Его счастье

Глава 22

Оливия попросила миссис Рутнер обеспечить ее необходимой канцелярией. Хорошо, что в доме имелись краски, фартук и даже старенький мольберт. Уединившись в комнате, похожей на заброшенную мастерскую, она спустя столько времени начнет писать. По неизвестной причине ей захотелось остановиться в этом помещении.

Здесь было достаточно света благодаря западному окну, тогда как день близился к концу. Оливия провела рукой по шершавой поверхности бумаги. Оглянувшись вокруг, она не ощущала присутствия времени здесь. Словно оно застыло в тот момент, когда эту комнату оставили нетронутой. Закрыв глаза и принюхавшись, она ощутила запах старых вещей и дерева. Это было прекрасно, потому что каждая ветхая вещь имела свою историю в этом мире, свою маленькую жизнь. Для нее они всегда представляли особенную ценность. Яркий свет солнца накрыл комнату своим одеялом словно позолота. Повсюду лежали куски дерева, из которых когда-то изготавливали различные вещицы.

Оливия взяла в руки деревянную игрушку, напоминающую лошадку. Работа была выполнена искусно. Изгибы вырезаны плавно и точно. А на окне стояла незаконченная дикая лисица. Повсюду стояли и предметы женских украшений, например, заколки и гребни. Оливия заметила даже деревянную посуду, которая была окрашена в синем и белом цвете. Это напомнило Оливии гжелевский стиль. Она поражалась тому, что все эти прекрасные вещи лежали здесь, в огромных слоях пыли. Им стоило бы красоваться на витринах магазинов или быть расставленными по дому на виднейших местах. Но Оливии пора приступать к своему делу.

Она надела фартук и решила изобразить одну из деревянных игрушек. Первой ей попались на глаза красочные деревянные часы в виде скворечника. Поставив на стул, Оливия проводила легкими движениями краской по бумаге. Ее интересовало, почему Саймон не разобрал эту мастерскую. Возможно, это вообще все его работы. Невольно мысли Оливии вернулись к их разговору.

«Так ли мы отличаемся друг от друга?» — повторяла она в уме. Саймон что, считал, будто она оценивает его поведение предвзято и несправедливо, в отличии от своего собственного? Фредди и Шарлотта — два совершенно разных человека. Если первый делал Саймону больно из-за зависимости, то второй намеренно выводил Оливию. И это большая разница. О Фредди некому позаботиться, а о Шарлотте есть. У него нет дома, семьи и денег, а у нее все это в избытке.

Вспомнив детали, как Шарлотта убежала в истерике, прямая линия скворечника на бумаге искривилась под тяжестью руки Оливии.

«А вдруг она совершит с собой что-то непоправимое?»

От страха ее бросило в холод. Нет, Шарлотта слишком себя любит, чтобы сделать нечто подобное. У нее не хватит духу на это решиться. Но как бы Оливия не отторгала эти мысли, они все равно возвращались к ней, заставляя думать о Шарлотте. Вот черт! Ей очень не хотелось, чтобы вина за смерть этой капризной девчонки лежала на ее плечах до самых седых волос. Да, она немного погорячилась и нужно было проявить осторожность в своих словах. Но, если посмотреть с другого боку, Шарлотту не особенно волновало состояние Оливии и ее чувства. Она не старалась подбирать слова, чтобы уколоть с аккуратностью. И все равно Оливия должна быть выше этого. Если она порицала недостаточное милосердие в Саймоне, то ей следует показать ему пример. Оливия начнет с извинений для Шарлотты. Она не верила самой себе, что ей придется извиняться перед этой выскочкой! Оливия напоминала себе, что это делается только для ее спокойствия и, чтобы показать Саймону, как он не прав.

Оливия отошла на шаг, окинув взглядом натюрморт. На ее взгляд, получилось неплохо, не хватало несколько штрихов. Солнце почти село, и комната заметно потемнела, наполнившись тоской, которая пропитывала все, вплоть до стен. Оливия поспешила покинуть ее, пока ее настроение снова не поникло. А картину можно закончить и завтра. Прибрав за собой рабочее место, она быстренько выскочила за дверь.

