Эгоист

Глава 15

Уильям терпел до тех пор, пока не понял, что больше не может.

Он и так вынес достаточно. Слишком долго он ждал ее появления, мечась из угла в угол в доме матери, которая не переставала сыпать на него вопросами.

После той встречи с Шарлоттой на пороге ее дома, Уильям не находил себе места. Ему вдруг стало казаться, что он уже теряет ее, так и не сумев обрести. Мысль, которая казалась ему просто невозможной. Невозможной, потому что он еще никогда прежде не чувствовал такую неодолимую тягу к женщине. Чувствовал одиннадцать лет назад, но это длилось недолго. Невозможным, потому что все эти одиннадцать лет ни одна женщина не вызывала в нем подобных чувств.

Невозможным, потому что Шарлотта вошла в его жизнь так стремительно и прочно, что он уже не мог думать ни о чем.

Он едва не обомлел, когда увидел ее в холле, залитой золотистым светом ярких свечей. Серебристое, переливающееся платье из шелка подчеркивало матовую белизну ее нежной кожи, вызывая почти болезненную потребность коснуться ее. Округлый вполне приличный вырез открывал взору мягкую ложбинку, оголённые плечи и изысканную тонкую шею, на которой покоилась золотистая цепочка с бриллиантовым кулоном. Нежные, хрупкие руки были затянуты в белые длинные перчатки до локтей, а темно-золотистые волосы, уложенные короной на голове, сверкали так, что он умирал от желания подойти и погрузить лицо в этот пушистый рай, который непременно должен был пахнуть сиренью и жасмином.

Господи, она выглядела такой потрясающей, что он едва вспомнил, как нужно разговаривать. Особенно потому, что платье подчеркивало глубину ее глаз, направленных на него. Она смотрела на него так пристально, с таким затаенным страхом и неприкрытой нежностью, что у него перехватило в горле.

Уильям дрожал, стоя перед ней. Думал о том, как плохо, что рядом с ними есть еще люди. Но только лишь чудом взял себя в руки, проводил ее до гостиной и вытерпел час простых бесед, пока не подали ужин.

Шарлотта вела себя достаточно скованно, но мили и радушно, отвечая на все мыслимые и немыслимые вопросы его родных, которые не давали ей покоя. Иногда ему хотелось просто подойти и вытащить ее из этого завихренного круга, пока ее… не отняли у него.

Уильям испытала небольшое удовлетворение, когда она оказалась рядом с ним во время ужина. Только он даже не представлял, какие испытания ждут его впереди.

Она выглядела такой соблазнительной и такой притягательной, что он с трудом владел собой. А она даже не догадывалась об этом, не догадывалась о том, какие муки ему приходилось терпеть. Он ведь был всего лишь мужчиной, а она… стала для него самой желанной женщиной, при виде которой у него кружилась голова и отчаянно билось сердце.

Нет, он наверное когда-нибудь точно прикончит Лидию. Как эта мерзавка посмела поднять тему гиацинтов! И это будто обрушило на него то, чему свидетелем он стал сегодня днем. Снова к нему вернулись эти мрачные, опасные и неконтролируемые чувства, с которыми он не мог бороться. И уже не хотел, когда попытался узнать, дарил ли Хамфри ей цветы. Типичный и самый глупый вопрос, но… почему ему вдруг стало больно от этой мысли? Почему он не мог даже допустить мысль о том, что кто-то другой кроме него может дарить ей подарки? Даже смотреть на нее!

Он наверное начинает сходить с ума, но потерял всякие терпение, когда она посмотрела на него и заявила, что да, мужчины не могут быть постоянными.

Это подействовало на него, как красная тряпка на быка. Черт, ей хоть известно, что все эти дни, с тех пор, как она нашла его в ту ночь и увезла к себе домой, он не может думать ни о ком кроме нее?! Даже сейчас сидя рядом с ней и ужиная в цивилизованном обществе, он думал только о том, как было бы здорово снять с нее всё эти одежды, оставить ее только в золотистой цепочке с бриллиантом и уложить на стол перед собой вместо ужина. Думал только о том, как зацеловать ее с ног до головы, а она смеет заявлять такое?

