Фугу

43

— Как это получается, — спрашивал Нестор, — что невысказанное желание этого молодца исполняется немедленно и сразу? И когда Иванушка, козлик, захотел сделать путь через эскалаторы удобным, то тут же получил, что хотел. А я сорок раз попадаю в один и тот же туннель и не могу продвинуться дальше. Хотя по всей сути я должен являться богом в этом маленьком мире, ведь так? И мои желания должны быть на первом месте.

— Но согласись, что желания этих двоих являются тоже и твоими желаниями, по крайней мере, направлены в ту же сторону, — сказал человек в шляпе.

— Чтобы я желал оказаться в этой темной дыре, из которой нет выхода?

— Ты ведь хотел, наверное, сдвинуться с мертвой точки, вот и сдвинулся. А что света нет, так мы и без него видим то, что хотим видеть. Зато здесь есть крысы. — Человек выбросил руку с ножом вперед, где мелькнула неясная тень, темная в темном. Раздался писк. Боб — это был он — стряхнул тушку с клинка и вернул молодца на место.

— А выход отсюда там же, где вход, — сказал он. Теперь это был человек в шляпе. В темноте тот, кто сидел рядом с Нестором, мог казаться и тем и этим.

— Я есть хочу, — сказал Нестор. — Тут с нами девушка была — Настя, у нее хорошо получались булочки с маком, а у Ларисы — горячие сосиски в тесте. Но это было давно.

Человек не ответил. Нож блеснул в его руке хищной улыбкой, отражая луч дальнего света, которого не было.

— А до того была девушка, у которой хорошо получался кофе. Хоть по-турецки, хоть как. Я думал, что это я делаю кофе, а теперь вижу, что — она.

— Три, — сказал Боб, делая выпад ножом, очевидно, «раз» и «два» были сказаны раньше.

— Вот пирожки делал действительно я, — сказал Нестор, — но сейчас не могу, то есть я думаю, что не могу в темноте и когда один.

Боб легко добавил к счету еще одну крысу.

Нестор хотел бы вернуться туда, на бегущую вниз ступеньку. Он подумал о трех складочках на животике ниже пупка, о маленькой туфельке, одиноко стоящей в стороне, о непотроганной коленке под строгой тканью — строгой тканью серого цвета, а в другой раз — нестрогой, в цветочек или в горошек. Или юбка могла быть выше колена, а на голове — шляпка, нет, не шляпка, а круглая шляпа с полями — один или два раза такое было, или три раза (в счете никогда нельзя быть уверенным, — где два, там и больше). Эту смену нарядов Нестор принимал почти как перемену погоды, стихийную и непредсказуемую. Все равно как выглянуть утром в окно и увидеть, что выпал снег или, наоборот — растаял. Или растаял и снова выпал. Внизу снег, который растаял, а наверху тот, который выпал. Внизу снег, который растаял и выпал, а наверху — небо в цветочек-горошек. И шляпа в виде правильного цилиндра с полями, черная.

Когда она была в этой шляпе — Нестору только сейчас пришло в голову, — он мог бы обратиться к ней с важным вопросом — как к маленькому человеку в шляпе, и получить ответ.

Он вздохнул об утраченных возможностях. Он хотел вернуться. Сорок дверей обратного пути не казались большим расстоянием. Сорок — это всего лишь больше, чем два. Нестор подозревал, что между этими числами нет существенной разницы.

— Думаешь, пора обратно? — сказал чей-то голос из темноты.

Нестор обернулся.

Там Боб играл ножом, втыкая его в землю и вытыкая обратно. И не только в землю втыкая, но голос был не его.

— Если обещал, как честный человек, то надо вернуться, — теперь Нестор узнал голос Ларисы.

— Или ты хочешь вернуться не туда, куда обещал? Мне почему-то так и кажется, — сказал голос.

— Шестнадцать, семнадцать, — продолжал вести счет Боб.

«Число шестнадцать симметричным образом равно четырем в квадрате или двум в четвертой степени, — думал Нестор, — число семнадцать — это семнадцать лет, или бед, или семнадцать мгновений весны».

А про число восемнадцать он не знал, что думать.

— Думаешь вернуться, куда не обещал, и чтобы тебя там ждали? — продолжал голос.

— Восемнадцать, — сказал Боб.

«Восемнадцать — это возраст», — подумал Нестор.

— А вернешься, куда не ждали, и скажут — иди нах, не хочешь? — сказал голос.

— Тебя здесь нет, — сказал Нестор.

— Я не напрашиваюсь, больно надо. — И голос исчез.

Нестор стал искать в темноте ручку двери у себя за спиной.

— Подожди, — удержал его Боб, — надо немного добрать до ровного стакана или до полного счета.

— До круглого числа, — согласился Нестор.

— А вот и оно, — провозгласил Борис, для торжественного момента называясь полным именем. — Двадцать одно! — Он поднял кверху свой нож с наколотой на него тушкой.

— Двадцать два, — сказал Нестор с неожиданной для самого уверенностью.

— Перебор, — сокрушенно произнес Боб. На его ноже, поднятом кверху, было нанизано сразу две крысы.

— Зато удар был хорош, — сказал Нестор.

— Хорош, — согласился Боб.

Они оба замерли, словно ожидая чего-то.

И кто-то рассмеялся в темноте над их головами.

Это было не похоже на смех, а скорее как гром с ясного неба или как будто железную бочку пинали ногами — но и в первом и во втором случае это был, несомненно, смех. И даже если бы это было как рев быка или плач крокодила, это был бы смех. Он заполнял собой все пространство ямы, которое до сих пор было тесным, а теперь казалось огромным. Нестор терялся в нем, становился маленьким — как собачка, виляющая хвостом и поджимающая хвост одновременно, как притаившийся в щели таракан — существо бесполезное, но допущенное к пользованию благами, как красное тельце, радостно плывущее в токе крови.

Истончившись, он исчез совсем и очнулся по другую сторону двери, где было светло. В нормальном, слава богу, виде и в нормальных, слава богу, размерах.

Борис, которого звали Боб, тут же стоял рядом и был знаком и нормален, насколько можно было доверять взгляду и памяти. А нож у него в руке постарел, и с его лезвия капала ржавчина.