Шагая по дому в одиночестве, Оливия искала Шарлотту. Она надеялась наткнуться на нее, когда та будет одна. В этом огромном доме было так легко заблудиться. Достаточно свернуть не туда и готово: ты потерялся. Но Оливия не потерялась. Наоборот, ей казалось, что это все вдруг куда-то исчезли, словно их смыло водой. Дом стал безлюдным. Она предположила, что остальные решили поиграть в прятки. Коридоры и комнаты опустели, как после урагана. Сильный ветер бил в окна так, что Оливии стало жутко неприятно и страшно. Она обняла себя руками. Ей начало казаться, что черные тени в углах шуршат, словно перешептываются друг с другом. Каждый шаг Оливии отдавался эхом по дому. Она ускорилась, стараясь не обращать внимания на ужасающие звуки. Ее юбки громко зашумели. Оливия не могла никого найти даже из прислуги. Она побежала вниз по ступенькам лестницы, вспомнив, что сейчас, должно быть, провожают барона на улице. Ее это несколько успокоило. Резко повернув, она столкнулась с каким-то мужчиной.

— Ой, пожалуйста, простите!

Поворчав, он выгнулся и повернулся к ней лицом. Это оказался Лонгстри. «Как ей сегодня везет!»

— Леди Уотсон. — Оливия нашла его ухмылку неприятной. Впрочем, как и всегда. — Куда вы так спешите?

— Дом точно опустел. Все, должно быть, собрались внизу, чтобы проводить вас. Мне бы не хотелось пропускать проводы. С моей стороны это будет невежливо.

Барон наиграно рассмеялся:

— Значит, все остальное вы сочли вежливым? Когда при каждом случае вы отвергали мое предложение о танце, но с удовольствием принимали его от лорда Лендского. Потом умничали, намеренно опуская меня в глазах других людей и отвергали меня.

Оливии стало противно. Ей было неохотно вести с ним беседу о своем неучтивом поведении в отношении его. Его претензии были небезосновательны. Да, она все это делала, но только потому, что не хотела ложно дать барону понять, что Оливия жаждет с ним общения и в конечном итоге замужества. Скорее, это даже благородно, хотя он этого даже не заслужил, поскольку пытался шантажировать Саймона и силой женить ее на нем. Последнее заглушило в ней остатки вины и чувство неловкости.

— Я лишь желала вам добра, милорд. Хотя это больше, чем вы заслуживаете. — Она подняла голову, посмотрев на него. По его потемневшим глазам, наверное, от злобы, было ясно, что барон ее понял. — А теперь, я думаю, вам пора. Вас все ждут.

Лонгстри мгновенно схватил ее за запястье с такой силой, что Оливия в испуге вскрикнула от боли.

— О-о-о, нет! Ты никуда не отвертишься, пышечка. — Негодяй заломил руки ей за спину. — Если я и уеду сегодня, то только взявши кое-что на память!

Оливия кричала, звала на помощь, пытаясь вырваться. Но кого она звала? Ведь все были на улице, а слуги бы побоялись что-нибудь сделать, если бы увидели. Если кто-то и видел, то просто ушел прочь. Оливия испытывала страх и ужас. Барон с болью касался губами ее шеи и декольте. Нагло и настойчиво задирая ее юбку одной рукой, он не упускал возможности ухватить ее за мягкие места. Его колючие усы царапали ее нежную кожу. Оливии было до тошноты отвратно. Она инстинктивно звала на помощь, хотя знала, что никто не придет, и дергала ногами и руками, что было сил. От громких криков ее горло словно ободрали когтями. И все попытки были напрасны, ее некому спасти. Слезы хлынули из нее как из ведра.

— Хоть в чем-то я обскачу Лендского! — Лонгстри злобно посмеивался, довольный собой.

