Эйнемида III. Надежда на весну.

Глава V

– Ну вот и всё, госпожа, уже готово, – старшина аферонских пастухов Пиомен снял дымящиеся куски с огня и выложил на широкое деревянное блюдо. – Сейчас мясо немного отдохнёт, и можно будет кушать.

Полулёжа на пожелтевшем стогу и жуя соломинку, Кинана с удовольствием наблюдала за ловкими движениями пастуха, приземистого, основательного, точно порождённого той самой землёй, на он которой с раннего детства пас стада чёрных круторогих быков. Погода для середины осени прекрасная, ласковое солнце нежно ласкает лицо, дальние Селакские горы плывут в голубой дымке, а невысокая гора Аферон, густо заросшая уже подёрнувшимися золотом лесами, точно сияет в солнечном свете. Лучше места и времени для обеда не найти, раз уж выдалась минутка безделья.

– Ну наконец-то, – Белен, пристойно восседавший подле запросто развалившейся царицы, радостно потёр руки, голодными глазами пожирая шкворчащие сочные куски. – Клянусь орлом Эйленоса, наш Келенф славится быками, но такого вкусного мяса как здесь, я отродясь не пробовал!

– Здесь пасутся большие стада, – лениво сообщила Кинана. – Огромные. Особая порода быков, их выращивают ради мяса.

– Таких быков, как, наши, господин, нигде нет, – Пиомен осторожно потрогал веточкой мясо, проверяя готовность. – Мы их растим и выкармливаем по-особому: ячмень на поле подсыпаем и поим только на аферонских родниках. У вас, на Келенфе, я слышал, быкам людей в жертву приносят и человечью кровь дают, но то всё баловство. Лучше ячменя ничего нет.

– Жертвы быкам? – подняла бровь Кинана. – Это правда?

– Да нет, не было такого... – удивлённо покачал головой Белен, и вдруг рассмеялся. – Знаю! Это он про таврии! Ну да, конечно, только там никого в жертву не приносят.

– Таврии? Что это?

– Празднества в честь тураинского бога-быка, его в Архене многие чтят, даже эйнемы. В Книмосе и в Лемфосе на улицы выпускают разъярённых быков, а поклонники бычьего бога от них убегают. Вдоль улиц, где бегут быки, устанавливают высокие заграждения, кто не может убежать, на них запрыгивает.

– Странный обычай. А если быки кого затопчут?

– Считается большой милостью. Говорят, бог призвал его к себе в чертоги.

– Так зачем тогда бежать? – Кинана усмехнулась. – Стой себе и жди, а там раз – и в чертоги.

– Всё не так просто: погибнуть нарочно, значит навязываться богу, поэтому убегают изо всех сил. Редко кто погибает или калечится, хотя, конечно, бывает.

– От наших быков бы не убежали, господин, – Пиомен, наконец, решил, что мясо готово, и потянулся за тарелками. – Наши быки особой породы, таких свирепых да могучих нигде нет. Попробуй убеги, коль разъярится.

– Всё-то в Герии особое: мёд, быки... – рассмеялся Белен, принимая от повара долгожданное лакомство. Кинана с удовольствием отметила, что месяц в герийском захолустье не прошёл для чопорного келенфиянина даром. Ел он запросто, не чинясь, отрывая большие куски розового мяса крепкими зубами.

– Если не нравится, отдавай кусок – я съем, – сказала она, тоже принимаясь за еду.

Белен пришёл к ней одним из первых, уже на третий день после того, как во все концы Равнинной Герии отправились посланцы Кинаны. В ловко составленном Аркиппом воззвании, царица объявляла войну дурным советникам и чужеземцам, опутавшим её возлюбленного мужа, покушавшимся на её жизнь и притесняющим герийские свободы. И без того недовольным герийцам этого было достаточно. К Аферону, где беглая царица встала лагерем, ручейками тянулись вооружённые люди. Шли земледельцы, шли пастухи, шли даже разбойники, привлечённые славой не столько царицы, сколько знаменитого Хресия. На сторону Кинаны встали Грейская стратия, города Грейя, Кселла и, конечно же, Эгора. Пять тысяч человек, из которых почти половина – пастухи и селяне. Силы, что и говорить, невеликие, но многие славные дела начинались и с меньшего. По крайней мере, в это хотелось верить.

