Эгоист

Глава 5

Поцеловал!

Господи, он действительно поцеловал ее!

Уильям сразу понял это, как только увидел Шарлотту, увидел ее ошеломленное, застывшее лицо.

Вернее, это была та самая девушка, которая дружила с его сестрой многие годы, кажется, они до сих пор переписывались, но… Почему ему вдруг показалось, что он никогда прежде как следует не видел ее?

Она была…

Уильям почувствовал легкое покалывание во всем теле, пока стоял перед ней, а она… Она смотрела на него так, будто ей явился призрак. В какой-то степени это можно было объяснить, ведь в последний раз она видела его, истекающего кровью.

И всё же не это сейчас волновало его.

Гостиная была отделана в нежных пастельных и золисто-зеленых тонах, придавая всему убранству неуловимую изысканность. И в окружении этой непосредственной, нежной обстановки Шарлотта показалась ему… Как будто он действительно никогда прежде не видел ее.

На ней было нежно-лимонного оттенка платье с округлым кружевным вырезом, маняще подчеркивающее золотисто-матовую кожу ее приподнятой груди. Тонкая, белая атласная лента, собранная под этой грудью, позволяла складкам платья падать до самого пола, обозначив ее гибкий стан и очертания округлых бедер. Короткие, расшитые кружевом рукава обнажали тонкие, изящные руки, которые она держала перед собой, сцепив тонкие длинные пальцы. Она дышала едва заметно, но глубоко, от чего грудь медленно поднималась и спадала, приковывая к себе внимание. Золотистый свет, лившийся из высоких окон, окутал ее каким-то странным сиянием, придав ей такое притягательное очарование, что у него внезапно забухало сердце.

Господи, она была… потрясающая. Удивительно, как это прежде он не замечал этого?

Очаровательная настолько, что он не мог оторвать от нее взгляд. Но больше всего его поразило ее лицо. Округлое, открытое, ясное, с аккуратными, мягкими чертами. Уложенные на макушке темно-золотистые волосы, сверкая, обрамляли это лицо, на котором так явственно читались изумление, потрясение, шок и даже… страх. Нежные щеки зарумянились, под тонкими дугами темно-золотистых бровей находились широко распахнуты самые невероятные, самые большие темно-серые глаза, какие ему только доводилось видеть. Глаза, которые он видел во сне. Глаза, которые смотрели на него сейчас так пристально, что Уильям невольно затаил дыхание. Господи!

Но даже не это потрясло его.

Взгляд его скользнул на ее чуть приоткрытые от изумления губы. Нежно-розовые, выразительные, чуть выпяченная, полная нижняя губа и немного вздернутая в очаровательном молчании верхняя. Уильям перестал дышать вообще, когда увидел эти губы.

Боже, он действительно целовал ее! В этом уже не было никаких сомнений. Целовал не только во сне, но и наяву. Целовал так, что едва не растворился в ней.

Внезапно Уильям ощутил, как напряжение охватывает его. Свет в комнате превратился в густой, непроходимый туман, который стал давить на него. Легкая дрожь прокатилась по спине, рука невольно сжалась, потому что в нем пробудилось острое желание докоснуться ее, чтобы убедиться в том, что стоявшая перед ним девушка… настоящая.

Боже правый, она была настоящей! И действительно стояла перед ним. Девушка, которая спасла ему жизнь, а потом подарила поцелуй, который он переживал едва ли не каждую секунду. У него так сильно заколотилось сердце, что он не мог нормально дышать.

И только потом, медленно придя в себя, Уильям понял, что они оба стоят, смотрят друг на друга и… ничего не говорят. А ему нужно было многое сказать. Все последние несколько дней, что он готовился к этой встречи, Уильям тщательно отрепетировал свою речь, всё до мельчайших подробностей, чтобы не смутить подругу своей сестры, чтобы не ранить ее чувства и попросить прощение за то, что он сделал в ту ночь.

Только ни одно тщательно подобранное слово не шло в голову. Его охватили чувства, с которыми он даже не мог бороться.

Заставив себя очнуться, Уильям выпрямился, не обращая внимание на слабую пульсацию в плече.

— Добрый день, мисс Уинслоу.

