Это мой город

ГЛАВА 38

Я родился в русскоязычной семье… И, должен сказать, в послевоенном Минске эта «ущербность» была неощутима. Может, происходило это оттого, что, развиваясь стремительно и бурно, Минск всасывал огромное количество приезжей публики, которая со временем должна была стать минчанами, гражданами моего города. Публика в основном была приезжая из России – начальники, специалисты, да и белорусы, возвращаясь домой, привозили, приобретенный за годы военного лихолетья, русский язык, как награду, как достоинство. Видимо, демографическая ситуация, когда «начальство» говорило сплошь по-русски, вызвало забавный феномен – наводнившие город выходцы из белорусской глубинки, закончившие нормальные белорусские школы, тоже «цураліся» родного языка, как деревенского, как родового свидетельства принадлежности к населению второго сорта.

Однако, пока мы носились по улицам, гоняли плоты по огромным лужам во дворах и делали набеги на соседские огороды – эта разница не замечалась и на то, кто с каким акцентом разговаривает нам было в высшей степени наплевать. Более того, став взрослым и начав задумываться над проблемой, как бы это сказать позаковыристей – «лингвопсихологиии» или «психодингвистики» выяснил, что и до войны эта проблема минскую пацанву нимало не мучила – во дворах, на улицах, по огородам совершенно спокойно «трекали» аж на трех языках – белорусском, польском и еврейском… Пожалуй, все же, точнее будет сказать о четырех равноупотребимых языках, поскольку русский звучал тоже, в основном в центре города, где всегда жило самое разнообразное начальство.

Впервые столкнулся с тем, что не все в порядке «в датском королевстве» в школе. В нормальной общеобразовательной, вовсе не элитной (таковых в моем детстве просто не было), вновь построенной в Добромысленском, ставшем со времени Добромышленским (уловите тонкую лингвистическую разницу) переулке школе №41. В нашем очень небольшом классе, дети военных, приезжих, имеющих документы о том, что они не белорусы, от изучения белорусского языка освобождались. Это была «дискриминация» навыворот. Можете себе представить реакцию нормального пятиклассника, который идет на урок «беляза» в то время, когда его сверстник отправляется гонять футбол во дворе школы. Это было несправедливой и нелегкой повинностью. Поэтому, у нас, не пользующихся какими либо специальными языковыми льготами, уроки белорусского языка воспринимались, не как радостное приобщение к языку родному, а как некая раздражающая, дополнительная, никому не нужная обуза. При этом следует добавить, что в возникавших в школьной среде «дискуссиях» о языке, преобладала убежденность, что вот-вот, совсем скоро, все языки в мире сольются в один и этот один будет, несомненно, русским, поскольку ведь не дураки разные американцы и французы, должны понимать, что социализм все равно победит, а книги Ленина написаны по-русски, ну, и, кроме того, это же совершенно ясно – русский самый богатый, самый красивый, и самый лучший в мире язык… Поэтому уроки русского языка и русской литературы были главными, ежедневными, я разные немецкие и белорусские в дневнике отмечались раз или от силы два в неделю. Почему это так было – недоумеваю до сих пор. Сегодняшний школяр, так же как и пятьдесят лет назад «долбит» русскую литературу, как главный предмет обучения, не имея представления, что есть и великая французская, немецкая, английская, китайская литературы… То же, примерно, отношение к языку и литературе сохранилось в университете. Причем, не на матфаке или физфаке, а на филологическом факультете Белорусского Государственного имени Владимира Ильича Ленина университете. Буквально на днях зашел разговор с коллегой, выпускником родимого отделения журналистики. Коллега, до сего дня сохраняя в душе глубочайшую обиду, рассказывал, как ему выпускнику белорусской сельской школы, было обидно, когда преподаватель ставил «отлично» приезжим из России студентам, ничего не смыслящим в белорусском, более того, сдающим его на русском языке, а ему, отвечающему по-белорусски, мыслящему по-белорусски – выставляли в зачетку банальнейший «уд». С коллегой мы не сошлись в мнениях, поскольку я предположил, что тот самый преподаватель, который принимал экзамены у него, просто таким образом выражал свой протест против оскорбительно незавидного места белорусского языка в нашей университетской программе и методики его преподавания. Смею предполагать, что моя точка зрения имеет право на существование, потому что я ведь тоже сдавал экзамены этому преподавателю, более того, сегодня, вспоминая его, я понимаю, что ему любящему и знающему родной язык было чудовищно непереносим, сам факт, что даже в среде студентов филологов белорусский воспринимается, как иностранный, не очень необходимый в жизни, как некий то ли уже испорченный, то ли слегка «недопеченный» русский.

Позвольте перевести дыхание и рассказать почти анекдотическую, но тем не менее правдивую историю с филологическим подтекстом.

