Французский поцелуй

Глава сорок девятая

«Аманда Остин», — задумчиво написала она на запотевшем зеркале и поморщилась: нет, не звучит. Она оставит свою фамилию. Если она выйдет за Тодда, его вряд ли удастся заставить регулярно ходить на службу. Стало быть, ей придется поработать еще несколько лет. Ну и что? Она все равно еще не готова к материнству.

Сельская жизнь вызывала у Аманды отвращение, но в Лондоне ей было ужасно одиноко. Тодд был, как она открыла за последние восемь часов, потрясающим любовником. Он вполне симпатичный, в отличие от Хуго, ненавидит лошадей. Лучше и не придумаешь.

Когда Тодд вышел из душа, он восхитился своим отражением в только что вытертом зеркале. Остатки слов «Аманда Остин» начали проявляться на новом слое пара, но он был слишком сосредоточен на чистке зубов, чтобы это заметить.

— Когда ты собираешься обратно в туманный Альбион, Манда? — Тодд пригладил короткие волосы любовницы. — Я просто сам собрался ненадолго туда съездить.

— Никогда не зови меня Манда! — прорычала Аманда, поправляя волосы. Затем она радостно улыбнулась и снова стала выглядеть молодо и невыразимо сексуально. — Тебе негде остановиться в Лондоне?

— Я бы этого не сказал. — Тодц равнодушно пожал плечами и насладился видом того, как погрустнело ее лицо. — Но пара сотен часов в постели с тобой лучше, чем банка «Фостерс» в жару. — И он озорно улыбнулся. — Поэтому, если ты пригласишь меня в гости, я буду идиотом, если откажусь. У тебя найдется, куда поставить мой велосипед и принадлежности для фотографии?

— У меня есть комнатка в Челси. Но ты можешь остановиться там только на несколько дней, — сказала Аманда, скрывая восторг. — Я вполне могу уехать в Англию хоть сегодня. Но нам нужна машина — «пежо» записан на Хуго, и я сомневаюсь, что мы сможем взять автомобиль в деревне.

— Без проблем. У меня есть велосипед. Мы поедем в Сомюр и возьмем машину там.

Он поцеловал ее нос. Аманда вздохнула.

— Послушай, есть пара вещей, о которых нужно договориться, Тодд.

Она достала сигарету, зажгла ее и выдохнула дым ему в лицо.

— Ты говоришь о моем велосипеде?

— Я о твоем переезде в Лондон.

Аманда почесала подбородок и посмотрела на потолок. Два толстых херувима капризно взирали на нее. Они выглядели в точности как ее начальник и его секретарь.

— А, ты об этом. — Тодд наклонился вперед и медленно поцеловал грудь любовницы, затем дотянулся до ее сигареты и выбросил ту. — Я буду делать работу по дому.

Он целовал ее возбужденный сосок. Какая все-таки потрясающая кожа, решил он, как мягкий, ароматный абрикос.

— Это… и… — Аманда начала терять контроль над собой. — И дело в Рутере.

— Рутер уволен.

Тодд перешел к другому соску.

— …И нейлоновые велосипедные шорты тебе тоже придется выбросить. И еще одно. Пока ты живешь у меня, я хочу… — Аманда глубоко вздохнула, когда Тодд опустился ниже, — чтобы ты отвозил меня в офис и забирал обратно. Машина будет… Не так быстро… в твоем полном распоряжении.

— Какая у тебя машина? — спросил Тодд, оторвавшись от ее пупка.

— «БМВ».

— Без проблем, — согласился Тодд.

Он поднял любовницу и отнес в спальню.

— И последнее. — Аманда коварно улыбнулась, когда он кинул ее на смятую постель. — Готовка тоже будет на тебе.

— Что? — Тодд с удивлением посмотрел на нее.

Эта чертова женщина хочет получить горничную, а не страстного австралийского любовника! Тодд был в ярости. Затем он посмотрел на ее стройное, гибкое, загорелое тело и на ее холодные, бесстрастные глаза. А затем быстро вспомнил о всех тех деньгах, которые задолжал во Франции; рано или поздно кредиторы его найдут.

— Без проблем, — он широко улыбнулся, скользнув на нее с опытной легкостью. — Я — просто подарок судьбы.

