Его счастье

Глава 16

Саймон вышел как ошпаренный. Его плоть все еще набухала. Определенно, он не собирался лишать ее девственности до свадьбы прямо там. Он хотел, чтобы все прошло, как положено: после венчания и свадьбы. Нет никаких причин для спешки в близости. Ну, разве что они оба хотели друг друга. Оливия тоже хочет его, иначе бы она выгнала его с криками о домоганиях, швыряя по пути тяжелыми предметами. Это осознание подогревало его, как теплый солнечный луч. Может быть, она вообще не понимала, что происходило, как и многие невинные девушки до замужества. Еще одна мысль, которая остановила его: то, что Оливия может пожалеть об этом. Поэтому первым делом он должен быть уверен, что она хочет стать его женой. Меньше всего на утро мужчине хотелось бы увидеть разочарованные глаза женщины. И речь сейчас не только об интимном удовлетворении.

Благо, Саймону не нужно было идти далеко до своей комнаты, ибо она была напротив комнаты Оливии. Единственное, что их разделяло — небольшой темный коридор. Саймон желал, чтобы она была недалеко и чтобы в случае непредвиденных ситуаций он смог быстро оказаться рядом.

Дойдя до двери, он положил ладонь на ручку и застыл. Саймон обернулся на дверь Оливии. Наверное, сейчас она снимает свое платье, расплетает волосы и ложиться в холодную, никем не согретую постель… Он тряхнул головой, избавляясь от живых фантазий. Однако Саймон заметил какую-то тень рядом с ее дверью.

Он прижался спиной к углу, чтобы быть менее заметным. Знакомая тень мелькала под дверями Оливии. Человек крутился на месте. Нагнувшись, он заглянул под дверь и удостоверился, что свет в ее комнате погас. Фигура напомнила Саймону согнутую деревянную палку. Очевидно, это мог быть только один человек.

Саймон закипел. Какого черта он шныряет по его дому, как в своем, да еще заглядывает в комнаты гостей! Тем более с комнатой Оливии ему смертельно опасно находиться рядом. Сцепив за спиной сжатые от ярости кулаки, он тихими стопами подходил к нему. Его образ был хладнокровным и жестоким.

− Лорд Лонгстри?

Тот дернулся от испуга и выпрямился, увидев перед собой высокую темную фигуру.

− Надеюсь, вы будете достаточно любезны ответить, какими судьбами вас занесло в это крыло дома?

− Я искал выход, милорд.

«А он не растерялся!»

− На третьем этаже? — Саймон скептически поднял бровь.

«Ну очень остроумно».

Барон потер шею.

− Ну… никогда не знаешь, какие сюрпризы поджидают в доме пока еще уважаемого и влиятельного герцога.

Последнее напомнило о его манипуляциях. И теперь Саймон боялся только одного: как он утром будет объяснять размазанные останки барона в этом углу.

− Вы смеете приходить в мой дом и нагло угрожать мне какими-то нелепыми подозрениями, в которые никто не поверит? Мое слово против вашего ничего не стоит, Лонгстри. Вы это знаете лучше, чем кто-либо, — ответил он в лоб.

Неприятель противно пощелкал языком. Он достал из кармана какую-то вещицу, напоминающую по форме стрекозу, и поводил перед глазами Саймона. Это была заколка.

− Вас и леди Уотсон не было на концерте в одно и то же время. Также я стал свидетелем, как вы оба выходили из одной комнаты. И добавьте к этому еще заколку, оставленную в тот день на полу вашей возлюбленной. Мужчина может обойти скандал, как правило, ему ничего не грозит. Я переживаю за бедную леди Уотсон, − он состроил притворную гримасу, − которая попадет в водоворот разбирательств и сплетен, что обольет грязью ее репутацию. Лично я предпочитаю со стороны понаблюдать за этим и сделать ставку на то, что от нее откажется собственная семья. Разве вы, джентльмен, позволите своей пухленькой распутной леди пройти через такой ад? — Наглая ухмылка на его физиономии закрепила сказанное.

Саймон почувствовал, как затылок обдало холодом. Такая улика (заколка) была серьезным доказательством и многое меняло. Но как он мог это упустить?! До этого можно было рассчитывать, что мерзавца никто не послушает, а сплетникам рот закрыть легче. Теперь же он не мог позволить, чтобы тот сказал хоть слово кому-либо. Дьявол! И во что он вовлек Оливию! Стоило ему один раз поддаться чувствам, как вдруг на грани оказалась судьба дорогого человека.