Аркипп подошёл, когда они уже успели насытиться. Полученная в память об эгорской осаде хромота не мешала ему дни напролёт проводить на ногах, размещая войска, ведя переговоры с главами городов и общин, распределяя припасы, просматривая отчёты разведчиков. Бывший стражник продолжал свой головокружительный взлёт и значился теперь царским советником. Надолго ли?

– Ещё шестьдесят человек пришли из селакских посёлков, – сообщил Аркипп, перебирая папирусы в объёмистой холщовой сумке. – Мужчины крепкие, с луками и дротиками. Я их определил к Фитолему. Пришло письмо от номарха Перона, вот... – он нашёл нужный свиток и протянул его Кинане. Царица небрежно приняла папирус, едва вытерев испачканную жиром руку о солому.

– Что пишет? – спросила она, не разворачивая свиток.

– Вежливо, но ни о чём. Всё больше про величие и преданность дому Аэропа. Если письмо попадёт к царю – скажет, что пытался тебя увещевать, если ты победишь – скажет, что выразил поддержку.

– Говоря проще, войска он не даст никому. Ладно, садись, поешь.

– Я не могу, госпожа, мне ещё нужно проверить зерно, из Грейи утром прислали.

– Садись, говорю. Пиомен, подай советнику блюдо. За полчаса ничего с твоим зерном не сделается.

– Как прикажешь, госпожа, – Аркипп покорно сложил свитки на землю и, усевшись рядом, с видимым удовольствием принялся за еду. Надо полагать, не ел он с самого утра.

– Хресий вернулся? – спросила Кинана, прихлёбывая щедро сдобренный сыром и ячменём кикеон.

– Нет госпожа. Я сказал часовым, чтобы сразу прислали его к тебе... А вот, кажется и он сам.

Белен с любопытством взглянул на знаменитого главаря разбойников, чья слава в столь короткий срок прогремела по всей Герии, особенно после недавней стычки с царскими войсками, где он после короткой битвы изобразил собственную смерть, а три дня спустя напал на празднующих врагов, разбив втрое превосходящего неприятеля. За месяцы изгнанияы Хресий возмужал, в лице, отмеченном свежими шрамами на лбу и щеке, появились суровая жёсткость. Волнистые русые волосы юноши отросли до плеч, а его шею украшал фиолетовый платок, не менее знаменитый, чем хозяин. Многим девушкам грезился во снах отважный предводитель разбойников, но, несмотря на все соблазны, Хресий оставался неприступен, лишь твёрже сжимал ниспадающий на грудь фиолетовый узел.

Хресия Кинана ждала с утра, но сейчас её больше занимали спутники бывшего разбойника, ныне анхеневт-ипостратега и начальника разведки: темноволосый зеленоглазый красавец и невысокий тоненький юноша, похожий на девушку, даже несмотря на покрывшую щёки щетину.

– Боги, я глазам не верю... – выдохнула девушка. Хресий криво усмехнулся в ответ.

– Погляди, кто мне попался на Карнинской дороге, – сказал он. – Неплохая добыча.

Начисто позабыв о царском достоинстве, Кинана с радостным возгласом бросилась к вновь прибывшим.

– Алкет! Келесс! Как вы здесь?!

– Это всё наш Алкет, – рассмеялся Келесс. – Как пошёл слух, что ты сбежала из дворца, он сбежал тоже – ко мне. Ну и подбил идти к тебе.

– Было ясно, что ты двинешь в эти края, – сказал Алкет. – Вот и мы сюда и двинули, ну а там, в какой-то деревне, гонца твоего встретили.

– А что ваши семьи? Вас же взяли на поруки...

Юноши переглянулись.

– Гриел, наверное, потому и не пришёл, – ответил Алкет. – Он в войске и не хочет подводить дядю, а может просто моего письма не получил. Нам с Келессом проще: родные скажут, что мы сбежали, а разбираться никто не станет. У твоей мачехи война в стране, не хватает ещё со знатью перессориться.

– Мой отец прямо сказал: по родственнику надо иметь в каждом лагере, – ухмыльнулся Келесс. – Сама знаешь, какой он. Так что, я тут с родительского благословения... Ну что о нас-то говорить?! Ты-то героиня! Знаешь, что у нас про тебя рассказывают?!

– Да, раз уж зашла речь… Знакомьтесь: Белен – начальник пехоты, он келенфиянин, Аркипп – мой советник, оба были со мной в Эгоре. С остальными командирами познакомлю позже. Белен, Аркипп, это Алкет и Келесс, мои друзья.

