Фонарщик

Глава XLIII Спорный вопрос

Был вечер. В одном из лучших отелей Нью-Йорка, в роскошно меблированной комнате, у стола, положив голову на руки, в глубокой задумчивости сидел Филипп Амори, уже знакомый нам как мистер Филипс.

Уже больше часа просидел он в таком положении, только изредка отбрасывая седые волосы с пылающего лба. Какой-то звук вывел его из задумчивости; он вскочил, выпрямился и принялся широкими шагами ходить по комнате.

Кто-то тихонько постучал в дверь. Он хотел крикнуть, что не принимает, но в дверях уже стоял Вильям Салливан.

— Извините, мистер Филипс, — сказал он. — Я, кажется, помешал вам.

— Пустяки! — возразил мистер Амори. — Садитесь, пожалуйста.

Вилли сел на предложенный ему стул.

— А вы очень изменились, сэр, — сказал он.

— Да, — рассеянно ответил Филипп.

— Вы нездоровы?

— Я совершенно здоров, — сухо перебил его мистер Амори, а затем прибавил: — А давно мы с вами не виделись. Я не забыл, что обязан вам за помощь против вероломных арабов. Позвольте мне еще раз поблагодарить вас.

Вилли улыбнулся:

— Я пришел к вам не за тем, чтобы получить благодарность, а чтобы выразить ее вам.

— За что? — резко спросил Филипп. — Вам не за что благодарить меня.

— Родные и друзья Изабеллы Клинтон никогда и ничем не будут в состоянии выразить вам свою признательность.

— Вы ошибаетесь, мистер Салливан; в этом случае я не заслуживаю ни малейшей благодарности.

— Вы спасли ей жизнь.

— Положим. Но я не намеревался ее спасать. Мисс Клинтон обязана своим спасением великодушию девушки, которую я хотел снять с пылающего парохода. Она пожертвовала своей жизнью, и я даже не подозревал, что вынес на берег другую.

— Но она не погибла? — воскликнул Вилли.

— Нет, каким-то чудом она спасена. Ее и надо благодарить за спасение мисс Клинтон.

— Но кто же она?

— Я ничего не могу вам сказать, — отрезал мистер Амори, — с тех пор я ее не видел…

Было ясно, что этот разговор ему неприятен.

Вилли удивился резкому тону и волнению мистера Амори. Но, помолчав несколько минут, он прибавил:

— Хотя вы, мистер Филипс, и отказываетесь от благодарности за спасение мисс Клинтон, все же вы являетесь, хоть и ненамеренно, ее спасителем. Мистер Клинтон, отец девушки, просил меня передать вам, что, сохранив ему дочь, вы несомненно продлили его жизнь, так как при его болезни он не перенес бы этой потери. Пока жив, он будет ежеминутно просить Бога послать вам и вашим близким счастье, какое только возможно на этом свете.

Слеза блеснула в глазах мистера Амори, но, поборов свое волнение, он возразил:

— Я не могу сомневаться в искренности слов мистера Клинтона, но ведь вы не только от его имени приносите мне благодарность, мой молодой друг, а и от себя так же. Не так ли?

Вилли явно был удивлен этим вопросом, но без колебаний ответил:

— Конечно, сэр; как один из друзей семейства Клинтонов, я вам безгранично обязан. Здоровье мистера Клинтона расстроено, и он не пережил бы смерти любимой дочери.

— А знаете ли вы, мистер Салливан, что в Саратоге ходили слухи, будто мисс Клинтон — ваша невеста?

Большие серые глаза Вилли пристально смотрели на мистера Амори, его лицо выражало недоумение.

— Это недоразумение! — воскликнул он. — И было бы в высшей степени досадно, если эти слухи дойдут до мисс Клинтон. Это будет ей крайне неприятно.

— Почему же это могло быть ей так уж неприятно? Вы слишком скромны! Я уверен, что и отец, и дочь с радостью согласятся.