Саймон не выдержал нахальства и ударил его кулаком по лицу так сильно, что тот отлетел в угол. Валяясь на полу, барон достал платок из кармана и начал вытирать кровь, полившуюся из носа. Его взгляд был озлоблен и растерян. И пусть завтра он красуется разбитой губой. Саймону плевать! Скорее всего, он бы стерпел эти угрозы, если бы его оскорбления не перешли на Оливию. Саймон встряхнул пару раз битые костяшки.

− Значит так, Лонгстри, пусть ты приглашенный герцогиней гость, − тихая интонация наполнилась гневными нотками, − я прощаю все сказанное тобой здесь и сейчас. Я опущу даже то, что ты пытался мне угрожать в моем, черт побери, доме! Но, − с беспощадным взглядом он придвинулся к нему, отчего барон чуть не впечатался в стену, − если я увижу, как ты трешься около двери леди Уотсон, угрожаешь ей, говоришь с ней или хотя бы стоишь рядом, твоя жизнь на этом оборвется. Оставь ее. Ты знаешь, Лонгстри, что я не шучу. Забудь даже как дышать в ее сторону.

Лонгстри испугался напора Саймона. Вероятно, он не ожидал от неизменно холодного и сдержанного герцога такой буйной реакции. Наверное, поэтому он так открыто вел с ним игру, дергая струны. Чертов гад! Саймон итак слишком долго ждал этого момента. Он понимал, что если вовремя не указать крысе свое место, она вскоре сядет за стол с хозяином.

Барон скользнул вверх по стене и понесся вниз по лестнице.

Он остановился на лестничной площадке и сказал:

− Сроку вам три дня, ваша светлость! — и скрылся в тени второго этажа.

Такие люди, как Лонгстри, не забывают обид. Особенно он запомнит в деталях все то, что произошло здесь сегодня. Но Саймон ни капли не жалел о своих действиях, потому что считал это лишь малой частью того, что барон заслуживал.

Он только взглянул на дверь, за которой находилась Оливия. «Оливия» − шепотом слетело с губ ее имя. Он приложил ладонь к поверхности. Пусть спит спокойно, а Саймон будет хранить ее сон. Да, он будет беречь ее, несмотря на ее раздражение или даже ненависть к нему, потому что он держал ее в неведении. Каждый раз она открыто злилась, либо следовали упрекающие взгляды. Румянец подступал к ее лицу, и каждый раз она была превосходна.

В такие секунды, как эта, в памяти вырисовывались черты забытых лет их детства. Когда Саймон ненарочно выводил из себя маленькую девочку, слегка подшучивая над ней.

− Саймон, дорогой! — окрикнули его.

По лестнице поднимались его мать и леди Уоррен под руку, будто старые подруги. Это его удивило.

− Что ты тут делаешь один?

Саймон краем глаза заметил на полу пару темных капель свежей крови. Он враз наступил на них.

− Я как раз собирался идти в постель, миледи, − сухо ответил он.

Хитрые глаза герцогини говорили о том, что сейчас последуют неизбежные попытки сватовства с леди Уоррен. Она метнула недобрый взгляд на дверь Оливии.

− Мы с Шарлоттой тоже поднимались в свои комнаты, и по дороге я ей устроила небольшую экскурсию, как ты в детстве бегал по дому и озорничал. − От обеих прозвучал звонкий смех. — Однажды на этих перилах…

Да, миледи. Только ты забыла добавить, как за каждое озорство маленький мальчик получал наказания в виде жестких ударов прутьев, запираний в чулане на целый день, а также лишений завтраков, обедов или ужинов. Саймон поежился от жутких воспоминаний.

Кэтрин снова притворяется любящей матерью, хотя это никогда не было так. Даже во снах Саймону являлась Изабель как заботливая мать, которая любила его сильнее, чем себя. Сейчас же его тошнило от фарса, который устроила Кэтрин. Саймон от обеих держался отрешенно.

− А потом он подрос и перестал выкидывать детские шалости, но так и остался душкой. Да, проделки детей, так или иначе, скрашивают скучную жизнь, − закончила Кэтрин пару только что переписанных историй о нем.

Саймон покрутил носком стопы, чтобы размазать кровь. Уинстону, его камердинеру, придется поднапрячься, чтобы их оттереть.

− О, леди Кэтрин, это самые замечательные детские истории, которые мне когда-либо доставалось слышать, − восхищалась Шарлотта, положив руку на грудь. — Но, леди Кэтрин, кажется его светлость в смятении. Ему не по душе беседы о его шалостях. А мне бы так хотелось узнать больше о вас, милорд. Когда-нибудь мне выпадет такой шанс?