Мужчины приветствовали друг друга, как показалось Кинане, настороженно. Ну ничего, хорошая пирушка, и лёд будет сломан. Был бы для этой пирушки повод.

– Ладно, у нас будет время поговорить, – решительно оборвала она собравшегося было заговорить Келесса. – Хресий, есть ещё новости?

– Да, – кивнул бывший разбойник. – От Ордеи двигается войско, будет здесь через три-четыре дня.

Вот и всё. Конец размышлениям и догадкам. Началось. Даяра, храни нас всех.

– Сколько? – не выдавая своих чувств, деловито спросила Кинана.

– Тысяч десять-одиннадцать, видели значки Тезаридской и Бесской стратий, с ними кавалерия: гиппеи и гиппотоксоты. Судя по всему, нас опасными не считают, основное войско осталось на юге.

– А сколько у нас? – спросил Алкет.

– Четыре тысячи семьсот, – ответил Аркипп, едва Кинана взглянула в его сторону. – Одна стратия, городские ополченцы и добровольцы из местных. Из кавалерии – отряд Хресия, пятьдесят человек.

– Это плохо, – обеспокоенно сказал Келесс. – Их вдвое больше, так ведь?

– Больше, чем вдвое, – усмехнулся Белен. – У нас половина не воины, а крестьяне и пастухи...

– Кто их командир? – спросила Кинана.

– Селяне упомянули некоего стратега Лаиха, – Хресий нехорошо усмехнулся.

– Лаих... – выдохнула царица. – Что ж, его я разобью с особым удовольствием.

– Ты так уверена в победе? – удивился Алкет.

– Нам она нужнее. Будем готовиться к встрече, а пока давайте обедать. Пиомен, вели, пожалуйста, принести ещё мяса.

***

С самого начала похода Лаих – точнее, уже стратег Лаих – пребывал в исключительно радужном настроении. Всего двадцать один год, а царь уже поручил ему войско! Советовали правда некоторые, вроде Аттала и этого выскочки Гермия, послать Сосфена, но это же каким дураком надо быть? Все же знают, что старик за Кинану, удивительно, как вообще его не казнили сразу?! Нет, Аминта сразу понял, что лучше его, Лаиха, для этого дела не найти. Лаих одержит победу для своего царя. Пока всего лишь над отребьем, увязавшимся за ненормальной Кинаной, но лиха ли беда начало? Он разобьёт врага, приведёт изменницу на верёвке и заложит первый кирпич в основание своей будущей славы, а сразу после победы, его ждёт ещё одна радость, его ждёт Феано. При этой мысли Лаих не удержался и погладил браслет обещания на своём тонкое запястье.

Феано, по-герийски – «луна», самая красивая девушка в Герии, что бы не говорили другие. Лаих мечтал о ней с тех самых пор, как ещё девочкой встретил при дворе, и уже через каких-то пару недель она станет его. Вот это будет событие! Он, Лаих, вернётся победителем, на глазах у всех получит награду из рук царя, потом роскошная свадьба и счастье, счастье, счастье... Да, он слышал, что девушка, будто бы, строптива и до сих пор вспоминает этого Хресия, но мать объяснила, что это всё глупости, детская влюблённость. Если он предстанет во всём великолепии, во главе победоносного воинства, чьё сердце перед ним устоит? Замухрыжка Хресий забудется, как страшный сон, а Лаих с Феано будут жить в вечной любви и счастье. Интересно, кто родится первым, девочка или мальчик? Если мальчик, то его будут звать, конечно, Аминта, а вот девочка, надо подумать... Может Талая? Нужно посоветоваться с матушкой...

– Меня беспокоят эти холмы, стратег, – скрипящий голос Ликофоона грубо вырвал Лаиха из сладких мечтаний, и молодой военачальник неприязненно покосился на говорившего. Мало того, что ему навязали этого низкородного ипостратега, точно ребёнку дядьку, так он ещё и постоянно лезет с советами, словно его кто-то просит. Решительно, некоторые люди совсем не понимают, где их место.

– И чем тебя напугали эти холмики? – скривив губу, спросил Лаих. – Великаны за ними не прячутся, мы бы заметили.

