— Вы соображаете, что делаете? Да вы знаете, кто я?! — Яростный крик барона ночью уже собрал бы всех гостей и жильцов в доме, если бы не прочные стены. Слава богу, сделаны они были на совесть.
— Я знаю, кто ты, Лонгстри. Ты шантажист, мошенник и мерзавец, черт бы тебя побрал. — Саймон отвечал со всем спокойствием, словно так и должно быть.
Лонгстри своими длинными пальцами вырвал из кармашка сюртука золотую заколку — стрекозу, принадлежащую Оливии.
— Тогда… тогда я расскажу! Расскажу, как вы сладко проводили вместе время в одной из комнат несколько дней назад у всей под носом.
Поведение Лонгстри было безумным в прямом смысле. Говоря с Саймоном, он кривлялся, жестикулировал и активно играл мимикой, что его можно было бы принять за сумасшедшего.
— Я полюбуюсь, как вы жалко будете пытаться спасти вашу дорогую пышечку. От гнета и сплетен ей не будет покоя, негде будет укрыться, потому что дочери графа не пристало развратничать. Ваша дорогуша останется в абсолютном одиночестве и в полной нищете на улицах неизвестного города или другой страны. И никто не поможет ей, никто не откроет ей больше дверь.
Саймон прошел твердыми шагами и вырвал из рук Лонгстри заколку Оливии.
— Я открою. Но этого даже не понадобится, потому что ты никому ничего не расскажешь.
Барон опешил.
— Что?! Ваша самоуверенность граничит с безрассудством. С чего вы взяли, что я стану вас слушать или подчиняться вам? Между прочим, эта история сыграет злую шутку и с вами тоже. Не думайте, что сможете спрятаться за своим титулом. Без него вы никто!
Самоуверенным его считала только Оливия. Или нет? Неужели он действительно такой?
Саймон, спокойно выслушав и заложив руки за спину, ответил:
— Закончил? Вот, глянь сюда. — Он протянул ему маленький листок. — Это адрес одной квартиры в пригороде Лондона. Совершенная глушь, но точно знакомая тебе, верно, Лонгстри?
Трясущимися руками барон смял листок и поднял на Саймона испуганные глаза. Ужас, читающийся на лице Лонгстри, доставил Саймону не малую толику удовольствия. Он не смог сдержать самодовольную улыбку. Так ему и надо!
— Откуда?.. Как?
— Ты все знаешь. Скажу тебе одно: либо ты уезжаешь из Лондона и никогда не возвращаешься, либо в ближайшем выпуске газеты будет напечатано о том, как барон Лонгстри распространяет разврат в нашей стране, проводя выходные в постели одного адвоката. — Саймон поморщился. — Тебе же известно, как заканчиваются подобные истории, Лонгстри. Тебя за это повесят.
— Нет! Вы не можете. — Его голос упал до шепота.
— Могу, — холодно ответил Саймон. — Так что, больше нет сомнений в моей самоуверенности?
Барон отрицательно кивнул.
Альтернативный шантаж был фарсом. Естественно, Саймон не переносил этого мерзавца, но смерти ему не желал и не хотел уподобляться ему. Как бы там ни было, сколько и какие бы пакости не сделал Лонгстри, он все-таки человек. Не Саймону решать, жить ему или умирать. А еще ему не хотелось до скончания века ощущать тяжкую вину за его никчемную жизнь. Не хватало Саймону, чтобы этот подонок душил его подушкой по ночам в страшных кошмарах.
— Послезавтра ты соберешься и уедешь отсюда. Мне все равно куда. Главное, подальше отсюда и от столицы. Это ясно?
— Да, ваша светлость, — на выдохе произнес барон.
Саймон вышел из его комнаты, закрыв за собой дверь. Он втянул в себя воздух, его плечи поднялись, и опустились на выдохе.
«Одной проблемой меньше».
Саймон сунул руки в карманы и медленно зашагал к своей комнате. Неторопливо поднимая ноги по лестнице, в пролете он столкнулся с Изабель, у которой в руках был маленький горшок с цветком, похожий на Пинк Кастион. Тот самый букет, который он отправлял Оливии. В другой же руке она несла тарелку с парой сэндвичей.
— Саймон, что же ты еще не спишь, мой мальчик? — Изабель не ожидала встретить его, и ее глаза были растерянны.
— Как раз поднимаюсь в покои. Это что у тебя, Пинк Кастион? Я и не знал, что он у нас имеется.
