Двое в новом городе

1

Перед рассветом от асфальта остро тянет бензином. А может, это мне показалось — когда я проснулся, в ногах у меня звякнула открытая канистра. С вечера я не забросил ее в кузов — сразу же свалился. Только соловьи и разбудили.

В такие минуты, когда меня вдруг что-то будит, в голову лезут мысли, обычно мне не свойственные. Думаю, все это от снов. В последнее время я много их вижу и просыпаюсь весь в поту. Вот как сейчас, например. В кабине не продохнуть: по рассеянности я забыл опустить в дверце стекло.

Вспомнилось, что за подобную небрежность, столь присущую моему характеру, меня всегда прорабатывали — разумеется, из самых лучших побуждений. Даже моя бывшая жена, которая десять лет назад бросила меня «по соображениям целесообразности», и та считала: не сносить мне головы, если не возьмусь за ум. Впрочем, с моей персоны она сразу же переключалась на мужчин вообще. «Все вы такие, все до единого!» — утверждала она сквозь слезы, доведенная до отчаяния моим спокойствием.

Странное дело, сам-то я ничего не предпринимаю, чтобы досадить собеседникам, разозлить их. Видно, причиной всему моя внешность, потому что я замечал, как люди просто впадали в бешенство, едва принимались поучать меня или одаривать советами. Парторг госхоза, где я лет десять назад был комсомольским организатором, так тот сгоряча чуть было меня не стукнул — уж очень я, видите ли, вызывающе молчал в ответ на его критику. По его словам, физиономия у меня была чересчур вызывающая. То же самое слышал я и от других людей. Может, все они правы? Чем же иначе объяснить те напасти, что свалились мне на голову за эти десять лет?

Нынешней ночью, к примеру, я вполне мог улечься на мягком кожаном сиденье, а не спать, навалившись на баранку, как это делают забулдыги шоферы. Грузовик у меня старый, да и я не бог весть какой опытный водитель, чтобы позволять себе всякие вольности. Коли на то пошло, нечего было ночевать на шоссе, надо было вовремя вернуться домой. Нам это частенько внушают на автобазе. И возразить нечего — разумный совет. Не верю, чтобы я мог кого-либо вывести из равновесия, когда выслушивал эти наставления с подобающим приличием и вниманием.

Для бригадира я новичок и пока еще не успел восстановить его против себя. Буду благоразумным, постараюсь изображать на своей физиономии одно сплошное послушание. Внешность не следует сбрасывать со счетов. Это я усвоил от бывшей своей жены, которая вращалась среди людей искусства в окружном городе, где какое-то время работала пионервожатой. Кроме красных галстуков, как полагается по уставу, ее пионеры носили еще розы и эдельвейсы из шелка. Роза и эдельвейс — любимые цветы моей бывшей жены. Пожалуй, теперь я понимаю, почему она терпеть не могла моей физиономии. Видно, надо мне побольше внимания уделять собственной внешности, как это ни противно моей натуре.

А разве что-нибудь в этом мире дается без усилий? Уж чего, казалось бы, проще — человек проснулся. И то первым делом нужно умыться…

Да, а соловьи тем временем заливались, и я заслушался, попробовал было по голосам подсчитать, сколько же их тут. Судя по всему, много. Пусть себе поют. Это так прекрасно. Особенно ранним утром, пока еще не поднялось солнце.

Никто бы не поверил, что грубое мое лицо, заросшее двухдневной щетиной, с всклокоченными бровями и изрезанным морщинами лбом, может вдруг стать зеркалом доброжелательности и поэтических волнений. Что поделаешь! Бывшая моя супруга, поклонница роз и эдельвейсов, вообще считала, что мне слон на ухо наступил. Сама она играла на аккордеоне, и это очень ее возвышало в собственных глазах. В доме у нас я повсюду натыкался на ноты. Но так и не запел!

Что это я все к прошлому возвращаюсь? Может, из-за соловьев? Пускай поют. Хорошо… А мне пора доставать заводную ручку, без нее мотор не запустить — ночь-то была холодная. Как бы деревца не померзли. Правда, они уже отцвели, и теперь им не опасно.

Ну вот, мотор заглушил соловьиную песню, и мне вдруг взгрустнулось — не из-за песни, а оттого, что все в этом мире быстротечно. Даже птичью трель нельзя послушать без того, чтобы не вмешалось тарахтенье машины.

Я уже в кабине. Руки на баранке. Гляжу вперед и прикидываю: до обеда надо отмахать по меньшей мере километров триста пятьдесят, тогда уложусь в норму. Блестит лента асфальта. Предрассветная мгла постепенно тает. Верхушки деревьев и холмы озарило солнце. Соловьев уже не слыхать. Да, все было навеяно снами. А сейчас важнее всего пробег. И проделать его надо, как говорится, малым горючим — много километров. Впрочем, это само собой разумеется, и непонятно, чего ради нам на автобазе постоянно твердят об этом. Делать им больше нечего, что ли?