Была у меня в студенческую и послестуденческую пору знакомая девушка, которая ухитрилась выйти замуж за шведа. Швед был богатый, поэтому девушка ездила отдыхать на курорты Китая, ей очень нравился китайский сервис, ну, а пересадка, как водится, была в Минске, поэтому богатая шведская дама Света Курман, забавляла иногда рассказами из шведского быта…

– Представляешь Олег, какие идиоты эти шведы!.. Сам понимаешь, делать мне там нечего, поэтому от скуки пошла на курсы шведского языка… Для чего-то там они нужны… Что бы гражданство получить, или еще для чего, не вникала.. Представляешь, в школе бар, дансинг, массажные салоны, баня, бассейн, да еще стипендию платят, за то, что туда ходишь… Мне так там понравилось проводить время, что я решила остаться на второй год… Оказалось, на второй год, все то же самое – только стипендию не платят…

Света была прелестное дитя с абсолютно чистым сознанием, а вот шведы, помнится, меня основательно удивили. Еще больше удивили и привели в восторг израильтяне, когда с солидным запозданием узнал, что разговаривают в Израиле, оказывается, не на привычном, в общем-то, для уха минчанина «идиш», а на возрожденном, бывшем мертвом, но обретшим вторую жизнь «иврите». Ошеломленный эти давним открытием, до сих пор считаю, что возрождение из небытия древнего языка, введение его в мировой обиход – величайший национальный подвиг, заслуживающий и почтения и удивления.

Почтение и благодарность к родному белорусскому языку впервые испытал, оказавшись в 1970 году в Праге. В те времена, по горячей памяти, чехи на дух не переносили русской речи. Вас не понимали в магазинах и барах, вам указывали на улице не то направление, вам сквозь зубы, в спину неслись оскорбления, вас откровенно ненавидели и не хотели этого скрывать. Единственным способом маскировки был резкий отказ от русского языка и переход на белорусский. Пражане улавливали разницу, слышали, что язык славянский, но не русский и успокаивались. Вначале это воспринималось как курьез, как забавный пример языковой мимикрии, потом, когда стал много и по делу ездить по Восточной Европе, побывал в Польше, Словакии, Словении, Чехии – понял, что курьезом здесь и не пахнет – белорусский оказался более близким и понятным для словака, поляка, чеха, словенца, чем русский. И обусловлено это было вовсе не политическими причинами. Белорусский более близок к праславянскому языку, чем русский, на него было оказано меньше иностранных влияний. Поэтому, убедился на собственном опыте, намного легче осваивать польский, словацкий, чешский – если знаешь именно белорусский. Не русский – белорусский, он ближе остальным славянским и по фонетике и по корневому составу слов. Поэтому, когда отдавал дочь в языковую гимназию, без особого труда убедил жену в том, что отдавать нужно только в белорусский класс – это поможет, откроет двери в языковую общность Восточной Европы. Жену убедил. Однако в языковой гимназии упразднили белорусские классы. Аргументировали тем, что математику и, например, химию невозможно преподавать на белорусском, нет соответствующей терминологии, нет и преподавателей, способных вести предметные уроки на родном языке. Спорить с глупостью бесполезно. Рассказывать, что великий Михайло Ломоносов усваивал именно белорусскую математическую терминологию, скушно. Ощущение такое, словно вновь попал в школу, где родной язык не в радость, а в унылую «обязаловку». Странно, почему-то даже те, кто ратует и радеет за необходимость знания родного языка, пытаются выстроить его изучение не на примере шведов, а используя устрашение, принуждение, знаменитое совковое «учи, не то будешь наказан!». Помню, в бытность Евгения Константиновича Войтовича, Министром культуры, легче всего попасть к нему для неспешной и внимательной беседы было утром, без четверти девять, поскольку с восьми к нему приходил учитель белорусского, а после урока образовывался вольный зазор, «форточка», которую и следовало использовать, если хотелось без помех обсудить с Министром насущные проблемы. Несомненно, похвально стремление Министра культуры усовершенствоваться в родном языке, но налет «обязаловки», чего-то, что приходится делать не в удовольствие, а из-под палки, значительно портил впечатление. В веселую пору начала перестройки, родилась идея сделать серию мультипликационных фильмов для самых маленьких белорусов, для дошколят, которых можно было бы через игру, через мультипликацию, вводить в родную языковую стихию. Придумали вместе с Сержуком Соколовым-Воюшем замечательный сценарий, консультировались у преподавателя белорусского языка в Белорусском педагогическом институте Винцука Вячорки, обращались за средствами в соответствующую комиссию Верховного Совета 12 созыва… Там все и умерло! Аргументация отказа была такова – в белорусских детских садиках нет видеомагнитофонов для просмотра мультфильмов, поэтому данный проект неактуален. Акктуалным представлялся немедленный, в приказном порядке перевод всего делопроизводства на белорусский. Вполне допускаю, что с расстояния в пятнадцать лет, что-то формулирую не совсем точно, но за смысл ручаюсь… Обратите внимание, за пятнадцать прошедших лет, видеомагнитофоны в садиках перестали быть проблемой, делопроизводство же на белорусский не переведено по сию пору. Воз, как говорится, и ныне там. Смею думать, потому, что переучивать даже Министров культуры, бесполезный труд. Начинать нужно, все таки, с детского садика. А к детям, само собой, приходить следует только с игрой, поскольку слово «надо» они не понимают, им ближе слова «весело» и «интересно».