— Почаще бы бывал в саду, дорогой. Найдешь там много нового для себя. Этот совсем увял, хочу удобрить его и поставить поближе к солнцу. Не хочется пропасть такой красоте. Он очень нежный и такой чувствительный.
— Да-а-а, — задумчиво протянул Саймон, вспомнив об Оливии. Он взглянул на другую ее руку с тарелкой и кивнул в ее сторону. — Что это?
Изабель сглотнула.
— Я проголодалась и сделала сэндвичи. — Она попыталась скрыть волнение.
Саймон насторожился, но не подал виду. Возможно, что-то случилось и ей нужна помощь. С другой стороны, Изабель сказала бы ему.
— Что-то произошло? — Саймон выказал подозрение.
— Нет-нет, дорогой. Все отлично. Иди спать, а я пойду к себе.
Изабель спешно спустилась по лестнице вниз и скрылась с поля его зрения. Саймон надеялся, что ее убеждения — правда и беспокоиться не стоит.
Сведя брови вместе, он продолжил подниматься наверх. Увидев дверь Оливии, Саймон остановился.
«Спит ли она?»
Ему вдруг невероятно сильно захотелось войти и рассказать ей, что с бароном все кончено и что ее благополучию больше ничего не грозит. Саймон хотел увидеть ее радостный взгляд еще раз, хотя бы разочек, и знать, что причина этой искрящейся радости — он. Саймон представил, как бы она в восторге кинулась обнять его, прижавшись к нему своим телом. Его лицо утонуло бы в ее мягких карамельных локонах. Саймон поцеловал бы ее, а она ответила и… Он очнулся в реальности, осознав, что все еще стоит перед ее дверью, как трусливый мальчишка.
Все же, он решился и постучал в ее дверь. Никто не открывал. Саймон подождал и слегка постучал еще раз. Вероятно, она спит. Но потом он услышал приближающиеся шаги. Ручка повернулась, и дверь открылась. Оливия со свечей в руке стояла в одной только ночной сорочке и пеньюаре, накинутый сверху. Саймон пялился на ее полуодетое тело и не мог оторваться, тогда как должен смотреть в глаза.
«Очень по-джентльменски!»
Он знал, как глупо выглядит со стороны, но все же усилием воли заставил себя поднять взгляд. Оливия не могла не заметить то, куда и как он сейчас смотрел. Она смущенно улыбнулась.
— Ваша светлость? — невинно обратилась она. — Что-то случилось?
— Ничего, миледи. — Его голос будто осип. — Я хотел вас увидеть и пожелать спокойной ночи. — И только? А больше он ничего не собирался сказать? — Я-я-я… В действительности мне нужно кое-что тебе рассказать. Позволишь войти?
Оливия отошла в сторону, приглашая во внутрь. Саймон прошел и развернулся, когда она закрыла дверь.
— Так что такое? — Она поставила свечу на комод.
— С бароном покончено.
Оливия выпучила глаза. Наверное, ему стоило выразиться яснее.
— То есть ты…
— Нет-нет, я не трогал его. Все в порядке.
Оливия, расслабившись, опустила плечи. Саймон задумался: почему она насколько сильно обрадовалась невредимости Лонгстри?
Он подошел к ней и, взяв ее ладонь, вложил в нее что-то. Посмотрев на нее, она узнала свою вещь.
— Моя заколка? Откуда она у тебя? Я уже думала, что навсегда потеряла ее.
— Лонгстри нашел ее в той комнате у Деббитов и пытался ею угрожать в качестве улики.
Оливия была поражена наглостью барона.
— Но что значит «покончено»? Что же ты сделал?
— Ничего такого, малышка. Я нанял человека следить за Лонгстри еще в Лондоне, чтобы найти о нем кое-какую интересную информацию.
— И что же он нашел? — не в силах ждать расспрашивала Оливия.
Медленными шагами Саймон стал прохаживаться по комнате.
— Он нашел, что барон Лонгстри тайно встречался с одним городским адвокатом. Его дом находится в пригороде. Ты, возможно, не знаешь, что бывает в подобных случаях, так как преступлений такого рода не было уже довольно давно.
Оливия, нахмурившись, озадаченно помотала головой.
— Стой. И что, что он виделся с каким-то адвокатом? Как это связано с беззаконием? Я не понимаю.
Саймон многозначительно посмотрел на нее.
— Когда я сказал «тайно встречался», я имел ввиду крайне конфиденциальные свидания, носящие далеко не деловой характер.