Жму на акселератор и слышу, как где-то подо мной свистят шины, будто рвут на куски шелк. Движение захватывает меня. Лицо окаменело, ни единый мускул не дрогнет.

Когда наш брат шофер вот так, на большой скорости, колесит по стране, самое опасное — задремать за рулем. Потому-то водители и смолят сигарету за сигаретой, часто высовываются в окошко кабины, чтобы обдуло ветерком. А я не курю. И этим обязан бывшей жене, воздержнице.

Я ужасно боюсь не стать слишком добродетельным. Оттого и стараюсь не думать о своей бывшей супруге и о прошлом. А оно меня преследует, будто я чем провинился перед ним. Если разобраться, то грехов за мной немало, может, у жены и были основания отречься от меня, когда ей сказали, что я враг народа. Она, понятно, народ предпочла мне, и это резонно. Я ее не виню.

И все-таки есть что-то обидное в этом словосплетении — «по соображениям целесообразности»! Они, конечно, не были уверены в моей виновности. Виолете бы взять да и сказать: «Вот удобный случай развестись с человеком, которого я больше не переношу! Детей у меня от него нет, чувства нет, ничем я ему не обязана». И не прибегать к адвокатским хитростям, не вводить людей в заблуждение, в особенности моих друзей… «Да катись ты ко всем чертям со своим аккордеоном! — вырвалось у меня тогда. — Поищи себе кого-нибудь другого лучше меня». И ведь нашла. На следующий год нашла. Снабженца, который пел в местном хоре. Водятся же такие на свете: снабженец-хорист. Да, только опять у нее промашка вышла — сначала со мной, теперь с этим… Слышал я, вроде бы она снова мной интересовалась: дескать, не переквалифицировался ли? Во всяком случае, на мое имя пришла на автобазу посылка — по случаю дня рождения получил я коробку конфет. Приятели были очень разочарованы. Они-то настроились на анисовку, уж никак не на детские лакомства.

Весь день не шли у меня из головы эти конфеты. Стало даже как-то тревожно. Встревожишься тут, если тебя выслеживают да подкарауливают. А я устал. Мне уже стукнуло тридцать восемь. Не до свиданий и нежных вздохов. Да и много я перевидал за эти десять лет; женщин тоже хватало, даже когда я был в местах не столь отдаленных. Дай бог, чтобы эти конфеты не оказались уловкой. Обычно я легко попадаюсь в ловушки, словно глупый волк, который вызывает у людей скорее ненависть, чем сострадание.

Мой «зил» спустился на дно лощины, пересек речушку и вот уже натужно хрипит на крутом подъеме. Железные прутья громыхают в кузове, напоминают — будь осторожен! Ничего, через час выберусь на равнину и там наверстаю упущенное.

Судя по солнцу, которое уже вовсю заливает окрестные холмы, день будет ясным и теплым, хотя прогноз обещал переменную облачность с кратковременными дождями. Не понимаю, чего эта наука в таком разладе с природой! Нас на автобазе прямо бесит, когда прогноз обманывает.

Подспудно меня все время гложет тоска. Чем-то я пренебрег, чего-то лишился. Или мне опостылело одиночество? Эта женщина попытается использовать мое состояние духа. Она следит за мной издали. Коробка конфет — это неспроста, наверняка здесь какой-то расчет. Однажды я уже попался на ее удочку, еще бы — поет, на аккордеоне играет, стихи декламирует!.. Как вспомню, до сих пор поражаюсь, откуда взялось столько хитрости у восемнадцатилетней девчонки! И насколько туп и наивен может быть парень в двадцать пять лет: я даже не заметил, как меня окрутили.

Случилось это, когда я вернулся из молодежной бригады. Около двух лет провел на стройке, прямо-таки охрип от энтузиазма. «Мы строим город — город созидает нас!» И это было вправду так, если не считать, что обуревавший нас восторг мешал порой трезво смотреть на вещи, оценивать собственные возможности. Вообще-то, кто только не искал счастья на этой национальной стройке. Лишь мы, энтузиасты, не гонялись за ним, оно само нас искало — и притом довольно упорно и настойчиво. Виолета, пожалуй, не так уж была и виновата. Она влюбилась в меня, прочитав в газете, что на строительстве шоссе Мариино — Раковски я перевез за день триста с лишним тачек щебня. Вот до чего доводят газеты! А дело-то обстояло совсем просто: я был влюблен в одну девчонку и все эти триста тачек перетаскал ради нее — пусть увидит, что я люблю ее сильней, чем она думает. И еще мне хотелось, чтобы она рукоплескала в мою честь на вечернем лагерном костре… Виолета не была членом нашей бригады. Прочитав газету, она решила показать меня своим пионерам. Дети вручили мне адрес и кое-что из съестного, а потом убежали играть. А я остался с их вожатой разглядывать адрес, который пионеры разрисовали, конечно же, под ее руководством. Само собой, я на нее не обратил никакого внимания, потому что был влюблен в другую. Но в каждом деле побеждает настойчивый. Это уж я знаю на собственном опыте. Потому и пугает меня давешняя коробка конфет. Потому-то я сегодня так нескладно провел ночь, проснулся весь в поту.

