Фугу

9

Человек стоит на ступеньке эскалатора, ведущего вниз.

А внизу — яма.

Не платформа с ее ровным каменным полом, а яма прямо в том месте, где закругляется лента эскалатора. Глубокая яма, в которой дно не просматривается даже мысленно — то есть не то чтобы этого дна впрямую не было, но как-то оно не предусмотрено планом.

И все, кто спускается вниз, в конце пути падают в эту черную яму.

Они обречены с самого того момента, как встали на ленту эскалатора.

Но у человека есть шанс изменить свою судьбу. Он может перепрыгнуть через перила — на эту, как ее называют, балюстраду, которая, впрочем, не нуждается в том, чтобы те, кто спускается вниз, называли ее каким-нибудь словом.

Или если не перепрыгнуть, то хотя бы перелезть, переползти, цепляясь. И стоять там, держась за столбик с рекламной картинкой, чтобы не унесло течением.

Но если уж перелез, переполз, перепрыгнул, то логичнее будет (если только пригодны здесь привычные приемы логики — индукция, дедукция и прочие инструменты отмывания истины), — логичнее будет сойти на ленту эскалатора, идущего вверх, выбрав свободное место. И люди, стоящие выше и ниже, сделают вид, что не заметили, и надзирающий голос из репродуктора не окрикнет (а мог бы, потому что перепрыгивать, перелезать, переползать — все это нарушение правил пользования метрополитеном, которые запрещают даже прислоняться к неподвижным частям этой, как ее называют, балюстрады).

Но правила нарушены и забыты, и человек может спокойно плыть вверх, поднимаясь как пузырек воздуха со дна бассейна. Но спокойно ли?

Что, если там, наверху, его ждет то же самое, что и внизу — глубокая яма в конце? Впрочем, не яма в прямом своем смысле, а скорее иносказательный образ неотвратимого — ровно так же, как и та другая, нижняя яма. Тогда не лучше ли будет еще раз перепрыгнуть, перелезть, переползти и на третьем, неподвижном эскалаторе прийти в себя?

Там сесть на ступеньку и сделать вид, что никто ничего не заметил.

Если хорошо сделать вид, то действительно никто не заметит — ни люди с соседнего эскалатора (которых, впрочем, не стоит принимать во внимание), ни надзирающий голос из репродуктора. Можно, наконец, сосредоточиться и поразмыслить в спокойствии, мысленно окружив себя непроницаемым для постороннего взгляда облаком.

И тогда человек понимает, что перепрыгивать, перелезать, переползать нет необходимости. Что окружить себя мысленным облаком можно и оставаясь на месте. А мысль — это сама по себе сила. И тогда можно воспарить — сперва как бы духом, а затем и телом — и взлететь, пролететь над предметами местного пейзажа, над теми, через которые прежде — только перебежками и переползанием.

А можно и просто закрыть глаза, как бы задремав, и очнуться в другом месте — то есть на других ступеньках (у мысли тоже есть свои границы).

Человек закрывает глаза, хотя мыслей у него нет о том, чтобы очутиться где-нибудь. Мыслей нет, но они могут и появиться, притом неизвестно какие. Вряд ли человека можно считать хозяином своих мыслей, в лучшем случае он может быть хозяином слов.

И вот человек чувствует, что ступенька, на которой он сидит и которая до какого-то момента была спокойна, начинает двигаться — непонятно пока, в какую сторону: вверх или вниз. Человек не знает, что произошло. Наверное, у него возникла мысль, что нельзя вечно сидеть на одной ступеньке. И силой этой мысли человек переместился на одну из движущихся лент, а может быть, пришла в движение та лента, на которой он сидит, потому что кто-то наверху нажал кнопку.

«Надо что-то делать». Человек открывает глаза.

«Не бегите по эскалатору», — говорит надзирающий голос, и человек вспоминает, что когда-то он мог. Он бежит вверх, навстречу движущейся ленте. Тело его становится легким, он бежит, едва касаясь ногами ступенек. Волшебное ощущение полета охватывает его. И человек, может быть, просыпается.

Главное во сне — это проснуться на позитивном моменте, а то там, наверху, еще неизвестно, что ожидает человека.