Оливия все еще не понимала, но, когда до нее дошло, она была ошарашена и прикрыла рот ладонью.
— Это возможно? Но как? Зачем тогда ему надо было жениться на мне? Неужели только из-за приданного? Какая глупость!
Из ее уст это звучало как разочарование или даже грусть. И Саймон почувствовал, словно его изнутри протыкали ножом.
— А ты жалеешь? — с неким укором прозвучал его внезапный вопрос.
— О чем?
— Не знаю. — Он пожал плечами. — Может быть, что твой воздыхатель оказался не вполне нормальным для традиционного брака и не вполне твоим.
Оливию поразило заявление Саймона. Если бы она была сумасшедшей, то пожалела бы о том, что ее избавили от подлого шантажиста, чьей главной целью было приданное Оливии. Благо, она была еще в своем уме, чтобы радоваться избавлению от таких людей, как Лонгстри. Больше всего Оливию удивило то, что Саймон так мог о ней подумать — знать столь ужасного человека и все равно желать выйти за него. Вот же глупость!
— Ты считаешь, я одна из тех девиц, что вешаются тебе на шею каждый день? Чей принцип гласит: «Неважно, как и за кого, но выйти замуж за человека с положением» — с обидой сказала она.
— Как раз о тебе я думал, что ты не такая. Что как раз ты способна разглядеть за титулами самих людей. Но я подумал, что, может, тебе нравится Лонгстри и…
— Нет! — твердо прервала Оливия. — Никогда даже близко к тому не было.
Для Оливии сейчас словно сошла некая пелена, которая не давала рассмотреть картину целиком. Как будто ее сняли и все прояснилось. Саймон просто ревновал. Он по каким-то причинам ревновал ее к барону все это время. От этого открытия Оливии стало приятно, но она не хотела признавать этого. Саймон неплохой человек. В начале поездки в Ленд-парк Оливия собиралась стать для Саймона другом. Она не хотела, чтобы он зря надеялся на что-то. Пусть даже если Саймона физически влечет к ней, и он по-прежнему хочет вылепить из нее герцогиню. Хотя непонятно, с чего он решил, что Оливия годится для этой роли. Она была слишком мечтательна.
— Значит, ошибся, — с чувством вины признал он. — Прости, я полный идиот.
Душа Саймона нашла отклик радости после ее признания. Как будто кто-то убрал все колющие внутри него иголки. В полумраке, где горели всего пару свечек в комнате, Оливия казалась крайне привлекательной. Распущенные длинные волосы, пустившие волны, делали из нее богиню. Шелковые одежды придавали ей еще больше соблазнительности, а ее коже — больше гладкости.
Прошлой ночью он представлял, как пришел бы к ней, как она обвила бы его шею своими руками, словно лианами, и нежно целовала в губы. Он повалил бы ее на кровать, а она обвила его спину ногами… Саймон немало боялся своих эротических фантазий от того, что они могли стать явью.
Саймон смотрел на нее и не хотел уходить. Он хотел остаться с ней. Навсегда.
— Я так и не поблагодарила тебя, что ты спас нас… меня от скандала и позора.
Саймона неведомой силой плавно потянуло в ее сторону.
— Ну, в этом была моя вина. В основном моя. Так что не стоит благодарности, малышка.
Оливия инстинктивно также плавно попятилась назад.
— И все равно спасибо. Если бы не ты, кто знает, что бы Лонгстри придумал ради брака со мной. Возможно, если бы ты тогда не увел меня в комнату, я бы оказалась перед бароном без твоей помощи и защиты.
Ему была противна только мысль, что она могла выйти за него замуж. Сейчас главное, что она здесь, рядом с ним и ей больше ничего не угрожало.
Ее блеск в глазах завлекал, как сокровища завлекают пирата. Было похоже, что она играет с ним. Вот же хитрая лиса!
Когда Оливии уже некуда было отступать, она уперлась спиной в стену, а Саймон настигал. Без капли смущения они смотрели друг на друга. Саймон оперся руками на стену, заключив Оливию в ловушку. Она ласково погладила его по лицу. Саймон же взял ее руку и стал нежно целовать ладонь. Поцелуй за поцелуем он продвигался к запястью. Саймон услышал, как она выдохнула от наслаждения. Он с горячностью поцеловал ее в губы, заведя руку ей за голову. Они вложили в этот поцелуй всю страсть, что испытывали друг к другу. Оливия потянулась снимать с него жилет. Одна пуговица, две, три… И вот вещица уже оказалась на полу. Саймон схватил ее за бедра и поднял, а она, вскрикнув, опоясала его ногами и руками. Он целовал ее в шею, а она расстегивала рубашку одной рукой.
