Эйнемида III. Надежда на весну.

Глава XII

Здание совета и суда Китоны пестрело свежими красками фресок, белело мрамором колонн и сияло ещё не успевшей потемнеть от времени побелкой. Статуя Демократии на площади перед входом – простоволосая дева в одном хитоне, воздевшая над головой факел – внушала почтение и благоговение. Всё здесь было совсем не так, как четыре года назад, когда хисский стратег Ликомах увидел это здание впервые. Память о том опалённом огнём и заваленом обгорелыми телами остове хранили дома, окружавшие отстроенное на эферское – а если точнее, на бесстыдно содранное с союзников – серебро чудо зодчества. Белый храм демократии и справедливости горделиво возвышался среди опалённых войной и смутой домишек, а в тени величественной статуи пристроилась старая нищенка, стыдливо ёжащаяся под жалостливыми взглядами прохожих. Даже старожилы с трудом узнавали в этой согбенной нуждой и горем старухе мать забитого камнями советника Софроксила, некогда дерзнувшего отменить пошлины на анфейское масло, чтобы поставить его в равные условия с эферским. Тиранния повержена, народ обрёл свои права, средь мрака и тьмы возгорелся маяк свободы – символ светлого будущего Китоны в семье свободных народов. Белые стены храма и добротные дома эферских колонистов, переселённых сюда взамен вывезенных на бесплодный Пантарей китонцев, напомнят уцелевшим жителям мятежного города о преимуществах демократии. Входя под сень огромного дверного портала, Ликомах едва подавил желание сплюнуть прямо на сверкающие чистотой белоснежные плиты пола.

Он переступил порог, и в глазах зарябило от пёстрого разноцветия военных плащей. Здесь собрались навархи Эферского союза, представители трёх с лишним десятков полисов, как великих, готовых соперничать на море хоть с архенским царём, так и малых, чей флот состоял из пары трухлявых диер. Половина Эйнемиды созвана в обескровленную и обесчещенную Китону – живое напоминание о цене неповиновения Эферу, «первому меж равных». Илифиянин Дорилай высказался давеча, что столь грубое неуважение отдаёт дурным вкусом и лишено изящества. Что ж, у кого сила, тот может позволить себе быть неизящным. Зад ему лизать меньше от этого не станут.

Сам Дорилай уже был здесь, опрятный, умащённый, в чистом лазурном плаще и белом хитоне – он умудрялся оставаться таким даже на заваленной телами палубе в разгаре морского сражения. Подле Дорилая Ликомах заметил латарийца Каластримона, дочерна загорелого, сверкающего золотой серьгой лаиссца Иофера и сухопарого пирата-этелийца Астеона, жутко кривящего рассечённую архенским мечом губу. Вот увешаные золотом и пахнущие благовониями навархи келенфского царя. С ними сапиенцы и терийцы, милостью пройдохи Анексилая оставшиеся без собственных полисов, но сохранившие всю свою спесь. Кесиликт, схефелский наварх или не наварх – кто их там, гелегов, разберёт? – оправляет красно-зелёный плащ, напоминающий крылья богомола. Делиэйцы, аркаирцы, фотеяне, скирияне… Наварх эфериян Гигий, спокойно беседующий в сторонке с каким-то млеющим от удовольствия аркаирцем, привлекал множество взоров – от опасливых и настороженных до едва ли не влюблённых. И то, иные поклонники Эфера отличались к предмету своего вожделения такой страстью, что могли затмить самого пылкого любовника.

– Ну что, старый пройдоха, выведал что новое? – шепнул Ликомах, дружески пихнув Дорилая в бок. – Что хотят сообщить эферияне?

– Ничего нового, – как всегда немногословный, илифиянин покачал головой.

– А латариец?

– Тоже ничего не знает. Или не говорит.

– Химера их разберёт, – недовольно буркнул Ликомах. – Не военный совет, а народное собрание какое-то. Наварха, что ли, своего нового показать хотят? Так на кой для этого столько людей?

Дорилай в ответ пожал плечами.

