Фонарщик

Глава XLVII Примирение

Прочитав эту рукопись, Гертруда вскочила; листки рассыпались по полу. Через секунду ее уже не было в комнате. Она стремительно сбежала по лестнице, миновала переднюю и, прыгая через мокрые от росы грядки, помчалась в беседку, где ждал мистер Амори. Она кинулась ему на шею и, дав полную свободу долго сдерживаемым чувствам, разразилась слезами. Отец крепко прижал ее к своей груди и постарался успокоить:

— Ну, ну, дитя мое, перестань, ты пугаешь меня…

Гертруда подняла голову и улыбнулась сквозь слезы; изгнанник, долгие годы не видевший дружеской улыбки, почувствовал, как согревается его одинокое сердце.

— Ты полюбишь меня? — наконец произнес он прерывистым шепотом.

— Да я уже люблю вас! — горячо ответила Гертруда, снова обнимая и целуя отца.

При этих словах он опустил голову; по его лицу текли счастливые слезы.

Гертруда взяла его за руку; ее голос прозвучал твердо и решительно:

— Идем…

— Куда? — с удивлением спросил он.

— К Эмилии.

Он в ужасе отступил:

— Не могу…

— Но она ждет вас! Она плачет и молит Бога о том, чтобы вы вернулись.

— Эмилия? Да ты не знаешь, что говоришь, дитя мое…

— Нет-нет, отец, это вы ошибаетесь. Эмилия вовсе не ненавидит вас, и этого никогда не было. Идем! Она сама расскажет вам, из-за какой роковой ошибки вы оба так долго и сильно страдали. Она все эти годы думала, что вас нет в живых…

В большой гостиной, с ее старинной мебелью, было очень уютно. В камине горел огонь. Свечи слабо освещали комнату, и причудливые тени скользили по стенам и по потолку.

Эмилия сидела у огня; пламя ярко освещало ее лицо.

Она пребывала в глубокой задумчивости и только изредка, когда порыв ветра ударял в окно, поднимала голову, как будто прислушиваясь.

Вдруг лай собаки заставил ее вздрогнуть. Послышались шаги… Эмилия испуганно вскочила; когда появились Гертруда и мистер Амори, она походила скорее на изваяние, чем на живое существо.

Гертруда выскользнула за дверь. Мистер Амори взял Эмилию за руки, опустился перед ней на колени и тихо-тихо назвал ее по имени.

Слепая опустила руку ему на голову и прошептала:

— Филипп! Неужели ты вернулся? Неужели это не сон?..

Проводя рукой по лицу и волосам Филиппа, она, казалось, хотела угадать, какие перемены произошли в нем с годами.

Немного успокоившись, Эмилия рассказала ему о своих надеждах, страхах, отчаянии. Филипп, в свою очередь, рассказал ей о своей жизни, о приключениях и испытаниях, о безвременной смерти Люси. Слезы текли из глаз Эмилии и капали на его руку, которую она держала в своей. Но когда она узнала, что та, которую она с такой любовью воспитала, — дочь Филиппа, ее сердце наполнилось благодарностью судьбе…

— Если бы я могла, Филипп, любить ее сильнее, то полюбила бы еще больше — из-за тебя и ее несчастной матери.

— Так ты, значит, прощаешь меня, Эмилия? — спросил Филипп.

— Филипп! — с упреком воскликнула Эмилия. — Неужели ты мог подумать, что я хоть на минуту, хоть в глубине души, обвиняла тебя?

— Но ты не говоришь о том, чего я никогда в жизни не забуду. Когда ты так ужасно страдала, ты не могла простить того, чья рука причинила тебе столько горя!

— О, Филипп, никогда, даже в минуты ужаснейших мук, я не обвиняла тебя. Мое сердце восставало против несправедливости отца, но в нем никогда не было никакой обиды на тебя!

— Значит, эта женщина солгала, когда сказала, что ты дрожишь при звуке моего имени?

