Железные ворота

14

В воскресенье утром пожаловали приятели Евтихиса. Троица эта держалась вызывающе. Евтихис почуял, что они явились неспроста, и выскочил во двор с полотенцем на шее. Продолжая вытираться, он спросил их резко:

— С чего это вы притопали всей оравой? Я вас не звал.

— В гости пришли, — ответил Симос. — По тебе соскучились.

— В такую рань?

— Позже тебя небось не застанешь…

Надо переменить разговор, зачем ссориться? К тому же он сегодня в хорошем настроении. Делить ему с ними нечего. Вполне можно быть вежливым, тем более что они нуждаются в нем.

— Мэри, свари ребятам кофе! — крикнул он. — Пришли мои приятели.

Держась вместе, парни приблизились к двери.

Безусловно, они что-то затеяли. Евтихис внимательно изучал их лица, ничем не выдавая своего удивления. Он застегнул брюки у них на глазах — пусть знают, что он нисколечко не церемонится с ними.

— Заходите, — сказал он.

Они вошли в комнату и, застыв на месте, стали рассматривать все, точно попали в музей.

— Мэри, найдется, чем угостить ребят?

— Чего ты спрашиваешь? Сам знаешь.

Гости переглянулись: да, хозяюшка не больно-то щедра, и вся эта комедия с угощением просто ловкий, заранее придуманный ход.

— Не беда, — сказал Симос, — вы нас угостите в другой раз.

Мэри укоризненно смотрела на Евтихиса, точно говоря: «Так вот, значит, какие у тебя друзья!» Она убрала белье с единственного стула и предложила гостям сесть. Симос сел прямо на кровать, а Фанис продолжал стоять в дверях. Когда заморосил дождь, он вошел в комнату и остановился в стороне от своих приятелей — мое, мол, дело сторона.

— Поздненько вы просыпаетесь, — заметил Симос.

— Проснулись-то мы рано, но долго… беседовали.

Друзья опять переглянулись: ворковали голубки! Симос плутовато улыбнулся. Сварив кофе, Мэри молча принесла из кухни чашки с дымящимся кофе. Евтихис на пороге взял их у нее из рук и передал гостям.

— Ну? — сердито проворчал он.

— Долго еще, приятель, нам дожидаться? — спросил Симос. — Ты посулил нам работу…

— Мы рассчитывали на тебя… — добавил Иорданис.

— Только ради этого вы заявились? — поинтересовался Евтихис, застегивая ворот рубахи. — Начало положено, можно браться за дело. Я обдумал все до мелочей.

Его слова, полные оптимизма, на этот раз не произвели на парней никакого впечатления. Они недоверчиво переглянулись: не в первый раз, мол, от тебя слышим… Но он говорил с ними уверенно, как настоящий хозяин.

— Впрочем, позавчера вы здорово подвели меня с консервами.

— Сейчас, когда тут все свои, скажи, ты разорялся тогда всерьез или пускал пыль в глаза своему приятелю? — спросил Симос.

— Я хотел избавиться от консервов, чтобы мы полностью могли заняться новым делом.

Гости пили кофе, причмокивая от удовольствия; они поняли, что нападал он на них для виду.

— Я же говорил вам: пошли к Евтихису, выпьем кофейку. Он теперь обзавелся хозяйством и, конечно, угостит нас, — сказал Иорданис.

— А больше вы ничего не хотите?

— Ну что ж, накорми нас обедом.

— Это не так просто, — возразил Евтихис, — нет вилок…

— Вилки есть в соседней харчевне, — подхватил Симос. — Так и знай, мы пришли поесть.

Евтихис покатился со смеху.

— Ошиблись дверью.

— Мы проведали, что твоя женушка готовит на славу. Ты один из нашей братии позволяешь себе роскошь обедать дома.

— К тому же ты хозяин, даешь нам работу… Позавчера навьючил нас тухлятиной, да вдобавок еще и обругал.

— Ну ладно, угощай!

Ребята приперли Евтихиса к стенке. Он получил приданое, открывает мастерскую, почему же с таким недоумением уставился он на них?

— Спросите Мэри, она вам расскажет, чем мы пробавляемся.

Они обернулись и с невольным уважением посмотрели на Мэри: эта худенькая девушка принесла Евтихису богатое приданое, целую ткацкую мастерскую.