– Великаны нет, а вот конницу за ними можно спрятать вполне, – невозмутимо ответил Ликофоон. – Если оттуда подойдёт отряд, мы увидим это слишком поздно. Они укрепились в лагере по центру, а с севера и юга у них очень удобная позиция для флангового удара. На севере холмы, на юге – подлесок.

– У них нет конницы. У них и войска то нет, одни пастухи да грязекопатели. Будут сидеть в лагере, пока мы не придём и не выковыряем их оттуда.

– Не только: у них полная стратия...

– У них нет стратии, – с нажимом перебил Лаих. – Или ты забыл царский приказ? Отряд, предавший царя, недостоин зваться герийской стратией и будет распущен, а его значок – сломан. Это не стратия, а обыкновенный мятежный сброд.

– Они об этом не знают и их значок пока у них в руках.

– Да хоть бы и так. Грейская стратия – из самых худших, все знают, что там служат одни пастухи с ногами в навозе. Если не хватит ума сдаться, мы их растопчем, как жуков.

– Пусть так, но всё же я выслал бы охранение на фланги...

– Нет, – упрямо отрезал Лаих, начиная уже закипать. – Я уже отдал приказ. Размещай войска для ночёвки, а назавтра, если не сдадутся, штурмуем их лагерь. Приготовьте всё для этого.

– Непростое дело. У них хорошая позиция для обороны, может стоит...

– Нет! Я всё сказал! Или ты ослушаешься командира?

– Как прикажешь, стратег, – Ликофоон покорно склонил голову, но Лаиху показалось, что рассечённые дурагским клинком губы ветерана скривились в не самой почтительной усмешке.

– Вот так, – кивнул он. – Помни, кто здесь начальник. А теперь пойдём, поговорим с изменниками.

Лагерь Кинаны расположился на возвышенности, полуподковой охватывая крутой горный склон. Изменники потрудились на славу, не зря в войске одни грязекопатели. Крепкий частокол, глубокий ров, башенки для стрелков. Как ни обидно признавать, но Ликофоон прав – такую позицию взять тяжело. Впрочем, было бы там с кем воевать. Забросать сперва дротиками, крестьяне сами побегут, а там в дело вступят педзетайры – завалят ров, подойдут к стене и дело сделано. Конникам останется лишь переловить бегущих. Если Кинана не полная дура, поймёт, что деваться ей некуда и сдастся. Будет даже жалко, хотелось бы одержать честную победу, но Аминта прав: их ждут великие битвы на юге, людей лучше поберечь. Битвы с пастухами полководца Лаиха не прославят. Его слава там, в Ликадии, в Сенхее, в самом сердце Эйнемиды. Сейчас ему велено привести в оковах изменницу, и он это сделает! Только и всего.

Вместе с неизбежным Ликофооном Лаих подошёл к частоколу. Войско выстроилось позади, на расстоянии броска дротика. Строй грозно ощетинился копьями, сверкают щиты, вьются флаги – то, что нужно, для убедительных переговоров. Пускай неразумные, что поддались на посулы изменницы, увидят против какой силы выступили. Глядишь, сами притащат Кинану в верёвках и будут молить о прощении – если той, конечно, недостанет ума сдаться самой.

– Ты решил добровольно покориться своей царице и привёл воинов? Неожиданно, но очень приятно, – Кинана, в доспехах, с чёрно-серым царским плащом на плечах, появилась над гребнем частокола, небрежно опершись на свежевыструганный кол. Похоже грязекопатели успели даже соорудить помост для стрелков. – Вели разбить лагерь, а сам заходи внутрь, обсудим, как поскорее избавить царя от лживых советников.

– Я пришёл за тобой! Царь Аминта сожалеет о твоём безумии и велел мне доставить тебя домой, пока ты не навредила себе и другим! Пусть те, кто с тобой, сложат оружие, и я обещаю им снисхождение!

– Что ж, разговора не получилось, – Кинана пожала плечами. – Я вполне в своём уме и не поеду туда, где чужеземные советники мужа хотят пролить мою кровь – кровь Аэропа. Послушай меня, Лаих, послушайте все вы, герийцы – она возвысила голос, чтобы лучше слышали лаиховы воины. – Хватит нам терпеть наглость чужеземцев! Хватит несправедливых законов и тяжких поборов! Встаньте рядом со мной, и мы вместе спасём моего мужа от дурных советников! Именем моего отца, кровью Аэропа, призываю вас, герийцы!

