Эйнемида III. Надежда на весну.

Глава I

Возвращение с войны вышло совсем не таким, как его изображают поэты. Ни фанфар, ни сверкающего на солнце оружия, ни радостных криков, ни пальмовых ветвей. Энекл шагал по пыльной нинуртской дороге один, не считая троих рабов, толкавших телегу с поклажей. Коричневый плащ, охряный хитон, дорожная шляпа и посох – не известный полководец, бившийся против страшных некромантов, а просто какой-то эйнем среднего достатка, то ли купец, то ли ещё кто. Мало ли таких каждый день топчет широкие дороги Мидонии?

Да и с чего бы фанфары? Не успело изрядно потрёпанное и едва верящее в собственное спасение войско выползти из прогнивших болот, а перед ним уже неслась страшная молва. Поражение, Мидония отдала врагу земли, чего не случалось без малого сотню лет. Усталых и измученных воинов, проходивших через мидонийские селения, встречало испуганное молчание. Энекл мидонян не винил. Людям, должно быть, казалось, что настал конец времён и некромантские полчища вот-вот ринутся на беззащитную страну. Уверения Тасимелеха, что битва окончилась победой, заключён надёжный мир и бояться нечего, пропадали всуе. Какая уж там победа, если враг оттяпал едва ли не весь Каннаар? Мидоняне тревожно провожали глазами плетущееся на север войско.

Царский распорядитель Бил-Ланнум поджидал их на полпути, в наполненном стуком молотильных цепов и утопающем в хлопьях жёлтой мякины селе Каду. Весть о поражении уже достигла царя, и его посланец ждал ответов, и прежде всего на вопрос, кто виновен в позоре? Тасимелех с ходу обвинил подчинённых и лично Энекла, мятежными действиями разложившего войско, спасённое от полного разгрома лишь его, Тасимелеха, доблестью. Всё это военачальник уже изложил в докладе на имя царя, и повелителю, несомненно, обо всём уже доподлинно известно... а вот тут бывший лугаль сильно прогадал. Дело в том, что Энекл, проявив прежде ему не свойственный талант интригана, уже отправил в Нинурту свой доклад, приложив к нему свидетельства других начальников, а Диоклет позаботился, чтобы он попало к царю в наиболее подходящий момент. Встречать войско прибыл достаточно разумный и не связанный с придворными партиями Бил-Ланнум, а вопросы он имел, прежде всего, к самому главному из военачальников.

Поняв, что правдивая картина Каннаарского похода уже известна в столице, Тасимелех принялся сетовать на недостаток войск, тяжкие условия, а всего пуще, на необычайно могущественное колдовство нового некроманта. С этим Энекл мог согласиться. Он даже видел страшные заклинания, оказавшие столь губительное для похода действие: дюжину увесистых мешков из красной халлусской кожи, глухо позвякивающих при переноске. Некромант Мизар, не сумев взять Каннаар оружием, купил его на корню. Между ещё одной битвой на промозглых болотах и богатой жизнью в тёплой и уютной Мидонии Тасимелех предсказуемо выбрал второе и вряд ли сильно дорожился. Было бы недурно сдать мерзавца Бил-Лануму вместе с мешками, но те загадочным образом испарились, едва войско перешло границу. Часть добра, надо полагать, будет разделена с Сарруном, Нефалимом и прочими придворными, способными покрыть тёмные дела Тасимелеха, а остатка ему вполне хватит на удовлетворение своего тщеславия менее опасными способами. Впрочем, Энеклу-то какое дело? Их с ребятами работа будет оплачена, а достанется кусок болота мидонянам или халлусцам – без разницы. Единственный тамошний житель, более или менее приятный Энеклу, оказался самым настоящим некромантом.

Ну а раз отправить мидонийского ублюдка в зиндан не получится, нужно хотя бы не отправиться туда самому. В конце концов, интриган Энекл или нет? К вящему удивлению Тасимелеха, человек, недавно желавший его убить, принялся ему подыгрывать. Заявление о слабости войска Энекл, правда, отмёл – это косвенно било по Каллифонту – но что да, то да, условия были невыносимые: голод, болезни, да и некромант уж больно силён. Могучий, очень могучий колдун, были б чуть менее доблестны, точно живыми бы не выбрались – последнее, кстати, чистейшая правда. Поняв, откуда дует ветер, Тасимелех радостно ухватился за соломинку, и вскоре они с Энеклом пели складно, точно корифей с хором, рисуя перед слегка опешившим чиновником картину невероятной доблести мидонийских воинов и чудовищных трудностей, ими преодолённых. На том, кто виноват в поражении лично, оба, точно сговорившись, решили вопрос не заострять.

