Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг.

47

Лагерь у Мельницы 16/4 апреля 1855 г.

Генерал Канробер, постоянно озабоченный намерениями, приписываемыми дезертирами русской армии атаковать нас разом со всех сторон и особенно к Балаклаве, усилил эту позицию целой турецкой дивизией, вовсе не походящей на ту, которая при начале действий 25 октября так поспешно бросила, занимаемые ею в долине, редуты. Она состоит из 15–18 тысяч египтян, у которых французская школа и не только маневры их наши, но также веселие и игры их также французские.

Эта дивизия, под командою Омер-паши наверно окажет серьезное содействие союзным войскам.

Результаты бомбардирования 9 апреля лучшие, чем можно было ожидать сначала. Оно установило действительное преимущество нашей артиллерии перед неприятельской и это свидетельство имеет значительную нравственную цену. Мы теперь вполне убеждены, что в день, когда захотим действовать энергично, получим верный успех.

На стороне осады левого крыла генерал Пелисье воспользовался расстройством, произведенным бомбардированием 9-го и 10-го числа и завладел многими небольшими ложементами, взятие которых не было делом легким, так как они несколько раз, прежде нежели окончательно остаться в нашем владении, переходили много раз из рук в руки. Генерал Риве с двумя батальонами занял кладбищенский ложемент в ночь с 13 на 14 число, а генерал Лебретон с одним батальоном сильный ложемент, устроенный впереди 5-го бастиона (Bastion central). Кажется, неприятель хотел соединить между собою эти ложементы и по моему мнению имел также намерение связать ими Селенгинский и Волынский редуты и Камчатский люнет с Малаховым курганом. Нам также необходимо, как при осаде левого крыла, завладеть возможно скорее этими последними укреплениями.

Офицеры, сообщившие мне такие подробности осады левого крыла, передали событие, поразившее меня в самое сердце. Храбрый начальник инженеров де Сент-Лаурент был убит 1 апреля перед Малаховым!.. Я был бы счастлив поблагодарить его за хороший урок выдержки и хладнокровия среди пуль, который он мне дал 8 октября при отрытии траншеи. Люди с такими достоинствами, как де Сент-Лаурент, редки, и это очень большая потеря для армии. Известно, что его ожидала блестящая будущность, но к общему горю он не будет свидетелем успехов, так искусно им подготовленных.

Осадные работы правого крыла продолжаются без перерыва, особенно со стороны Камчатского люнета. Пребывание в прикрытии траншей менее тягостно, чем сначала. Русская артиллерия идет на убыль, а наша всё делается могущественнее. Мы получили достаточное количество лошадей в замену павших во время зимы, и таким образом обеспечены в исправной подвозке снарядов к батареям. Однако мы бережем свои снаряды и пальба происходит, не превышая 25–30 выстрелов из орудия в продолжении 24 часов.

Через дезертиров нам известно, что неприятель несет большие потери, но не следует слишком доверять рассказам этих несчастных, которые, желая заслужить наши милости, льстят нам и сообщают возможно худшее о тех, которых они только что оставили. Когда они являются к аванпостам, то им оказывают встречу, практикуемую всеми армиями относительно перебежчиков. Показывая явное презрение, их оскорбляют и грубо отводят в главный штаб для расспросов.

Не знаю, сколько беглых у французов, но число их не должно быть велико и почти всегда эти люди принадлежат к таким, которые находятся в подозрении, или заблуждаются, полагая, что неприятель им дорого заплатит за принесенные сведения. Оказывается же, что на долю их выпадает лишь страх, который умеют им внушить и сверх всякого ожидания всегда от них получают всё что нужно без всяких вознаграждений.

Я читал в газетах о тех оскорблениях, которые направлялись против принца Наполеона по поводу его возвращения во Францию. Одни говорили, что он покинул армию, не найдя на хладной плоскости Херсонеса всех привычных удовольствий и радостей. Вероятно он соскучился, не имея наших занятий, развлечений и небольших стычек поддерживавших в нас дух, но я ни от кого из офицеров не слышал, чтоб отъезд его приписывался отвращению к самому военному ремеслу.

Другие передают, что его заставила уехать боязнь опасности… но это только позорная выдумка. Разве он страшился альминских пуль? Разве в этот день он не был везде, где его призывал долг? Разве он не оставался, по своей охоте, более трех четвертей часа возле одной батареи, потерявшей 7 человек и 8 лошадей! Разве удержал его страх в лагерях, в день Инкерманского сражения? У него не было причин оставлять свою палатку, он был болен и у него отняли его 1-ю бригаду, часть же 2-й взята была в прикрытие траншей! И тем не менее, разве он не собрал по своему собственному почину и без всякого приказания, всех способных кашеваров, офицерских вестовых, погонщиков мулов, слабых и прочих, чтоб составить из них отряд, во главе которого устремился на поле сражения?

Его упрекают, что он нечасто посещал траншеи, но ему там нечего было делать; всё прикрытие находилось под непосредственною командою генерала Флери, и принц не имел права даже переставить на другое место барабан.

Не его называли генералом «Видел ли ты его» (L’as tu vu?). Не его имя фигурировало на объявлении, остававшемся наклеенным в продолжении 4-х часов у входа в траншеи: «сто франков вознаграждения, кто докажет присутствие генерала Ф…и в траншеях». (Cent francs de rè comp…а q.. sig…l p… du g… у dans les tranchées).

Солдаты не ошибаются и никто не думал упрекать, что он не присутствовал там, куда не призывал его долг. Истинная причина его отъезда, которую по крайней мере мы считаем правдивою, — созданное ему положение. Он имел высший чин, у него не отняли прав, ему вверили начальство над частью, но его войска разделили… Все офицеры, которые были бы поставлены в такое положение, поступили бы одинаково. Да будет вам известно, что это придворные интриги «низкие испанские мотивы» (las mismas causas de Espana) [1], которые и сейчас его преследуют.

Хотя дивизия не жалеет о его отъезде, предпочитая иметь более опытного начальника, но мы видим, что он является предметом несправедливости, которая создает ему симпатии и заставляет относиться к нему с участием. В этих строках я являюсь эхом чувств, выражаемых целой партией офицеров.