Она вздрогнула, махнула своими длинными золотистыми ресницами и резко опустила руки.

— Л-лорд Холбрук, — прошептала она тихим голосом, спохватилась и присела перед ним. — Добрый день.

Уильям испытал раздражение и даже не мог сказать, что было тому причиной больше: то, что она присела перед ним после того, как спасла ему жизнь, или что назвала его не по имени. Он четко помнил, как она называла его по имени в ту ночь. Особенно, когда он поцеловал ее. У него задрожали руки, едва он подумал об этом, о теплых губах, которые прижимались к нему. Сердце застучало быстрее, а дыхание перехватило. Боже, еще немного этих воспоминаний, и он совершенно забудет, для чего вообще приехал.

«Соберись!»

— Я… я могу с вами поговорить? — начал он, снова выпрямившись, чтобы хоть как-то побороть напряжение во всем теле.

Солнечный свет слишком живописно падал на застывшую фигуру Шарлотты, не позволяя ему соображать. Уильям рассердился на себя, потому что никогда не терял самообладание в присутствие женщины.

— Д-да, конечно. Проходите.

Он остался стоять на месте. То, о чем он хотел поговорить, не должно было дойти до ушей других. Поэтому Уильям медленно повернулся к двери и так же медленно прикрыл ее, но не закрыл до конца, чтобы не нарушать правила приличий.

И только потом обернулся к ней.

И снова почувствовал, как перехватывает дыхание. Боже, Шарлотта была действительно красива. Стройная, высокая, изящная…

Вот черт!

— Я должен… — Он запнулся, вновь ощутив неприятную пульсацию в правом плече. — Я должен сказать вам…

Уильям неожиданно увидел, как Шарлотта опускает голову, а ее щеки… покрывает нежный румянец. Удивление от его приезда прошло, только теперь она была… смущена. Он вдруг изумленно застыл, поняв, что она… не только нервничает, но возможно даже вспоминает их поцелуй. Легкая судорога прокатилась по всему телу, вызвав пламенные воспоминания, которые мгновенно охватили его огнем. Господи, неужели всё было так восхитительно, как он помнил? И она помнила…

Боже, как он поговорит с ней?

И это проклятое плечо. Он не мог долго стоять, а она не приглашала его присесть.

Вздохнув, Уильям послал все к черту и шагнул к ней.

Шарлотта вздрогнула, вскинула голову, и ее вновь расширившиеся от удивления глаза остановились на нем.

— Как ваше самочувствие?

Он застыл, столкнувшись со взглядом этих бездонных глаз.

Боже правый, какие глаза! И какие длинные ресницы! И какой чарующий голос… какая у нее матовая, гладкая кожа на шее и груди…

Как он себя чувствовал?

— Превосходно, — пробормотал он, стоя всего в трёх шагах от нее.

И горел. На него вдруг обрушилась такая острая потребность коснуться ее, что он едва не потянулся к ней.

Матерь Божья, да что с ним такое!

Неужели тот поцелуй действительно был таким… идеальным? Может, он просто выдумал всё это, находясь во власти боли?

— Что… что вы хотели сказать мне? — ее нежный, слегка сбивчивый голос нарушил тишину, вернув его к реальности, которая ни на мгновение не отпускала его.

Сглотнув, Уильям попытался снова.

— Я хотел поблагодарить вас за то, что вы сделали.

Ее щеки стали почти пунцовыми. Она снова сцепила перед собой руки и опустила голову. И выглядела такой потрясающей, что он снова стал бороться с потребностью подойти к ней. Боже правый, как он доведет разговор до конца?

— Не нужно… — начала было она, но он мягко прервал ее.

— Не каждая девушка поступила бы так же. Вы вели себя очень храбро. Я хочу, чтобы вы знали, что я ваш вечный должник.

Она снова подняла к нему голову. Уильям не мог дышать. Шарлотта всё же не была такой уж и высокой, как он подумал в первые минуты. Макушкой она разве что доставала ему до подбородка, но это было даже… лучше. Она бы так хорошо поместилась в его объятия…

Уильям отругал себя и сжал зубы, понимая, что на него нисходит больная горячка.