— Нет, прошу! — мучительно взмаливалась она.

Он прижал ее туловищем к стене и теперь обе руки скользнули вверх по ногам. Еще несколько минут и все закончится. Оливия задыхалась под его натиском. Она била его руками, но тот как будто ничего и не чувствовал. Барон был как одержимый, охваченный страстью или ненавистью. Ее бесполезные рывки были тщетны, отчего отчаяние настигало Оливию все больше и больше.

«Только бы все случилось быстро и безболезненно» — молилась она.

Внезапно барон как прокаженный, отскочил от нее, а Оливия скользнула на пол. Прежде чем осознать, что происходит, она увидела, как некто яростно забивает Лонгстри. Она узнала знакомую фигуру. Оливия несказанно обрадовалась своему герою.

Саймон бил и бил его по лицу, держа одной рукой за сюртук, пока барон молил о прощении в лежачем положении. Оливия от страха приложила ладонь ко рту. Саймон был очень зол. Его кулаки ударяли по мерзавцу с мощным замахиванием. Нет, Саймон не зол. Он просто в бешенстве! Оливии казалось, что еще несколько секунд и Лонгстри можно будет готовить гроб. Но к счастью, Саймон остановился, отряхивая отбитую руку.

— Тебе повезло, что я не вызвал тебя на дуэль и не пристрелил где-нибудь в поле, как собаку. — Саймон вытер кровавую руку об его черный сюртук. — Убирайся отсюда! И сделай так, чтобы тебя никто не видел до отъезда. Мне плевать, как ты это сделаешь.

Барон стонал, пытаясь уползти на четвереньках. А Саймон тем временем подошел к Оливии и помог ей встать. Сняв свой сюртук, он накинул его ей на плечи, хотя ей не было холодно. Скорее, это было проявление заботы.

— Ты в порядке? Он не ранил тебя?

— Нет-нет, все хорошо. Я в порядке.

Саймон, увидев, как барон прижимает Оливию к стене, на секунду подумал, что они вместе. Он так перепугался, когда понял, что с ней вытворяет этот подлец. Бедная Оливия старалась выбиться из его цепких лап, что было сил. Слава богу, он успел прийти ей на помощь. Саймон даже и думать не хотел, что бы произошло, приди он на минуту позже. Тошнота подступала к горлу.

Барона и след простыл. А Оливию всю трясло. Она была шокирована и напугана. При виде ее у Саймона сжалось сердце. Он решил проводить ее до комнаты. Всю дорогу она старалась мужественно сдерживать слезы. Одна за другой они катились по ее щекам. Оливия лишний раз не хныкала и не утирала капли, чтобы Саймон не заметил. Ее дыхание было прерывистым, неровным. Он восхитился ее мужественностью, но вместе с тем ему хотелось, чтобы она выплеснула все эмоции, которые терзали ее. Пусть даже если это будет истерика, но Саймон тогда бы знал, что ей станет легче. Дойдя до ее комнаты, они остановились перед входом.

— Спасибо. — Оливия отвечала с благодарностью, но очень сдержанно, не поднимая на него лица.

— С тобой все хорошо?

Будь он один, Саймон хлопнул бы себя ладонью по лицу. Конечно, с ней не все хорошо, идиот! Ведь ее только что чуть не изнасиловали. Вопрос глупый, но он должен был спросить о ее состоянии.

— Да. — Ее голос был сухим и дрожащим.

Ее выдержка оставалась на ниточке, которая вот-вот порвется. Саймон аккуратно двумя пальцами поднял ее подбородок.

— Оливия, взгляни на меня.

Она подняла свои насыщенно зеленые глаза, которые из-за покраснения стали еще более яркими.

— С тобой точно все хорошо? — ласково переспросил он.

— Нет!