Решение Бил-Ланума, таким образом, оказалось не слишком суровым. Тасимелеха временно отрешили от командования и повелели удалиться в своё поместье, а Энеклу предписали доложить о своих проступках непосредственному начальнику, то есть Диоклету. Было всенародно объявлено, что доблестное царское войско одержало победу, но коварные некроманты, слуги мрака и тьмы, отравили воду и наслали болезни, посему войско, опасаясь распространения заразы, вынуждено было отступить. Жрецы Марузаха – хвала его имени! – уже ищут средство от колдовской напасти, освобождение мидонийской земли – вопрос времени. Войску, дабы лишний раз не напоминать мидонянам о случившемся, велели направляться на квартиры малыми отрядами. Так и вышло, что Энекл, убедясь, что его воины добрались до места, очутился на пыльной дороге, ведущей в двенадцативратную Нинурту.

Трупы плавали в речной воде у самого берега, застряв в гуще начинающего подсыхать тростника. Энекл почти не обратил на них внимания. Последние день-два, плывущие по реке либо прибитые к берегу тела стали обыкновенной деталью пейзажа. Молодые и старые, мужчины и женщины, мидоняне и чужеземцы – все жуткие, распухшие, страшно истерзанные. Мертвецы плыли по Закарашару со стороны Нинурты.

Расспросы местных селян не дали ничего: страшные находки появились в реке совсем недавно и до смерти перепугали всю округу. Послали в Нинурту, разузнать, что к чему, но гонцы покамест не возвращались. Пожав плечами, Энекл продолжил путь, понукая рабов шагать быстрее. В столице явно творилось неладное, и нужно было как можно скорее понять, что именно.

Нинурты они достигли, когда солнце уже начинало клониться к закату, и Энекл оторопело уставился на открывшийся с пригорка великий город. Намётаный глаз наёмника сразу зацепился за обгорелые остовы домов, пустынные улицы, усиленную стражу на стенах и у ворот. Нижний Город выглядел так, словно там прошли жестокие бои, Средний – получше, но сожжённые дома имелись и там, лишь в Дворцовой части всё было по-прежнему, копья и мечи царской стражи надёжно хранили покой властелина и приближенных к нему счастливчиков.

Массивные створки ворот Ниранир-Эш ещё не закрылись на ночь, но, вопреки обыкновению, дорога в город пустовала. Ни купеческих обозов, ни селян с подводами, только несколько путников да пара верблюдов, гружёных какими-то тюками. К воротам Энекл и его спутники подходили в гордом одиночестве. Стражник в длинном чёрном хитоне, кожаном нагруднике и медном шишаке вышел навстречу, помахивая коротким копьецом.

– Кто такие и откуда? – неприветливо спросил он, смерив путников взглядом.

– Энекл – тысячник царской стражи, со слугами. Вернулись из Каннаара, – полновесный бронзовый сикль метко полетел в сторону привратника, но, к удивлению Энекла, тот позволил двум, а то и трём корчагам пива упасть в дорожную пыль.

– А скажи-ка мне, кто твои боги? – высокое звание собеседника, кажется, тоже не произвело должного впечатления. Почтительности в голосе стражника не чувствовалось ни на обол.

– Я приношу жертвы Эйленосу справедливому, безупречному, а также его сородичам, блаженным бессмертным, – удивлённо ответил Энекл.

– А вы трое?

– Мы тоже славим Эйленоса, – сказал Евгор, старший из рабов, дождавшись кивка господина. Рабов Энекл держал только эйнемских, а по прошествии трёхлетнего срока позволял им выкупиться за вполне умеренную плату. Впрочем, выкупались немногие. Энекл был хозяином строгим, но справедливым, и рабов считал, скорее, людьми в затруднении, чем вещами. Хорошая кормёжка, добротная одежда и человеческое отношение – многие ли свободные бедняки имеют такую роскошь?