Навархи разместились на установленных амфитеатром каменных скамьях, и эфериянин Гигий твёрдой поступью взошел на ораторское место. Ликомах недовольно уставился на смуглое мрачное лицо и статную фигуру нового эферского флотоводца, присланного лаофероном взамен Никарха. Значит, взял с налёта Пелию. Ликомаху вспомнилась узкая скалистая бухта, неарские боевые машины и портовая стража из суровых наёмников-архенцев, все как один в самых настоящих железных доспехах – даже думать не хочется, сколько это может стоить. Что ж, внушает уважение, однако заменить старика-Никарха, Фотомаха, Теламокла… Когда до союзного флота дошли вести о казни эферских стратегов, обескураженно молчали даже латарийцы и келенфияне, а прочие и вовсе не стеснялись в выражениях. Расправиться с опытными, уважаемыми всей Эйнемидой военачальниками и прислать на их место какого-то безвестного демагога, пусть и добившегося разок громкого успеха. Самодурство, достойное архенского царя, но творит его народ, провозгласивший себя светочем свободы и родиной демократии… Ничего, проглотим. Молчали, когда эферияне перенесли к себе союзную казну. Молчали, когда увеличивали военные сборы и строили на них дворцы с храмами по всему Эсхелину. Молчали, когда выселяли мятежные города, а на место изгнанных селили эферских граждан. Когда, якобы ради интересов демократии, принуждали отказываться от выгодной торговли и покупать в Эфере то же самое, но втридорога, тоже молчали. Промолчим и сейчас. Демократия важнее, не так ли, свободные эйнемы?

Гигий принёс клятву блюсти интересы Союза, все слова и дела направить к вящей его славе, быть справедливым к друзьям, милосердным к врагам, и прочая, и прочая. Затем он развёл огонь у алтаря Эйленоса, сжёг на жертвенном пламени горсть дубовых листьев, на чём церемония и окончилась. Горделиво закинув синий плащ за спину, эфериянин надменно оглядел присутствующих.

– Союзники, – изрёк он. – Со словами покончено, время обратиться к делам. Скажу прямо: наше положение на море неудовлетворительно. Пока на суше наши войска одерживают победы, мы здесь топчемся на месте. Враги безнаказанно атакуют торговые пути и грабят прибрежные города, а флот бездействует. Пришла пора положить этому конец. Как только окончится сезон штормов, море должно быть очищено от пиратов. Без промедления.

– Может ты знаешь и способ? – язвительно спросил Ликомах.

– Знаю. Способ тут один: если воюешь с осами, нужно поджечь их гнездо. Сенхейцы укрываются в Неаре, а наше посольство с законным требованием изгнать пиратов и допустить в гавань эферских досмотрщиков было оскорбительно оставлено без ответа. Неарцы сами выбрали свою судьбу. Едва стихнут шторма, наш флот выступит к Неаре и сожжёт этот дерзкий город дотла.

Повисло гробовое молчание. Опытные навархи и стратеги переглядывались друг с другом, не веря своим ушам. Сразу несколько человек подняли руки, требуя слова, но всех опередил Ликомах.

– Я не ослышался, эфериянин?! – вскричал он, поднявшись с места. – Неара?! Да не сошёл ли ты с ума?! Или ты не знаешь, что такое Неара?! Так давай я расскажу! Широкий залив с высотами для смотровых башен – незамеченной не проплывёт даже рыба! Чистый берег с видом на залив, а на берегу самые страшные машины во всём мире – ты таких себе и вообразить не сможешь! Чтобы только добраться до города, надо проплыть стадиев семьдесят под обстрелом, и это не считая того, чем встретят на берегу! Вспомни, Эпимена и его корабли на дне залива! Ему, с семидесятью триерами, не удалось даже высадиться на берег!

– Тиранну не удалось, а свободным эйнемам удастся! – воскликнул из-за спины Гигия необычайной красоты юноша в синем плаще. Ликомах смерил наглеца презрительным взглядом.

– С каких это пор юнцы вмешиваются в беседу мужей? Кто вообще пустил безбородого на совет?