Что там ни говори, в жизни многое переменилось с тех пор. Прежде всего люди стали умней. Об этом можно судить по той сдержанности, с какой они оценивают собственные достижения. Ведь раньше как было? Выкопаем канаву, а трезвону на весь мир. То же самое и с любовью: подарят нам, положим, алую розу, и мы уж готовы — воображаем, что по уши влюблены, начинаются ахи да охи, цитаты из художественной литературы. А таким девушкам, как моя бывшая жена (ей тогда было восемнадцать) только попадись в руки роман, они тебя не оставят в покое. Угораздило же меня дать ей «Мужество» Кетлинской. Боже, как посыпались от нее письма с вопросительными да восклицательными знаками — завалила прямо. И хоть был я влюблен в другую, которая, кстати, с прохладцей относилась к моим подвигам, восклицательные знаки постепенно сделали свое дело. Невольно я стал привыкать к письмам Виолеты, на пятое ответил сам. И со мною было кончено.

Сейчас, как я слыхал, бывшая моя супруга работает в районной библиотеке. Устроилась туда недавно, но рвется поближе к рабочему классу. Видно, художественная литература делает свое дело. Только теперь мне не двадцать пять. Хватит! Как я ни одинок, как ни муторно у меня на душе, а к прошлому возврата не будет. С головой уйду в работу. Сосредоточусь на будущем. Оно, я уверен, прекрасно. Взять хотя бы перемены, которые коснулись меня, — мне вернули партбилет, восстановили во всех правах, которых лишили десять лет назад. Даже предлагают вернуться на организаторскую работу. Конечно, политикой я всегда занимался с охотой, но чтобы снова стать партийным работником, как прежде, — это вряд ли. Не хочу. Причин тому много; потом, при случае, я их вам назову. Я доволен своей новой профессией. Она успокаивает нервы. Я в постоянном движении, а это очень важно — чтобы не пропасть, не исчезнуть. Смена мест, людей, пейзажа за окном, мыслей — все это успокаивает. Я очень доволен, что выбрал именно эту профессию. Меня бросает в дрожь от малейшего намека на то, чтобы сменить ее. Нет, я не вернусь к тому, чем некогда был. То — совсем другая жизнь. Я влюблен в баранку и не выпущу ее из рук.

Десять лет прошло, как мы расстались, а эта женщина все еще в состоянии меня растревожить! Ярости моей нет границ. Думал ли я, что такое возможно? Все мое существо противится этому. Мне бы следовало вернуть конфеты вместе с коробкой и красной бумагой, в которую они были завернуты. Но кому? Кому вернуть? Она ведь не написала на посылке своего имени. Понадеялась на мою дурацкую интуицию и не ошиблась.

Далеко за полдень я прибыл на автобазу, выполнив и перевыполнив свою норму. Устал, конечно, и проголодался. Столовка была уже закрыта, и пришлось довольствоваться колбасой с хлебом, пока с моей машины сгружали железяки. Я пристроился на пустой бочке из-под бензина, вокруг суетились люди, но слова их не доходили до меня. Усталый, погруженный в свои мысли, я с удовольствием уписывал колбасу и белый хлеб, которые мне принесли из буфета. И еще мне было приятно оттого, что я нахожусь именно здесь, где всего в сотне шагов от меня возвышаются огромные башни-градирни, шум воды в них смешивается с гулом кислородного цеха. Дальше, за кранами и опорами электролинии, проглядывали красные кирпичные стены суперфосфатного и серного цехов. Из высоченной трубы тянулась ядовито-желтая струя дыма, ветер подхватывал ее, нес над химическим комбинатом. Я еще не разделался с едой, когда подсобники закончили разгрузку. Кто-то сказал у меня за спиной:

— Надо бы это вывезти…

Я понял, что речь идет о суперфосфате, — бумажные мешки с ним громоздились тут же, под открытым небом, — и сказал:

— Ладно, грузите!

И они принялись грузить. А я сидел в сторонке, доканчивая свой обед, и сознание того, что через полчаса снова буду в пути, право, же, доставляло мне радость. Люблю ездить. Не люблю сидеть на одном месте. А на автобазе думают, будто я только ради денег вкалываю.