воротам.

Встали так: впереди несокрушимая Дугинея, рядом с ней тётка Милава, по другую сторону Степан с Ванькой и Збугнята. Притихшая ребятня на заборах и крышах чуть ли не из штанов выпрыгивала в предвкушении небывалого зрелища. Стёпка сжимал заветную рукоять и старался не слишком опираться на правую ногу — ушибленная колодой голень болела всё сильнее. Ванька вновь взгромоздил склодомас на плечо, и почему-то казалось, что захоти он — и жезл тут же превратится в огромный людоедский меч. Збугнята держался за их спинами, но не из страха, а просто считая, что не по чину ему поперёд демонов лезть.

Перед воротами деловито спешивались маги-дознаватели, один старший и четверо подручных, из тех, что всегда парами ходят. «Мы с Тамарой ходим парой» тут же к месту вспомнилось Стёпке. Понятно, почему их столько — по два магического амбала на каждого демона. Для пущей надёжности. Не иначе заранее поджидали, уж больно быстро и вовремя появились.

Предводитель — крупный мужчина с суровым лицом и холодными, пронзительными глазами — упёрся недобрым взглядом в Стёпана, словно пальцем в лоб ткнул. Тут же захотелось потупиться и принять виноватый вид, мол, простите дяденька, это я тут напакостил, но я, честное слово, больше не буду, только не ругайте меня и не бейте… Стёпка этот магический наезд без особого труда преодолел и в долгу, само собой, не остался, тоже посмотрел в ответ ПО-ОСОБЕННОМУ, да так, что мага даже назад качнуло. Недовольно скривившись (ну как же, на глазах у подчинённых какой-то мелкий отрок посмел своей нечестивой силой могучую весскую магию пересилить!), предводитель спросил, обращаясь к Стодару:

— Кто расколол амулет стража?

— Сей демон, — Стодар собрался было обвиняюще указать на Стёпку, но тут же охнул от боли в ушибленной руке. — Он расколол его своим мечом. Однако, досточтимый Славогор, это всего лишь ничтожная провинность по сравнению с тем, что он сотворил допреж того. Обвиняю сего… обоих сих отроков в том, что они злонамеренно вызвали Былой Ужас, за что немедля должны быть схвачены, закованы в железа и посажены в допросный поруб.

— Вот ведь гнида! — не выдержал Ванька.

— Верно ли сказанное? — надменно вопросил маг. Понятно, что он это просто потому спросил, что так правила требовали, нет ли, мол, у кого каких возражений по поводу высказанного Стодаром обвинения. Но Дугинея решила понять его вопрос буквально.

— Куда уж вернее, — ухмыльнулась она. — Гнида он и есть.

Славогор пожевал губу, посмотрел на троллиху, на тётку Милаву. Бабы — они всего лишь бабы, создания упрямые, но бестолковые, уговорами с ними едва ли совладаешь, а как силу истинную перед собой углядят, так сразу и попятятся, потому как бойцы из них никакие, они только мужей своих горазды шпынять и изводить. Демоны эти тоже шибко опасными не выглядят, один и вовсе помят да потрёпан, вся одёжка в соломе, в перьях, в трухе, знатно над ним кто-то — не иначе Стодар — покуражился. Второй, конопатый, тоже не богатырь, злости в нём нет настоящей, один только дитячий гонор.

— Отроков мы забираем, — сказал решительно и, оглянувшись на помощников, кивнул, как бы приказывая: «Взять их».

— Одни уже забрали, — как можно обиднее ухмыльнулся Стёпка. — До сих пор, наверное, от крапивы шарахаются.

— Нашлись тоже мне забиратели, — вставил своё слово и Ванька. — Припёрлись не спросясь и командуют. Что-то я, Стёпыч, уже опять рассерживаться начал.

А Дугинея просто поудобнее перехватила коромысло и недвусмысленно так покачала им прямо перед перекосившейся маговой физиономией. И сказала коротко и ясно:

— Нет.

— Напрасно вы за них заступаетесь, — весич, накручивая себя, возвысил голос, четверо подручных магов тут же шагнули вперёд, встали по обе стороны, рослые, угрюмые, готовые по первому знаку броситься на демонов. — Мы всё одно их возьмём, и лучше пусть они смирятся и не ерепенятся.

Он ещё что-то хотел добавить, но вурдалачиха властным жестом заставила его закрыть рот.

— Ты, боярин, на голос свой здесь шибко-то не надейся, — сказала она. — И на мальцов наших кричать не моги. Они тут у себя дома, а ты, коли не забыл ещё, гость незваный. Нету тут твоей власти и подчиняться тебе никто не поторопится. Уразумел?

— Не желаете добром, увезём силой, — Славогор, судя по всему, троллиху за серьёзного противника не считал.