– Эйленос значит, – мидонянин произнёс священное имя как «Аллинуш», чего ещё ждать от варвара? – Ну раз Эйленос, наступи-ка вот на это...

К ещё большему удивлению Энекла, привратник, с опасливым омерзением, точно платок из чумного дома, концом копья поднял с земли и бросил ему под ноги спутанный клубок, оказавшийся парой дюжин алгуитских амулетов с белым шариком.

– Зачем это?

– Не хочешь наступать? – в голосе стражника послышалась угроза, его товарищи у ворот подобрались, держа наизготовку копья и плетёные щиты.

– Ладно, как угодно, – пожав плечами, Энекл коротко прикоснулся к клубку ногой. – Это всё?

– Всё, всё, господин, – в привратнике сей же миг, точно по волшебству, произошла перемена. Лицо расплылось в улыбке, спина стала гибкой, и теперь перед Энеклом стоял именно тот, кого он и рассчитывал встретить: простой вояка, заискивающий перед вышестоящим. – Ты уж не серчай, порядок теперь такой, сам понимаешь, – стражник поднял с земли энеклову монету и, тщательно отряхнув, отправил её в поясной кошель. – Только уж пусть твои слуги тоже наступят, среди рабов их больше всего было...

– Кого их? – Энекл дал знак рабам поступить, как просил стражник. – И что у вас здесь вообще происходит?

– А ты разве не знаешь, господин? Ну да, ну да, ты же издалека... – привратник понимающе закивал. – Взялись мы тут, наконец, за нечестивцев, закончилось терпение у мидонян.

– За кого взялись?

– Ну за этих, как их, алгулитов. Которые всё ложные чудеса творили да на площадях болтали, что все боги не боги, а только их бог настоящий... Тьфу, мерзость, – стражник смачно сплюнул, тщательно проследив, чтобы плевок упал как можно дальше от сандалий господина тысячника.

– И чем же они вам не угодили? – Энекл усмехнулся, подбадривая собеседника, хотя смеяться было совсем нечему.

– Да как чем?! – привратник аж взвился. – Или не знаешь, что этого их бога, Алгу, некроманты выдумали, нам на погибель?! Они-то всё ходили, соблазняли: новый мир, справедливость, дураки им и верили, а оказалось что? Сговорились с некромантами, чтоб царство наше сгубить. Ту хворь, что наших воинов в Каннааре отступить заставила, здесь в Нинурте завести хотели. Поймал их высокородный Саррун, опора престола, в самом водохранилище, с колдовскими предметами да некромантскими табличками, стал копать, да до правды и докопался. Ну как всё вскрылось, народ и осерчал, да всех этих алгулитов и в реку. Дрянь богомерзкая! Знаешь, господин, гады какие... Впрочем, что я тебе-то рассказываю, ты же с Каннаара, с войны. Все уж знают, как эти алгулиты в наше войско затесались да вас под гибель подвели. Ну ничего, пожалели они уже о предательстве, ой пожалели...

«Предательство...» Точно колокол ударил в голове. Грязь, кровь и смерть. Бледное, но спокойное лицо Бадгу. «Ты убьёшь, не я...» Белый шарик на тёмном одеянии павшего в бессмысленной битве воина – символ загадочного то ли бога, то ли не бога. «Предатели-алгулиты... Подвели вас под гибель...» Сохранить самообладание удалось с огромным трудом.

– А что горело в городе? – спросил Энекл, чтобы сказать хоть что-то. – Будто битва была.

– Так они сопротивляться вздумали, – голос стражника полнился искренним возмущением. – Народ, что за ними пришёл, избивать начали, пришлось нам, страже вмешаться, не то бы худо было.

– Сейчас в городе безопасно?

– Ну, пошаливают кое-где, недобитков ищут. Кто в первую ночь выжил, затаились. Ну это ничего, – привратник зловеще улыбнулся щербатой улыбкой. – Всех отыщем, способ знаем. А ты, господин, иди, не бойся, по тебе же видно, что ты не из этих...

– Ну да… Ладно, доброй службы, – Энекл махнул рабам, и телега с поклажей тронулась под воротную арку.