Маркус и его развеселая компания были заняты сбором мусора в амбаре, включая поломанную мебель и громкоговоритель, на который в пьяном угаре упал Себ Келли.

Себа также стошнило на компьютеризированную диджейскую консоль, но Маркус решил, что консоль удастся спасти. А вот перепачканный и прожженный парашютный шелк придется выбросить. Маркус затолкал его в пустую коробку из-под еды на сеновале, где он покрывался капельками испарений от косых солнечных лучей, попадающих сквозь незакрытые ставни.

— Увидимся! — крикнул он сквозь ставни, когда еще одна компания уставших, но довольных подростков в модных двухцветных мешковатых джинсах, вязаных шапочках и неряшливых замшевых куртках прошла сквозь ворота с рюкзаками за плечами, направляясь к главной дороге в надежде поймать попутную машину.

Маркус уселся на подоконник и стал рассматривать покачивающиеся, коротко остриженные головы внизу во дворе.

Это действительно был потрясный, просто классный рейв, радостно подумал Маркус. И правильно он сделал, что пообещал всем, что такая вечеринка станет ежегодным мероприятием. Он как-нибудь утрясет все со своей тетей позднее, она же клевая.

Лорен Бакингем обвила своими гладкими красивыми ножками волосатые ноги мужа и нежно погладила его подбородок. Затем провела рукой по волосам Эдди, он лениво открыл один глаз и улыбнулся.

— Как ты считаешь, я им понравилась? — тихо спросила она, внезапно став совсем юной и неуверенной.

Эдди слегка поерзал, положил одну руку за голову и посмотрел на жену.

Боже, как же ему повезло! Он до сих пор боялся, что однажды проснется и поймет, что это всего лишь сон.

Эдди кивнул.

— Забавно, — размышлял он. — Столько было приложено усилий, чтобы заманить меня сюда, а теперь до нас, кажется, никому нет дела. Один из родственников даже принял меня сегодня утром за рабочего.

Лорен моргнула и улыбнулась, но все еще выглядела неуверенной. Эдди взял ее лицо в свои руки.

— Не волнуйся, все будет хорошо. Александра считает тебя потрясающей. Пока ты спала, мы с ней разговаривали, я с трудом отговорил сестру, она хотела пригласить сюда всю семью, чтобы они познакомились с тобой.

Он засмеялся и погладил щеку жены. Лорен улыбнулась и прильнула к его руке, как кошка.

— Боюсь, что другая моя сестра — Касс — проявит сдержанность. София — это моя старшая племянница — тоже скорее всего не одобрит. Они считают меня отвратительным старым распутником, совращающим юное невинное создание, — вздохнул Эдди.

— Милый! — Лорен прижалась к нему и озорно улыбнулась. — Соврати меня еще один раз, пожалуйста?

— Не оставляй меня! — рыдала Лисетт, когда Найл пытался крадучись выйти из комнаты.

Полускрытая одеялом, которое она сжимала в своих маленьких, трясущихся ручках, лицо перепачкано тушью и все в пятнах от слез, и не узнать ту жестокую сексуальную красавицу, которая заманила его сюда всего несколько часов назад.

Найл остановился и посмотрел на жену. На ее лице было жалкое выражение ребенка, который покорно ждал наказания. Найл мог бы ее утешить, мог бы утереть ее слезы, но он не мог простить.

— Куда ты идешь? — тихо спросила Лисетт.

— Взять что-нибудь выпить, — солгал он. — Здесь душно.

Несмотря на духоту в комнате, Лисетт дрожала. Она выдвинула подбородок вперед и потребовала принести ей водку с клюквой.

— Водки не осталось, — вздохнул Найл, посмотрев на кувшин с грейпфрутовым соком, который он принес ранее, тот все еще нетронутым стоял на подоконнике. — Впервые в истории в этом доме нет спиртного. Я принесу кофе.

— Отлично. Черный, без сахара.

Лисетт встала, медленно обернула одеяло вокруг себя и со сгорбленной спиной побрела к своей сумке. Найл не шелохнулся. Он наблюдал, как жена согнулась, чтобы прикурить сигарету трясущейся рукой, а затем посмотрела на свое отражение в зеркальце серебристой пудреницы.

«Ядовитая горбатая жаба», — яростно подумал он, а затем сам ужаснулся своей раздражительности.

