Эгоист

Глава 4

Шарлотта смотрела на лорда Хамфри, который сидел рядом с ней на диване, и оживленно о чем-то рассказывал. Это был тот самый ее поклонник, который появился у нее во время ее первого сезона.

В последнее время ей стали наносить столько визитов, что у нее голова шла кругом. Это были и молодые, и овдовевшие лорды, неженатые члены Палаты Общин, даже новые кавалеры, которых она прежде в глаза не видела. И хоть после той ночи она не переставала выезжать вместе с Прюденс, у которой так же имелись собственные кавалеры, Шарлотта была почти изумлена обнаружить, что и на нее стали обращать внимание. Чему была довольна Пенелопа, с которой на следующий день после той ночи они пили чай в городском доме сестры. Чему была рада и Харриет, радостно поглядывая на дочь. И Шарлотта…

В сущности, разве не этого она добивалась? Ее уже не раз приглашали на прогулку по Гайд-парку, один раз со всей семьей пригласили в театр в личное ложе, присылали подарки и коробки конфет. Ей нравилось это внимание. Ей было приятно общество некоторых джентльменов, которые проявляли серьезные намерения и вызывали в ней приятные чувства. Больше всего ей нравился лорд Хамфри, высокий, приятной наружности, светловолосый и голубоглазый старший сын виконта, который унаследовал приличное состояние после смерти отца, а теперь вместе с матерью заботился о выходе своей младшей сестры. И если бы не это, они бы никогда так и не встретились, ведь в первый сезон именно лорд Хамфри был первым, кто просил руки Шарлотты. Ей нравилось, с какой серьезностью он относился не только к давнему увлечению, но что проявлял такое постоянство. Он будет надежным другом, хорошим мужем и замечательным отцом для детей, которые у него когда-нибудь обязательно будут.

Только… ее сердце было не на месте.

Шарлотта опустила голову, уже не пытаясь уследить за рассказом лорда Хамфри, потому что не могла перестать думать об Уильяме.

Прошло уже десять дней с того момента, как она отправила его домой. Беспокойство ни на миг не отпускало ее. Как он? Как его рана? Затянулась? Позаботились о нем как следует? Послал он за своим доктором? Хоть кто-то присматривал за ним?

Иногда ей бывало так мучительно тяжело, когда она вспоминала о том, как ему зашивали его раны, что Шарлотта с трудом удерживалась от того, чтобы не послать к нему слугу, который сумел бы разузнать о его самочувствии. Но разумеется, она не сделала ничего подобного.

Раз от него не было вестей, значит, он пошел на поправку.

И возможно забыл о той ночи.

Забыл о ее участии во всем этом.

И разумеется позабыл о том, как поцеловал ее.

Он не мог помнить поцелуй девушки, которую никогда не замечал. Возможно, даже сожалел, но несомненно позабыл. Поцелуй, который ничего не значил для него и так быстро стерся из памяти.

И хоть Шарлотта была реалисткой и понимала, как глупо обижаться, но… сердце покалывало от боли всякий раз, когда она вспоминала нежность и давление его губ, а потом понимала, что это для него ровным счетом ничего не значило. Поэтому он позабыл неприятную ночь и стал жить дальше.

Ее охватил какой-то ледяной ужас. Руки задрожали, а дыхание оборвалось.

Господи, и как теперь она будет выезжать? Как будет сталкиваться с ним и… видеть, как он опять ее не замечает и снова увидит из залы других женщин, ведь в этом сезоне он сопровождал третью сестру Эстер? Шарлотта снова вздрогнула. Как она вынесет всё это?

Ей нужно было как можно скорее выйти замуж и уехать, просто уехать из города, чтобы больше никогда не видеть его. Может, это избавит ее от многолетней тяги к нему? Шарлотта так на это надеялась, что едва не расплакалась от отчаяния.