Город действительно выглядел так, словно в нём шёл бой. На пустынных улицах лежали тела, люди затаились в домах, за исключением погромщиков да мародёров. На глаза попались несколько оборванцев, что-то волокущих из слепо глядящего выгоревшими окнами особняка. На стене сожжённого дома чернел грубо намалёваный куском угля круг. Как и всегда в таких случаях, убивали соседи, с которыми ещё вчера несчастный раскланивался на рынке. Каннаар далеко, но грязи только прибыло, и от неё не спасёт самая лучшая баня.

Галила он увидел почти случайно, проходя мимо той самой статуи Шабулир, которой дерзкий племянник Пхаката собирался ломать двери в дом. Медник лежал на спине, широко раскинув могучие руки и бессмысленно глядя остекленевшими глазами в равнодушное небо. Неподалёку лежал один из галиловых подмастерьев с молотом в руках. Велев рабам остановиться, Энекл прошёл дальше по переулку до жилища медника. Дом, где был исцелён Диоклет, разграбили подчистую, утащили даже окованную медью дверь. У помеченного чёрным кругом входа и за порогом лежали окровавленные тела. Медник с домашними явно не дались без боя, но никого из знакомых, к счастью, не обнаружилось ни снаружи, ни в доме. Среди убитых были только мужчины. Оставалось надеяться, что жену с дочерью меднику удалось куда-то спрятать. О другом думать не хотелось. Ненароком вспомнилась та дорогая ткань, что Энекл послал Галилу в благодарность за помощь: тушу какого мерзавца она теперь украшает?

– Зря стараешься, приятель, – Энекл обернулся на голос и увидел курчавобородого рябого мужчину в наряде мастерового. Голова его была перевязана тряпкой. – Всё у богохульника вынесли подчистую, назавтра и дом спалим, чтоб этой мерзости совсем не было в славной Нинурте.

– А ты кто?

– Хаббулу, медник, у меня тут дом неподалёку. Много у меня этот богохульник посетителей увёл колдовством своим. Не бывает так у честных людей, чтоб добрая работа по такой цене шла! Ну ничего, настало и наше время. Как за некромантских прихвостней взялись, я сразу знал куда идти и народ вести. Чёрный круг на стене видел? Моя работа! – он гордо выпрямился. – Так ублюдка и уходили.

– Уходили, говоришь? – бесстрастно промолвил Энекл. – А ты тоже... ухаживал?

– А то! – рябой медник просто лучился гордостью. – Вот погляди, – он указал на перевязанную голову. – Такая драка была, что ого-го! Мы тут не хуже бились, чем наши ребята в Каннааре! Знаешь, как эти выродки некромантские дрались? Хвала Шабулир, стражники с копьями нас поддержали, а то б много наших полегло... Жаль только, семью он куда-то дел. Дочка у него была знаешь, такая, – медник прицокнул языком. – Ох бы я с ней душу и отвёл... Сам понимаешь, по-соседски, – он сально хохотнул. – Ну да ничего, Тузулу-любовник попустит, ещё помилуемся. Верно говорю?

– Ясно. А сейчас ты как сюда попал? Брать же нечего?

– Да иду, смотрю, кто-то в дом заходит. Ну я дай, думаю, предупрежу, чтоб человек зря время не терял.

– А на улице кто? Дружки?

– Да нет вроде никого, – медник удивлённо поглядел на Энекла. – Мы с парнями одного богохульника в квартале Лаш уходили, а сейчас я домой иду.

– Что никого, это хорошо, – кивнул Энекл и его стальные пальцы сомкнулись на шее непонимающе вытаращившегося медника. Жуткий хруст, и к безжизненным телам на полу присоединилось ещё одно – пока теплее остальных, но это ненадолго. Брезгливо вытерев руки о первую подвернувшуюся тряпицу, Энекл вышел из превращённого в могилу дома.

Рабы терпеливо ожидали возле статуи, мечтая поскорее оказаться дома, среди товарищей и за высокой оградой. Энекл тоже всей душой желал вымыться и напиться вдрызг, но с этим придётся погодить. Сегодня есть дела поважнее.