Вот и прорвалась плотина, за которой последовала большая соленая вода. Оливия прильнула к нему, и Саймон обнял ее. Содрогаясь, она много плакала. Он хотел, чтобы это произошло, хотел, чтобы, когда ее мужество кончилось, он оказался рядом. Саймон не мог оставить ее одну в таком напряжении. Она была как туго натянутая проволока, которая норовила лопнуть в любой момент. И этот момент наступил. Оливия плакала у него на груди. Он чувствовал, как вместе с этими слезами уходила вся грязь, весь негатив.

Проплакавшись, она, не отлипая, простонала:

— Спасибо тебе, Саймон. И прости, что так вышло. Я никак не думала использовать тебя в качестве подушки для слез. Тебе это, наверное, неприятно.

— Зато твоя подушка сегодня будет спать сухо и спокойно.

Оливия слабо улыбнулась на его попытку подбодрить ее этой шуткой. Она даже выразить не могла, как была ему благодарна. Не только за ее спасение, но и в целом за то, что оберегал ее и подбадривал, когда ей было грустно. С самого детства Саймон относился к ней с теплом. С первой их встречи он делал попытки подружиться с ней. Пусть они бывали неудачными, отчего у Оливии зародилась к нему незаслуженная неприязнь. Он искупил свою вину, заменив старые краски на более новые и лучшие. Саймон всячески защищал ее от грязного шантажа, тогда как она пыталась любым способом участвовать в этом. И сейчас Оливии хотелось лишь одного. Она отпрянула от него и, поднявшись на цыпочки, поцеловала.

Ее соленые от слез губы нежно, но уверенно целовали его. Саймон не ожидал этого: пару секунд не мог ответить на поцелуй, словно его подменили. Но когда он очнулся, Саймон ласково обнял ее за талию, прильнув к ней так, будто они не виделись сто лет.

«Да, вот это он. Вот он, мой Саймон».

Оливия провела рукой по его волосам, что свело его с ума. Она ухватилась за его плечи. Они были жесткими и сильными настолько, что можно было смело сравнить их по прочности с камнями. Саймон, не отрываясь от нее, повернул ручку двери.

— Нет. — Оливия прислонилась своим лбом к его. — Я хочу в твою комнату.

Саймон улыбнулся. Идея показалась ему очень заманчивой. Взявшись за руки, они пошли в его комнату, которая была напротив, и в ней горел свет. Они, должно быть, сошли с ума, ведь их мог в любой момент кто-нибудь застукать. Но оба хотели одного, оба обезумели от своей страсти.

Они вошли и Саймон, повернув ключ, вновь оказался во власти Оливии. Он был словно околдован ею, не мог и не хотел сопротивляться. С каждым касанием к ее телу ему жаждалось большего, а его мужское естество восставало.

— Саймон, — издавался ее стон.

Она откинула голову, и он стал целовать ее шею посреди комнаты. Его сюртук сполз с ее плеч. От наслаждения Оливия закрыла глаза. Она громко выдохнула, когда Саймон аккуратно положил свою ладонь ей на грудь. Невероятно! Оливия почувствовала, как кровь запульсировала во влагалище, а голова пошла кругом. Она не знала, что будет завтра и не хотела этого знать. Для Оливии существовало только здесь и сейчас, только Саймон. Остальное подождет. Оливия желала разделить эту ночь с ним и ни с кем больше во всей жизни. И пусть завтра она проснется блудницей, опозоренной, с порушенной репутацией. Но ни за что она не станет жалеть о том, что произойдет сегодня.

— Оливия, я хочу тебя, — простонал Саймон ей на ухо, отчего у нее пробежали мурашки.

Она улыбнулась. Эта улыбка была похожа на сон. Он мог подумать, что так оно и есть. Но если это и правда сон, то пусть он не заканчивается никогда.