Шарлотта захлопала ресницами. Она была и вправду великолепна: не было ни единого изъяна в лице или фигуре. Такие, как она, считаются сегодня эталоном женской красоты. И это совершенно понятно. У нее был ровный и симметричный овал лица, большие голубые глаза, маленький аккуратный носик с чистой и белой, как фарфор, кожей, а также светлые локоны. Девушка была очень хрупкой и миниатюрной, однако обернута в нагроможденные платья с рюшами и несколькими слоями юбок, которые Саймон презирал, но это не могло скрыть ее красоты. Такие, как она, сходят с картин и вдохновляют на подвиги, становятся музами для творцов. Но не для него.

Саймон не мог представить ее рядом с собой, либо просто не хотел. Его разум и сердце противились, потому что уже нашли свою музу. Саймон не желал отступать. Он хотел быть всегда рядом только с одной женщиной, которая восхищала его и, самое главное, была открытой и честной, без всяческих попыток обольстить, чтобы заманить его под венец.

− Дамы, разрешите мне вас покинуть. В царстве Морфея меня уже, должно быть, ищут, — Саймон кивнул, поспешив поскорее расстаться с ними.

− Нет, не ищут, − резко сказала Кэтрин.

Ее жесткость пробивалась сквозь пелену доброжелательности. В глазах герцогини стали заметны ледяные искры, которые были направлены на Саймона, на своего недавно «любимого мальчика». Он остановился, отвечая пронзительным взглядом, не уступающим ей ни в чем. Оба воплощали два алмаза, режущих друг друга.

Одна Шарлотта не понимала, что происходило. Куда внезапно пропали любящие друг друга мать и сын? До девушки все еще не доходило, что в действительности Кэтрин сама создала для нее эту обманчивую завесу. Саймон осознал еще одну причину скорой свадьбы: переселить матушку во вдовий дом и побыстрее, пока ему не стало здесь тесно.

Зрительное противостояние закончилось тем, что Кэтрин вдруг стало нехорошо. Но, конечно, это была еще одна ложь.

− Я пойду прилягу. − Тон был столь жалобным, как у подстреленной лани.

Саймон глубоко вздохнул, крепко сжав зубы. Сегодня будто день испытаний! Сначала Лонгстри, теперь собственная мать. Хотя второе для него было более ожидаемым, чем первое. Саймон знал, что барон и Кэтрин очень разные, пусть оба злопамятные и мстительные. Но именно Кэтрин стоило опасаться больше всего, ибо она точна и опасна, а также расчетлива. Действия же барона были более импульсивными и поэтому малообдуманными. Он также не способен здраво оценивать ситуации, просчитывать все возможные ходы и ловушки.

− Саймон, — обратилась Кэтрин, − не проводишь ли ты леди Уоррен в свои покои? Нехорошо оставлять гостью одну, она плохо знает дом.

Мать натянула такую улыбку, что любой другой человек ощутил бы прилив страха и тревоги. Она опять его принуждала к общению с Шарлоттой! И если бы не сказанная вдогонку самой девушкой просьба: «Ваша светлость, я очень боюсь заплутать в этих темных коридорах. Я буду счастлива, если хозяин дома составит мне компанию», Саймон развернулся бы тут же и ушел без оглядки. Еще ни одной горничной поблизости, которая выполнила бы за него эту работу. Однако придется поддерживать статус джентльмена. Он же, в конце концов, герцог!

− Конечно, − процедил он сквозь зубы, − я составлю компанию леди Уоррен.

Саймон подставил локоть Шарлотте, обернувшись напоследок к матери:

− Леди Лендская, напомните мне, пожалуйста, завтра вызвать врача на дом.

− Для кого же? — изумленно повернулась она.

− Для вас, миледи. Раньше, если и не было причин для опасений, то теперь в вашем возрасте стоит побеспокоиться о здоровье. А кто же еще сделает это, как не ваш любимый сын!

Кэтрин гневным взглядом провожала уходящую пару. Саймон шел с ощущением, будто ему в спину втыкают иголки. Его настигло облегчение только когда они завернули за угол, скрывшись с поля зрения Кэтрин.