– Евгор, везите вещи домой, запирайте двери и до моего прихода никого не впускать, – Энекл вытянул из-под накрывавшей телегу рогожи меч. Запрещённый к ношению в Нинурте, но сегодня, кажется, законы молчат. – Мне нужно увидеть Диоклета. Если что, справьтесь обо мне у него.

– Господин, в городе беспорядки, это может быть опасно, – в голосе Евгора чувствовалась неподдельная тревога. Этот раб служил Энеклу уже почти семь лет и пользовался его полным доверием.

– Вас трое здоровых мужчин, как-нибудь доберётесь.

– Мы доберёмся, господин, а ты?

– А я уж как-нибудь. Помоги... – Энекл надел железный нагрудник, и раб привычным движением затянул кожаные завязки на боку. Шлем с пышным чёрным гребнем, огромный щит-гоплон, меч на перевязи, копьё – понять, что от человека, так вооружённого, получишь скорее неприятности, чем добычу, можно, и не имея семи пядей во лбу.

– Как прикажешь, господин, – поклонился Евгор. Спорить с хозяином у Энекла в доме было не заведено.

– Возьмите тоже оружие. Остановят стражники, говорите: приказ тысячника Энекла, да погрознее. Я потом сам разберусь. Ну, я пошёл.

Диоклет жил в богатом районе неподалёку от зиккурата Ушшура, в большом и просторном доме, некогда купленном у обедневшего аристократа. По обычаю старой нинуртской знати, ограждавшая двор стена толщиной могла поспорить с крепостной. Диоклет собирался было заменить её на что-то менее мрачное, но после первого же голодного бунта передумал. К тому же, отбрасываемая стеной тень приходилась очень кстати в жаркие дни, каковыми в Нинурте были едва ли не все триста шестьдесят дней года.

– Кто идёт? – окликнули Энекла, когда тот постучал в запертые на все засовы дубовые ворота.

– Не узнал, Амфилай?

– Боги, господин Энекл! – за воротами послышался топот, чьи-то взволнованные голоса и вскоре приоткрылась калитка, явив встрёпанного управляющего Амфилая, бывшего раба-педагога, воспитателя юного Диоклета, притащившегося за подопечным аж в саму Нинурту – как предполагал Энекл, не без ведома диоклетова отца. Благородные седины и холёная борода делали отпущенника похожим на какого-то умудрённого философа. Впрочем, он действительно был человеком образованным – не чета Энеклу.

– Заходи, заходи господин, – засуетился Амфилай, освобождая проход. – Какое счастье видеть тебя живым...

– Я тоже рад тебя видеть. Хозяин у себя.

– У себя, у себя, – в голосе управляющего, Энеклу почудилось неодобрение. – Я сообщу ему, проходи скорее!

Во дворе сходство с крепостью усилилось. Энекл увидел сложенное наготове оружие и диоклетовых рабов в доспехах – ни дать, ни взять дворцовая стража. Отдав торопливо подбежавшему рабу щит, шлем и копьё, Энекл прошёл в мегарон – или как там он называется в мидонийских домах?

– Приветствую тебя живым! Ну сразу видно, с войны! Снимай всё и пошли, голодный небось, с дороги, – Диоклет с усмешкой обнял товарища, и Энекл понял, что тот уже изрядно выпил. Домашний коричневый хитон Диоклета был заляпан винными пятнами, а блеск в глазах тянул самое меньшее на полкувшина.

В столовой обнаружились остатки неплохой пирушки: пара винных кувшинов, жареные говяжьи рёбра, хлеб, оливы, сыр и печёные яблоки.

– Принимаешь гостей? – хмыкнул Энекл, снимая нагрудник.

– Одного, но дорогого: Диоклет угощает Диоклета! Теперь вот и ты пришёл, будем пировать вдвоём. Ложись, угощайся чем нравится, – он щедро, до краёв, наполнил чашу и Энекл с удивлением понял, что его друг заливался неразбавленным. – Ну что, как там было, в Каннааре?

– Полный Цсерех, – Энекл разместился на ложе и, выплеснув богам каплю, с удовольствием отхлебнул неразбавленного шурранского. – Еле выбрались.

– Да, я читал твой отчёт, молодец, что вовремя прислал. Бадгу жалко, хороший был человек... Ну что, покой теням усопших и чтоб нам пить за это как можно реже!