Саймон нежно целовал ее губы и расстегивал пуговицы ее платья. Он не мог ею насытиться, желая все больше и больше. Оливия была мягкой и податливой. Его непокорная Оливия, его маленькая малышка, его любовь… Любовь! Да, он любил ее. Всегда любил. И ни за что и никогда не отпустит ее! Закончив с пуговицами, он медленно стянул ее платье, рухнувшее на пол. На ней оставалась лишь ночная сорочка и чулки. Оливия расстегнула его жилет и сдернула его, сгорая от желания дотронуться до обнаженного тела. Саймон прильнул к ее шее, осыпая поцелуями и двигаясь прямо к груди. Оливия громко выдохнула, когда он обхватил губами ее сосок сквозь ткань сорочки, поглаживая вторую грудь рукой.

— О, Саймон…

Он поднял голову, посмотрев на нее. Его глаза заискрили огнем. Ее же глаза умоляли не останавливаться и продолжать. Саймон приступил также ко второму соску. Мозг Оливии отказывался что-либо понимать и соображать. Ее тело словно ожило, как будто каждая его частичка ощущала прикосновения и ласки Саймона. Когда она успела потерять голову из-за него? Саймон, спускаясь на колени, скользнул по центру вниз все ниже и ниже. Оливия замерла, не дыша. Саймон аккуратно поцеловал низ ее живота. Оливия от чувствительности дернула коленом, чуть не ударив им Саймона.

— Осторожно, малышка. — Он ласково поднял на нее глаза. — Ты рискуешь остаться без отличного любовника.

Оливия выдохнула и с наигранным сомнением сказала:

— Так уж и отличного?

Саймон изобразил гримасу.

— Ты права. Самого лучшего!

Оливия рассмеялась. Он выпрямился во весь рост и поцеловал ее губы.

— Обещаю, ты не забудешь эту ночь. Нашу ночь. — Саймон расплел ее волосы, что те рассыпались. Она стояла, точно богиня, такая красивая, нежная и горячая.

Сердце Оливии гулко забилось от его слов. Она переживала, что он услышит или почувствует его усиленный стук. Саймон подхватил ее на руки, аккуратно положив на большую кровать. Рядом с Саймоном она чувствовала себя желанной, словно королева. Она не замечала больше своей полноты, как будто ее никогда и не было. И во все слова, во все его комплименты Оливия верила, хотя ей и раньше говорили, например, Сара и отец, что она красивая и привлекательная. Однако Оливия не воспринимала их слова за чистую монету. Но когда ей изливал такие слова Саймон, она тотчас не просто поверила, а почувствовала себя таковой.

Он стоял рядом, смотря на нее голодными и в то же время восхищенными глазами.

— Что смотришь? — Руки Оливии раскинулись по бокам от головы.

— Запоминаю тебя. — Его голос был по-мужски низким, и это возбудило ее еще больше. Он разглядел ее с головы до пят, как будто видел девушку впервые. — Ты постоянно в моих мыслях, ты сводишь меня с ума.

Оливия не могла больше терпеть и притянула его за руку, что тот почти навалился на нее.

— Хватит слов. Сделай это. Сделай меня своей.

Слова Оливии врезались в его сознание, сердце и душу. Саймон поцеловал ее со всей своей страстью, которую копил все это время, вложив свою ладонь в ее. Она была такой сладкой и сочной, словно персик. Саймон лизнул мочку ее уха, лаская другой ладонью упругую грудь. Оливия провела рукой от его ключицы до пояса, принявшись расстегивать пуговицы на брюках. Но неожиданно раздался громкий стук в дверь.

— Открывай, Саймон! Я знаю, что ты там.

Оба замерли, испуганно посмотрев друг на друга.

Это была Кэтрин. Только она могла с такой наглостью ломиться к нему в комнату.

— Может, немного подождем и она уйдет? — шепотом спросила Оливия.

Саймон отрицательно покачал головой. Ох, если бы все было так. Не будь это Кэтрин, он не стал бы и обращать внимания. Но ведь эта женщина не успокоится!

— Ты плохо знаешь Кэтрин. — Саймон поднялся и быстро подобрал платье Оливии. — Прячься в гардеробную.