Оказавшись волею судеб, после университета и службы в армии в газете “Літаратура і мастацтва” и освоившись в общности великолепно знающих и любящих белорусский язык людей, совершенно искренне восхищаясь лирикой Купалы, эпосом Коласа, изысканной поэтикой Рыгора Бородулина, Владимира Короткевича, эстетской прозой Янки Брыля, Михася Стрельцова, вникая в сложносплетения образности Василя Быкова, понял – нет языков «первой» и «второй» свежести, нет языков лучших и худших, нет языков главных и не главных, любой язык приспособлен для того, чтобы выразить на нем самые тонкие, самые изящные переливы человеческих ощущений и чувств. Нельзя бороться с языками, нельзя запрещать или разрешать, следует понять, что чем больше языков человек понимает, чем свободней он говорит на языках других народов, тем он богаче, тем большие горизонты перед ним открываются. Механическое ограничение в знании, ограничение в изучении – та самая простота, что хуже воровства. Ибо обедняет, оскопляет человеческую душу. И не язык бывает «хамский», оскорбляющий слух, а, случаются хамы, способные оскорбить любой язык. Пример, разговор одного отставного полковника, приехавшего проживать на пенсии в сытую и благополучную советскую Латвию. Полковник был начальником станции техобслуживания, где нам случилось чинить автомобиль. В подчинении у него были рабочие латыши, разговаривавшие между собой, естественно, по-латышски. Начальник позволил себе оборвать их диалог фразой: «Запрещаю при мне разговаривать на вашем обезьяньем языке!». Сегодня, когда слышу стенания «русскоязычного» населения Латвии, вспоминаю того полковника и, честно признаюсь, не очень сочувствую так называемому «русскоязычному» населению, которое, прожив целую жизнь в среде народа, имеющего свой язык, культуру и историю, не удосужились выучить даже пары слов приветствия.

Я вспоминаю глаза удивительно тонкого, удивительно безобидного, удивительно ранимого парня, литературного критика Варлена Бечика, с которым довелось работать в том же «ЛіМе», когда у телефона автомата, при мне он нарвался, ведя разговор на родном для него языке, на столь же грубую фразу некоего жизнерадостного дебила. В них была та же беспомощность, что и у латышских рабочих, правда, только беспомощность – у латышей была еще и сдерживаемая ярость.

Чтобы подвести итог, моим не очень причесанным рассуждениям и размышлениям о языковой стихии, в которой жил и живет мой город, расскажу два забавных случая. Был в нашей компании всеобщий любимец – Боря Галушко. Боря, или, как мы его называли, Биг – был потрясающим полиглотом, знал более десятка языков. Но английский был его коньком. Биг, чтобы практиковаться в живом, разговорном языке, «отлавливал» на проспекте, редких по тем временам англичан и американцев, с единственной целью – поговорить. Иногда его арестовывали, подозревая в фарцовке. Но доказать ничего не могли – Боря у иностранцев задаром приобретал один только товар – слова… И, надо сказать, преуспел в этом изрядно. Мы не удивлялись, когда англичанин спрашивал у него, в каком году он закончил Кембридж, а американский «ковбой» интересовался – давно ли Борис приехал из Техаса. Именно знание языков делало Бориса высоким ценителем, я бы сказал, гурманом литературы.

Вторая история не столь «древняя» – случилась недавно на ОРТ в пору дискуссии о судьбе русского языка в Украине. Собрали всех более или менее известных московских «хохлов» и начали их «пытать» на предложенную тему… Совершенно гениально ответил хитрющий и умнющий Петренко. Он сказал,– Сейчас американцы живут лучше всех в мире и все стараются выучить английский. Когда россияне станут самой благополучной и богатой нацией на земле, все будут стремиться выучить русский и вопрос отпадет сам собой!..

Я думаю, что не следует ломать копья над тем, на каком языке говорить белорусам… Говорят, обычно, на родном – это и естественно, и легче всего – родной впитывается с молоком матери, его не нужно специально изучать… Вопрос в другом, как сделать так, чтобы не только белорусы, но и все наши соседи стремились знать белорусский и вопрос, на каком языке говорить, для нас и для них – отпал сам собой…