– За покой, – Энекл, по примеру Диоклета, осушил чашу до дна. Старое посвящение воинов и моряков, им приходится пить за усопших слишком часто. – У вас-то что тут происходит?

– Возмездие богомерзким богохульникам у нас тут происходит, – Диоклет болезненно усмехнулся и вновь наполнил чашу неразбавленным. – А говоря проще, у нас тут погром. Уже третий день пошёл. Бьют женщин, бьют детей, стариков бьют – всех, кто поклоняется Алгу или кого в этом подозревают. Они бьют, а я пью. Такие дела.

– А что наши? Как Каллифонт?

– Каллифонт в порядке, пришёл в себя, идёт на поправку, но ещё слаб, так что командую пока я – завтра к нему сходим. Я у него дома пол-эномотии разместил, на всякий случай.

– Это хорошо, хоть какая-то новость добрая. А Феспей, Пхакат с племянником?

– Феспей сидит во дворце и не высовывается – и правильно делает. Там, кажется, вообще не знают, что в городе что-то случилось. Пхакат поит погромщиков пивом, Махтеб на него за это ворчит, но что ему ещё делать-то? Я к ним в таверну пятерых гоплитов отправил, на случай чего. К тебе домой, кстати, тоже.

– Ну хоть наши целы... – выдохнул Энекл, втайне боявшийся этих новостей. – Разве что твои охламоны выпьют все мои запасы вина.

– Целы... Наши-то целы, но сколько погибло? И за какую вину? Ты не представляешь, что здесь творилось, это нужно было видеть, словами такую мерзость не описать. Из наших знакомых Топуллу и купца Фараба разорвали на куски – решили, что алгуиты. А с ними ещё едва не десять тысяч человек.

– Да, – Энекл печально кивнул. – Я видел Галила, помнишь, того медника?

– Галил... – Диоклет зло оскалился. – Эти люди спасли меня, Энекл, а чем я плачу им? Тем, что сижу здесь? Я всё жду новостей о Палане, том хорагете, что меня исцелил. Его знают, он проповедовал открыто. Его ищут, но будто бы не нашли, а я каждый миг жду, что найдут, и я буду на это просто смотреть. Не делая ничего.

– Но что ты можешь сделать? Воевать с городской стражей? Это мятеж. Ты ведь не присоединился к погромщикам.

– Приходили... – словно выплёвывая слова, процедил Диоклет. – От Сарруна, с царской бумагой, просили воинов, сказали для наведения порядка...

– И ты?

– Вышвырнул посланца за дверь. В буквальном смысле слова.

– Боги, ты представляешь, в чём тебя могут обвинить? Ты помнишь, кто теперь Саррун?

– А в чём могу обвинить себя я? – горько усмехнувшись, Диоклет осушил чашу. – Убивать людей, которые ни в чём не виноваты, которые меня спасли и ничего не попросили взамен... Осудят, выпью яд – всё лучше.

– М-да, – Энекл печально покачал головой. – Как вообще всё началось-то? С чего?

– А как все подобные вещи начинаются? С чудовищной лжи, конечно. Как пришли вести из Каннаара, сразу шепотки пошли: «Мидония отступила...», «Мидония отдала землю...», «Царь слаб...», а там и налоги вспомнили, и что царь брата сверг, и что старого иллана казнил – богов мол прогневал. Нужен был виноватый, вот его и нашли. Алгуиты всем уже примелькались: кто их побаивался, кто недолюбливал, ну а как схватили каких-то несчастных у водохранилища, обвинили, что чуму хотели навести, да намекнули, что дело с некромантами связано... Черни много не надо, бойня началась почти сразу, а стражники её только поощряли. Кое-где и сами участвовали, когда жертвенный баран вдруг показал клыки.

– А царь? Он на это пошёл? Нахарабалазар, конечно, не подарок...

– А что Нахарабалазар? Ему всё как подали, так он и понял. Раскопали ещё доклад твоего приятеля – Нурала, сына Эшбааля, а он там с толком и разумными доводами пишет: «угроза царству, мидонийские обычаи в опасности». Вот царь «народный гнев» и благословил. Последствия ты видел, и, боюсь, это только первые.