Это задело его. Причинило такую неприятную боль, какую он сам не ожидал ощутить. Уильям догадывался о том, что ей должно быть непросто смириться с его репутацией, но… Откровенное заявление, да еще сделанное таким образом, будто она никогда не поверит в нечто хорошее, чем он мог бы обладать, просто вывели его из себя.

Она сидит тут перед ним, делает вид, будто сама ни в чем не повинна, и смеет еще осуждать его! Что ж, он был только счастлив напомнить, как сильно она заблуждалась. Потому что когда он целовал ее, она сама отвечала ему, и никто не заставлял ее этого делать! И если она этого не хотела, тогда ей следовало оттолкнуть его!

О нет, такое лицемерие он не мог простить ей!

Уильям испытал болезненное удовлетворение, когда схватил ее за руку, развернул к себе и увидел страх и непонимание в ее расширившихся больших глаза.

— Мама, я покажу Шарлотте наш сад, пока не стемнело. Она должна увидеть свои любимые гиацинты, которые ты выращиваешь. Мы вернемся через пятнадцать минут.

На улице было темно, хоть глаз выколи.

Мать с легким ошеломлением посмотрела на него. Все с тем же недоумением остановились и обернулись к ним.

Взгляд Доротеи стал тяжелым и неумолимым.

— Эстер, милая, составь компанию Шарлотте и Уильяму.

Эстер с улыбкой вышла вперед.

— Разумеется, мама.

Уильям скрипнул зубами, но ничего не сказал. Это вряд ли бы остановило его, тем более сейчас.

Шарлотта поморщилась от того, как сильно он сжимал ее пальцы. Как будто хотел сломать их. Что за бес вселился в него!

По-прежнему молча, он развернулся и едва ли не потащил ее за собой. Эстер шла за ними, стараясь поспевать за широкими шагами брата.

— Мы выйдем в сад через двери библиотеки? — спросила она с лукавой улыбкой, от которой Шарлотте стало не по себе.

У нее похолодело в груди, когда весь гнев, который обуревал Уильяма, передался и ей.

Они действительно вошли в библиотеку, но Уильям неожиданно остановился и обернулся к сестре. Глаза его горели яростью.

— Ты останешься здесь и не выйдешь в сад! И никому ничего не скажешь. Я должен кое-что сказать мисс Уинслоу. Если ты появишься в саду или приблизишься к дверям, я сломаю тебе ногу, и ты пропустишь этот сезон, поняла меня?

Эстер изумленно уставилась на него.

— Ты объелся белены, брат?

Шарлотта посчитала нужным вмешаться, потому что это было уже слишком.

— Эстер, дорогая, ваш брат разумеется не имел в виду ничего из того, что сказал.

Он повернул к ней голову и сверкнул на нее тем же яростным взглядом.

— Я как раз имел в виду именно то, что сказал.

И потащил ее за собой.

Ночь встретила их приятной прохладой, только Шарлотта была не в состоянии этого заметить. Все ее внимание было приковано к напряженной фигуре Уильяма, который повел ее по террасе, но не подвел к лестнице. Он завел ее за угол, прижал к холодной, каменной нише и навалился на нее своим огромным, напряженным телом. Так, что она застыла и уставилась на него.

— Как вы смеете! Что вы делаете? — изумилась Шарлотта, затаив дыхание, когда увидела, как в легком свете, льющемся из высоких окон библиотеки, темнеют его завораживающие карие глаза.

Уильям дышал тяжело и глубоко.

— Что мне с тобой делать? — послышался его тихий шепот, полный затаенной тревоги.

По телу пробежали мурашки, когда он склони голову к ней.

— В каком смысле? — пробормотала Шарлотта, едва дыша.

Он склонил голову еще ниже и внезапно прижался губами к ее губам. Но только на мгновение и, всколыхнув все чувства, он отступил.

— Ты становишься лгуньей, а это тебя не красит.

Шарлотта едва выровняла дыхание, с трудом придя в себя от его легкого поцелуя.

Они были совершенно одни, и он мог сейчас сделать всё, что взбредет в его горячую голову.