— Мистер Филипс, — ответил Вилли. — Я уже говорил вам, что мистер Клинтон сильно болен. Он овдовел, его дочь и сестра слишком заняты собой. Мне же приходится часто бывать у него по делам. Отсюда, вероятно, и выводят заключение, что он благоволит ко мне, но это еще не значит, что он выдает за меня дочь. И притом у нее такая толпа поклонников, что было бы слишком самонадеянно полагать…

— Ну, ну, ну! — вскричал Филипп, дружески похлопывая молодого человека по плечу. — Скромность — прекрасное качество! А позвольте вам напомнить, кто был тот молодой человек, на общество которого мисс Клинтон променяла и пение Альбони, и восторженные улыбки, и льстивые речи толпы поклонников? Вот вам, голубчик, и курортные сплетни! А все же, скажу вам, будущее — в ваших руках! Говорят, вы правая рука мистера Клинтона, и если не добьетесь того, чтобы и дочь не могла обходиться без вас, то пеняйте на себя!

Вилли засмеялся:

— Если бы я действительно собирался польститься на богатую партию, то, наверное, пришел бы за советом к вам, но все эти блестящие перспективы, которые вы рисуете, не для меня.

— Не думаю. Вы получили хорошее образование, а ваши способности уже составили вам репутацию недюжинного бизнесмена. Все это прекрасно, но понадобится еще много времени и труда, чтобы достичь такого положения в обществе, какое вам сразу доставила бы женитьба на мисс Клинтон. А ведь, кроме того, она удивительно красива…

Мистер Амори замолчал, пристально глядя в глаза Вилли и стараясь уловить впечатление, произведенное его словами.

Но Вилли был невозмутим.

— Мистер Филипс, — твердо сказал он, — я сознательно посвятил лучшие годы моей юности работе вдали от родных и друзей, причем, разумеется, небескорыстно: у меня были свои стремления и надежды, но не те, которые вы предполагаете. Я ценю и положение, и богатство, и знатность, а тем более — прелесть красоты и взаимной любви. Но хоть я и молод, но достаточно знаю жизнь, чтобы не увлекаться внешностью, а искать более прочных привязанностей.

— Каких же, например?

— Я хочу создать настоящую семью — с той, с кем я привык делить и радость, и горе. Год назад кроме нее у меня еще были близкие родственники, но Бог не судил нам свидеться… Впрочем, эти подробности вам, наверное, безразличны и неинтересны…

— Почему же? — перебил его мистер Амори. — Пожалуйста, продолжайте. Я полагаю, что заслужил ваше доверие своими советами. Говорите со мной как с другом. Меня все это очень интересует.

— Давно не приходилось мне откровенно говорить о себе, — сказал Вилли. — Но если вас интересует, как я думаю устроить свою жизнь, то у меня нет причин скрывать это. Я рано познакомился с нуждой. Я жил с матерью и с дедом. Мать была слаба и болезненна, дед был стар и не имел ничего, кроме скудного жалованья. Несмотря на это, на мое воспитание не жалели ничего. И я рано понял, что обязан вознаградить их за заботы и лишения. Я поступил на службу и начал работать, чтобы помогать семье. Мне пришлось пережить немало тяжелых минут, когда случилось остаться без места… Но, наконец, счастье улыбнулось мне: я получил такую работу, что моего жалованья с избытком хватало на всех; моя семья была обеспечена. По делам фирмы мне пришлось уехать в Индию и провести там шесть долгих лет, усиленно работая, чтобы со временем обеспечить полное благополучие матери, которую я боготворил. Я обязан ей всем, что есть во мне самого лучшего. Но Бог, повторю, судил иначе… Я уже мечтал о возвращении на родину, когда внезапно получил известие о смерти деда, а вслед затем — и матери. Я остался один на свете, и у меня не было бы цели в жизни, не будь той, любовь к которой будет жить во мне, пока я существую на земле.

— Кто же она? — взволнованно спросил мистер Амори.

— Эта девушка — круглая сирота, — ответил Вилли, — без средств, и не такая уж красивая, но с таким благородным характером и такой чистой душой, что любая красота меркнет перед ней.