Настойчивые постукивания продолжались, что можно было запросто ими продолбить дыру в стене. Оливия, не мешкая, встала и, подобрав свое платье, забежала в другую комнату в одной сорочке. Заглядывая в дверную щелочку, она наблюдала, как Саймон наскоро подбирал с пола свою одежду и свешивал на стул.

Саймон неохотно повернул ключ и открыл дверь, которая резко распахнулась, ударившись о стену. Кэтрин беспардонно вошла и оглядела комнату.

— Долго же ты открываешь дверь родной матери. У тебя тут кто-то есть? — Она подозрительно еще раз просканировала все вещи в помещении.

— Если бы у меня кто-то и был, ты бы не дождалась меня как минимум до утра.

Оливию удивило не то, с каким тоном Саймон разговаривал с матерью, а то, с какой скоростью он переменился: от ласкового и нежного до холодного и грубого.

Кэтрин растянула неискреннюю улыбку, повернувшись к сыну.

— Она в гардеробной? Или в шкафу?

Ладони Оливии вспотели. Саймон не выказал никакой реакции.

— Кто? — спросил он притворно.

— Ты знаешь кто. Можешь не отпираться. — Зримое противостояние сопровождалось оглушительным молчанием, пока Кэтрин его не нарушила: — Ну ладно. Я пришла не для того, чтобы искать эту девчонку по углам твоей спальни, хотя итак понятно, что она здесь. Я здесь, чтобы поговорить. — Герцогиня гордо прошла и села на стул.

Саймон сложил руки вместе, готовясь выслушивать Кэтрин.

— Жениться на Шарлотте ты не надумал, верно?

— Верно.

От твердости его голоса Оливия испытала облегчение. Она заметила за собой, как неосознанно ее лицо расплылось в улыбке, и тут же убрала ее.

— И что с того, Кэтрин?

— Не хочешь советоваться со мной, сын. Ладно. Не хочешь жениться на Уоррен. Хорошо. Но хотя бы сделай так, чтобы твой выбор пал не на Уотсон, а на любую другую девушку.

Саймона уже ничего не удивляло в этой женщине.

— Кэтрин, я же сказал тебе, что я не нуждаюсь в твоих или в чьих-то еще советах и рекомендациях на этот счет. Вопрос закрыт.

Кэтрин прищурилась.

— Так я и предполагала. В своем высокомерии ты равен только своему отцу. Ну что ж, в таком случае я умываю руки.

Саймон нахмурил лоб, почувствовав что-то недоброе за ее словами.

— Что ты хочешь этим сказать?

— Я вижу, что тебя мне не переубедить, а жить с этой… — угрожающий взгляд Саймона заставил ее сглотнуть слова, которыми собиралась оскорбить Оливию, — девушкой я не смогу под одной крышей. Поэтому я переезжаю в другой дом. Надеюсь, ты постараешься и не поселишь собственную мать в каком-нибудь захолустье. Мне нужен хороший и дорого обставленный дом, а не вдовий домик в глуши. Я не собираюсь опускаться и жить в меньших условиях, чем здесь.

У Саймона отлегло от сердца. Ему даже не пришлось ее выпроваживать — она сама изволила уйти. И пусть требования у нее, как всегда, завышены, но это даст ему кислород, которым он мечтал упиться вволю. А после свадьбы с Оливией он будет счастлив настолько, что даже представить сложно. Саймон уже нарисовал в своем воображении, сколько комнат им нужно будет опробовать и в каких позах это лучше сделать. Вернувшись в реальность, Саймон поймал на своем лице довольную ухмылку.

— Хорошо, будет тебе дом со всеми удобствами и прислугой, как ты желаешь. Что-то еще? — Саймону не терпелось избавиться от нее и заняться Оливией, пока оба еще не остыли.

— Да, есть кое-что еще.

Черт возьми, да когда же она, наконец, покинет эту комнату?! Саймон думал только об Оливии.

— Прежде чем я уеду, я хочу поведать тебе одну историю.

— Какую историю?