Оливия ощутила себя легкой, притягательной для любого мужчины, чего раньше с ней не случалось. Его прикосновения заставляли ее забыть о всех своих внешних недостатках. Оливия не понимала, откуда в ней проснулось это желание, что заставляет чувствовать свой пульс, а кровь — стыть в жилах. Ничего подобного ей не удавалось ощутить раньше. Это нормальное физическое желание, как считала Оливия. Но она даже не догадывалась, насколько это приятно на вкус. Читать об этом в книгах и проигрывать в жизни совсем не одно и то же. Раньше Оливия не понимала тех женщин, которые загубили свои судьбы ради мимолетных ночей с любимыми мужчинами. Она не могла даже представить, что может так безрассудно заставить потерять голову. Но теперь она, будучи на месте тех женщин, чья репутация полетела в тартарары, понимала их.
Необузданное желание сделать ее своей в эту ночь охватила Саймона с головой. Он прижался своим тазом к ее бедрам, чтобы она ощутила его восставшее естество. Саймон целовал ее, а Оливия вытягивала его рубашку из брюк. Но так нельзя, не сейчас.
— Оливия, — прохрипел он, целуя ее за ухом. — Девочка моя. Родная моя.
Она не знала, почему, но после этих слов ее душа словно взмыла к небесам. Однако это должно закончиться, пока не поздно.
— Саймон…
Его сердце радостно откликнулось, когда Оливия назвала его по имени.
— Саймон, нам надо прекратить, — произнесла она, скрипя сердце.
И Саймон замер в ту же секунду. Какое-то время они простояли в таком положении, как статуи, тяжело дыша. И хотя Оливия первая сказала «нет», она не торопилась его отпускать, но по-прежнему держала в теплых объятиях. Саймон аккуратно поставил ее на пол. Если бы не его поддержка, она ослабленная рухнула бы.
Восстановив дыхание, Оливия шепотом сказала:
— Нам нельзя. Мы не можем, Саймон. Не хватало еще, чтобы нас снова уличили. Мы друзья детства, пусть так все и остается.
Ее слова оглушили Саймона. Он не хотел оставаться друзьями, у него для этого есть Хью. Если бы ему нужен был еще друг, Саймон обзавелся бы кошкой или собакой. В ней же он видел другую роль в своей жизни.
— Друзьями, Оливия? Нет-нет, малышка. Так не пойдет. Ты нужна мне, я хочу жениться на тебе.
— Саймон…
— Нет, милая. Мы знаем друг друга, мы хотим друг друга. Мы поладим в браке, поверь мне. Что тебя останавливает? — Он пытался ее убедить.
Оливия, сомкнув руки, смотрела на него и в то же время будто сквозь. То, что их тела возбуждаются при обоюдных прикосновениях, еще не дает гарантию для счастливого семейного брака. Если еще добавить его самоуверенность и упрямство, нежелание считаться с нею, то этот союз обречен на поражение.
— Саймон, ты меня не слушаешь. Я не хочу замуж ни за тебя, ни за кого-то еще. Больше нет. Я вынуждена рассчитывать только на саму себя.
Саймон отстранился на короткий шаг.
— Заключение брака без любви равносильно восковой свечке: когда-нибудь все же потухнет.
Саймон отошел от нее, чтобы не дать себе возможности наброситься на нее с поцелуем, заставив замолчать.
— Но что же ты хочешь? — Его вопрос был полон искренности.
Недолго думая, она вскинула голову и четко сказала:
— Самостоятельности.
Саймон фыркнул, покачав головой. Он знал, каково в этом мире приходится самостоятельным женщинам. Борясь за свои права, они живут самостоятельно, но на сущие гроши, которые им платят за тяжелую работу. Едва этих денег хватает на хлеб, не говоря уже о ночлеге. Да, он видел погрязший в бедности Лондон. Наглядевшись на низший класс, Саймон повысил жалованья людям, которые на него работали. И раз в неделю он приказывал своим слугам готовить сладости и другие продукты для крестьянских семей. Эти продовольствия доставлялись на его земли, где жили и работали земледельцы, рабочие и простые люди.