Может, сразу согласиться на предложение на лорда Хамфри? Только, вся беда заключалась в том, что он еще не сделал никакого предложения…

Господи, она уже начинает сходить с ума. В попытке спасти остатки гордости и уцелевшие части своего сердца, Шарлотта едва не уговорила себя принять первое же предложение, которое ей сделают. Не важно кто, но… Так она окончательно могла загубить свою жизнь, но даже это не пугало ее так, как страх столкнуться с Уильямом и обнаружить, что он забыл ее, забыл всё то, что было. Всё, что так много значило для нее. Так много, что у нее сердце разрывалось всякий раз, когда она вспоминала его тихие стоны, полные боли, затуманенные страданиями глаза. И слова, которые обжигали сейчас даже больше, чем в ту ночь, потому что…

«Оставь меня здесь…»

Он никогда не производил впечатление изгоя, но эти его слова наводили на совершенно жуткие мысли. Уильям всегда производил впечатление безрассудного, легкомысленного, очаровательного повесы, который однако был глубоко предан своим сестрам, которых готов был защищать даже ценой собственной жизни. Вспомнить одно только то, что он едва не убил будущего мужа Лидии, когда Роберт едва не затянул ее в тайные правительственные интриги, из-за которых Лидия едва не пострадала, но слава Богу всё обошлось. Он тщательно оберегал сестер, внимательно проверял всех поклонников, которые претендовали на их руку, а сестры прислушивались к его советам и принимали решения, которые должны были сделать их счастливыми. Союз Лидии и Роберта был тому ярким подтверждением, а на очереди был еще один, когда к концу лета должна была выйти замуж обрученная Тереза, потерявшая из-за траура два первых года своего сезона, а еще два сезона пыталась найти себе подходящего партнера по жизни.

«Так было бы лучше для всех, разве нет?»

Зачем он так сказал? Зачем… Шарлотту ужасал не только его раненый вид и жуткое состояние, а то, что в тот момент, произнося эти слова, он выглядел так, будто искренне в них верил. Что миру стало бы лучше без него.

Глупый, тщеславный, эгоистичный человек! Как он мог не подумать о своей матери? А сестры? Неужели им всем было бы лучше без него?

Шарлотта вздрогнула и сжала пальцы, лежавшие на коленях. Она даже не допускала мысль о том, что с ним могло что-то случиться. Кто бы в него не стрелял в него, она очень надеялась, что Уильям найдет этого мерзавца и заставит заплатить за все свои мучения. И пережитой ею самой ужас, который она не позабудет до конца жизни.

— Мисс Уинслоу, я вас утомил?

Осторожный голос лорда Хамфри прервал болезненные мысли, от которых она начинала дрожать.

Ужасаясь того, какую допустила бестактность, пропуская важные речи лорда Хамфри мимо ушей, Шарлотта густо покраснела, испытывая искреннее раскаяние.

— Я… — Она сглотнула и прижала пальцы к виску, невольно поморщившись от боли. — Я просто…

— У вас болит голова?

Она вздохнула. Голова не переставала болеть вот уже десять дней.

— Вчера мы были в театре…

— Да, я вас видел.

Шарлотта опустила руку.

— Видели?

На этот раз слега заметно покраснел лорд Хамфри и выпрямился на месте. У него были очень густые светлые волосы, и еще более густые бакенбарды. Такие густые, что касались острого ворота рубашки. Шарлотта подумала, что их можно было немного постричь. Не ворот рубашки, конечно.

— Я прошу прощение, что не подошёл и не выразил вам и вашей семье свое почтение, но я сопровождал свою сестру и матушку.

Шарлотта успокаивающе кивнула.

— Конечно, я всё понимаю.

Она понимала, что, пребывая в ложе другого человека, не стала бы объектом внимания того, кто не желал разделять ее внимание с другим.

— Благодаря вашим словам с моих плеч свалилась огромная гора высотой в Эверест.

Лорд Хамфри был не только красивым человеком, но и весьма эрудированным, что ей так же нравилось. Шарлотта ощутила даже позывы улыбнуться, но не смогла. Что-то всё еще душило ее.