— Я… я не лгу. Когда это я лгала?

Уильям прижимался к ней так тесно, что ощутил мягкость каждой волнующей выпуклости ее тела. У него внезапно задрожали колеи. Уильям с трудом сдерживал себя. Господи!

— Шарлотта, ты думаешь, я могу целовать тебя, а потом пойти, найти другую женщину и целовать так же ее?

Она застыла, ощутив острую потребность ударить его. Невыносимый!

— Зачем ты это делаешь?

Он тут же схватил ее запястья, угадав ее намерения.

— Потому что я не хочу чужие губы, я хочу твои.

Он снова прижался к ее губам. Быстро, едва заметно. И она потеряла еще немного своего дыхания.

Задрожав, Шарлотта привалилась к нему, боясь лишиться чувств. Ей было так страшно, что она закрыла глаза.

— И что будет, когда ты получишь, чего хочешь?

Уильям внезапно застыл, ошеломленный ее вопросом. Вопрос, который так внезапно сокрушил его. Вопрос, в котором было больше смысла, чем он думал. Неужели именно в этом и заключалась причина того, что она не хотела стать его женой?

О Боже.

Его вдруг накрыла такая нежность к ней, что он выпустил ее запястье, поднял руку и коснулся ее бледной щеки. Боже, он никогда не стремился обидеть или ранить ее, но кажется его прошлое спокойно за него делало это, отнимая всякий шанс быть с ней.

— Пожалуйста, стань моей женой, — припросил он, задыхаясь от слов, которые снова произносил.

Слова, которые имели для него такое колоссальное значение, что замирало сердце. Черт, он поклялся не произносить этих слов никогда в жизни, но внезапно понял, что мог сказать их только Шарлотте.

Шарлотта уставилась на него так, будто видела его впервые. Возможно, так и было, ведь еще секунду назад он был зол, как сам черт, а теперь… В нем что-то переменилось, и Уильям посмотрел на нее с такой нежностью, что у нее заболело сердце. Коснулся ее с такой осторожностью, что она едва не разрыдалась. Особенно когда услышала слова, которые никогда не думала услышать вновь от него. Слова, произнесенные с таким страхом и болью, будто он не вынес бы, если бы она отказала ему.

Но она не могла дать ему того, что он так отчаянно просил. Он не понимал, а она не смогла бы ничего объяснять.

— Не-е могу.

Какое-то время он молча смотрел на нее, будто старался принять эти слова.

Уильям старался дышать, чтобы действительно расслышать всё, что она говорит. Говорит совсем не то, чего хочет. Это было ясно, как божий день. Он вдруг понял, что даже если упадет перед ней на колени и поклянется ей в вечной верности, она и тогда не согласится. Было в ней нечто такое, что вселяло в него необъятный ужас. Словно в ней таилась некая сила, с которой он не мог бороться. Что бы ни делал.

Подавшись вперед, он снова прижался к ее восхитительным, подрагивающим губа, умирая от желания к ней.

На две секунды дольше.

У Шарлотты задрожали колени. У нее оборвалось дыхание и внезапно заныло сердце.

Его губы на этот раз прижались к ее щеке. С такой нежностью, что у нее запершило в горле.

— Почему? — Он прошелся мелкими поцелуями по всему ее лицу и чуть отстранившись, заглянул ей в глаза. — Из-за моей репутации? Ты стыдишься меня?

На этот раз у нее защипало в глазах.

— Уильям…

Он вдруг улыбнулся, поразив ее в самое сердце.

— Знаешь, как мне нравится, когда ты называешь меня так?

Она побледнела и выглядела так, словно могла рассыпаться на части, если он снова дотронется до нее. Этого он не мог вынести. Не для этого он вывел ее на террасу. Уильям умирал от желания поцеловать ее, подарить ей хоть немного тех дивных, непревзойдённых ощущений, которые она сама заставляла его испытывать. Подарить то, что свяжет ее с ним. То, что не дал бы ей никто.

