13

Два дня я ходил мрачнее тучи. Ни с кем не хотелось разговаривать. Шел на автобазу, забирался в машину и тотчас отправлялся на суперфосфатный нагружать мешки, которые за день вырастали в высокие штабеля. Рабочие грузили быстро, словно автоматы. С ними я редко когда словом обмолвлюсь, да и они мной не интересовались. Обычно, пока грузчики таскали мешки, я сидел в кабине, заполнял путевой лист. Изредка виделся с Иванчевым, бригадиром; здесь тоже все обходилось без лишних слов — он молча поднимет в приветствии руку, я кивну, на том и конец.

На автобазе всегда шумно — урчат моторы, кто-то кричит, отдавая распоряжения, на мойке плещется вода. Я любил этот шум и вечное движение, они отвлекали меня от невеселых дум. К тому же у нас не привыкли болтаться без дела, тратить время на лишние разговоры. У каждого из моих коллег свои заботы, и каждый по-своему выражал дружеские чувства. Обычно это делалось вечером, в закусочной, куда я теперь часто наведывался для переговоров с Лачкой, моим будущим хозяином. Он в конце концов решил сдать мне комнату в доме, а в пристройку переселить сыновей, которые, по его мнению, летом вообще могут спать во дворе. Правда, за это он заломил с меня лишнее, но я согласился, потому что в общежитии мне стало невмоготу. К тому же прежнего коменданта, как я слышал, собирались взять на поруки. Этот прохиндей сумел-таки раздобыть кое-какие оправдательные документы касательно брынзы, а насчет сводничества веских доказательств не было.

Я перебрался к Лачке, понемногу начал обзаводиться хозяйством — купил простыни, одеяло, подушку, мыло, полотенце, безопасную бритву. Мимо Лачкиного глаза не проходила незамеченной ни одна из моих покупок. Всякий раз он спрашивал, сколько я отвалил денег, и удивленно качал головой. Вскоре я понял, что он намерен еще поднять плату за комнату, и решительно пресек его домогательства. Он перестал заглядывать ко мне в кошелек — переключился на мою личную жизнь. Он уже знал, что я был женат и развелся, сообщил, что знает и мою бывшую жену. Мол, зовут ее Виолетой, она очень хорошо читает стихи, играет на гитаре — одним словом, большая «веселуха». Меня особенно разозлило это слово, в которое Лачка вкладывал откровенно грязный намек. Я чуть было не смазал его по губам, но удержался, вспомнил, что рука у меня тяжелая — еще, чего доброго, сверну ему челюсть, потом целой зарплаты не хватит на починку.

Так или иначе, я укоренился в новом квартале, постепенно врастая, так сказать, в местное общество. Все это были вчерашние сельские жители, потянувшиеся в город на заработки. Одни добывали уголь в соседних шахтах, другие мололи цемент на «Вулкане», но большинство — с нашего химического комбината. Служащих или по торговой части, таких, как Лачка, — считанные единицы, и поэтому они были у всех на виду. До моего переезда, например, за Виолетой утвердилась репутация «веселухи». Но теперь началось брожение в умах. Многие прослышали от Лачки, что я был ее мужем, и это повергло их в смятение. Все ожидали, что вот-вот разыграется драма. Небось уже представляли себе, как я с дикими воплями несусь по улице, а в руке у меня нож.

Однажды Лачка доверительно сообщил мне:

— Давеча заходила к нам эта веселуха. Принесла романы и все такое прочее — просвещать нас… Взял я одну книжку, неудобно было отказываться. Ведь она библиотекарша, у нее план. Мне самому приходится план выполнять, знаю, что это такое.

— Да, конечно.