— Я очень этому рада.

Улыбнулся сам лорд Хамфри и встал.

— В таком случае не хочу вам больше мешать…

Шарлотта тоже встала.

— Вы нисколько не мешаете.

Его голубые глаза светились теплотой.

— Я не смею отнимать ваше драгоценное время. Тем более время моего пребывания с вами закончилось. Но… — Он подошел еще ближе. — Могу я пригласить вас завтра на прогулку, если вы будете чувствовать себя расположенной к таковой?

Шарлотта застыла, почему-то не в состоянии дышать. Еще ни один поклонник, кроме как в танцах, не приближался к ней так близко. Никогда не позволял с ней вольностей. Лорд Хамфри не выглядел сейчас так, словно мог позволить с ней вольности, ведь и дверь была открыта для приличия, но…

Шарлота призадумалась и расслабила нос, чтобы… попытаться ощутить, как пахнет одеколон лорда Хамфри. Почему-то до этого мгновения она не задумывалась об этом. Ей было как-то всё равно, но теперь… Она принюхалась. Свежий, бодрящий аромат морских волн и… И ничего необычного. Ничего, что могло бы взволновать ее впечатлительное сердце, даже не смотря на то, что ей было уже двадцать пять лет и иметь такой глупый орган, диктующий ей правила, было совершенно бессмысленно и даже опасно.

Только… Шарлотта не стала отчаиваться. Подумаешь, запах одеколона. Его можно сменить. На что-то, похожее на сандал…

Она резко прервала себя. Идиотка, какой еще сандал?!

Прочистив горло, Шарлотта подняла взгляд на ожидавшего ответ лорда Хамфри.

— Я с удовольствием прогуляюсь с вами завтра.

Лорд Хамфри улыбнулся, глаза его радостно засияли. Он был очень красивым мужчиной близким к тридцати годам, и возраст придавал ему еще больше солидности и привлекательности.

Отойдя на шаг назад, он взял ее руку и едва заметно поцеловал ее пальцы.

— Тогда до завтра, мисс Уинслоу.

Он покинул гостиную, а Шарлотта стояла на прежнем месте, смотрела на свою руку и гадала, почему… почему ничего не почувствовала? Ей следовало сосредоточиться, но…

Она снова разозлилась на себя. Какая разница, что она чувствует, а что нет? Лорд Хамфри будет ей хорошим мужем. Он был порядочным, тактичным и очень внимательным человеком. За семь лет она ни разу не слышала, чтобы он вляпывался в какой-нибудь скандал. В отличие от других!

— Почему ты такая серьезная?

Голос матери прервал очередные болезненные мысли, которые слава богу не получили продолжения.

Опустив руку, Шарлотта повернулась к матери. Худощавая и высокая, с темно-русыми волосами и серыми глазами, Харриет была всё так же грациозна и привлекательна, как возможно была в пору своей молодости.

— Я просто… я уже устала принимать сегодня посетителей.

Харриет улыбнулась и вошла в комнату.

— В таком случае, могу предложить тебе составить мне компанию и выпить со мной чаю на террасе, пока я жду своих гостей. — Присев на диване, она снова взглянула на дочь. — Хотя следует признать, что мне нравится видеть, как тебе наносят визиты.

Шарлотта опустила голову.

— И… и мне.

Харриет тихо постучала рукой с длинными пальцами по пустому месту рядом с собой, призывая дочь присесть.

— Кто тебе больше нравится? Есть кто-то, кого ты бы… выделила?

Вздохнув, Шарлотта присела на диване. Она знала, что мать желает ей только счастья, ведь все эти семь лет так ничего и не сказала ей по поводу того, почему она отклоняла одно предложение за другим, но… Сейчас Шарлотта испытала то, чего никогда не испытывала прежде: вину и раскаяние за то, что обманывала своих родных, разрушая их надежды на счастливый исход. Они ведь так старались, чтобы подарить ей незабываемые сезоны, и чем она отплатила им?

