Фонарщик

Глава XXI Разрушенные планы

Когда спустя полчаса Гертруда пришла в гостиную, на ее лице не осталось и следа пережитого волнения. Миссис Брюс дружески кивнула девушке; ее сын встал, чтобы пододвинуть Гертруде стул, а мистер Грэм, указывая на кресло, ласково пригласил ее сесть. Но Гертруда, поздоровавшись, села у двери на террасу. Мистер Брюс тотчас же подошел к ней и завел разговор. Это был тот самый молодой человек, который несколько лет тому назад любил проводить время, растянувшись на траве в саду своей матери. Он недавно вернулся из Европы и, похоже, слишком много о себе воображал.

— Так вы провели в Бостоне весь день, мисс Флинт?

— Почти весь день.

— Страшная жара, не правда ли?

— Да, довольно жарко.

— Я тоже собирался в город, даже был на станции, но остался. Я не выношу жары. Конечно, знай я, что вы едете этим поездом, может быть, и рискнул бы — чтобы доставить себе удовольствие погулять с вами по городу.

— Не жалейте, что не поехали. Гулять все равно не пришлось бы. Я езжу в город по делам.

— А разве дела нельзя отложить?

— Конечно, иногда и можно, но на это должна быть уважительная причина.

Молодой человек прикусил губу.

— Вам на все нужна уважительная причина. А скажите, какая уважительная причина заставляет вас носить эту шляпу с широкими полями, в которой вы работаете в саду?

— Да очень простая — она защищает меня от солнца.

— Вот и неправда, мисс Гертруда! Вы ее носите потому, что она вам так идет, что ваши соседи недосыпают, чтобы встать пораньше и полюбоваться вами. Разве вас не мучит совесть, что я каждое утро встаю на заре и мокну от росы? Ведь я могу простудиться!..

— Прекрасно, если я в ответе за ваши ранние прогулки, то на будущее я вам их запрещаю.

— Это было бы слишком жестоко. А я-то еще учил вас садоводству…

В эту минуту к ним подошел мистер Грэм, который, услышав, что речь идет о садоводстве, не мог пропустить разговор на свою любимую тему.

А Гертруда села около миссис Брюс и заговорила с ней. Когда мужчины присоединились к ним, разговор сделался общим.

— Мистер Грэм, — говорила миссис Брюс, — Эмилия рассказывала мне о вашем предполагаемом путешествии. Я думаю, что вы будете очень довольны.

— Надеюсь. Для Эмилии ничего лучшего и желать нельзя. И для Гертруды это тоже будет большое удовольствие.

— Вы тоже едете, мисс Флинт?

— Конечно, — ответил за нее мистер Грэм.

— Это будет чудесно! — воскликнула миссис Брюс, обращаясь к Гертруде.

— Я действительно собиралась ехать с мистером и мисс Грэм, — ответила Гертруда, — и предвкушала много радости от этого путешествия, но я решила остаться на эту зиму в Бостоне.

— Что вы говорите, Гертруда? Вот новости! Но мы не можем без вас, я не хочу! — воскликнул мистер Грэм.

— Я и сама не ожидала этого, сэр, и не могла предупредить вас. Вы очень добры, намереваясь взять меня с собой. И мне очень хотелось бы поехать с вами. Но есть обстоятельства, в силу которых я должна от этого отказаться.

— Но вы нам нужны, Гертруда. И вы поедете с нами несмотря ни на что!

— Боюсь, это невозможно, — твердо ответила Гертруда.

— Но я так хочу! И так как вы находитесь под моей опекой, я вправе ожидать, что вы исполните мои требования.

Мистер Грэм разгорячился не на шутку.

— Изложите мне свои доводы, если они у вас имеются, — сердито сказал он.

— Я вам все объясню завтра.

— Я желаю узнать немедленно!

Миссис Брюс, увидев, что назревает гроза, предусмотрительно поднялась и стала прощаться. Мистер Грэм сдерживал свое раздражение до тех пор, пока она не ушла вместе с сыном; но как только за ними закрылась дверь, он воскликнул с неподдельным гневом:

— Что это значит? Я хлопочу, устраиваю дела, чтобы иметь возможность выехать на юг, хочу всем доставить удовольствие, и вдруг, когда все решено, перед самым отъездом Гертруда объявляет, что она остается! Не мешало бы сообщить мне, какие у нее для этого имеются причины.

Эмилия взялась сама объяснить отцу, какие обстоятельства заставили Гертруду отказаться от путешествия, и прибавила, что она вполне согласна с ней.

Мистер Грэм едва сдерживал досаду:

— Это значит, что Герти предпочла нам семью Салливанов, и ты ее поддерживаешь! Хотел бы я знать, что такого сделали для нее Салливаны и чем она обязана им — по сравнению со мной!

— Они всегда были добры к ней; а теперь, когда их постигло несчастье, она не считает себя вправе покинуть их. И я не удивляюсь этому.

— А меня это удивляет! Она взваливает на себя службу при пансионе мистера Уилсона и такую обузу, как этот старик Салливан, вместо того чтоб остаться с нами…

— Мистер Грэм, — горячо возразила Гертруда, — я не выбираю, где мне лучше; я делаю то, что считаю своим долгом.

— А почему вы считаете это своим долгом, скажите пожалуйста? Оттого, что вы жили с ними в одном доме? Или потому, что Вилли прислал вам верблюжий шарф, клетку каких-то неизвестных птиц и толстую пачку писем? И что же? За это вы должны все бросить и ходить за его родней, кто бы у них там ни захворал? А кому вы обязаны вашим образованием? Я ничего не жалел для вас!

— Сэр, — тихо, но с достоинством ответила Гертруда, — если благодеяния, которые вы оказали мне, могут быть оплачены моими услугами, то вы, разумеется, вправе требовать их от меня.

— Мне не нужны ваши услуги, миссис Эллис может делать для Эмилии и для меня все, что делаете вы. Но я люблю ваше общество и я нахожу, что это большая неблагодарность с вашей стороны — покинуть нас, как вы намереваетесь.

— Отец, — сказала Эмилия, — я думала, что давая Гертруде хорошее образование и воспитание, вы имели целью обеспечить ей независимое положение, а не ставить ее в зависимость от нас.

— Когда любишь людей, — возразил мистер Грэм, — зависимость не тяжела. Это дело чувства. Вы смо́трите на это дело только со своей точки зрения, вы обе против меня, и я не хочу больше об этом говорить!

С этими словами мистер Грэм ушел в свой кабинет, с шумом захлопнув за собой дверь, и больше уже не показывался.

Бедная Гертруда! Выходит, что она оскорбила человека, который был так добр, так великодушен к ней, который никогда раньше не говорил с ней резко. Напротив, он всегда был к ней ласков и снисходителен. И он назвал ее неблагодарной! Мистер Грэм, конечно, считал, что она злоупотребила его добротой, и решил, что Эмилия и он стоят у нее на втором плане.

Сама рассерженная не на шутку, Гертруда поспешила пожелать доброй ночи Эмилии, опечаленной не меньше ее, и, придя к себе в комнату, предалась грустным размышлениям, долго не дававшим ей уснуть.