— И про тебя спрашивала. Даже стучала в твою дверь. Ни стыда у нее, ни совести! Сын уже спать ложился, так она и ему сунула книжку…

На что рассчитывала Виолета, принося книги в этот дом? Неужели надеялась перевоспитать этого куркуля, приобщить к культуре его сыновей? Не знаю и знать не хочу, только я уже сотни раз имел возможность убедиться, что она человек крайностей, бросает ее от северного полюса к южному. Она ведь и к Драго подкатывалась, собиралась его просвещать. Тот хоть напрямик отказался. Да, на заводе уже прошел слух о новой ретивой библиотекарше — учредила целую сеть читательских групп, которые приняли на себя обязательство за определенный срок прочитывать определенное количество книг. Наша автобаза тоже не осталась без ее внимания. Как-то под вечер Виолета притащила нам стопку книг, начала агитировать. Я только что вернулся из рейса, мыл машину. Струя била в борта, во все стороны летели брызги. На мне были высокие резиновые сапоги, старые брезентовые штаны. Я хотел поскорее закончить дело, потому что обещал зайти к Драго. Он пригласил в гости по случаю первой получки дочери. Дошел наконец черед и до жареной утки! Ну вот, мыл я, значит, машину, вдруг слышу — зовет меня кто-то. Оглянулся — в нескольких шагах стоит Виолета с большущей сумкой, набитой книгами.

— Я там оставила для тебя одну. Читай, товарищ, читай!

Она улыбалась, показывая рукой в сторону конторы. Хотел поблагодарить ее, но она уже направилась к воротам. На ней было красное платье, короткое, выше колен. А походка усталая, совсем не похожа на ту, прежнюю, которая так привлекала внимание мужчин. Я долго думал о Виолете. Мыл машину, переодевался, готовился идти к Драго и все время думал о ней. То не были мысли влюбленного юноши, ни тем более покинутого мужа. Были это совсем другие, какие-то тревожные мысли.

Похоже, что в этот вечер Драго и Злата решили утопить меня в вине. Перво-наперво поднесли анисовку в пластмассовых стаканчиках. Мы чокнулись, но привычного уху звона не последовало, и это было очень досадно. Выпили за начало трудовой жизни юной Виолеты, благословили ее, так сказать. Виновница торжества, черноволосая, похожая на индианку красавица, сидела возле самого окна и держала на коленях большую белую кошку.

Комнатенка, где мы пировали, маленькая, тесная, но, как выразился Драго, в тесноте да не в обиде. Злата внесла на блюде утку, обложенную рисом, нарезала ее крупными кусками, пригласила нас к столу. А на нем чего только не было, просто глаза разбегались. Я полагал, что мы сейчас и приступим, но Драго попросил немного подождать:

— Пригласил я к нам одну общую знакомую, которая печется о нашем образовании.

Я поставил стопку на стол, удивленно уставился на Драго. Тот хитро улыбался. Небось думал, что порадовал меня приятной неожиданностью. Но в этот момент подала голос девушка, ласково гладившая по спине кошку:

— Папа, она не придет.

— Как так не придет? Я сам ее пригласил, и она обещала!

— Может, и обещала, но не придет.

— Что за причина?

Девушка продолжала гладить кошку.

— Не придет.

— Вот тебе и раз!

— Нет, не придет. Просила передать это вам.

Драго что-то пробормотал, снова наполнил стопки.

— Ну, коли не хочет, так и не надо. Наверное, посчитала зазорным для себя гостевать у нас. Ладно, давайте есть.

Злата принялась раскладывать по тарелкам утку. Я молча потягивал анисовку, не отрывая глаз от кошки. Пожалуй, у них было что-то общее во взгляде — у кошки и ее молодой хозяйки. Мне хотелось встать и уйти из этой чердачной обители, но было уже поздно, да и благовидного предлога я никак не мог сыскать. Пирушка началась почти в полном молчании. Драго попытался было нас развеселить, только ему это не удалось. Тогда он сел на любимого конька — начал рассказывать о помощнике министра, который вечно занят на заседаниях. Я заметил, что у него, дескать, государственные дела, поэтому и занят. Драго возразил, что у нас тоже государственные дела, однако это не мешает нам собраться вот так вместе и отведать утки.

— Хороша ведь, верно?