– Герийцы не станут слушать изменнические речи! – торопливо перебил её Лаих. – Царь Аминта – глава дома Аэропа и твой муж! Твоё неповиновение противно богам и людям! Выполни свой долг жены, и никто не пострадает!

– Долг жены – удержать мужа от дурных поступков, а долг дочери Аэропа – защитить герийцев! Я выполняю свой долг, встаньте рядом со мной и помогите! Ради Герии!

– Довольно! Вы, там, в лагере, я знаю, вас толкнули на мятеж обманом, но царица безумна! Не губите себя, сложите оружие, выдайте её мне и получите снисхождение!

– Будто бы, ответ: нет, – заметила Кинана, после недолгого молчания. – По крайней мере, желающих не вижу. Здесь собрались истинные герийцы, Лаих – не чета тебе. Они знают, что нужно Герии. Если ты не знаешь, разговор окончен, будем сражаться. Нападай!

– Ты просто погубишь людей! Если не жалеешь себя, пожалей хотя бы их! Я всё равно доставлю тебя к повелителю, зачем нам губить герийцев?!

– Доставишь? – царица усмехнулась. – Ну так иди и возьми меня, чего ты ждёшь?

– Ну, раз тебе не жаль тех глупцов, что пошли за тобой, выходите – мы дадим вам поле.

– Поле? – Кинана рассмеялась. – Мы не такие уж глупцы, как ты думаешь. Нам и здесь хорошо. Раз ты почему-то считаешь себя полководцем, заставь нас выйти!

– И заставлю! – гневно вскричал Лаих. – И тогда все, кто не подчинится воле повелителя сейчас, горько пожалеют!

– Вот и поговорили, – царица удовлетворённо кивнула. – Тогда нападайте, выдайте кровь Аэропа чужеземцам, ваши предки бы это одобрили... Хотя знаешь, Лаих, ты прав: губить герийцев зря – дело дурное. Давай этого избежим.

– Так значит ты сдаёшься?!

– Я? С чего бы? Нет, конечно. Раз ты так печёшься о герийцах, решим дело поединком. Побеждаешь ты – забираешь меня в Ордею, побеждаю я – твои воины могут идти куда хотят. Ну что, согласен?

– Что?! – Лаих оторопело уставился вверх, на насмешливо улыбающуюся Кинану.

– Ну же, Лаих, не губи своих воинов зря. Один поединок, и делу конец – я в оковах. Ты ведь мнишь себя воином? Ну так воюй!

– Ты будешь в оковах и так! Или ты думаешь, что победишь со своим жалким войском?!

– Но сколько воинов погибнет, а, Лаих?! Герийцев! Ты можешь их всех спасти... А может ты боишься, Лаих?! Боишься драться с женщиной?!

– Мужчине стыдно драться женщиной!

– Конечно, особенно если он её боится, – Кинана пожала плечами. – Ну что ж, давай, великий герой Лаих, пошли десять тысяч воинов захватить женщину, которую ты испугался!

Лаих нервно огляделся. Воины молчали, Ликофоон застыл с непроницаемым лицом, но стратег чувствовал, что все теперь смотрят на него. Смотрят, и ждут ответа. Может, действительно решить всё поединком? Но это же глупость! У Лаиха больше войска. Кинана предлагает такое от отчаяния, но ему-то зачем ставить всё на кон? Некстати вспомнилась палестра ордейского дворца и тоненькая девушка в тяжёлых бронзовых доспехах, порхающая вокруг соперника – самого Сосфена! А ещё она убила гисерского полководца... Нет, Лаих её не боится – будет он бояться какой-то женщины – но совсем не трусость поступить разумно, так ведь?

– Я не дерусь с женщинами! Разговор окончен, – повернувшись на пятках, Лаих быстрым шагом направился к своим, за спиной раздался презрительный смех Кинаны.

– Приготовь войска к атаке, – зло бросил Лаих шедшему позади Ликофоону.

– Стратег, воины устали после перехода и голодны, нечем засыпать ров, нечем валить частокол! Такой лагерь с налёта не взять!

Осознавая правоту помощника, Лаих раздражённо дёрнул плечом и направился туда, где рабы уже разбивали командирскую палатку.

