Французы и русские в Крыму. Письма французского офицера к своей семье во время Восточной войны 1853–1855 гг.

55

Лагерь у Мельницы 11 июня/31 мая 1855 г.

Остаток ночи прошел относительно спокойно… Не было возможности перевести раненых в лазареты, за неимением ни одной безопасной дороги. Им были оказаны возможные заботы товарищами.

С рассветом неприятельская батарея открыла сильный огонь против всех укреплений взятых накануне; бруствер горжи нашего редута был уширен, но еще не имел достаточной для защиты толщины и гранаты, хотя уже и редкие, могли его пробить.

Генерал поручил мне устроить некоторый порядок в редуте, чтоб защитить раненых французов и русских от пыли и солнечного зноя, для чего я велел перенести их в казематированные редюиты, которые еще не были разрушены, а убитых поместить в менее годные к жилью и почти вполне разваленные части редута.

В одном из таких мест я нашел более сорока тел русских, которые казалось лежали уже по крайней мере два дня и между и ими оказалось до 20 человек еще живых, укрывавшихся здесь со вчерашнего дня, когда укрепление перешло в наши руки.

Несмотря на неприятельский огонь артиллерии, соединительная траншея с нашими работами в лагерях, могла быть продолжена и была настолько подвинута к вечеру, что дала возможность перенести раненых.

Офицеры и солдаты питались в этот день вчерашними запасами. Недоставало воды и после сильного дневного зноя, все страдали от жажды. Как только открыли узкую соединительную траншею, многочисленный отряд послан был запастись водою в отводном канале у подошвы Сапун-горы.

Днем генерал, мой подполковник и я находились под защитой от солнца в свободной части порохового погреба. При входе я увидел раненого русского, и предполагая, что он также ищет тени, ничего ему не сказал. Через полчаса я нашел этого, раненого уже в глубине прохода и у двери порохового магазина. Так как он не мог идти сам, то я приказал вынести его из погреба, но через два часа снова заметил его в трех шагах от этого погреба. Он притащился сюда с трудом, но без явной нужды, а потому у меня закралось подозрение о его намерениях. Снова я велел вынести его наверх и обыскать… У него оказались в правой руке спички, которые он тер об нечто вроде металлического образка, держа его в левой руке. Возвратившись на то место откуда распорядился взять его, я поднял три незагоревшиеся, хотя и стертые спички… очевидно, что несчастный хотел взорвать нас!.. Рана его не была опасной и хотя нога была размозжена пулею, но он мог рассчитывать на жизнь после ампутации ноги. Предполагая взорвать пороховой погреб, он жертвовал своею жизнью умышленно, без шуму, ради своего Бога и Отечества… в силу долга! Если бы этот темный бедняга солдат не поразил бы меня таким самоотвержением, я может быть отдал приказание расстрелять его… и меня бы не осудили за это!.. но я ограничился арестом и наблюдением за ним до времени, когда можно будет перенести его в лазарет, отобрав у него его реликвии. Они состоят из трех медных пластинок, соединяющихся шарнирами, что позволяет сложить их одна с другой: на внутренней стороне пластинок, покрытых эмалью, рельефно выбиты три сцены из Страстей. Сохраню их и передам по возвращении вам на память о взятии Волынского редута. Почти все русские солдаты носят на груди на шнурке подобную реликвию.

День 9 июня (29 Мая).

9/29 в полдень, появился белый флаг на Малаховом кургане и в то же время другой белый флаг был поднят в Камчатском люнете.

Между главнокомандующими двух армий было условлено временное прекращение военных действий, для погребения убитых, находившихся повсюду между нашими линиями. Генерал де Фальи был назначен для сношений с русским генералом Павловским (Palousky), командированным подобно ему для наблюдения за подробностями действий и который просил меня быть его ординарцем. Французские и русские офицеры отправились навстречу друг к другу и съехались на половине дороги у водопровода, проходящего по Килен-балке. Два генерала поздоровались, тоже сделали и их ординарцы, затем после нескольких любезных слов с обеих сторон, генерал де-Фальи сказал, обращаясь к русскому генералу: «Полагаю генерал, что трех часов перемирия недостаточно будет для уборки всех наших и ваших трупов, и если у вас есть необходимые полномочия, то не угодно ли будет согласиться продолжить перерыв неприязненных действий еще на два часа?»