Мистер Амори слушал внимательно, не проронив ни слова.

Вилли продолжал:

— В том же доме, где жила моя мать, снимал комнату старик-фонарщик. Он жил бедно, но был человек в высшей степени добрый. Однажды вечером, вернувшись домой с работы, он привел с собой маленькую девочку, которую подобрал на улице: злая женщина, у которой та жила, выкинула ее из дома в темную морозную ночь. Девочка была больной и слабой. Впрочем, благодаря уходу и заботам дяди Трумана и моей матери она поправилась. Правда, ее упрямство, ее вспыльчивый, необузданный характер приносили множество неприятностей.

Очутившись в другой среде, окруженная любовью и лаской, девочка буквально переродилась.

Вначале я полюбил ее просто из жалости, но по мере того как она развивалась, мы сблизились как товарищи: вместе учились, вместе делили радость и горе. Если раньше я был только участником ее игр и учения, то потом нашел в ней разумную советницу.

А как она любила своего приемного отца! Когда старика разбил паралич, как она ухаживала за ним! Своей заботой, ежеминутным уходом она, сама еще ребенок, отплатила ему за все его хлопоты с ней в раннем детстве. Зайдешь, бывало, вечером в их комнату — справиться, не нужно ли чего, и увидишь, как она, бедняжка, сидит у постели старика, держит его за руку и ласково говорит что-то, а если ему не спится — читает Библию.

Но, несмотря на ее заботы, старый дядя Труман умер. Это было незадолго до моего отъезда в Индию. Я старался утешить и развлечь нашу маленькую Герти. Она должна была перейти жить к одной даме, которая принимала в ней участие еще при жизни дяди Трумана. Перед отъездом я поручил Герти беречь мать и деда, и она свято исполнила мою просьбу.

Она не остановилась даже перед размолвкой с мистером Грэмом — отцом ее воспитательницы — и переселилась к моей матери, когда та заболела, чтобы всецело посвятить себя уходу за ней и за стариком.

Ребенком я любил ее как сестру; теперь меня влечет к ней другое чувство, которое не уйдет никогда.

Мистер Амори терпеливо выслушал до конца.

— Конечно, — сказал он, — ваша привязанность к ней делает вам честь. Положим, не всякая пошла бы на это, но молодому человеку, начинающему свою карьеру, нельзя так увлекаться и связывать себя с девушкой, не обладающей ни богатством, ни красотой, только из-за того, что она близка вам по воспоминаниям, как подруга детства. Разве вы уже обещали жениться на ней?

— Об этом еще не было речи, — ответил Вилли.

— Ну, так послушайте меня. Не поступайте опрометчиво. Ведь вы шесть лет ее не видели. Кто знает, какие перемены могли произойти в ней за это время. Подумайте, какова будет роль этой бедной сиротки, этой учительницы среди бездушного большого света…

— Я вам не говорил, что она была учительницей! — быстро перебил его Вилли. — Откуда вы это знаете?

Мистер Амори понял, что невольно выдал себя, но не подал виду и спокойно ответил:

— Говоря по правде, мистер Салливан, я видел эту девушку со стариком доктором.

— С доктором Джереми?

— Да. Как-то я встретил доктора Джереми, и с ним была Гертруда Флинт. Он мне рассказал о ней кое-что; все это рекомендует ее с самой лучшей стороны. Впрочем, я ведь предостерегаю вас от неравного брака не по отношению именно к ней, а вообще…

Вилли внимательно следил за выражением лица собеседника и ждал, что он скажет дальше. Мистер Амори продолжал:

— Да, так вот, эта Герти, как я и говорил, будет для вас большой обузой: она не создана для большого света. Я руководствуюсь простым здравым смыслом, советуя вам хорошенько все взвесить и обдумать, прежде чем решиться на такой важный шаг, от которого будет зависеть счастье вас обоих.