— Сырая, — сказала девушка, бросив кусок кошке. — Ее бы еще дожарить.

— Как это сырая! — всполошилась мать. — Уж больно привередой ты стала, все-то тебе не нравится.

— Раз говорю, сырая, значит, сырая! — отрезала девушка.

Злата умолкла, а Драго снова наполнил стопки, поднял свою и заявил, что нам все нипочем, можем съесть и недожаренную.

— Твое здоровье, Марин!

Девушка обиделась, поднялась из-за стола и вышла из комнаты, захватив с собой кошку. Мы остались пировать втроем. Я почувствовал облегчение — мне все казалось, что девушка следит, сколько я выпью. А это, согласитесь, не так уж приятно. И тем более не хотелось становиться посмешищем в глазах сопливой девчонки, когда хмель возьмет свое. Она глядела на нас неприязненно, потому что мы, видите ли, не уделяли ей должного внимания.

— Молодежь пошла какая-то непонятная, — вздохнул Драго. — Ладно, давай лучше займемся вином, а? Что скажешь? Злата, будь добра, принеси нам кувшин… Они нас не поймут, молодые-то. Ну и бог с ними, а мы еще хлебнем.

— Верно.

Блюдо мы очистили быстро. Тем временем исчезла и Злата. Теперь мы остались вдвоем. Чокались уже стаканами, каждый раз уверяя друг друга, что вино отличное.

— Пей, у меня его целая бутыль. И еще есть. Пока не разопьем, не встанем из-за стола. Ты на моих баб не гляди, они спят, как кошки. Верно? Один глаз спит, а другой бдит.

Хорошо мы с ним посидели, взаимно потчуя друг друга. Я уж и счет потерял выпитым стаканам, и, когда настала пора прощаться, ноги мои отказывались мне служить. Еле сполз по деревянным ступенькам на твердую землю. Драго меня не провожал — обессиленный, он растянулся на скамье в кухне. Злата, которая уже легла в соседней комнате, попросила дочь посветить мне, чтобы я, чего доброго, не загремел по лестнице. Худенькая, черная, как бесенок, девушка держала свечу, спускаясь вслед за мной. Одолевая ступеньку за ступенькой, я размышлял: «В самом деле, чудная эта нынешняя молодежь… Взять хотя бы эту — пригласила в гости обмыть первую получку и даже не соблаговолила побыть с нами до конца вечеринки. Думает, я этого не заметил! Хорошенькое дело…» А вслух сказал:

— Не стоит, пожалуй, светить, дорогой товарищ! Мне и так все видно.

— Да я не тебе вовсе. Я кошку ищу.

— А кто же тогда мне светит?

— Луна.

— А-а, значит, ты и есть луна?

— Ну, может быть, и так.

На улице в самом деле сияла луна, и поскольку я был пьян, то легко поверил, что это она мне светила, а не девушка, которая остановилась в дверях и недружелюбно на меня глядела. Свеча погасла.

— Знаешь, — проговорила она, — это я ее прогнала.

— Кого?

— Ну, ту.

— Какую?

— Ту… Разведенную… Не хочу видеть ее в нашем доме. Она недостойна этого. С какой стати ее приглашать?.. Я ей так прямо и сказала.

Я опешил.

— Дело твое, — я не сразу нашелся, что ответить.

— И твое, — возразила она, скрываясь в темном проеме двери, — твое тоже! Не только мое.

Я сначала не разобрал, куда это она подевалась, — пьян был, что с меня взять. А она стояла за дверью и кричала что-то, чего я никак не мог понять. Особенно обидно стало, когда она крикнула: «Куку» — и, высунувшись на миг, скорчила мне рожу.

— Зачем погасила свечу? — завопил я. — Как тебе не стыдно!

Она швырнула свечу к моим ногам, а сама побежала наверх — ее позвала мать.

Ну, слава богу, с уткой разделались наконец. Не будет больше о ней разговоров… Но эта девушка? Что ей от меня надо? За что она меня так ненавидит?..

Загрузка...