– С тех самых пор, как у безбородых стало больше храбрости и решимости, чем у бородатых! – Гигий встал напротив Ликомаха, точно кулачный боец на арене. – Безбородый Лиск призвал к решительным поступкам и славным делам, а вы, бородачи?! Что вы сделали за осень?! Одолели сенхейцев, которых было втрое меньше, да ещё так, что им удалось уйти почти без потерь?! Да, вы просидели весь эниксион под Сенхеей, и где Сенхея?! Взята?! Что-то я об этом не слышал. Чего вы добились, а?! Да ничего, только без толку проели запасы и позволили пиратам разрушать нашу торговлю! Если стратегам недостаёт смелости, есть ли на свете что-то более губительное? Да это похуже глупости и предательства!

В зале зашумели, побагровевший Ликомах стиснул пудовые кулаки, Дорилай вскочил с места. Гигий с мрачным удовлетворением созерцал устроенный им переполох.

– Ты назвал меня трусом, эфериянин, – промолвил Ликомах. Слова упали, точно заледеневшие камни.

– Если ты не трус, иди с нами к Неаре и докажи обратное, а не хочешь – отправляйся домой и не мешай другим делать великие дела.

– Ещё никто никогда не называл Ликомаха, сына Плинократа трусом… – прорычал хисский наварх, чувствуя, как глаза подёргиваются кровавой пеленой бешенства. Дорилай осторожно приближался к другу, в любой момент готовый броситься на плечи.

– И не назовёт, – невозмутимо ответил эфериянин, – если ты поступишь достойно своей славы.

Рука Дорилая легла на плечо шумно выдохнувшего Ликомаха, предупреждая уже готовую прорваться наружу вспышку гнева.

– Не надо путать смелость и глупость, – спокойно сказал илифийский наварх, невозмутимо выдержав взгляд Гигия. – Ликомах прав: штурмовать Неару – безумие. Этот город почти неприступен. Начнём штурм – погубим флот.

– И тем не менее, мы это сделаем, – эфериянин горделиво выпрямился. – Если кто-то когда-то объявил этот город неприступным, не значит, что так оно и есть. Мы пойдём туда и возьмём его. Я командую союзным флотом, и я решил так. Кто откажется, будет считаться предателем и пусть винит сам себя за последствия. Я сказал.

– Позволь узнать, кто назначил тебя командующим? – поднял бровь Дорилай. – Все союзники равны.

– Эферский народ. Все союзники равны, это так, но только в своих возможностях. Кто несёт самые большие расходы? Мы. Кто привёл больше всех кораблей? Мы. Кто должен командовать флотом? Ответь, илифиянин.

– Но… – начал было Дорилай, но тут Ликомах сорвался.

– Значит считаешь меня трусом, так, щенок? – прорычал он. – Хорошо же, значит слушай меня. Я пойду с тобой, под твою сиреной трахнутую Неару, и пойду в первых рядах, а там посмотрим, где будешь тогда ты. Поглядим на твою смелость в Неарском заливе, и клянусь конями Сефетариса, если ты ступишь на неарскую землю хоть на миг позже меня, я прилюдно объявлю тебя трусом, и каждый эйнем будет знать, что это чистая правда. Ты меня услышал, эфериянин.

Не помня себя от гнева, не замечая ничего вокруг, Ликомах вернулся на своё место и тяжело уселся, положив голову в упёртые на бёдра руки.

– Раньше было иначе, – краем уха услышал он шепчущий голос за спиной. – Эферияне защищали нашу свободу, вели себя как друзья, а теперь сплошные поборы да попрёки.

– Это так, – прошамкали в ответ. – Никакого уважения, точно мы какие рабы…

Резко развернувшись, Ликомах пылающим взглядом смерил говоривших.

– Раньше было точно так же, просто теперь всё говорится честно и прямо, – бросил он со злостью. – Радуйтесь, свободные эйнемы, правда торжествует. Что не радуетесь?

– Теперь, о делах насущных, соратники, – раздался деловитый голос Гигия. – Этот поход важен, прежде всего, для вас, ибо предпринят для защиты вашей торговли. Будет справедливо, если каждый внесёт в это благое дело соразмерный взнос. Потребуется следующее…

Ликомах весело усмехнулся и подмигнул оторопевшим собеседникам.