— Я верю, сэр, — ответил Вилли, — что все доводы, которые вы привели, весьма разумны. Я ценю вашу искренность и очень благодарен вам за доброе отношение. Но я докажу вам, что действую отнюдь не опрометчиво. Не скрою, мое желание разбогатеть было не лишено честолюбия: я знал, что богатство даст мне доступ в высший круг общества. Благодаря мистеру Клинтону я попал в этот круг раньше, чем ожидал. Когда весной мы приехали в Париж, моя близость к его семье и его дружеское расположение сразу открыли мне все двери. Его здоровье не позволяло ему участвовать в развлечениях дочери; поэтому мне приходилось сопровождать мисс Клинтон, которая страстно любит светскую жизнь. Я был опьянен. Все льстило моему тщеславию. Оглядываясь назад, я часто удивляюсь, как я мог устоять против тех искушений, которые подстерегали меня со всех сторон. Должно быть, воспоминание о матери сдерживало меня и не давало пропасть. Чем ближе я узнавал жизнь и нравы большого света, тем яснее понимал многое, чего сперва просто не замечал. Меня поражали его суетность и пустота. Я видел, что под внешним лоском, под утонченной вежливостью нередко кроется невежество, безнравственность и лицемерие.

— Вы очень проницательны, — заметил мистер Амори, — и для меня удивительны такие взгляды у молодого человека. Надо много наблюдать, многое испытать в жизни, чтобы прийти к таким заключениям.

— Да, разумеется, это явилось не вдруг, — согласился Вилли. — Я начал замечать ложный блеск этого круга только тогда, когда рассеялся туман, застилавший мне глаза. Кто знает, может быть, несмотря на воспоминание о той, которая неизменно жила в моем сердце, я увлекся бы какой-нибудь из прелестных девушек, с которыми приходилось сталкиваться в свете. Но из всех женщин, которых я знал более или менее близко, ни одна не могла сравниться с ней. Ее ум, самоотверженная, любящая натура — все это де лает ее способной дать счастье тому, с кем она свяжет свою жизнь. Вы ошибаетесь, полагая, что Гертруда может оказаться помехой для того, кто изберет ее подругой жизни. Вы говорите, что у нее нет средств, что она бедна, — пусть так. Но у нее золотое сердце!

Вы так красноречиво распространяетесь о женской красоте. Не знаю, какова теперь Гертруда. Когда я уехал, она была ребенком. Говорили, что со временем она станет недурна. Но я совершенно не обращал на ее внешность внимания! Я любил эту милую рожицу, большие глаза, светившиеся умом, подвижные черты. Конечно, за шесть лет она, наверное, сильно изменилась; но я надеюсь, что время не унесло того, что я больше всего ценю в ней. Моя любовь относится к ее внутренним качествам, каких я не встречал больше ни в ком. Я ищу домашней семейной жизни, тихой и счастливой. Жизни с подругой, которая будет мне по душе, которая станет мне помощницей, с которой мы пойдем рука об руку навстречу любым невзгодам, поддерживая друг друга нравственно и сливаясь друг с другом душой.

— А та, которую вы так любите, вы в ней уверены?.. — с трудом вымолвил мистер Амори и остановился на полуслове.

— Нет, — серьезно ответил Вилли. — Я не уверен, что мои надежды сбудутся. Ведь вполне может быть, что Гертруда и думать забыла обо мне… Мне будет тяжело это пережить. Но любить ее я не перестану!.. С тех пор как я вернулся в Америку, я всей душой стремился увидеть ее. Пока мне это не удалось. Но завтра же я поспешу к ней!

Он протянул руку, которую мистер Амори горячо пожал; прощание было сердечнее, чем встреча.

— Прощайте, — сказал Филипп, — и поверьте, что я искренне желаю вам успеха.

«Странный человек! — думал Вилли, возвращаясь в свой отель. — Как он сердечно пожал мою руку, когда я уходил! Как он дружески простился со мной, несмотря на то, что встретились мы далеко не по-приятельски. К тому же я весь вечер настойчиво отвергал все его советы…»