На этот раз Уильям склонился к ней и решительно прижался к ее губам. Сперва незаметно, осторожно… Чтобы она смирилась, не боролась. Но постепенно его затянуло, когда Уильям услышал ее сдавленный стон. И улыбнулся про себя, ощутив, как ее руки поднимаются по его спине и ложатся на его плечи. Затянуло так, что он уже не мог думать ни о чем. Он привел ее сюда, чтобы доказать, что она не может останавливать его, когда он касался ее, но всё смешалось и наказанию подвергался теперь он сам, потому что никак не мог отказаться или отпустить ее.

О да, он обожал, когда она обнимала его так. Когда он находил в ней эту очаровательную уязвимость, с которой она не могла бороться. Никогда не могла. Не могла отказаться от него всякий раз, когда он касался ее. И не отталкивала, что бы ни произошло до этого.

Это было сильнее любого удара, крепче любого вина. Он тонул в ней, раскрывая ее уста. Она задрожала, теснее прижалась к нему. И снова поразила его, потянув руки выше и погрузив пальцы ему в волосы. Уильям так стремительно терял голову, что ничего не мог поделать с собой. Потому что слишком долго не касался ее. Слишком долго не чувствовал ее так близко.

Да, слишком долго его не было так близко в ее жизни. Так близко, что она снова ощутила каждую твердую мышцу на его напряженном теле. Боже, это было восхитительно, так же волшебно, как в первый раз, как во второй раз… Нет, сейчас это было как-то иначе, особеннее. Потому что в ней снова появилось ощущение того, что он принадлежит ей. В груди было так пусто без него. Так оглушительно пусто все эти семь лет, и вот стоило ему обнять и прижать ее к себе, как эта пустота лопнула. Как снова не осталось ничего и никого, кроме него.

Задрожав, Шарлотта теснее обняла его, пропуская его мягкие спутанные пряди между пальцами, и встала на цыпочки, чтобы быть к нему еще ближе, чтобы поцеловать его так, как не целовала никогда прежде.

Его горячие губы были такими же неумолимыми и требовательными как прежде, но сегодня в нем была оглушительная нежность, от которой стиснуло в груди. Она млела и таяла, позволяя ему захватить себя. Как он тогда сказал? Ласкал ей язык? О да, это было так восхитительно, что Шарлотта не удержала очередного стона блаженства. Ей было так невыносимо хорошо. Что-то мучительно теплое и сладкое поднималось из самых недр ее существа, заполняя ее каким-то особенным смыслом. Шарлотта следовала за ним, повторяя его движения, лаская его в ответ, как только могла, дрожа от упоения. И понимала, что не может, не в силах отпустить его, отказаться от него. Это было выше ее сил, это бы медленно уничтожило ее. Как происходило всегда…

Когда ее пальцы невольно задели чувствительно место на затылке, Уильям испугался того, что действительно может потерять голову. Но даже тогда не мог отпустить ее. Господи, такого всепоглощающего удовольствия он никогда не испытывал от простого поцелуя! И внезапно понял, что такими будут всегда все ее поцелуи. Все поцелуе Шарлотты будут такими огненными, такими одурманивающими. Такими, от которых он сам никогда не сможет отказаться.

Она должна была остаться в его жизни, и позже он обязательно придумает, как это сделать, но сейчас Уильям просто хотел насладиться ею. И оставить на ее теле следы, которые будут всегда напоминать о нем. Чтобы даже прикосновения других, если не дай бог такие будут, не заняли в ее душе такое место, какое занимали его прикосновения, от которых она никогда не отказывалась.

Уильям сомневался, что Хамфри мог поцеловать ее так, как целовал ее он сам. Кровь ударила в голову от этих вопиющих мыслей.

«Моя!»

Раскрыв ее уста чуть шире, он резко втянул к себе ее розовый язычок, кончик которого так отчетливо помнил, и услышал сдавленный стон Шарлотты. Она вдруг обмякла и повисла у него на шее. Удовлетворенно кивнув, он прислонил ее к стене, чуть отстранился от нее и, проведя рукой от ее бедра по тонкой талии вверх, накрыл ладонью ее грудь, спрятанную под корсетом.

Шарлотту пронзила такая резкая судорога, что она застыла и оторвалась от его губ, едва дыша.

