16

У нестора на петельке под мышкой висел топорик.

Оружие, заточенное исключительно против старух в черном, которые, собираясь большим числом, поднимали на Нестора свои клюковатые палки и острия зонтиков.

Впрочем, от старух нельзя было требовать, чтобы они были реально в черном. Это Нестор предвзято красил их в черное. Такими они казались ему в массе, а стоило приглядеться, среди них оказывались пестрые и в горошек, в полоску, в цветочек, в ягодку.

Но причитали и плакали все на один голос.

Топорик при виде старух крутился и ерзал на своей петельке. И сам собою ложился Нестору в руку.

А иногда выскакивал вперед, как индеец в боевой раскраске, по пояс голый и с пером в волосах, заплетенных в длинную косу.

В деле своем он не знал ни жалости, ни сомнений, потому что был железный, как Феликс. И бил обушком по головам, которые раскалывались, брызгая на ступени своим внутренним содержимым.

Старухи валились легко, словно кегли. Их палки и зонтики со стеклянным звоном ломались на части. А старухи лежали, бледные и неживые.

Кровь текла по ступенькам, обильно, словно пущенная из крана.

Капала с потолка, как подземные воды, нашедшие течь.

Это был кошмар, от которого самое время было проснуться. Но проснуться Нестор не мог, и приходилось досматривать зрелище до конца, до того момента, когда усталый работник произносил, вытирая губы: «Что ж, как говорится, — мозги отдельно, а кровь отдельно». И возвращался на свое место, в петельку под мышкой.

Нестор вздыхал с облегчением. Закрывал глаза и оказывался на каких-то далеких ступеньках, лежа там с белым компрессом на лбу. Чьи-то прохладные пальцы касались лба, меняя тряпочку, иногда слышался чей-то голос.

А когда открывал глаза, готовый, кажется, проснуться дома в своей постели, никого не было рядом. И ничего не было — ничего, кажется, не было из того, что было, — ни крови, ни мозгов под ногами, да там и действительно ничего не было — иллюзия, и ничего больше.

Загрузка...