Это мой город

ГЛАВА 23

В отцовской мастерской частыми гостями были архитекторы… Служили они в государственных проектных институтах, где была строгая дисциплина, почти режимный быт, поэтому, вырываясь в мастерскую скульптора, вдохнув воздуха богемы и, не взирая на регалии и звания, расстилали газетку, доставали немудрящую закусь и начинались долгие разговоры о прошлом и будущем Минска. Мал был, часто не понимал о чем речь, многое не запоминал, многое, признаться, по тем временам, казалось не очень интересным. А, за разостланной на скульптурном станке газеткой, обсуждались, подчас, дела судьбоносные, изменявшие облик моего города.

Архитектурными доминантами послевоенного Минска были Дом Правительства, Дом офицеров и Оперный – все спроектированные и построенные в довоенной столице архитектором Лангбардом. Когда стал повзрослее и поумнее, когда научился понимать, что такое архитектурные стили, уразумел, что предвоенный Минск был своего рода заповедником конструктивизма. В России уже во всю возводились пышные «ампиристые» дворцы, претенциозные памятники сталинской эпохи, а в Минске создавались здания, которые и сейчас удивляют своим конструктивным совершенством. Например, многие ли из обывателей знают, что Дом Правительства основывается на сетке несущих колонн с легкими, трансформируемыми стенами – совсем так, как строят сейчас. Его же начали возводить в самом начале тридцатых годов. Тогда же и по тому же принципу строился Университетский городок и первые его корпуса, созданные по проекту молодого архитектора Лаврова, тоже были последним словом архитектурной мысли 20-30 годов. Существует анекдот о том, что после войны, приехав в Минск, Лангбард подосадовал: «Ну, надо же, все порушили, а то, что следовало взорвать, оставили…»,– это маститый архитектор так отозвался о своем творении, Оперном театре. Чем-то ему здание не нравилось, испытывал мастер творческое неудовлетворение.

Старые минчане, пережившие здесь годы оккупации, вспоминают, что буквально через несколько дней после начала войны, Минск подвергся жесточайшей бомбардировке, от которой выгорело почти половина деревянных строений. Каменные, остались стоять, зияя закопченными окнами. Я никак не мог понять, когда же и кем был нанесен Минску тот урон, который я почти застал в послевоенные годы? С одной стороны, немцы Минск захватили почти без боев, бомбить и рушить город, который практически не оборонялся, у них не было причин. С другой – и наши части отбили его без сильных боев. Стальные клещи операции Багратион, замкнулись западнее столицы, когда немецкие части, должные занять оборону в городе, были разбиты и окружены еще на восточных подступах к нему. Опять же некоторую ясность внесли старики-минчане. Восстанавливать сгоревший город немцы не намеревались. Руины зданий грозили обвалами. Поэтому немецкие саперы подрывали их, расчищая транспортные коммуникации. И, вообще, многие старожилы считают, что почти полное военное разрушение Минска – это послевоенная легенда. Очень многие здания сегодняшнего Минска, видоизменяясь, стоят с довоенных времен. Их очертания угадываются и сегодня. Жаль, что в Минске нет городского музея, в котором шла бы систематизация архитектурных и строительных сведений, что, когда, кем было построено, что, когда и кем разрушено, что реставрировано, что перестроено до неузнаваемости. О том, что это жизненно важно для того, что бы понять каким был и каким стал Минск, свидетельствует, изданная совсем недавно книга «Мінск незнаемый. 1920-1940», собранная по крупицам и составленная Ильей Курковым и изданная издательством “Урожай”

Я с наслаждением листаю эту книгу, удивляясь тому, каким замечательно соразмерным человеку, был наш Минск, сколько в нем было чудесных местечек, зданий, улочек. С радостью узнаю в тогдашних очертаниях домов, сегодняшние строения. И размышляю о том зачем и кому нужна была легенда о полностью разрушенном Минске. Закрадывается обжигающая мысль о том, что так удобнее было, под шумок, доломать, довзрывать все, что осталось от старого города, что бы вытравить у населения саму память о его тысячелетней истории. Наши соседи, поляки, совершили грандиозный, патриотический подвиг – полностью восстановили Старе Място в Варшаве. Для них это было делом чести, а честь, как известно, дороже денег. Мы отнеслись к своему городу «абыякава», согласившись с тем, что восстанавливать здесь нечего, лучше и легче на его месте построить город новый. Оправданным, пожалуй, можно считать только строительство проспекта, он был пробит с запада на восток, образовав становой хребет города, и, определив его облик. Можно спорить о стилистике, о пышности архитектурных форм, но проспект Скорины уже сам стал памятником эпохи, памятником градостроительства – он такой, какой есть, он дорог сердцу каждого минчанина и каждый минчанин принимает его, как принимают родителей.

Но, вот чего я не могу понять, зачем нужно было прорубая Парковую магистраль, нынешний проспект Машерова уничтожать старое минское замчище и район нижнего рынка, зачем было до неузнаваемости изменять кафедральный костел, зачем было продолжать преступную традицию царских сатрапов, взорвавших здание минской ратуши, чтобы не осталось в столице Беларуси помина о Магдебургском праве, о былой вольности города.