— Уильям, что ты делаешь? — задыхаясь спросила она, уронив голову ему на плечо.

Он повернул голову и прижался губами ее восхитительной шеи, сжав ей грудь, а потом дернул лиф вниз.

Шарлотта ахнула и не успела ничего поделать, чтобы остановить его, когда он стянул еще чуть ниже лиф платья, и ее левая грудь выпала наружу. Он тут же сжал ее в своей ладони. Шарлотту парализовало. Задыхаясь, она зажмурила глаза, стараясь справиться с собой, но когда он сжал ее обнаженную грудь в своей широкой, теплой ладони, по всему телу прокатилась такая мучительно приятная волна, что она едва не расплакалась от удовольствия.

— Господи…

Уильям застонал, собирая губами на матовой коже ее шеи капельки испарины, которые там внезапно выступили. Он чувствовал, как она дрожит. Ощущал небольшую, но упругую грудь, которая так хорошо умещалась в его ладони, что он едва сдержался от того, чтобы не освободить вторую. Приподняв Шарлотту, он прислонил ее к стене и чуть отстранился от нее. На улице было темно, но лунный свет осветил потрясающее зрелище, на которое он едва мог смотреть. Матовая кожа мерцала, покрывшись тоненькой испариной, бледно-розовый сосок набух и выпирал, притягивая жадный взгляд. Сердце его стучало так неистово, что Уильям боялся задохнуться. Боже, она была совершенством! Как и все ее поцелуи.

Едва владея собой, Уильям опустил голову ниже, и, продолжая держать ее грудь в руке, отодвинул в сторону пальцы и заменил их своими губами.

Шарлотте показалось, будто ее ударила молния. Ноги стали ватными. Ее снова пронзило что-то неистовое, острое и огненное, ослабив колени. Совсем недавно его губы были на ее губах, а теперь…

Невозможно! Что он с ней делал? Как она будет жить дальше, если он… Он вобрал в свой горячий рот ее бедный сосок так же, как минуту назад расправился с ее языком. Ее обдало жгучей волной. Обессиленная, она схватила его за голову, закрыла глаза и спрятала лицо в его волосах.

— Уильям, — пробормотала Шарлотта, задыхаясь и погибая, а он продолжал ласкать ее, целовать и истязать беззащитную плоть до тех пор, пока у нее не потемнело в глазах.

Она не смогла остановить его, даже когда он стал ласкать ее языком и зубами, вызывая в ней такие острые сладостно-мучительные ощущения, что она едва не лишилась чувств. Тело больше не подчинялось ей, а где-то глубоко внутри нее зарождалось нечто опасное, темное и напряженное.

— Он трогал тебя так? — внезапно спросил Уильям и вновь прижался губами к ее груди.

У нее оборвалось дыхание.

— Кто?

Уильям не переставал ласкать ее, ошеломляя, покоряя. Он не собирался оставлять ей возможности для отступления, потому что таких троп больше не существовало. Он не отпустил бы ее, даже если бы настал конец света. Тем более по этой причине. Такого всепоглощающего желания обладать кем-то он никогда не знал. Но и не знал, какое счастье можно испытать, когда желанная женщина так же отчаянно желала его. Только его.

Он хотел ее до одури, до умопомрачения, так сильно, что боялся потерять голову. Тело его напряглось, а чресла окаменели настолько, что он едва не задохнулся, когда в какой-то момент Шарлотта невольно прижала бедра к нему, поддаваясь прелестному желанию быть к нему еще ближе.

Ласкать ее было не только удивительно. Ему доставляло удовольствие одно то, что он пробуждал в ней ее собственное удовольствие. Заставлял дрожать и желать этого. Он млел только от того, как нежно она поглаживала его голову, при этом зарылась лицом ему в волосы, и он чувствовал ее теплое, прерывистое дыхание на себе.

Но больше всего ему нравилось то, что, находясь в его объятиях, она не думала ни об одном из своих кавалеров.

С трудом оторвавшись от ее восхитительной, упругой груди, которую тут же накрыл ладонью, Уильям резко поднял голову и заглянул в ее затуманенные темно-серые, волшебные глаза.