— Вот уже пять дней… Все чай пьем. Один раз только в гостях…

Приятели расхохотались. Видно, это новая уловка Евтихиса.

— А ткацкая мастерская? — спросил Фанис.

— Это другой разговор… Пока она не откроется, я не разменяю ни драхмы… Мэри с голодухи совсем свихнулась…

— А почему ты не приходишь в Монастираки? Поработали бы вместе.

— Дело тебе говорят. Почему бы тебе не поработать, пока не открылась мастерская? — не утерпела Мэри.

Евтихис не упустил случая накинуться на нее; пусть все видят, что он не миндальничает со своей супругой, а задает ей жару, когда она строит из себя умницу и суется со своими мнениями.

Иорданис заглянул в соседнюю комнату.

— Здесь у тебя пусто? — спросил он.

— Там и за стенкой мы поставим ткацкие станки, — объяснил Евтихис. — Я внес задаток за две машины!

— Пока ты соберешься, лето наступит… Ухнут денежки твоего тестя… Попроси свою женушку принести нам воды…

Евтихис начал терять терпение. Он сам пошел на кухню.

— Что с тобой, детка? — спросил он Мэри.

— Распустил ты их. Кто так разговаривает с хозяином?

Евтихис поцеловал ее в щеку и понес в комнату воду. Приятели замолчали, как только он вошел. Иорданис решил оправдаться:

— Ну вот, а мы тут толковали: если четыре человека жили дружно, как братья…

— Конечно, — перебил его Симос, — мы даже больше, чем братья… Ну, когда же ты рассчитываешь взяться за дело?

— Погодите. Ни ты, ни Иорданис не ткачи. На что вы мне сдались?

— А где твои посулы? Я, мол, подыскиваю что-нибудь получше для вас всех!

— Ткацкий станок требует мастера. Не может на нем работать первый встречный, это тебе не землю ковырять…

— Я подойду! — не утерпел Фанис.

Двое других посмотрели на него враждебно: вот куда он клонит и почему обхаживает Евтихиса. А этот негодяй столько времени водил их за нос, обещал позаботиться обо всех. Сам-то он смыслит хоть что-нибудь в машинах?

— Евтихис — молодчина, — сказал Иорданис. — Он нас не забудет. Мы ведь вместе истрепали не одну пару ботинок.

Иорданис и Симос растянулись прямо на полу и стали перебрасываться шутками. А Фанис шагал по комнате, точно прикидывая, как расставить ткацкие станки.

Евтихис понял, что попал в переплет. Он метался из угла в угол, кусая губы. Наконец он дал Мэри денег, чтобы та купила еды на всех.

— Да, мы их покормим, детка. Что поделаешь? Ты же прожужжала мне уши, что тебе хочется принять гостей.

— Непрошеных? Таких настырных? — проворчала Мэри.

— Теперь все люди такие, иначе не проживешь… В брюхе-то у них пусто. Позволяет тебе совесть выставить их в дождь? — И вдруг он прищелкнул пальцами, его осенила блестящая мысль. Оставив Мэри на кухне, а приятелей в своей комнате, он постучал к Андонису. Андонис писал за столом, заваленным бумагами и книгами. Вангелия лежала в постели.

— Могу я оторвать тебя на минутку? — спросил Евтихис с некоторой робостью, которая должна была свидетельствовать о его уважении к соседу.

— В чем дело? — отозвался Андонис, не поднимая головы.

— Когда мы получим машины? Как ты считаешь?

— На этой неделе, может быть, в начале следующей.

— Раньше не выйдет?.. Как бы у нас их не перехватил кто другой… Раз есть деньги…

— Не беспокойся, Евтихис. Я договорился с самим Иоаннидисом.

Евтихис смотрел по сторонам, не зная, с чего начать. Стена, у которой были сложены консервы, совсем отсырела.

— У тебя погибнет товар! Как же ты его так оставляешь?

Андонис бросил взгляд на стену — там отчетливо проступала плесень. «Этот бродяга хочет меня поддеть, ведь знает, что консервы тухлые».

— Да, надо сейчас же отодвинуть коробки от стены, — озабоченно сказал Андонис. — И необходимо починить крышу… Подумать только, ведь могут заржаветь банки!