Не могу понять и того, зачем было уничтожать старинную улицу Немигу? Да, она была не очень приспособлена к жизни ее обитателей; да, она требовала реконструкции… Но, Боже мой, разве не стоила она того.,. Теоретик уничтожения памятниуов Минска, профессор архитектуры Чантурия однажды сказал о том, что немига должна была быть уничтожена потому, что городу необхлдим бьыл транспортный дублер проспекта Скорины. Немигу взорвали вместо нее построили нелепое здание по проекту архитектора Мусинского, оставив только название торгового дома. Сейчас обещают на ее недоломанной, недорушенной правой стороне провести археологические изыскания и построить развлекательный центр с автостоянками. Поскольку на археологические изыскания отпущено, всего ничего, полтора месяца, следует быть уверенным, что это фикция. Так, для отвода глаз, копнут лопатой, оповестят, что там, в земле, ничего ценного нет и понесутся строить со свистом и улюлюканьем очередной шедевр архитектурной мысли. Разве не было точно такого же отношения, когда выстроили дурацкое здание спортзала Трудовых резервов точно на месте древнего, почти тысячелетнего минского городища. Разве не случилось точно так же на Октябрьской площади, когда ее вначале изуродовали медным истуканом, потом, свалив истукана, отстроили нелепый «саркофаг», который ничего не говорит ни уму ни сердцу человека и торчит пореди города, в самом его историческом центре, памятником нашего вандализма и все той же аморфной «абыякавасці».

Иногда складывается впечатление, что мы безумно богатые, что нам стоит дом построить! Правда строить новые дома мы предпочитаем предварительно взорвав старые. До сих пор душа болит о замечательном строении напротив Дома Правительства. Это был добротный, шестиэтажный красавец, построенный еще в 1904 году и замыкавший ансамбль, созданный Лангбардом и скульптором Манизером. Дом взорвали, расчистили самую большую в Европе площадь, Дом Правительства и памятник Ленину, торчат на ней что называется ни к селу, ни к городу. Ни к селу, ни к городу, подозреваю, будет и еще одно «гениальное» творение – подземный торговый центр, под этой площадью, который усиленно строится и, скорее всего, станет еще одни памятником нашему головотяпству и стремлению переплюнуть старшего брата. У них, в Москве, под Манежной площадью есть торговый центр! А мы, что хуже? Переплюнем! Как бы нам в нашем небольшом и уютном городе, не очень богатом на памятники старины, не проплеваться до полной никчемности. Ведь ясно, что политика национального цинизма в архитектуре была нам навязана извне, служила определенным политическим целям, тогдашнего начальства. Стоит ли и сегодня продолжать ее уже без всякого давления, просто по инерции?

После строительства в Москве печально знаменитых Черемушек, подобные городские спальни начали возникать и в других городах империи. Помню то время хорошо, потому что отец перестал зарабатывать, началась компания борьбы с архитектурными излишествами. Начали повсеместно строить каменные бараки «модуля 5оо». Где-то во Франции Никита Сергеевич подсмотрел, как строятся дешевые бараки из силикатных блоков специально для алжирских «гастарбаетеров» и восхитился: «И я такого же хочу!». Не с руки мне бросать камень в Никиту Сергеевича – людей из деревянных, ветхих бараков, из подвалов, из коммуналок он выселил. Но ужас в том, что временная, оправданная, в общем то мера, превратилась в граостроительную политику. Как серая короста поползли многочисленные «черемушки» по телу наших городов. Первым был отстроено «по-новому» бульвар Шевченко. Сегодняшние его жители, пожалуй, не поверят, но мы ездили смотреть на него как на чудо архитектуры. Потом «чудо» начало стремительно клонироваться, обрекая, вселившихся в него, на проблематичную перспективу. Дело в том, что то самый «модуль 500» был рассчитан не более чем на 50 лет физического существования. После чего, согласно неумолимым законам сопромата, должен начать разваливаться. Не знаю, как собирались решать эту проблему французы, но то, что мы закрываем на нее глаза и делаем вид, что проблемы не существует – это точно. Очень боюсь, что в какую ни будь «светлую» голову придет мысль, начало развала этой застройки, списать на неизбежную фатальность техногенных катастроф.

Повторюсь, я не сноб, и понимаю, что в середине-конце пятидесятых, пожалуй, иное решения проблемы найти было трудно, но, тогда, нужно было честно и открыто сказать – эти постройки временные, мы от них избавимся, чуть погодя, когда станем побогаче. Но, вот беда, побогаче мы никак не становимся и поэтому, вот уж, которое поколение минчан продолжает ютится в этих мало приспособленных для достойного человеческого бытия «хрущобах».

Я был потрясен, когда переехав через Шпрее, из уютного, красивого, богатого Западного Берлина, в котором даже старинная кирха, разрушенная американской или советской бомбой, была вмонтирована в стеклянный куб, что бы стать памятником; в котором все дома, даже в центральной деловой части города были соразмерны пропорциям человека – очутился в Берлине восточном и, буквально, «фейсом» уткнулся в родные, серые, блочные «хрущобы», увидал на улицах «чудо» немецкой конструкторской мысли – пластмассовые «вартбурги». Тогда подумал – вот два стиля жизни, два подхода к людям, к труженикам, столкнулись со всей очевидностью – по оду сторону реки после ковровых бомбежек отстроен город для людей, которые ездят на мерседесах, по другую – город, в котором живут люди недостойные уважения и ездят они на недостойных уважения «вартбургах.

Мерседесы, правда подержанные, минчане стали помаленьку прикупать… Осталось дело за малым!