Кэтрин подалась вперед.

— Очень давно один герцог был влюблен в одну леди, очень красивую леди. Они поженились. Спустя несколько лет в браке эта девушка узнала, что муж изменяет ей с какой-то деревенской простушкой. По итогу она забеременела от герцога. Но он не хотел оставлять ребенка, не желал делать из него бастарда и поэтому признался жене в своих грехах. Он уговорил герцогиню носить подушку под платьем несколько месяцев, а под конец срока отправил ее в какую-то глушь, чтобы там она якобы родила. Когда у простушки родился мальчик, герцог забрал его у нее и выдал за собственного сына, его и герцогини.

— Это, конечно, интересный, но все еще бессмысленный для меня рассказ. К чему ты сейчас его изложила?

Кэтрин откинулась на спинку стула.

— Мальчик, рожденный от герцога, ныне носит титул герцога Лендского.

Саймон открыл рот.

— Это ты.

— То есть ты хочешь сказать, что…

— Ты не мой сын, да.

Он остолбенел, стараясь переварить сказанное его, как он думал раньше, матерью.

— Но не впадай в драматизм. Ты не много потерял, учитывая, что мы с тобой не поладили. Вернее, ты не сильно старался стать для меня по-настоящему сыном.

У Саймона кулаки сжались. Он все еще не верил ей.

— Кэтрин, ты все детство была ко мне равнодушна и даже жестока. К чему мне, уже взрослому мужчине, твое благоволение? Лучше скажи мне, играешь ли ты со мной сейчас?

Лицо Кэтрин приобрело наивность. Очевидно, с мимикой она переигрывала.

— Ты считаешь, я способна так жестоко лгать?

Саймон кивнул.

— Я не вру, Саймон. Ты не мой сын и никогда им не был. По этой причине я была к тебе… отстраненной. Каждый раз, глядя на тебя, я видела ту простушку, с которой Сэмюэл спал несколько лет. Ты вызывал у меня только раздражение, был напоминанием об унижении твоим отцом. Не знаю, может, он нашел в ней что-то, раз эта связь так затянулась.

Это было как гром среди ясного дня. Саймон прошелся по комнате, ртом хватая воздух.

— Почему же вы с отцом не завели еще детей?

— Тогда не было смысла, ведь ты уже был «первенцем», его единственным и любимым наследником. Да и я не хотела воспитывать еще одного отпрыска. С одним неблагодарным еле управляюсь.

Саймон издал смешок, похожий на скрип.

— По-твоему, детей заводят только ради наследства?

— А для чего же еще? — Ее вопрос был искренен. — Мальчики для того, чтобы все состояние и титул перешли дальше по родству, а девочки для того, чтобы успешно выдать их замуж.

Невероятное потрясение накрыло не только Саймона, но и Оливию. Она продолжала сидеть за дверью, сердце ее было на пределе. Оно гулко заныло от сострадания к Саймону. В один момент ей показалось, что Оливия не вытерпит и набросится на эту гадкую стерву. Но, напомнив себе, что она все еще сидит в прозрачной сорочке в гардеробной, сдержалась. В первые секунды Кэтрин могла бы спутать ее с куртизанкой, презренно поглядев на ее потрепанные волосы и почти обнаженное тело.

Саймон провел ладонью по лицу, словно пытался смахнуть навалившуюся него тяжесть. Он еще не до конца осознал тайны своей семьи. Циничность Кэтрин просто зашкаливала. Теперь некоторые пазлы стали собираться по кусочкам. И правда, она никогда не относилась к нему как к собственному ребенку. Когда бы Саймон не глянул на нее, в ее глазах было лишь отвращение и презрение, как и ее отношение к мальчику, которому просто нужна была любовь и забота, которому нужна была мать. Но сейчас Саймона интересовало только одно.

Повернувшись к ней, он спросил:

— Где сейчас моя настоящая мать?

Герцогиня злорадно улыбнулась.