Евтихис заглянул ему в глаза. Прикрыл рукой его записи и проговорил насмешливо:

— Послушай, Андонис, есть способ поправить дело…

— Какой? Ты нашел покупателя?

— Нет, поскорей открыть мастерскую. Тогда ты сможешь с легким сердцем выкинуть на помойку консервы. Мы должны установить машины… Выйди на секунду, я скажу тебе, что надумал.

— Сейчас я очень занят, потом…

Но Евтихис все-таки изложил ему свой план.

— Сегодня ко мне вкатились мои приятели, ты их знаешь… Привязались, чтоб я их угостил. Я хочу, конечно, от них отделаться. Но, раз я не могу их выставить, давай им поручим какую-нибудь работенку… Ты ведь говорил мне когда-то, что именно таким образом извлекается прибыль.

— А что им поручить?

— Разобрать внутренние стены, очистить место для машин…

— Сейчас?

— Да. Это нам дешево обойдется. По тарелке похлебки на рыло. Здорово я придумал?

— Но сегодня я занят по горло.

— Разве ты заработаешь что-нибудь на своей писанине?

— Моя статья…

— Брось ее, бедняга, немедленно… Кто это читает?

— Сегодня, Евтихис, нельзя. Мне надо кончить…

Евтихис решительно сложил его бумаги, отобрал у него карандаш и закрыл книги, словно говоря: «Такой случай нам больше не представится». Андонис вскочил рассерженный, готовый к ссоре, но вдруг ему показалось, что темная стена — коробки с консервами — рушится на него.

— Ты слышишь, Вангелия, что предлагает Евтихис? Разобрать стену и установить машины!

— А зачем ты говоришь мне это?

— Вангелия согласна, она понимает…

— Делайте что хотите…

Обрадованный Евтихис побежал сообщить своим приятелям, что на сегодня для них есть работа. Пусть они срочно раздобудут ломы, лопаты и разберут стены. Потом они получат обед, узо, кофе и смогут повеселиться. Возможно, им перепадет и немного деньжат. Хотят они работать?

— Айда, рысью! — торжествующе кричал он. — Помните, что я вам обещал? Сегодня мы приступаем к настоящему делу!

Троица не пришла в особый восторг. Парни проворчали: «Где мы найдем инструменты?» — и еще что-то в этом роде, но Евтихис погнал их по дворам и на стройку. Пусть они в лепешку расшибутся, но возвращаются во всеоружии.

Когда они наконец ушли, Евтихис, обезумев от радости, ворвался на кухню, схватил Мэри в объятия и расцеловал.

— Начало положено! Ты понимаешь? Мастерская… Скоро откроется мастерская!

Андонис собрал свои бумаги. Статья была лишь наполовину написана. Он подведет Яннопулоса, который хотел опубликовать ее в ближайшем номере и будет ждать его завтра. Ему просто необходимо было как можно скорее выступить в печати, чтобы произвести впечатление на Лукиса и его компанию. Но в следующий номер она войдет непременно и, конечно, обогатится новыми данными… Затем Андонис попытался втолковать Вангелии, что он вынужден пойти на сотрудничество с Евтихисом. Подвернулся редкий случай: сидя у себя дома, руководить промышленным предприятием. Так перед ним, пожалуй, откроются новые перспективы. Но он не откажется и от других, главных своих намерений.

— Зачем ты мне говоришь все это?

— Ты должна понять, что беспорядок в доме неизбежен. Нам с тобой хватит этой комнаты. В соседней и в кухне установим ткацкие станки…

— Не спрашивай меня, делай как знаешь…

Вангелия с того рокового дня не вставала с постели. Она ни разу ничего не попросила, не произнесла ни слова. Словно во время операции ей повредили рассудок. Андонис спрашивал, как она себя чувствует, хочет ли что-нибудь съесть и не нужно ли позвать врача. Она отрицательно мотала головой. Ее пустой взгляд преследовал его, пока он писал за столом, мысли его путались, и руки дрожали. «Я, наверно, противен ей. Что бы я ни делал, все кажется ей нелепым и лживым. Даже притворяться я уже не в силах…»

Евтихис зашел предупредить, что надо вынести вещи до прихода его приятелей. Лучше начать с этой комнаты, здесь пол более прочный, он выложен плитками.