– Н-да, скорей бы на корабль и прочь отсюда, в цивилизованные земли.

– Мне кажется, я уже готов взойти на этот корабль вместе с тобой...

Они уже успели приговорить кувшин, когда на пороге появился заспаный и необычайно взволнованный Амфилай.

– Господин, к вам пришли, с заднего хода. Двое, один чернокожий. Сказали напомнить про ночёвку в доме медника.

Переглянувшись, Энекл с Диоклетом бросились к двери.

***

– ...так вот всё и получилось, – Палан говорил спокойно, но рука, держащая чашу с вином, слегка подрагивала. – Мы защищались, но нас разбили. Кого-то из братьев и сестёр успели переправить из Нинурты, другие же пали мучениками. Я сам был ранен, но враги видно решили, что я мёртв – очнулся среди трупов. Хорошо ещё был на нищего похож: никто внимания не обратил.

Вид хорагет имел действительно неважный: перевязаная голова, окровавленная одежда с чужого плеча. Но держался он всё с тем же благосклонным достоинством, точно старший брат с младшими.

– Я нашёл его у дома Галила, – добавил Махтеб. – Всю ночь там дрались, а к утру я пошёл посмотреть, что да как. Отвёл к дяде потихоньку...

– Тот, кто судит и распределяет, да вознаградит тебя справедливо. Спасибо тебе, Махтеб, но этого делать не стоило. Меня ищут, ты и твой достойный дядя подвергли себя опасности ради меня. Я сожалею об этом.

– Разве не ты помог благородному Диоклету? Мы добро помним. В общем, дядя предложил идти к тебе, Диоклет. Мудрого Палана надо вывести из города и как можно скорее, его описание есть у всех стражников.

– Я бы не осмелился просить об этом ради себя, – вздохнул Палан. – Слишком опасно. Лучше бы мне умереть, чем подвергать опасности вас, но я должен продолжить службу, предупредить моих братьев и сестёр. Если есть способ покинуть город, мне нужно это сделать.

– Сам говорил, что не станешь набиваться в мученики, вот и не набивайся, – усмехнулся Энекл. – Диоклет...

– Здесь говорить не о чем, – твёрдо сказал Диоклет, его глаза лихорадочно горели. – Ты выйдешь из Нинурты живым. Не знаю, как, но выйдешь. Обещаю.

***

Спустя сутки, около полудня, Вратами Ниранир-Эш прошёл эйнемский отряд в три дюжины человек. Энекл приветливо кивнул знакомому щербатому привратнику и гоплиты, беспрепятсвенно миновав воротную арку, зашагали по пыльной дороге, ведущей к эйнемским казармам. Стражники проводили отряд равнодушными взглядами. Они не увидели, как в часе пути от Нинурты, на перекрёстке с восточным трактом, от эномотии отделились два воина. Гоплиты продолжили целеустремлённо шагать на юг, а эти двое остались на перекрёстке. Тот, что пониже, снял глухой эйнемский шлем, и длинные чёрные волосы рассыпались по его плечам.

– Что ж, Энекл, спасибо тебе, – с чувством сказал Палан. – Тебе и Диоклету. Тот, кто отменяет и назначает, видит всех нас, взвешивает и измеряет. Его вознаграждение справедливо.

– Было бы за что благодарить. Нам с тобой век не расплатиться, что бы ты не говорил. Ты уверен, что больше ничего не нужно?

– Нет, что ты, сделанного более чем достаточно. Денег вы мне дали, одежда есть – чего ещё желать? Мы, люди, что могли сделали, а всё остальное в руках того, кто возводит и разрушает. Будет Его воля, доберусь.

– Пойдёшь на восток?

– Разумеется. В степи захотят узнать, что случилось с братьями в прекрасной Нинурте, – слова прозвучали грозно и резко, как удар меча.

– И что дальше? – спросил Энекл после недолгого молчания.

– Что дальше известно лишь тому, кто обнаруживает и сокрывает. Прощай, Энекл, надеюсь мы с тобой ещё встретимся. С тобой и с Диоклетом.

– Как враги?

– Как друзья. Даже если нам вдруг придётся сражаться, я встречу вас как друзей.

Приветливо кивнув на прощание, он быстрым шагом зашагал по уходящей на восток дороге.