— А достанет ли у вас силов-то? — ухмыльнулась Дугинея. — Мужики вы, оно конешно, видные, но с проторскими бабами вам ни в жисть не совладать!

— Достанет, — негромко обронил Славогор, и Стёпке очень не понравилась вот эта его спокойная уверенность. Что-то здесь было не так…

— Стеслав, глянь, — тронул его за плечо Збугнята. — Ещё едут. Эвона сколь их…

Из соседнего проулка выезжали весичи, точнее младшие маги-дознаватели. Младшими, надо сказать, они считались только по чину, а на вид — не дай бог столкнуться с такими врукопашную. Все крупные, откормленные, наглые и уверенные в себе донельзя. Человек десять их было, не меньше. Неторопливо спешившись, они встали полукругом за спиной Славогора и с такой неприязнью уставились на Степана, что у того за малым одежда не задымилась от их яростных взглядов. Дождались дознаватели, пришёл час расплаты, сейчас проклятый демон за всё ответит, особливо за крапиву…

— Чё делать будем? — тихонько спросил Ванька. Расстановка сил была явно не в их пользу. Если все эти маги сейчас набросятся, даже могучая троллиха не устоит.

— Плохо дело, — так же вполголоса отозвался Стёпка. — Кажется…

Он хотел сказать, что, наверное, придётся им сейчас сдаться весичам, поехать с ними, а уж там… а уж потом… В общем, как-нибудь вывернемся… Может быть.

Дугинея с тёткой Милавой, как оказалось, о капитуляции даже и не помышляли. Они весело переглянулись, и троллиха гулко хохотнула:

— Чем больше, тем весельше. Как бы токмо мне коромысло не сломить.

— Сплоховала я, — в тон ей добавила тётка Милава. — Надо было ещё одну сковороду прихватить. Да кто ж знал, что их столько набежит!

Они явно насмехались над весичами и при этом ничуть их не опасались.

— Пожалеете о своём упрямстве, — нахмурился Славогор, — да поздно будет… Приступайте, братья.

— Ты, чародейчик неместный, поначалу вон туды глянь-ко, — посоветовала ухмыляющаяся Дугинея, показывая налево.

Все присутствующие послушно повернули головы в указанном направлении. Ребятня на крыше весело загалдела.

— А теперича ещё вон туды, — тётка Милава показала сковородой в другую сторону.

Поскучневшие весичи все разом посмотрели направо. Ничего для себя хорошего они и там не увидели.

— Круто, — сказал Ванька, опуская ставший ненужным склодомас.

А Стёпка выдохнул и тихонько порадовался, что никакой битвы с магами уже точно не будет. Утомили его что-то битвы да сражения. А тут ещё и нога не на шутку разболелась.

У весичей не было шансов на победу. Совсем никаких. Ни малейших. Потому как с обоих концов улицы надвигалось на них решительно и неотвратимо то войско, сражаться с которым здесь и сейчас не пожелал бы ни один самый могущественный маг, будь он хоть весичем, хоть оркландцем. Вооружённые кто чем, кто палками, кто скалками, кто ухватами, кто лопатами, кто вилами, кто топорами, — шли проторские женщины. Шли неторопливо и уверенно, ощущая свою силу и своё полное на то право. Шли совсем молоденькие девчонки и рослые девицы на выданье. Шли матери семейств и пожилые, но ещё крепкие старухи. Шли тайгарки, гоблинки и гоблинши, вурдалачки и троллихи. Шла впереди всех Застуда с обнажённым дедовым мечом, и твёрдо шагали вслед за ней непривычно серьёзные Задрыга и Угляда. Чуть ли не вся женская половина многолюдной Проторы поднялась в едином порыве против чересчур возомнивших о себе магов, поднялась, чтобы не дать наглым пришельцам причинить хоть малейший вред освободителю Миряны.

И когда сошлись они почти вплотную и остановились, бесцеремонно потеснив присмиревших весичей, Стёпка присел на стоящую у ворот лавочку и спросил у Славогора:

— А у вас жена есть?

Хмурый весич счёл за лучшее промолчать, зато не промолчала тётка Дугинея. Она захохотала первой, вслед за ней залилось смехом и всё бабье войско. А громче всех веселилась, восторженно прыгая на крыше сарая, чумазая Заглада свет Зашурыговна.

Гугнила понукал меланхоличную лошадку и довольно лыбился, очень ему по душе пришлось, как бабы окоротили обнаглевших орклов. Будет о чём сегодня вечером языками почесать.

— Слышь, Стёпыч, а чего это они все к тебе прицепились? — озаботился вдруг Ванька. — Чего они от тебя хотели-то?