— Ты разве не говорил, что для машин нужна надежная опора? — А в комнате у него, Евтихиса, пол из досок, и сколько мороки, пока отдерешь их и зальешь пол бетоном. Лучше использовать ее под склад. — А ну-ка, поворачивайся, быстрей разделаемся!

Стол отправили в угол, под него стулья, сверху взгромоздили диван. Андонис аккуратно сложил скатерть, салфетки — все это вышито руками Вангелии. Он убрал разные мелочи и безделушки. Две фотографии, вазу, черного пушистого котенка — подарок жене в день рождения, шторы и коврик. Глаза у Евтихиса светились холодным блеском, когда он передвигал мебель. «Настоящий зверь», — подумал Андонис, помогая ему протащить стол через двери. Он посмотрел на Вангелию. «Не огорчайся. Мы купим обстановку получше, как только переедем на новую квартиру».

Вскоре комната опустела. Кухонную посуду они сложили в корзину и отнесли в прачечную. Вот и все. Теперь можно разбирать внутреннюю стенку — это дело простое.

Но тут Андонис обратил внимание на то, что с потолка по стене ползут струйки воды. Коробки с задней стороны непременно намокнут.

— Я должен починить крышу, — встревоженно сказал Андонис.

Евтихис улыбнулся — никогда, видно, не станет Андонис настоящим человеком.

Чтобы не подумали, будто он не верит уже в высокое качество и ценность своего товара, Андонис, разыскивая плащ, добавил, что немедленно полезет на крышу.

— Ты с ума сошел!

— Приходится лезть. Иначе заржавеют банки.

В дверях он взглянул на Вангелию и почувствовал жалость к ней. Но он сразу отвел глаза: ему показалось, что он смотрит в зеркало и жалеет самого себя. Шел дождь. У хозяина кофейни он попросил лестницу. Потом пошел на стройку, за угол. Рабочие, конечно, ему посочувствуют и охотно дадут цемент и мастерок.

— Я скоро верну вам, у меня течет с потолка, а в комнате товар и больная жена, — сказал он им.

Он притащил во двор лестницу и все прочее. Осторожно поднялся на крышу. На четвереньках прополз над комнатой Статиса. Черепица размокла, она рассыпалась, стоило до нее дотронуться. Дождь лил всю ночь. Пальцы у него одеревенели, вода заливала глаза. Он с трудом подполз к тому углу, где протекало.

Почему эта работа в тягость ему? Ветер гуляет по крыше, и ему чудится, будто он забрался на высокую гору, где под ледяным дождем и ветром еще острее ощущается одиночество. А ведь здесь его убогий дом, повергнутая в отчаяние Вангелия, дитя в ее чреве убили и лишили ее всякой надежды. Вспомнилось ему, как он вступал в жизнь… Сейчас он бился, чтобы уберечь тухлые консервы, а верней, для отвода глаз.

Андонис стал щедро заливать цементом растрескавшиеся черепицы. Изо всех сил старался он не соскользнуть вниз. Дождь прекратился, и работать стало легче. Но ветер продолжал бушевать. На крыше было холодно.

Пересекая двор, Лукия остановилась в недоумении — комната Вангелии была пуста. Она робко подошла к приоткрытой двери. Среди сваленных в кучу стульев, узлов, разбросанной одежды она едва различила бледное лицо Вангелии, словно заблудившейся в этом хаосе. Чтобы она очнулась от забытья, пришлось окликнуть ее.

— Вангелия, здравствуй…

Растерянный взгляд Вангелии оживился. Лукия с трудом пробралась к ней. Но что здесь происходит?

— Вы съезжаете с квартиры? — спросила она.

— Здесь будет мастерская… Очередная затея Андониса… Садись сюда, поближе ко мне. Пододвинь стул… Нет, я не заболела. Я прилегла отдохнуть, такой кавардак…

Лукия села на кончик стула, так и не поняв, что происходит. По крыше стучат, черепица потрескивает. Там кто-то есть. Лукия не стала ни о чем больше спрашивать. Как они будут здесь жить? Переведя взгляд на Вангелию, она сказала:

— Я пришла попрощаться с тобой, завтра я уезжаю…

— Почему? Ты говорила, что скоро приедет твой муж…

— Я возвращаюсь обратно, он не приедет…

— Но отчего ты плачешь?