— Не нужно благодарить меня, — запинаясь промолвила она, глядя ему прямо в глаза и даже не подозревая о том, как отчаянно заставляет биться его сердце. — Я поступила…

— Очень смело, — спешно закончил он за нее, не позволяя ни при каких обстоятельствах принижать значение своего поступка. — Сомневаюсь, чтобы другие барышни поступили так же.

— Но…

Он поморщился.

— Могу я присесть? — спросил Уильям, ощущая странное головокружение.

И это проклятое плечо.

Шарлотта спохватилась и тут же указала на диван, залившись очаровательным румянцем.

— О конечно, простите, что не предложила этого раньше. Присаживайтесь.

Она сказала это так, будто действительно ей и в голову не пришло, что можно пригласить его присесть. Особенно зная о его ранении, но… Уильям очень хотел верить в то, что она думала о… Боже, о чем он сам думает!

Присев на диване, на котором он сидел десять дней назад, Уильям снова посмотрел на Шарлотту. И снова увидел ее смущение, которое ни на миг не отпускало ее. И это почему-то понравилось ему. Пусть в ту ночь произошли события, которые они оба не могли контролировать, но… он не хотел, чтобы она позабыла о них, об их поцелуе, который до сих пор не давал ему покоя.

— Благодарю, — ответил он, видя, как Шарлотта садится в кресло напротив него. С такой неуловимой грацией, что у него снова перехватило дыхание.

Боже, почему он прежде не замечал, какая она изящная и грациозная? Ее открытое личико, на котором читались все ее эмоции, эти невообразимо-большие темно-серые глаза и нежный румянец были настолько реальными, искренними и неподдельными, что он даже удивился. Ему еще никогда не приходилось видеть такой открытости, такой искренности и деликатности. Почти все женщины, с которыми он имел дело, жеманничали, кокетничали и играли, а вот Шарлотта была честна и даже не пыталась этого скрыть. Вероятно, по этой причине Лидия и дружила с ней. Уильям порадовался за сестру, у которой был такой искренний друг, но…

Теперь всё обстояло еще хуже, потому что он должен был просить прощение за поцелуй. О котором ни на миг не сожалел. Боже, это был самый невероятный, самый очаровательный, как он тогда сказал, поцелуй в его жизни, и он действительно не сожалел об этом. А если попросит прощение, тогда получится, что он сожалел… Черт, но он же смутил невинную девушку, пусть она уже была не дебютанткой. Это было еще одной причиной, чтобы извиниться, но язык не поворачивался сказать об этом…

— Я… — Уильям заставил себя заговорить, игнорируя слабую боль в плече. — Я надеюсь, в ту ночь… не сделал ничего такого, что… обидело бы вас?

К его полной неожиданности, она опустила голову, снова залилась румянцем и… и покачала головой.

— Нет, милорд.

Уильям был ошеломлен. Он же поцеловал ее, поцелуй был! И она… тоже помнила об этом! О том, что было недопустимо, низко, подло с его стороны…

Нет, — она сказала именно так. Не было ничего, чем он мог обидеть ее. За что должен был просить прощение.

Значит и о поцелуе она не сожалела? Но как так?

— Вы уверены? — осторожно спросил он, вглядываясь в ее опущенное лицо.

Она дышала глубоко и продолжала держать руки сцепленными, которые покоились на ее коленях. Шарлотта внезапно вздохнула, прикусила нижнюю губу и вновь покачала головой.

— Да.

Уильям не мог оторвать взгляд от ее губ. Потрясающе красивых, нежных губ, которые оказались в плену жемчужно-белых зубов. Его прошиб холодный пот, а потом…

Он задрожал, когда на него накатило такое отчаянное желание, что Уильям едва не застонал. Шарлотта сидела в двух шагах от него. Он мог запросто встать и подойти к ней, коснуться ее, чтобы избавиться от этого наваждения, которое преследовало его целых десять дней, а в последние дни едва не свело с ума.

У него бухало сердце, дрожали руки, а он смотрел на ее губы и… думал о том, как бы поцеловать ее снова.

Уильям резко встал.

Господи, если он сейчас же не уйдет, он совершит поступок, о котором точно пожалеет!

Шарлотта тоже поднялась, опустив руки.

— Милорд? Что-то не так?

