Эхо Древних

Глава 20

В голодном брюхе снова заурчало. Горсть кислых ягод – вот и весь завтрак – такими темпами вскоре можно и ноги протянуть. Шмелек с тоской глянул вверх, прицеливаясь к кружившейся в небе птичьей паре вяхирей – лесных голубей. Нет, не достать, слишком высоко. Сглотнул слюну, представляя ощипанных любовничков на вертеле, с румяной корочкой, источающей манящий аромат. Аж в голове закружилось от аппетитной фантазии.

Встряхнулся, прогоняя наваждение, сплюнул со злостью и обидой. Вот и нахрена было идти тогда в барскую усадьбу? Послушался, дурак, Пархима – зареченского мельника. Дескать, колонна беженцев такая медленная – телеги, бабы, дети, скотина – пока они до Орсии доползут, мы успеем туда-обратно сгонять. До усадьбы бывшего судьи Фишоля тут всего ничего – пол дня пути в одну сторону. Старик оттуда наверняка уже сбежал, имущество бросил. Охраны у него и раньше много не было, а теперь и подавно. А там явно будет чем поживиться – за время карьеры судья наворовал немало, это каждый знает. Нам, беженцам, средства к существованию теперь ой как понадобятся. Может придется взятку орсийской страже давать, а может и вовсе двинем на север, сумеем добраться до морского порта и попроситься на корабль – на всё нужны деньги, и немалые.

В общем, Пархим со Шмелеком уболтали еще с десяток мужиков и, вооружившись вилами да топорами, всей бандой отправились к усадьбе Фишоля. Пока шли, свернули не туда, заблудились – потратили драгоценное время впустую. А как добрались, наконец, до места, то и вовсе в штаны наложили – в усадьбе уже хозяйничали враги.

Дикого вида лопоухие карлики с веселыми визгами громили дом, растаскивали ценное, ломали остальное. Тюки с награбленным добром они привязывали к бокам стоявших во дворе огромных ездовых ящериц. От одного взгляда на таких тварей бросало в дрожь. А если раззявит пасть, сверкнет сотней острых зубов – можешь сразу в обморок падать.

Спасло мужиков, что не сходу сунулись в усадьбу, а подходили осторожно, с опаской. Вдобавок глупые дикари не выставили дозорных и подняли шум на всю округу. Повезло, в общем, что враг ничего не заметил. Не дай бог что – от погони не ушли бы. Порвали бы ящерицы бедных мужиков на куски, закусили бы несчастными мародёрами-неудачниками. Чавк-чавк, хрум-хрум.

От мыслей о еде в животе у Шмелека снова заурчало. И что с того, что в мыслях этих уже не он ел, а его? Главное ведь процесс… Если дальше так пойдёт, и в самом деле начнём жрать друг друга.

В очередной раз сплюнув с досадой, Шмелек продолжил вспоминать.

Ладно, кабы на этом всё закончилось – вернулись на дорогу, догнали колонну беженцев и вместе дошли до Орсии – так нет же! Пока, поддавшись жадности, делали этот идиотский рейд на усадьбу, другие вражеские отряды уже появились на орсийском тракте. Представить сложно, что почувствовали плетущиеся в хвосте беженцы, когда увидели, кто их догоняет. Может у некоторых ноги отнялись от страха, но большинство, вероятно, бежало без оглядки. Даже самые ленивые и усталые наверняка взбодрились.

Так что путь на столицу провинции был отрезан. Кто ж мог подумать, что захватчики окажутся настолько шустрыми. Всего один упущенный день – и все планы коту под хвост.

Пришлось прятаться по кустам да оврагам, уходить в глубь леса. Хотя какой тут на юге лес, курам на смех. Голубая тайга, где жили родители Шмелека до переселения на плодородные орсийские земли, – вот это настоящий лес! А тут – одно лишь название.

Ну ладно, лучше такой, чем открытая степь. Как бы там ни было, забились поглубже и сидели так, считай, неделю с небольшим. Пока с голоду пухнуть не начали. На грибах да ягодах долго не протянешь, тем более, сезон заканчивается – их уже много не соберёшь, последнее доедали.

Слава звезде и старым богам, что хоть дикарей снова не встречали – ни верховых, ни пеших. Да и что им делать в зарослях, тут поживиться нечем.

Так устали, износились-изголодались, что позавчера даже меж своими драка случилась. Пархим постановил, что отныне любую еду будем бросать в общий котёл. Чтоб, значит, всё делилось поровну, по-братски. Вроде бы справедливо, но постановил он это в момент, когда парень по кличке Гнездо (имя у него какое-то дурацкое, а прическа и вправду, как птичье гнездо – вот и приклеилось), сумел сбить из рогатки жирную белку. Какое-никакое, а мясо! Это вам не травки-муравки, ягодки-грибочки.