***

Взять вражеский лагерь не вышло ни на следующий день, ни днём позже. На скорую руку состряпаный штурм захлебнулся под градом дротиков и войско бежало, едва защищающиеся начали вылазку. Лаих разжаловал командиров и велел всыпать по пятнадцать плетей каждому десятому из отступивших пентикостий. Вполне справедливое наказание, но, кажется, других оно не вразумило. Подчиняются, но смотрят волками, а за что? За то, что наказал трусов? Так что их, награждать за это, что ли? Герийский воин должен быть стоек и твёрд, а не отступать, когда не приказывали! В следующий раз надо наказать каждого пятого, может на этот раз дойдёт?

Лаиху постоянно казалось, что воины не выказывают ему должного почтения, а то и посмеиваются за спиной. После неудачного штурма бешеная Кинана снова повторила свой вызов, а из лагеря мятежников то и дело слышались глумливые выкрики, на которые было настрого запрещено отвечать. Когда всё закончится, тогда поговорим. Царь велел привести Кинану, но насчёт остальных-то мятежников ничего сказано не было. На кол каждого десятого... Нет – пятого! Пускай пошутят оттуда, а он, Лаих, послушает! Вот будет весело!

– Ну что, стратиоты, над чем смеёмся? – с наигранной весёлостью спросил Лаих у окруживших костёр воинов. При его появлении смех стих и улыбки сползли с лиц. Замечательно, кажется ему уже удалось внушить должный страх перед командиром. Пример тех троих, что вздумали отвечать без почтения и были выпороты, не прошёл даром. Теперь нужно завоевать их любовь – плёвое дело. Бочка вина, посидеть у костра и готово, много ли надо простолюдинам? Не сильно больше, чем коровам, которых они пасут – хорошая шутка, надо будет рассказать во дворце.

– Да вот, стратег, думаем, как сегодняшнюю добычу делить: кому синяки, кому шишки, – ответил могучий ветеран с начинающей седеть бородой. Остальные застыли с каменными лицами, точно болванчики.

– Как тебя зовут, воин? – Лаих с деланым спокойствием обернулся к шутнику.

– Декадарх-эпистат Полемон, стратег, – так же спокойно ответил тот.

– Ну-ну, ладно, отдыхайте, – Лаих по-свойски хлопнул кого-то по плечу и пошёл дальше. Нужно вымыть руку и не забыть распорядиться насчёт этого Полемона – пусть мастигомаст вобьёт ему в башку немного ума, раз боги не озаботились. А может лучше казнить? А то порки, видно, кое-кого не вразумляют. За спиной вновь раздался взрыв хохота, отнюдь не улучшивший стратегу настроение.

***

Заснувшего было Лаиха разбудил тревожный рёв военного рога и топот сотен ног. Он выскочил из шатра, забыв даже шлем. Время было предрассветное, утро выдалось туманным. Лагерь гудел, как муравейник, воины бежали на позиции, звучали приказы и сдавленные ругательства разбуженных педзетайров. Всё, как задумано.

– Готово, Ликофоон? – спросил Лаих подбежавшего заместителя. – Мятежники?

– Всё спокойно: в лагере часовые, факелы горят.

– Ну, сейчас мы их разбудим. Командуй наступление.

Ночная атака ‒ классика военного искусства. Пока они там сообразят, что к чему, педзетайры будут уже у частокола, а дальше – дело времени. Сдавленно прозвучали команды, и войско двинулось вперёд, к ничего не подозревающему вражескому лагерю.

Мятежники заметили врага, и из-за частокола полетели стрелы, но редкие – должно быть, все лучники ещё не успели занять позиции. Ликофоон скомандовал: «Бегом!» и педзетайры бросились вперёд, а дальше началось невообразимое.

«Враг, на севере!» – прозвучал чей-то крик и Лаих с замиранием сердца увидел выплывающие из-за холмов огни факелов. Множество огней, сотни, тысячи – огромное войско. Но боги, откуда?!

– Перестроение! – закричал Ликофоон, рожок прогудел «опасность слева» и строй развернулся, готовясь встретить врага. Огни стремительно приближались, пельтасты вскинули дротики, педзетайры плотнее сжали стену щитов. Воины напряжённо всматривались в туман, гадая, кто покажется из клубящейся мглы. Мгновение тревожного ожидания, и вдруг в повисшей тишине раздалось протяжное мычание.

Быки вырвались из тумана неукротимой, ревущей волной. С пылающими рогами, с налитыми кровью глазами, разъярённые чёрные гиганты казались порождением пламенной Бездны. Оторопевшие педзетайры испуганно подались назад, а спустя мгновение бешено несущееся стадо налетело на фалангу и над полем боя пронёсся жуткий воющий крик.