Уильям едва не застонал, чувствуя, как задыхается. Всё было не так! Он не должен был так смотреть на нее, на губы, тепло которых отчетливо помнил. Не должен был желать, чтобы она назвала его по имени. Не должен был…

Боже, она ведь спасла ему жизнь, поступила так храбро, что он едва ли не восхищался ею. Она послала за доктором и позаботилась о нем, а потом смогла скрыть всё это и благополучно отправила его домой. Она проявила находчивость, сострадание и доброту к человеку, который ничего для нее не значил, который попрал все устои, сорвав у нее поцелуй вместо благодарности, а сейчас, вместо того, чтобы еще раз поблагодарить и уйти, он стоял, смотрел на ее губы и думал только о том, как бы поцеловать ее в очередной раз. Чтобы воскресить те невероятные чувства, которые она заставляла его испытывать.

Внезапно все мысли, всё на свете отошло в сторону. Такой жажды Уильям никогда в жизни не испытывал. Она притягивала его, манила так, как ни одна другая женщина на его памяти. Может, он выдумал действие того поцелуя? Господи, может он действительно просто по глупости придал всему произошедшему слишком большое значение?

Это можно было выяснить только одним способом.

Господи, он рехнулся, если думал об этом всерьез!

— Милорд, с вами всё в порядке? — вновь услышала он ее низкий, взволнованный, волнующий голос.

Волосы на затылке встали дыбом. Сердце колотилось так, что едва не выпрыгнуло из груди.

Обернувшись, Уильям быстро посмотрел на прикрытую дверь. Никто не увидит, никто ничего не узнает. Он просто коснется ее губ и убедится, что всё выдумал, что всё это было плодом его больного воображения. Иначе и быть не могло. И тогда он успокоится, отступится и уйдет с миром, и не станет больше смущать ее.

Да, он действительно сошел с ума, если пришел в дом порядочных людей, остался наедине с незамужней девушкой и собирался поцеловать ее, чего бы это ему ни стоило. Но он не видел другого выхода.

Уильям повернулся к ней.

Шарлотта с прежним удивлением смотрела на него.

— Хотите чаю? — любезно предложила она, волнуя его кровь своим пристальным взглядом.

Он задыхался, голова кружилась, но Уильям больше не видел ничего, кроме нее. И ее пленительных, притягательных губ.

— Не хочу.

— Тогда может угощения? Бисквиты. Вы любите бисквиты?

Перед ним уже стоял самый сладкий бисквит на свете, завернутый в муслин лимонного цвета.

Какая она стройная, как маняще притягивает его эта матовая кожа ее груди, шее, лице…

Уильям как завороженный шагнул вперед.

— Ничего не нужно, — пробормотал он, едва расслышав собственный голос.

Глаза ее округлились, когда Шарлотта увидела, как он приближается.

И стала невольно пятиться

— Что вы делаете?

Он продолжал надвигаться на нее, внезапно уловив нежный аромат сирени и жасмина. Сердце его забухало еще сильнее.

— Шарлотта, — он сглотнул. — Ты можешь…

— Что?

— Помолчать.

Она изумленно вскинула брови и остановилась.

Он остановился перед ней. Запах сирени стал просто убийственным, заполнив все его легкие.

— Я думаю.

На этот раз глаза ее расширились от изумления.

— О чем вы думаете? — с тем же изумление спросила она, а потом… так очаровательно нахмурилась, что перехватило дыхание. — О чем вы думаете? — уже с подозрением осведомилась она, сверкнув на него своими прелестными глазами. Как будто догадалась о его намерениях.

Господи, она была действительно восхитительной и непростительно проницательной!

Уильям едва мог дышать, чувствуя, как тонет в глубинах ее глаз.

— Тебе не понравится мой ответ, — хрипло промолвил он, придвинувшись к ней еще ближе.

Она застыла под его взглядом, и это ужасно ему понравилось. Нравилось думать, что он может так действовать на нее. Как действовала она.

— О чем вы думаете! — требовательно спросила она, выпрямив спину.

Как же он хотел, чтобы она назвала его по имени! Она ведь называла его имя в ту ночь и не раз.

Уильям думал о том, целовать ее медленно и не спеша, или просто прижать к себе, накрыть ее губы и пить ее до тех пор, пока не утолит эту сводящую с ума жажду?