Стёпка оглянулся. Маги-дознаватели стояли на том же месте и смотрели им вслед. И Стодар-Стужемир смотрел, и Славогор с подручными, и младшие маги. Бабье войско несокрушимой стеной перегораживало дорогу, и всем было ясно, что весичам сквозь него не прорваться. Разве что боевые заклинания в ход пустят, да кто ж решится на такое…

— Поймать они меня хотели, — пояснил Стёпка. — А потом заколдовать и упрятать куда-нибудь, чтобы я убежать не мог. Знаешь, для чего Стодар людоеда на меня напустил. Он думал, что я против этого гада не устою… Ну, почти правильно думал. Если бы не эклитана…

— А я? — тут же возмутился Ванька.

— Ну и если бы не ты, — не стал спорить с очевидным Степан. — Только они-то не знали, что ты тоже демон… Теперь знают.

— Вот и пусть знают. Не будут больше на нас рыпаться. Только мне всё равно не понятно, для чего ты им нужен.

Стёпка хихикнул, вспомнив кое-что из своих приключений.

— Понимаешь, Ванес, эти весские чародеи из демонов магические зелья готовят, настойки там, снадобья лечебные, яды всякие… И чем сильнее демон, тем лучше эти зелья получаются. Если бы маги меня поймали… В общем, плохо бы мне было.

— То есть как это готовят? — не понял Ванька. — Варят, что ли? Как из мухоморов?

— Ага, — кивнул Стёпка, изо всех сил стараясь не засмеяться. — Из нас с тобой знаешь сколько всякого-разного можно наварить. Ого! Вот, скажем, отвар из демонского сердца — это для храбрости. Зелье из демонских глаз — это чтобы ночное зрение получить. А для того, чтобы совсем умным сделаться, лучше всего подходит настойка из мозгов конопатого семиклассника… — удержаться не удалось, и он захохотал, с удовольствием глядя на побледневшее лицо друга, — Только… из твоих мозгов… наверное другое средство… получится… для поглупения… ха-ха-ха!!!

— А я почти поверил, — признался Ванька, когда Стёпка перестал смеяться. — Ты так складно врать научился, аж завидно. Ну ничего, я тебе это ещё припомню. Бойся теперь меня и на каждом шагу оглядывайся, понял!

Из переулка выкатился взъерошенный и запыхавшийся Щепля, увидел телегу и припустил вслед, пыля босыми ногами.

— Гугнила, придержи лошадку, — попросил Збугнята. Гоблин тотчас натянул вожжи.

— Изловили людоеда-то, — сообщил Щепля, вваливаясь на ходу в телегу. — У самых Колотовских запруд. Едва-едва в тайгу не утёк.

— Тебе, Щепля, родители неправильное имя дали, — сказал Стёпка. — Тебя надо было Гуглом назвать, честное слово.

— Почто? — Щепля от удивления аж рот открыл.

— Потому что ты всё про всех знаешь. И как только это у тебя получается, не пойму.

— Не, Гуглем я не желаю. У нас уже есть одна Гугля, как раз сеструха Гугнилина, вот уж всем Гуглям Гугля.

— Энто так, — подтвердил Гугнила, мельком обернувшись. — Как заведётся, не переслушаешь.

— Во дают! — воскликнул Ванька. — А Яндексов у вас здеся не водится?

— Таковских пока не было, — отмахнулся Щепля. — Уж я бы знал.

— И что с этим гадом теперь будет? — спросил Стёпка. — Ну, с людоедом что сделают?

— Поперву хотели обратно весским магам вернуть. Но посля передумали. Говорят, мол, опять его упустят. Надо, мол зараз его в дальних болотах притопить.

— И что?

— В болота повезли. Шибко мужики на него злые. Шибко злые. У меня на них глаз верный.

— Мда-а, — протянул Стёпка. Он представил, как будет происходить это притопление, и его передёрнуло. Замолчали в тягостном раздумье и все остальные. Отрешённый Гугнила нехотя понукал кобылу, насупился, трогая свою рану, Збугнята, приуныл отчего-то даже всёзнающий Щепля.

Ванька, воодушевлённый недавними победными свершениями, грустить категорически не желал. Ко всему прочему — страсть как хотелось отомстить за розыгрыш. Хитро покосившись на повесившего нос друга, он вдруг воздел над собой склодомас и возопил свистящим шёпотом:

— Шмерть тебе за это! Шмерть!

Ничего умнее он придумать не мог. Мало того, что Стёпка, вздрогнув, ударился о борт больной ногой, так ещё и обомлевший Гугнила свалился с телеги и едва не переломал себе руки-ноги. А когда наконец отзвучали все ругательства и когда с трудом удалось успокоить гоблина (в телегу он больше не сел и вёл лошадь за уздцы), Стёпка выдвинул эклитану, повертел ею перед конопатым носом и почти серьёзно сказал:

— А теперь свисти в свой свисток. И если не вылечишь моё колено и рану Збугняты, я тебе не знаю что отрежу, честное демонское слово.