— Мне нравится лорд Хамфри, — наконец ответила Шарлотта, пытаясь вызвать в сердце чувства, которые были бы направлены только на лорда Хамфри, но это… это было так же трудно и бессмысленно, как и сизифов труд. (Сизифов труд — бессмысленное и изнурительное занятие, нескончаемая и бесплодная работа, названа по имени мифического древнегреческого царя Сизифа, провинившегося перед богами и осужденного ими вечно вкатывать на гору камень, который, достигнув вершины, каждый раз скатывался обратно вниз. — прим. автора).

Харриет улыбнулась.

— Он производит впечатление хорошего человека.

Слова матери тяжелым камнем повисли у Шарлотты в груди, как тот же камень Сизифа, который должен был скоро скатиться с горы. Как будто она была обречена снова поднимать его на вершину.

— Да, мама.

— И он всегда мне нравился.

Шарлотта еще ниже опустила голову.

— Да, мама.

— И у него красивые черные глаза.

— Да, мама.

Харриет подняла руку и, коснувшись подбородка дочери, подняла к себе ее лицо.

— Разве у него глаза не голубые?

Шарлотта нахмурилась.

— У кого?

Харриет внезапно рассмеялась и, отпустив дочь, встала с дивана.

— Так, на сегодня действительно хватит визитёров. Приводи свои мысли в порядок и приходи на террасу, а я пойду и попрошу, чтобы приготовили чай. Хватит думать, у тебя опять разболеется голова.

Она и так не переставала болеть, — удрученно подумал Шарлотта, сжимая тонкие пальцы, лежавшие на коленях. Мать выглядела… какой-то странной. Шарлотта нахмурилась. Она что-то не так сказала, не так ответила на вопросы матери?

Нет, вряд ли, все вопросы были односложные и…

Боже, почему ей было так плохо? Так плохо, что она испытывала даже дурноту. Может сослаться на головную боль и подняться к себе? Нет, она дала обещание матери выпить с ней чаю. И к черту головную боль, к черту всё остальное.

Шарлотта резко встала.

Она ведь поклялась начать новую жизнь. Она так и поступит! Непременно. И…

Дверь гостиной отворилась и вошёл напряженный и немного даже чересчур серьезный Хопкинс.

— Мисс Уинслоу, к вам посетитель.

Шарлотта едва не застонала.

— Сегодня я больше не принимаю. Я должна составить компанию своей матери.

Ей было даже неинтересно, кто из очередных лордов пожаловал к ней на этот раз.

— Но он просит принять вас, потому что дело очень важное.

Шарлотта даже открыла рот, услышав о такой наглости. Кто мог так дерзко поступить?

— Кто пришел, Хопкинс?

— Лорд Холбрук, мисс.

Шарлотта даже покачнулась.

— Что?

Хопкинс отошел в сторону, когда за его спиной послышались шаги, а потом и появилась высокая тень, медленно собираясь в большую фигуру, заполнившую весь дверной проем.

Господи! О Господи!

У нее подкосились ноги, и Шарлотта едва не упала.

Она не могла дышать, глядя на то, как живой, целый и невредимый Уильям, одетый с иголочки в темно-зленый бархатный сюртук и белоснежный жилет, доходивший накрахмаленным воротником чуть ли не до подбородка, под которым был завязан идеальный шейный платок, в белых бриджах, обтягивающих длинные ноги, и заправленные в черные, начищенные до блеска сапоги, медленно входит в гостиную, в которой находился всего десять дней назад.

Когда его будоражащие, острые и внимательные карие глаза остановились на ней, Шарлотта поняла, что сейчас упадет. Упадет и расшибется на смерть, потому что… Он не должен был приходить! И уж тем более не должен был помнить о ее существовании.

Он никогда в жизни не приходил сюда, никогда…

Но он стоял всего в нескольких шагах от нее. Такой красивый, такой серьезный и невероятный, что сердце ее замерло, а потом перестало принадлежать ей.