— Если он тронет тебя так, я сломаю ему руки. И шею.

Она смотрела на него так, словно действительно не понимала, о ком он говорил. И это наконец успокоило Уильяма. Сжимая ее грудь пальцами, а другой обнимая ее за талию, он склонил голову и поцеловал ее раскрытые, дурманящие губы.

Обласканная и замлевшая, Шарлотта даже не думала сопротивляться, когда он накрыл ее рот своим. Обнимая его, она вернула ему поцелуй, понимая, что никогда не сможет забыть его. Никогда не сможет отказаться от него. Никогда не сможет перестать… думать о нем. О том, что только что произошло. Что останется с ней на всю оставшуюся жизнь.

Он поцеловал ее так жарко, так крепко, что она едва не задохнулась.

— Ты выберешь меня, Шарлотта, — сказал он уже мягче, спокойнее, приподняв голову и тяжело дыша. В свете лунного света он увидел, как потемнели и горели ее глаза. Глаза, в которых отражались все ее желания. И страхи. — Я обещаю, что ты выберешь меня. И никогда не пожалеешь об этом.

Она закрыла глаза и едва сдержала слезы, стараясь прийти в себя, и сознавая, что то, о чем он говорит, никогда не будет возможно. Ни первое, ни тем более второе.

Простояв в его теплых объятиях казалось целую вечность, пока не успокоилось бешено бьющееся сердце, в какой-то момент Шарлотта поняла, что реальность возвращается. Но Уильям так удивительно ласково обнимал ее, что ей не хотелось пошевелиться. На одно мгновение не существовало никого, кроме него. Не было ничего, кроме того, что он мог принадлежать ей. Сладкий дурман, в который ей хотелось верить всем сердцем, но это было невозможно. Тем более теперь.

Уильям медленно отстранил ее от себя, поправил ей платье, слегка задев ей грудь своими пальцами так, что по ней снова прокатился жаркий трепет, едва не сбив ее с ног. Будто бы понимая это, он придержал ее, затем окончательно привел ее в прежний презентабельный вид, насколько это было возможно, поставил ее на ноги и замер перед ней. В какой-то момент поднял руки и взял ее лицо в свои теплые ладони, едва не заставив ее расплакаться от нежности, с которой продолжал касаться ее.

— Всё хорошо, — прошептал он, глядя ей в глаза, бередя ей душу и поглаживая ее бледные щеки так, что у нее снова задрожали колени. — Ты готова вернуться?

Шарлотта закрыла глаза, стараясь дышать, вернуть себе самообладание, а потом медленно кивнула.

— Да.

Он так странно смотрел на нее, что ей снова стало страшно. Смотрел с какой-то глубокой убежденностью, будто уже что-то решил для себя.

— Тогда пойдем.

Он отошел от нее, взял ее за руку и повел обратно в дом.

В библиотеке у самых дальних полок с книгой в руке стояла Эстер со скучающим видом. Заметив их, она с облегчением вернула книгу на место и подошла к брату.

— Вы смогли там что-то разглядеть в такой темноте?

Шарлотта со страхом покосилась на Уильяма, который так и не выпустил ее руку. Теперь он выглядел гораздо спокойнее, чем когда выводил ее в сад. И даже Эстер это заметила.

— Эстер, — спокойно, даже дружелюбно и ласково попросил он. — Иди вперёд. Мы последуем за тобой.

Глаза Эстер хитро заблестели.

— Учти, мы вместе должны вернуться в гостиную.

Уильям вдруг повернулся к Шарлотте. Сердце ее замерло в груди, когда его задумчивый, мерцающий взгляд остановился на ней. К ее полной неожиданности он поднял ее руку в своей, быстро поцеловал ее ладонь и отпустил ее.

— Идите вместе, я скоро приду.

Шарлотте снова стало страшно. Ей хотелось знать, что с ним произошло. Что он решил. Но она ничего не сказала.

И медленно покинула библиотеку вместе с его сестрой, ужасаясь того, что на террасе произошло не только обмен колкими репликами и яростными ласками.

Произошло нечто такое, с чем она могла не справиться.