Что же касалось самостоятельных особ среди высшего звена, то тут спорный вопрос. Общество отворачивалось от таких своевольных женщин, и они вынуждены проживать век без аристократской милости, а зачастую с аристократским презрением. Иногда эти женщины находили себе занятие, на котором хорошо зарабатывали. Например, открывали салоны. Другие скапливали деньги, чтобы прожить на них остаток жизни. Но чаще всего они скатывались в нищету. И Саймону меньше всего хотелось бы однажды темным вечерком найти Оливию, сидящую в трущобах среди всякой швали.
— Оливия, ты не…
— Да, — перебила она его, — я знаю. Знаю, что это риск на несчастную жизнь, знаю, что, возможно, пожалею об этом. Но это ведь моя жизнь. Позвольте мне прожить ее так, чтобы я хотя бы в случае неудачи винила только себя одну. А в случае успеха дайте просто насладиться покоем. — Она шумно выдохнула, а в ее глазах стояла мольба.
Саймон ничего не ответил. Последнее, что ему сейчас хотелось, это спорить с ней. Они слишком устали, чтобы перепираться и доказывать друг другу важность женской независимости или нужность брака в этом мире. Он знал, что она к нему что-то чувствует. Такие искры в глазах, как у нее, не возникают из ничего. Саймон был в этом уверен. Он мягко улыбнулся.
— Ты уже сегодня показала свою самостоятельность, малышка.
У Оливии снова повело колени, когда у Саймона появились очаровательные ямочки на лице, украшенные мурлыкающим голосом, который еще и нахваливает тебя. Ей просто стало невыносимо находиться с ним рядом, потому что она становилась слабой.
— Выстрел был превосходным.
У Оливии выступил румянец на щечках, что добавило ей пикантности.
— Мне просто повезло. — Ей не хотелось хвастать перед ним.
— Сомневаюсь. И все-таки ты молодец. Видела бы ты лица твоих завистниц, которые ждали твоей неудачи. Я вот не видел.
— Нет? — Она удивилась.
— Нет. Я смотрел на тебя. — Так же пристально, как и сейчас.
Оливия открыла рот. Она не могла отвести взгляд, а слова словно застряли в горле. Саймон, заметив ее смущение, протянул ей руку.
— Иди сюда, — сказал он тихо.
Она с недоверием посмотрела на его протянутую руку. Но в итоге приняла ее, вложив в ответ свою. Не оборачиваясь, он потянул ее в сторону кровати. Оливия напряглась.
— Что?.. Саймон?
— Верь мне, малышка.
Она недоумевала, чего он хотел добиться, но… решила довериться ему вопреки сомнениям. Должно быть, она сошла с ума, раз не выдернула свою руку из его ладоней.
— Ложись. — Саймон откинул одеяло. Оливия нахмурила лоб. — Малышка, я просто прилягу с тобой. Приставать не буду, обещаю.
Он поднял покорно руки, и она подчинилась. Прихоть Саймона казалась очень своеобразной, даже странной. Но, с другой стороны, это ведь никак им обоим не повредит. Они просто полежат вместе в одной кровати. В добавок ко всему, Саймон обещал вести себя прилично. Оливия легла, и Саймон аккуратно накрыл ее одеялом, а сам обошел столбы кровати. Он прилег на другую половину, подперев одной рукой голову. Она легла на бок к нему лицом.
— Почему ты хочешь жениться на мне?
Внезапный вопрос слегка огорошил Саймона.
— Я уже говорил.
— Да, ты говорил, что ты ищешь жену, чтобы она занималась делами и домом.
Саймон кивнул.
— Но достойных на это место полно. Всех леди обучают с детства вести дом и выполнять обязанности жены. Почему именно я?
Саймон начал заботливо убирать ее карамельные пряди от лица. В его темном лице глаза блестели от горящих свечей. Оливия не могла от него оторваться, как ни старалась.
— Может быть, все юные леди и обучены хранить домашний очаг. Ты права. Но далеко не все из них умеют делать это хорошо. И не все из них умны и честны. Ты не одариваешь меня лестью, чтобы понравиться. Ты говоришь обо мне так, каким меня видишь. В этом я нахожу твое преимущество перед всеми.