— Если я и дрожала, Филипп, то только от ужаса из-за той несправедливости, которая обрушилась на тебя.

— Боже! — воскликнул Филипп. — Как же зло она меня обманула!

— Не надо так думать. Миссис Эллис тогда была чужой среди нас и не знала тебя. Если бы ты видел, как потом, когда пришло известие о твоей смерти, она убивалась и страдала, сознавая, что отчасти стала причиной твоего бегства, ты понял бы, что, несмотря на внешнюю суровость, у нее доброе сердце. Но теперь все это можно забыть!

Неожиданно открылась дверь и в гостиную вошел мистер Грэм.

Он взглянул на дочь, ожидая, что она представит его гостю. Но Эмилия молчала, а лицо Филиппа было невозмутимо.

Мистер Грэм направился к незнакомцу, но, встретив острый взгляд его орлиных глаз, остановился; он покачнулся, протянул руку, как будто пытаясь схватиться за что-то, и чуть не упал, но Филипп успел пододвинуть ему кресло.

Не было произнесено ни слова.

Наконец мистер Грэм, не отрывавший глаз от лица пасынка, воскликнул:

— Господи! Филипп Амори!

— Да, отец, — воскликнула Эмилия, взяв старика за руку, — это Филипп! Тот, кого мы считали умершим, вернулся к нам живым и здоровым!

Мистер Грэм встал и, опираясь на плечо дочери, подошел к Филиппу, стоявшему неподвижно, со скрещенными на груди руками: он не принял протянутой ему стариком руки.

Мистер Грэм обернулся к Эмилии и с горечью воскликнул:

— Я не могу порицать его! Я так виноват перед ним!..

— О да! — воскликнул Филипп. — Вы были более чем неправы! Вы погубили мою юность, разбили жизнь и запятнали мое честное имя!

Голова мистера Грэма склонялась все ниже и ниже под тяжестью его упреков.

— Нет, Филипп, нет, — возразил он. — Настоящий виновник был найден раньше, чем узнали, что я подозревал вас.

— Вы, значит, признаете, что это была ошибка?

— Да, да! Виноватым оказался мой главный конторщик. Это вскоре открылось, но, к несчастью, было уже поздно: вы исчезли. Согласитесь, что моя ошибка легко объяснима: этот человек двадцать лет служил у меня, и я верил в его честность.

— Ну, конечно, — возразил Филипп, — обвинение обязательно должно было пасть на меня…

— Я был неправ, Филипп, — ответил мистер Грэм, — но для этого у меня были свои причины… А теперь пожмем друг другу руки и забудем прошлое!

На этот раз Филипп не отказался, но рукопожатие его было холодно.

Мистер Грэм стал расспрашивать Филиппа о его жизни, и было видно, что он искренне интересуется судьбой пасынка.

Когда речь зашла о дошедшем до них слухе о его смерти, Филипп сообразил, что это было как раз в то время, когда он лежал в лихорадке и когда его хозяин сам потерял надежду на выздоровление Филиппа. Самое сильное впечатление на мистера Грэма произвело то обстоятельство, что девушка, воспитанная в его доме, оказалась дочерью Филиппа.

Уходя к себе в библиотеку, он несколько раз повторил:

— Какое удивительное совпадение!

Как только он вышел, тихонько открылась другая дверь, и Гертруда осторожно заглянула в гостиную.

Отец обнял одной рукой ее, а другой Эмилию и долго не отпускал их…

Было уже около полуночи, когда мистер Амори встал, чтобы проститься. Эмилия упрашивала его остаться, но он отказался.

— Филипп, — на прощание сказала Эмилия, — ты так и не помирился с моим отцом? Но ведь ты простишь его?

Помолчав немного, он ответил:

— Я прощу его, дорогая Эмилия. Со временем…

Гертруда проводила отца до дверей и пару минут постояла, глядя ему вслед; луна светила тускло, и вскоре его высокая фигура скрылась в ночной тьме.