Строй развалился сразу, остановить такую мощь было не под силу никакому щиту. Тяжёлые чёрные туши ломились вперёд, не разбирая дороги. Кое-кто из командиров уже сообразил, что перед ним не огненные призраки, а самые обыкновенные быки с подпаленными рогами и хвостами, но развернуть поддавшихся панике воинов было непросто. Мимо Лаиха пробежали несколько педзетайров, без щитов и копий, глупо таращащих совершенно безумные глаза. Загремел голос Ликофоона, к зашатавшемуся левому флангу уже спешило подкрепление. Строй рассыпался, воины пропускали невиданного противника мимо себя и закалывали копьями, а быки топтали педзетайров копытами и кололи рогами. Происходящее напоминало не битву, а огромную мясобойню, охваченную пожаром.

В наступившей неразберихе никто сразу не понял, что означает дружное «Спренсие Койорэ!» на правом фланге, а когда поняли, было уже поздно. Из подлеска показалось целое войско, грозно ощетинившееся копьями. Прозвучала команда «стена щитов», но неизвестный враг уже смял первые ряды, так и не успевшие построиться. Лаих оторопело поглядел на сияющий факелами вражеский лагерь и внезапно всё понял. Лагерь был приманкой! Стрелки, оставшиеся там, создали видимость войска, быки отвлекли внимание слева, а, тем временем главные, силы мятежников, без факелов и сигналов, под покровом тумана, тихо зашли справа, ударив на совершенно не ожидавший этого фланг. Проклятая Кинана перехитрила его, как последнего глупца!

– Их всего три тысячи! Воины, строиться! – во всю мочь завопил Лаих и толкнул сигнальщика. – Играй: «оборона справа»! Ты! – он обернулся к порученцу, встретив совершенно стеклянный взгляд. – Бегом к начальнику Бесской! Пусть отражают атаку! Где Ликофоон?!

Рожок гудел, Лаих метался, раздавая команды, но всё было без толку. В начавшейся суматохе, многократно усиленной темнотой и туманом, приказы пропадали впустую, каждый сражался сам за себя. Наконец, случилось неизбежное: какой-то мерзавец по-ослиному заревел: «Мы окружены!», и трусы, каких полно даже в наилучшем войске, побежали, бросая оружие и щиты. Кто-то бежал, кто-то сражался, метались обезумевшие быки и не менее обезумевшие люди, а посреди охваченного хаосом войска замер молодой военачальник, сжимая вспотевшей ладонью зачем-то вытащенный из ножен меч.

Раздался торжествующий крик: «Кинана!», и конный отряд под царским знаменем ударил с тыла, довершая разгром. Воодушевлённые мятежники бросились в бой с удвоенной яростью, значки и флаги царского войска один за другим исчезали в сражающейся толпе. Прогудел сигнал «к отступлению» – проклятый трус, стратег тезаридцев, решил спасать шкуру, не дожидаясь приказа командира. Это стало знаком для остальных. Строй окончательно рассыпался, и царское войско, отряд за отрядом, бросилось бежать.

Лаиху казалось, что он находится в страшном сне. Мимо него неслись потерявшие голову от страха люди, а он просто стоял с мечом в руке, и поток бегущих огибал его, точно ручей скалу. Огромный чёрный бык промчался мимо, едва не задев руку, и Лаих с отстранённым любопытством наблюдал, как разъярённое животное стоптало какого-то педзетайра, а затем пало под ударами товарищей погибшего. Клич «Кинана!» звучал уже совсем близко.

Всадник вылетел из тумана неожиданно: молодой воин, без шлема, с рассыпавшимися по плечам русыми волосами, в лёгком льняном доспехе и со странным фиолетовым платком на шее. Завидев украшеный пышным султаном командирский шлем Лаиха, всадник гикнул, и его конь устремился вперёд. Лаих успел поднять меч, ударил, но враг ловко уклонился, и тут же пронзительная боль раскалённым прутом обожгла незащищённую шею молодого стратега.

Земля и небо смешались в безумной круговерти, а через мгновение мир застыл. Исчезло всё, кроме, странно вывернутой – как сообразил Лаих, его собственной – руки и жёлтого блеска топазов на обвившем запястье браслете. «Феано...» – с нежностью успел подумать юноша, и жёлтое сияние поглотило его целиком.