Действительно Оливия никогда не пыталась обольстить не только Саймона, но и остальных женихов, которые хотели на ней жениться. Она как никто понимала, каково это, выслушивать сладкие комплименты, чтобы в итоге корыстно обручиться в качестве богатой невесты. Оливия вдруг подумала, стала бы она вести себя также притворно, если бы они с Саймоном не были знакомы с детства и ей бы хотелось за него замуж? Наверное, нет. И это странно, потому что ее мать с момента ее взросления и по сей день учила обольщать мужчин. Вот только предпочтение она отдавала характеру отца: честный, справедливый и рассудительный. Оливия подвязалась именно к его благородным качествам.
— Значит, ты считаешь меня умной и честной? — Ей почему-то очень захотелось услышать это от него.
Саймон удовлетворительно кивнул головой.
— А мальчиком ты меня, верно, таковой не считал, раз смеялся надо мной, — уколола она.
Саймон свел брови к переносице. Он накручивал на палец прядь ее длинных волос.
— Я всегда считал тебя такой. Ты даже способна составить конкуренцию некоторым моим друзьям. И, как я уже говорил, я не смеялся над тобой. Может быть, подшучивал, но без издевок и это правда.
— Но, а как же мои любимые краски, которые ты испортил?
Так вот оно что. Она до сих пор злилась на него за эту ребяческую выходку. Саймон как-то хотел ей рассказать у Деббитов, но тогда не было на то времени.
— Малышка, я испортил акварель, не зная, что ты ими так дорожила. И потом, я ведь исправился, подарив тебе через несколько дней новые. Неужели ты меня все еще не простила?
Оливия непонимающе скорчила гримасу.
— Мне подарил их отец. Они были великолепны. Я проснулась рано утром и нашла их у себя…
— …На прикроватной тумбочке. — Саймон покачал головой. — Нет-нет, малышка. Это был я. В тот же день, когда ты разозлилась на меня, я написал письмо отцу, чтобы он помог раздобыть наилучшую акварель. Когда ее привезли, я под утро положил ее, пока ты спала.
Саймон поразил ее. Она все эти годы думала, что Саймон Смит — монстр, который выкидывал разные номера с ней, смеялся, портил ее любимые вещи, то есть краски. Но все обстояло далеко не так: он играл с ней и шутил, а испорченные краски возместил еще более качественными и яркими. Оливия так ошибалась на его счет, даже не подозревая этого. Ей стало очень стыдно за ее поведение и плохие мысли о нем. Оливия даже не могла теперь объяснить, почему она подумала, что именно отец подарил ей новую акварель. Наверное, потому что в глазах обиженного ребенка, кроме отца, не нашлось претендента, который сделал бы ей такой дорогой подарок. Но, как оказалось, такой человек нашелся.
— Саймон Смит, — говорила она с ноткой торжественности, — выражаю вам благодарность за подарок, который был сделан много лет назад и не оценен по достоинству.
Саймон, посмотрев на нее так, будто она была единственной женщиной в этом мире, взял ее руку и нежно поцеловал тыльную сторону. У Оливии кожа покрылась мурашками. Наверняка такими же заметными, как веснушки на лице.
— Выйдя за меня, у тебя будет их столько, сколько пожелаешь и самого лучшего качества.
— Саймон!
Все-таки неудивительно, что за Саймоном охотится куча невест. Он был очень красив, как бы это не звучало, но глупее было отрицать явное. Грубые черты лица выражали мужество и уверенность, что заставило Оливию погладить его. Проведя ладонью по его щеке, она нащупала слегка колючую, едва заметную щетину на подбородке. И сейчас он здесь, лежит в ее кровати! У остальных девушек даже не хватит фантазии, чтобы мечтать о чем-то подобном. По непонятной причине Оливии стало неприятно от мысли, что на ее месте могла бы оказаться Шарлотта Уоррен или любая другая девушка. Она откинула эти мысли, как ветра сдувают осеннюю листву по земле.
Через пару минут он ушел в свои покои. Засыпая, Оливия отметила, что непроизвольно улыбается. И эта смазливая улыбочка появляется тогда, когда она возвращалась в мыслях к нему. Оливия пришла к выводу, что все-таки Саймон неплохой человек, но изрядно самоуверенный и непонимающий ее. Она предположила, что, возможно, он притворяется, что не понимает ее стремлений. Пока Саймона не было, Оливия четко знала, чего хотела. Она и сейчас знает. Но что-то внутри ее тяготило, что-то мешало… Нет, она не хотела думать об этом, потому что это ничего не значит. Однако Оливия была тверда в своих планах жить так, как ей хочется, быть самой себе хозяйкой и писать картины. В этом она видела свою судьбу, свое предназначение. Все останется неизменным.