Подходя к лестнице, он пропустил Шарлотту вперед. Они медленно поднялись наверх. Все это время она безуспешно пыталась завести разговор, но каждый раз он обреченно заходил в тупик. Вероятно, потому, что Саймону не хотелось его поддерживать. Не было ни сил, ни желания. Шарлотта была так же ясна и прозрачна, как стекло. Говоря с ней, можно запросто угадать ее ответ. Ее цель, желания и мотивы были как на ладони. И все же он не хотел давать девушке ложную надежду, чтобы не пришлось в будущем соответствовать ее ожиданиям или делать больно. Было бы нечестно, разговаривая с ней, все время при этом думать о другой. Саймон знал о ее семье только то, что отец Шарлотты был одним из богатейших промышленников страны в области текстиля. Меньше всего сейчас ему были нужны проблемы с влиятельным отцом девушки, которая хочет за него замуж.

Удачно, что освещение было тусклым, потому что Саймон посветлел в лице, увидев на углу комнату Шарлотты.

− Миледи, ваша комната. − Он указал на дверь.

Лицо девушки было расстроенным.

− Приятных сновидений, − черство обронил Саймон.

Он повернулся, собираясь идти отсюда как можно быстрее. Наконец этот день закончен, и больше его сегодня ничто не будет тяготить.

− Подождите, ваша светлость! — Шарлотта встала на его пути, и Саймон изумился. — Вы не могли бы завтра мне показать ваш парк и окрестности. Я еще ничего здесь не знаю, а мне все-таки предстоит тут жить… − Саймон от неожиданности закашлялся, − неделю.

Для леди настойчивость Шарлотты превышала всякие нормы. Саймон чуть не подавился собственной слюной, когда она заговорила о стремлении поселиться здесь. Ему сразу вспомнились слова своего друга Хью про гарпий, жаждущих его заарканить. Завлекая своей красотой, они подбираются все ближе и ближе. И когда пути назад уже нет, ты открываешь глаза, обнаруживая, что окован толстыми цепями, выбраться из которых будет более невозможно. Но Саймона не взять так просто, как многих других. Был бы здесь Хью, он бы помог ему избавиться от назойливых женщин. Жаль, что рядом нет этого дамского угодника.

Он не смог приехать в его имение по неизвестной для Саймона причине. Он был очень заинтригован, так как во время их последнего разговора Хью был сам не свой и очень скрытный. Но Саймон в мыслях поставил на то, что друг опять подался в разгульные сборища и вечеринки, а ему не сказал, чтобы не выслушивать лекции по морали. И, тем не менее, в глубине души Саймон тешил надежду на приезд Хью, который всегда любил неожиданные появления.

− Леди Уоррен, − спокойно говорил он, − сегодня от вас исходят весьма смелые просьбы. Вы же в курсе, что завтра утром состоится всеобщая экскурсия по поместью.

Шарлотта сделала к нему шаг вперед.

− Я знаю, ваша светлость. И все же я рассчитываю на некоторые привилегии. − Ее голос был трепетным и взволнованным. — Саймон…

Он опешил. Называть его по имени могли лишь близкие люди, и их он мог посчитать по пальцам. Наглость девушки, ставшая последней каплей, вновь раздосадовала его, однако вылилось только в его резком тоне и холодной отстраненности.

− Леди Уоррен, называть меня по имени могут лишь члены семьи, а вы таковой не являетесь. Не ухудшайте ситуацию и не подрывайте свою добродетель, в которой я стал уже сомневаться. Пожалуйста, миледи, вернитесь к себе в комнату и подумайте над этим. Доброй ночи, − оборвал Саймон и ушел.

Тяжелые шаги выдавали его злобу. Называть по имени могла лишь его семья, а единственный человек, являющийся его семьей, была Кэтрин. Да, мать, но не близкий человек и уже давно не семья. У нее были только официальные права. Еще это были Хью, Изабель и несколько друзей. Изабель была для него как мать. Он не считал ее кем-то вроде прислуги, которые весь день напролет выполняют работу по дому. Хотя она была одной из них. Еще один человек, который имел право обращаться к нему по имени, была Оливия.

И, когда они были одни, и она обращалась к нему по титулу, это очень ему не нравилось. Ему хотелось снести все рамки светских приличий между ними, чтобы стать ближе друг другу. Иногда она, казалось, специально очерчивает эти границы. И все же после сегодняшнего Саймон вряд ли сможет спокойно сомкнуть глаз.

Поцелуи и теплые прикосновения Оливии будут преследовать его этой ночью, если не наяву, то во сне. Эти сладкие минуты наслаждения будоражили сознание. И скоро сердце неизбежно пожалеет о том, чего Саймон не сделал с ней там, в ее комнате. Поэтому он благодарил бога за то, что он привык, прежде всего, верить и следовать своему рассудку. И раньше, думалось, это всегда спасало. Но после встречи с Оливией Саймон уповал на разум больше, чем когда-либо. Однако теперь он не был так уверен в его стойкости.