Боже правый, он действительно собирался поцеловать ее!

Скорее, пока их не прервали.

Они стояли у камина, боковая панель которого прижималась к ее спине. Уильям нахмурился, не желая делить ее даже с камином. Яркие лучи падали на ее лицо, заставляя кожу мерцать, а темно-золотистые волосы сверкать. Глаза ее изумленно смотрели на него. Он вдруг вспомнил, как десять дней назад, сидя на том диване, он обнял ее и притянул к себе. Она не стала сопротивляться и доверчиво прижалась к его груди. Он помнил, как она коснулась пальцами его лица, как погладила щеку, провела этим дивными пальцами по его волосам, будоража сознание.

Такое невозможно было выдумать. Уильям помнил, как склонил голову и коснулся ее губ своими, как он целовал ее, целовал и никак не мог напиться ею.

У него снова закружилась голова. Дыхание оборвалось, а тело напряглось от совершенно очевидной потребности. Она стояла к нему так невыносимо близко, что он чувствовал даже тепло ее тела. И не мог оторвать взгляд от ее губ. Господи, ее губы! Почему он раньше не видел эти губы? Розовые, манящие, потрясающие… Он перецеловал столько губ, но ни одни не могли сравниться сладостью с ней. Самые идеальные, самые притягательные губы, какие он мог только вообразить себе. Губы, которые столько раз видел во сне, что уже счет им потерял.

Господи, ее губы!

Он должен был поцеловать ее губ, иначе просто сойдет с ума. Иначе решит, что всё, что было той ночью, оказалось просто сном. Не мог один простой поцелуй так сильно сокрушить его, так подействовать на него. Он ошибался, несомненно ошибался. У нее такие же обычные губы, как у других. Просто в тот момент, охваченный болью, он слабо соображал, и придал произошедшему непомерно большое значение.

Уильям покачнулся и… придвинулся к ней еще ближе, касаясь сапогом ее ноги.

— Милорд? — раздался ее сдавленный шепот.

В голове у него что-то щелкнуло. Уильям напрягся еще больше, теперь желая ее губы так, как ничего до нее. Он был обязан снова поцеловать ее, снова ощутить вкус этих губ и убедиться, что не выдумал их. Иначе просто не сможет уйти отсюда, не сможет отпустить ее.

— Уильям, что с вами?

Странная дрожь прокатилась по всему телу, зажав в болезненных тисках его сердце. Его имя, произнесенное этими губами, показалось верхом совершенства. О да, Господи, да, он хотел, чтобы она снова назвала его по имени, чтобы простонала его имя, чтобы забилась в агонии желания и шептала его имя до тех пор, пока он…

Уильям обнял ее и притянул к себе. Его рука наконец сомкнулась на тоненькой, девичей талии, и он мгновенно почувствовал, как она дрожит.

Она ошеломленно застыла и уперла руки ему в грудь. Ее потрясенные, округлившиеся темно-серые глаза уставились на нее.

— Что вы делаете?

Он задыхался от потребности коснуться ее. Уильям склонил голову, как в тумане потянувшись к ней, и совершенно отчетливо понимал, что ни ода женщина до нее не вызывала в нем таких неконтролируемых, сокрушительных чувств.

— Вот это, — ответил он и накрыл ее губы своими.

Господи, да! Какое блаженство.

Она застыла, застонала и… и просто стояла, позволяя ему касаться себя. Его на миг парализовало, всё внутри него застыло, затем напряглось, а потом он накрыл ее губы жадно, жарко. С такой потребностью, какую никогда в жизни не испытывал. Будто, если бы не коснулся ее, мог просто погибнуть. Она встрепенулась. Руки ее зашевелились у него на груди. Невольные поглаживания этих тонких пальцев вызвали в нем такую острую судорогу, что у него волосы на затылке встали дыбом. Боже, оказывается, он не выдумал всё это! Он не только целовал ее. У нее были самые сладкие, самые желанные губы, которые он когда-либо целовал. И собирался поцеловать еще раз…

Глупец, разве он уже не целует ее?