«Как же! генерал, я имею все полномочия, чтоб сделать вам удовольствие и достаточно выраженного вами желания, для того чтоб оно было удовлетворено. Перемирие будет продолжено на сколько вам будет угодно».

Ледяные отношения были искусно и деликатно разбиты и разговор принял другое направление. Париж, Петербург, суровости зимы, способствовали этому.

Генерал де-Фальи сказал мне на ухо несколько слов и я послал человека в лагеря, чтоб исполнить его желание; в это время стороны обменивались сигарами и представлялись друг другу как приятели при встрече на охоте.

Приехал русский полковник генерального штаба и сказал, покатываясь от смеха, а не здороваясь еще с нами: «О, честное слово! у вас невозможные союзники: английские офицеры, пользуясь прекращением враждебных действий, подъехали к нам верхом, и стали гарцевать у самых рвов крепости, так что я должен был послать просить их отъехать подальше назад, чему они были очень удивлены…»

— «Возможно, что они несколько оригинальны в характере, но у них есть также и хорошие качества, которые наши союзники успели выказать вам не раз» отвечал генерал де-Фальи, опасаясь ловушки, и предполагая в этих словах желание узнать свойство отношений между французскими и английскими начальниками.

Такой обмен едких слов расхолодил несколько беседу, но это впечатление продолжалось недолго. Некоторые офицеры присоединились к нам и веселый разговор, начатый одним из них, снова поставил отношения, в то положение, которое было сначала. Только и слов было у каждого о желании скорейшего прекращения войны.

Посланный мною в лагерь принес с собою коробку.

«Позвольте мне, — сказал генерал де-Фальи, — предложить тост за мир, французским вином».

«Принимаю с большим удовольствием».

И шампанское запенилось в металлических стаканах, оказавшихся в коробке.

Вышло прелестно.

Но что же происходило в это время между солдатами двух наций?

Ниже нас протекал чистый и свежий источник, который хорошо был известен русским и французам… и как только взвился белый флаг, те и другие бросились к ручью… Зуавы пришли первыми в количестве около 69 человек, и так как наполнять водой манерки можно было одновременно лишь двум или трем лицам, то русским приходилось ожидать очереди… Но учтивость прежде всего! А теперь и кокетство перед неприятелем!..

Зуавы взяли манерки у русских и передали им полные водою, вспомнив о себе, только тогда когда все русские были удовлетворены.

Последние, тронутые приемом, возвратились назад к себе и принесли свои порции водки, в свою очередь наполнив ею манерки зуавов.

Разве это неприятели?

Нет, политика могла сделать их соперниками; они сражаются, так как это долг их, и бьются без пощады… но никогда она не может поставить их неприятелями…

Погребальные работы заканчивались и приближался конец перемирия.

«Я думаю, — сказал русский генерал, — что мы скоро должны будем возобновить враждебные действия».

«Час действительно наступает, но мы вам будем отвечать только на ваш первый выстрел».

«Благодарю, генерал, мой первый выстрел будет холостой» — сейчас же ответил русский генерал.

Время настало и генерал де Фальи предложил русскому генералу послать своего офицера ординарца до Селенгинского и Волынского редутов, удостовериться что ни одного русского не остается на нашей позиции.

Русский генерал принял это предложение, но из осторожности предложил проехать провожатому до половины дороги, чтоб охранить личность генерала; затем распростившись, каждый отправился на свое место. На половине расстояния от водопровода до Волынского редута, генерал де Фальи приказал мне сопровождать в свою очередь, русского ординарца до водопровода.

Мы одни приехали к мосту.

«Ну, — сказал я, — теперь хоть на несколько минут война, будет зависеть от нас, если позволим себе выкурить по сигаре?»

«Да, — отвечал он, — назло тем, кто спешит взаимным истреблением».

И вот мы оба стали очень спокойно курить между двумя армиями, забыв в разговорах о существовании их.

Наконец в 6 часов, пожав взаимно и в последний раз руки, мы отправились на свои посты.

Затем были сняты белые флаги и мы услышали первый выстрел русского орудия. Он раздался с Малахова кургана только спустя полчаса после нашей разлуки.