И только собрался Гнездо в кои-то веки сытно покушать – а тут Пархим со своими новыми правилами. Возмутился парень, понятное дело. Кто ж захочет так просто отдать добычу после недельного голодания? Раскричался, кинулся в кулаки. И даже неизвестно, кто бы победил в честном поединке. Пархим – мужик крепкий, большой, такого свалить непросто. Но и Гнездо, хоть и молодой, но не слабак – работал подмастерьем у кузнеца, кулаки имел пудовые.

Только честного поединка не получилось. Мужики встали на сторону Пархима – понятное дело, каждый рассчитывал немножко похлебать мясного отвара. Быстро скрутили кричащего и ругающегося паренька, попинали немножко и, связав, оставили лежать под деревом, пока не успокоится. Кстати, бульона потом ему тоже оставили, не обделили. Не звери же, мужики все свои, деревенские.

А вчера вечерком посидели у костра, покумекали, как дальше быть. Решили, что раз к городу путь перекрыт, нужно возвращаться домой. Не в открытую, конечно, а осторожно, вначале издалека понаблюдать, как дела в Штыряках да Заречье. Есть ли там сейчас враги, какая жизнь у наших оставшихся. Если, конечно, вообще живы, а то, не дай бог, их уже… В общем, сами понимаете.

И потом, как разузнаем что к чему, то и решим – стоит ли бежать куда-то или можно вернуться в родные хаты.

Однако шагать по мощеному тракту или продираться по бездорожью сквозь колючие кустарники – не одно и то же. Расстояние, что с колонной беженцев проходили за полтора дня, теперь займёт впятеро больше времени.

Потому сегодня встали с утра пораньше, попили воды из ручья, пожевали кислых ягод – и двинулись в путь. Настроение у всех было хорошее – оставаться тут уже каждому невмоготу. Даже Гнездо впервые улыбался с тех пор, как получил тумаков.

Солнце перевалило за полдень, когда длинный нос Шмелека учуял запахи дыма и пищи. Кто-то неподалёку готовил на костре обед. И это не было очередным кулинарным наваждением – с каждой минутой запах становился явственнее.

- Там люди, - Шмелек остановился и указал рукой в нужном направлении. – И у них есть еда.

- Или нелюди, - хмыкнул Пархим. Как вожак их мужицкой банды, он вынужден быть осторожней прочих. Однако, на что не пойдешь из-за голода? Тут без вариантов, требовалось рискнуть.

- Кто у нас самый юркий? Никак Шнырь? – Пархим повернулся к суетливому мужичонке, который, как рассказывали, отмотал в своё время пять лет каторги за воровство.

Шнырь в ответ беззаботно пожал плечами и улыбнулся наполовину беззубым ртом.

- А вдруг вспугнет? – вмешался Гнездо. Ему скорей всего было без разницы, но парень никак не мог простить недавнюю обиду, искал повода прицепиться к вожаку. А может даже мечтал выйти с ним один-на-один, по справедливости, а не как в прошлый раз.

Пархим поморщился, но соизволил ответить:

- И что ты предлагаешь, Гнездо? Хочешь сам пойти?

- Я предлагаю пойти всем вместе. Но не шумной гурьбой, а рассредоточиться…

- Ишь ты, какой стратег выискался! – засмеялся Пархим, заставив парня покраснеть. Но тот не сдавался:

- Стоянку эту с костром нужно заранее окружить и подкрадываться тихо. Напасть всем одновременно с разных сторон, по сигналу…

- Ещё неизвестно, может и не придётся нападать, - вмешался в разговор Шмелек. – Вдруг там одинокий путник. Увидит сколько нас – и сам с радостью отдаст всё, что имеет, только б не тронули.

Пархим задумчиво теребил бороду, пытаясь изображать из себя мудрого командира. Наверное, представлял себя лихим разбойничьим атаманом. Только вот банда совсем зеленая – ни в одной схватке пока не довелось поучаствовать. Может в этот раз пройдем боевое крещение? А доносившийся запах такой вкусный, что ради него и умереть не жалко. Есть за что мужикам сражаться, лучше стимула и не придумаешь.

- Лады, убедили, - согласился Пархим, хотя никто, кроме Гнезда, его ни в чем не убеждал. – Будем окружать. И все ждите моего сигнала, без него чтоб не рыпались! Если услышите треск деревянщика – значит, атакуем. А если пиликанье свиристелки – просто выходим, корчим страшные рожи, но никого не убиваем. Всё поняли?

Мужики закивали – чего ж тут непонятного. Если у костра расположилась семья каких-нибудь заплутавших беженцев, зачем убивать-то. Тогда ждём пиликанье. А окажись там свора дикарей (только чтоб без ящериц, храни господи) – колем и рубим, пока всех подчистую не изведём. Услышал трещалку – вставай и покажи, чего стоишь как мужик. Не забоишься ли врагу кровь пустить.

Шнырь говорил, что человека убить – это почти как свинью заколоть. Отличий мало.

Вот и проверим.