О да, он крепче обхватил ее за тали, теснее прижал к себе. Она неуверенно заерзала у него в объятиях, вызывая в нем удушающую дрожь. И так же, как в ту ночь, не стала сопротивляться, не стала вырываться. Уильям потрясенно застыл, когда ее руки поползли вверх, к его плечам. Она обняла его, не стремясь оттолкнуть его и на этот раз. Удивительно.

Снова в груди что-то сжалось и больно дрогнуло. Никто никогда не касался его с такой чарующей искренностью и теплотой. Она потянула свои руки еще выше. Уильям затаил дыхание, просто прижимаясь к ее губам, и ждал, что она сделает.

Шарлотта поразила его в самое сердце, когда медленно взяла его лицо в свои теплые ладони и повернула голову, прижавшись к нему своими губами.

И тогда он потерял голову, если до этого он вообще владел собой. Боже правый, она не собиралась отпускать его! Возможно ли такое? Только ему было уже всё равно. Уильям снова поцеловал ее, только на этот раз настойчиво, скользнув языком по ее губам. Она вздрогнула, из груди вырвался тихий стон. Он задыхался, боясь потерять чувство реальности. Еще и потому, что ее руки потянулись выше, добрались до его головы, и ее теплые, нежные пальцы пробрались ему в волосы.

И снова она не оттолкнула, а теснее прижалась к нему, ошеломляя и покоряя.

Его на миг парализовало, но потом Уильям притянул ее до предела к себе, к своим бедрам, которые почти окаменели. Его обволакивал аромат жасмина и сирени, кружа голову. Ее губы были не только мягкими и податливыми. Теплые и ласковые, они сводили его с ума. И когда Шарлотта раскрыла свои уста, он с ужасом осознал, что действительно теряет контроль над собой.

Такого с ним еще никогда не происходило. Он не только забыл, где находился, всё, чего он хотел сейчас, это прижать ее к себе еще теснее. Тело ее было словно выточено из мрамора, гибкое, податливое и такое мягкое, что от давления ее бедер у него поплыли мозги.

Никогда до этого он не испытывал ничего подобного. Его охватило такое беспредельное, такое острое желание, то он хотел уложить ее на что-нибудь горизонтальное, что находилось рядом, может, стол, или пол, хотел наброситься на нее, сорвать с нее всю одежду, прикоснуться к каждому дюйму ее восхитительно-гладкой кожи и позабыть обо всем на свете. Он действительно не мог думать, пока она невольно поглаживала его по голове, вызывая в нем просто отчаянную потребность овладеть ею как можно скорее.

Он горел, он тонул в ней, потрясенный огнем, который охватил его. Уильям млел от того, как неуклюже, но в то же самое время нежно она целовала его в ответ, пробуждая чувства, которые он никогда бы не подумал обнаружить в себе. Это же была Шарлотта, подруга его сестры! Он знал ее чуть ли не всю свою жизнь, и всё же, поглощая ее уста, Уильям не мог отрицать совершенно очевидного факта того, что он никогда не знал ее такую. И что хотел ее, только ее. До смерти. До дрожи. До одури.

Он просто сгорал, не просто поглощая ее уста. Чем яростнее он целовал ее, тем упоительнее она отвечала ему, кружа голову, повторяя все движения его языка, что едва не лишило его контроля над собой. Боже, она была не только страстной и отзывчивой, Шарлотта умудрялась касаться его таких мест, от чего он горел еще сильнее, еще стремительнее притягивал ее к себе, ощущая тепло ее дыхания на своем лице, легкие поглаживания ее пальчиков по своей голове. Проникая во всем уголки ее изумительного рта, он нашел и обласкал каждую нежную клеточку, чувствуя, как она дрожит, как снова издает стон удовольствия. Потрясающе, такие милые, сладкие звуки, самая божественная музыка, которую он когда-либо слышал.

Божественно, она была божественной, пока он поглощал, изучал, втянул к себе в рот ее язык и целовал ее до тех пор, пока они оба не стали задыхаться. Лихорадочно опустив руки ниже, он подхватил ее под ягодицы и притянул ее еще ближе к себе, стремясь хоть как-то унять агонию в чреслах, но добился совершенно противоположного результата, потому что желание к ней стало просто нестерпимым.

— Боже мой, что это вы там делаете?