— Ты считаешь, я буду следить за любовницей своего мужа? За какой-то деревенской шлюхой?

У Саймона заиграли жевалки. Кэтрин опустила глаза.

— Хорошо. Ее звали Фелиция Ривз, она жила в маленьком городке Кэпсберг, на окраине.

— Почему жила? Она переехала?

— Она переехала в графство Вегосшир. А два года назад умерла от оспы.

Саймон пытался рассмотреть лицо Кэтрин, чтобы отследить в нем ложь. От череды шокирующих новостей Саймон поник. Каково это, потерять, возможно, любящую мать, которой у тебя никогда не было? Горько. Лишиться шанса найти родного, но незнакомого человека заставило почувствовать какое-то уныние, сожаление. Однако раз Фелиция так легко рассталась с сыном, отдав его герцогу, может, он ей и не был особенно нужен. Саймон смотрел в пол, словно в огромную темную бездну, которая тянула его за собой, манила упасть в нее.

— Почему она так легко отдала меня? — сдавленным голосом спросил он.

Кэтрин встала.

— Она хотела, чтобы ты жил лучшей жизнью, чем была у нее. По крайней мере, так говорил твой отец. Эта нищенка, должно быть, понимала, что с ним у тебя будет все: обеспеченная жизнь, карьера, множество привилегий. Ведь сын герцога гораздо престижнее, чем сын какой-то гувернантки.

Саймон продолжал стоять с опущенной головой. Значит, она была гувернанткой.

— Тебе от этого легче не станет, но она очень не хотела расставаться с тобой. Наверное, любила, хотя я никак не могу понять, каким образом можно испытывать теплые чувства к маленькому куску свертка. — Кэтрин нахмурилась.

— Она умерла два года назад… Какого хрена ты молчала о ней и ничего мне не сказала?!

Когда Саймон взревел на нее, через щелочку Оливии показалось, что герцогиня даже слегка вздрогнула.

— Ты молчала все эти годы, держала в неведении!

— И тогда все узнали бы, что ты бастард, сын простой гувернантки. Это не было выгодно не тебе, не мне. Не хватало еще, чтобы ты привел ее тогда в наш дом. — Кэтрин сверила его взглядом. — Что ж, раз мои попытки женить тебя рухнули, и ты узнал правду о своем происхождении, мне пора.

— Но почему они перестали видеться?

— Потому что, дорогой, таковым было мое условие. Растить чужого отпрыска и не потребовать ничего взамен? Неслыханная глупость — упустить такой шанс.

Кэтрин опротивела ему.

Саймон не смог удержаться и все-таки спросил:

— Когда ты собираешься съезжать?

Герцогиня пару секунд поводила глазами по стене.

— Как можно скорее после недельного приема. Так что радуйся своей победе. — Она пошла к выходу.

Саймон вспомнил одну мелочь и снова спросил ее:

— Барон Лонгстри уехал?

Кэтрин внимательно взглянула на него.

— Кажется, да. Мы все долго стояли и ждали, когда он соизволит выйти. Когда ты ушел за ним в дом, он уехал тихо, не попрощавшись со всеми. Гости были огорчены его неуважительным поступком. Лично мне даже противно на него теперь смотреть.

Бросив последние слова, дверь за ней захлопнулась.

Саймон все еще не мог прийти в себя. Он с усталым выдохом сел на кровать. Ему было тяжело принять то, что у него не осталось родных, а настоящая мать Фелиция умерла. Дверь гардеробной бесшумно отворилась, и Саймон увидел Оливию, все еще стоящую там.

Сочувственным взглядом она будто пыталась приласкать его. Саймон протянул к ней руку, и она бросилась к нему с объятиями. Он не любил жалость, особенно когда ее проявляли к нему. Жалость — это чувство, которое делает другого слабее — так он считал. Но почему-то сейчас Саймону не очень хотелось сопротивляться. Он слишком подавлен для возражений. Ей он позволит пожалеть его. Во всяком случае, сегодня.