В нем боролись противоречивые чувства. Когда Лисетт была на грани нервного срыва, бредила как сумасшедшая, он подавил в себе все отвращение и заботился о ней с нежностью и преданностью, которые когда-то так щедро ей расточал. Но в те моменты, когда Лисетт опять становилась собой, он снова ее ненавидел.

— Дерьмо, я ужасно выгляжу, — выругалась она, пытаясь стереть тушь со щеки, но та присохла.

С яростью захлопнув пудреницу, Лисетт упала на стул и раздраженно вздохнула.

— Что стоишь?

Она посмотрела на него. Найл сел рядом с женой и взял ее руку в свои.

— Лисетт, помнишь, что ты сказала перед тем, как заснуть? О нас. Я не знаю, смогу ли…

— Я действительно так считаю! — голос Лисетт поднялся до крика. — Видит бог, я говорила чистую правду!

— Лисетт, ты не… любишь меня, — Найл тихо вздохнул.

Он посмотрел на часы. Почти полдень. Тэш, наверное, уже закончила выступление.

— Откуда тебе знать? Ты не я! — ответила Лисетт почти истерично, ее самообладание пропало.

Она сжала его пальцы так сильно, что они покраснели; ее глаза забегали.

— Найл, ты нужен мне.

Чтобы пережить разрыв с Кольтом. Это звучало так фальшиво, как в одной из тех приторных сентиментальных мыльных опер, в которых она снималась первое время в Штатах. Найл с трудом сдержал смех.

— Лисетт, боюсь, я не смогу тебе помочь, — прошептал он. — Я пытался объяснить…

— И я тебе ответила, — прорычала Лисетт. — Боже, сколько раз повторять? Эта дура ничего к тебе не чувствует. Я видела ее с Хуго Бошомпом прошлой ночью в саду. Ох, как он ее тискал. Тэш увлечена им, дорогой, просто сходит по Хуго с ума. Все это знают. Спроси хоть у Салли.

Боль пронзила сердце Найла как острый нож, но он лишь молча посмотрел на хищное, злое лицо жены, перекошенное ненавистью и решимостью.

Характерно, что именно в этот момент она решила сменить тактику.

Это был план, который Лисетт разработала за долгие часы хождения по комнате, переключаясь с пугающей быстротой с горького, дикого отчаяния на убийственную безмятежность. Внезапно ее лицо изменило выражение: маска злобы превратилась в абсолютное сострадание.

— Тэш понятия не имеет о твоих чувствах, ты ведь это понимаешь? — мягко спросила она. — Эта девушка еще ребенок.

Найл резко взглянул на жену.

— Она не ребенок!

— Найл, по сравнению с тобой она еще ребенок. — Лисетт с мудростью в лице посмотрела на него. — Когда она еще писалась в пеленки, ты отчаянно пытался потерять свою девственность с кем-нибудь из дублинских потаскух.

— Вряд ли! — Найл был слишком утомлен для вычислений в уме, но считал это маловероятным. — В любом случае, как я тебе говорил раньше, между нами ничего не было. Боже, мы даже не целовались!

— Найл. — Лисетт положила свою ладонь на его руку, в ее голосе звучала почти завораживающая доброта. — Знаешь, что сводило меня с ума, когда мы были вместе? Это твоя страсть к…

Удивленный Найл уже открыл свой рот, чтобы возразить, что никогда не изменял жене.

— Нет, дай мне закончить, пожалуйста?

В глазах Лисетт стояли слезы. Найл снова закрыл рот.

— Я не говорю, что ты был мне неверен… Я не сомневаюсь в этом, но все эти гадкие утята, постоянно шатающиеся по дому, когда мне хотелось остаться вдвоем. То актер, которого бросила девушка, то труппа нищих танцоров, то твой бедный дядюшка из Коннемара, который проиграл свою последнюю бутылку виски. Мне, в конце концов, приходилось записываться на прием, чтобы побыть наедине с тобой.

Найл повесил голову и посмотрел на маленький портрет Софии, который висел на дальней стене. Часы притягивали его взгляд как магнит. Состязание почти наверняка уже закончилось. Ради бога, пусть с Тэш все будет хорошо.

— Это были мои друзья, Лисетт.

— А я была твоей женой, Найл.

— Я думал, — он вздохнул, — что они были также и твоими друзьями.

— Конечно, они мне нравились, но ведь они постоянно вторгались в наш брак, используя твое гостеприимство, как ненасытные пиявки. А ты не замечал, как они тебя используют, объедают и тебя же за это еще и презирают.

— Это не правда! — прошептал Найл.

— Нет, это правда, — настаивала Лисетт. — Слышал бы ты, что они говорили, угощаясь твоим виски, твоей едой и твоими сигаретами, как они смеялись за твоей спиной.

— Лисетт, прекрати!

Найл закрыл уши.

— Даже еще хуже! — Она отняла руки от его ушей и посмотрела ему прямо в глаза. — У тебя было что-то вроде детской влюбленности в твоих гадких утят, ты был одержим заботой о них. Ты не обращал на меня внимания, как будто меня там и не было. Ты постоянно ходил, говорил, ел, рассказывал им о своих проблемах, пока даже им это не надоело до такой степени, что они свалили. Вспомни, даже Мэтти переехал в Ричмонд, ничего не сказав тебе, не так ли? Наверное, боялся, что ты завалишься в гости с пивом и закуской.

Найл не мог ни двигаться, ни говорить. Его глаза, большие, черные, измученные, излучали боль и смотрели на жену в немом страдании.

Он знал, какой мстительной она может быть, но похоже, Лисетт говорит правду. А он-то считал, что любит жену, почти боготворит ее; а она все это время чувствовала себя одинокой и забытой, пока он распылял себя по пустякам.

Найл потер лоб. Неудивительно, что она не хотела от него ребенка. От отчаяния он закрыл глаза.

— Найл, я понимаю, что говорю ужасные вещи. — В голосе Лисетт снова появилась эта завораживающая доброта. — Но ты должен понять, что я любила и все еще люблю тебя, но я не могла делить тебя с кем-либо.

Ее ладонь, теплая, мягкая и сухая, прикоснулась к его щеке. Былое очарование снова начало действовать на Найла. Лисетт всегда оказывала на него такой эффект, могла заставить его почувствовать себя мучительно неправым, полностью признательным ее безмерной мудрости. Он почувствовал, как у него в животе забурлило от болезненного, неуправляемого желания.

Не в состоянии совладать с собой, Найл наклонился и поцеловал жену. Когда он почувствовал мягкость губ, открывавшихся, как созревший бутон от его прикосновения, он ожидал, что сейчас его захлестнет фейерверк желания и его сердце сожмется от наслаждения. Однако Найл лишь почувствовал аромат сигарет и сахарный привкус таблетки, которую она выпила.

Он притянул жену к себе и почувствовал ее теплое, стройное тело. Найл ждал с содроганием, когда буря страсти поглотит его, но ничего не случилось.

Когда он отодвинулся от нее, Лисетт смотрела на мужа с кошачьим выражением лица, оно появлялось у нее всегда, когда она была возбуждена: глаза полуприкрыты, испачканные тушью щеки горят. Когда-то это сводило его с ума. Теперь Найл лишь подумал, как жена исхудала.

Он почувствовал, как огромная волна жалости уносит прочь чувство вины.

— Что мы решили, Лисси?

Найл не называл ее так с момента их новой встречи. Сейчас это слово повисло в воздухе как нелепая ложь, которая мучила его.

— Я возвращаюсь, Найл. — Лисетт прижалась к нему, гладя его грудь под рубашкой, желая, чтобы ее снова поцеловали. — Мы нужны друг другу.

Найл вздохнул. Он совсем не был уверен, что хочет принять жену обратно. Они проговорили целую вечность и не пришли ни к какому решению. Найл был уверен только в одном: в данный момент ему необходимо успокаивающее присутствие Тэш, сильнее этого он желал, лишь чтобы Лисетт снова исчезла.

— Мне нужно кое-куда съездить.

Он встал, отчаянно желая вырваться из тесной маленькой тюрьмы.

— Я с тобой!

Найл остановился у двери. Как бы ему хотелось ей отказать.

— Хорошо, тогда поехали, — наконец произнес он.

— Я никуда не поеду в таком виде! — закричала Лисетт, хватая сумку.

Найл вздохнул. Тэш не была тщеславной. И поэтому она была такой красивой: она могла выглядеть совершенно растрепанной и не переживать из-за этого.

— Хорошо, прими душ. Встретимся на улице через десять минут, — приказал Найл, внезапно снова обретя над собой контроль.