— Так. Завтра я уезжаю в Кардицу. Мне не удалось тут ничего сделать. Зачем же еще задерживаться? Я не нашла его, искала повсюду, но никто ничего о нем не знает. Хотела только задать ему вопрос, всего один вопрос.

— Какой?

— Я не могу больше жить с моим мужем. И не перенесу больше всей этой грязи. Если бы я нашла его…

— Ангелоса?

— Я бы его спросила: стоит ли мне жить с мужем в провинции. Я схожу там с ума. Только Ангелос может посоветовать, мне необходимо знать его мнение. Мое замужество было безумием… Но тогда столько людей исчезло… И наш друг, что жил в этой комнате… Ангелоса приговорили к расстрелу, мать сделалась какой-то чудной, перестала подходить даже к двери… Разве я могла оставаться дома? Тогда я тоже разыскивала Ангелоса, но все скрывали от меня, где он. Хотели уберечь его… Я бы только спросила: «Скажи, что мне делать? Я не выдержу этой муки, я умру здесь». Но я не нашла его и легкомысленно вышла замуж за первого встречного… Как я буду дальше жить с ним?

— А что бы ты спросила Ангелоса теперь?

— Что мне делать. Кто еще может мне посоветовать? Он отчасти виноват во всем… На мое горе, родные считали, что я поврежу ему, и прятали его от меня. Трудно поверить, что никто из них с ним не виделся. Отец встречается с ним, и даже часто, недавно он прямо заявил нам об этом. Измини тоже ходит к нему на свидания.

— Нет, — возразила Вангелия. — Я уверена, что она сейчас не видится с ним.

— Она врет, я знаю, она врет.

— Не говори так. Она просила меня подыскать для него какое-нибудь жилье на случай необходимости. Я нашла подходящую квартиру, но она не знает, как сообщить ему… Только раз, в дождливую ночь они были вместе.

Лукия задумалась. По черепице продолжали стучать. Кто-то ходил там, нет, скорее, ползал.

Андонис залил цементом все трещины над внутренней стеной. Вскоре раздались тяжелые удары лома. Это пришли приятели Евтихиса и принялись разбирать стену. Андонис весь сжался. Он стал удивительно легким, и даже черепица теперь не раскалывалась под ним. Ясно слышались указания Евтихиса:

— Начинайте отсюда. Поторапливайтесь, чтобы к вечеру закончить.

К чему вносить столько пыла в дело разрушения? И Андонис, словно его ничего не касалось, стал работать с еще большим рвением. Удары лома доносились все чаще и чаще, глухие, безжалостные, неумолимые, они болью отдавались в его сердце. Цемент заполнял трещины в черепице.

Но вдруг Андонис понял, каким бессмысленным делом он занят. Нелепо изводиться ради тухлого мяса, и еще нелепей вводить в заблуждение других. Как тщательно ни храни эти консервы, их непригодность все равно обнаружится. Станет очевидным, что он ни на что не способен, ведь он сам приобрел бракованный товар. На него падет ответственность за неизбежные последствия.

Он изо всех сил ударил мастерком по черепице. Пусть протекает крыша и ржавеют банки. Так по крайней мере будет казаться, что он тут ни при чем, что катастрофа произошла стихийно. «Банки проржавели!» Кто может отвечать за случайные последствия? И для него это будет неожиданным, блестящим оправданием, возможно, позже он и сам поверит: «Что мне оставалось делать? Я купил консервы, а они испортились из-за сырости… Несчастный случай… Если вы считаете, что я того заслуживаю, посадите меня в тюрьму…» Он приподнял черепицу — пусть зияет дыра, — раздвинул две другие плитки и недрогнувшей рукой расколол весь ряд над стеной, где были сложены коробки.

— Андонис, где ты?

— Я здесь. Чиню крышу.

— Одна стена уже рухнула… Порядок…

— Я сейчас спущусь.

— Подойди к краю, тебя ищет господин судья…

Андонис на коленях подполз к краю крыши. Господин Харилаос, задрав голову, стоял посреди двора, глаза его были словно промыты дождем.

— Нет ли у вас чего нового?

— К сожалению, мне еще не удалось разыскать его. Он точно сквозь землю провалился, — громко оправдывался Андонис.

— А я его нашел, — с гордостью сообщил судья.

— Где? Что он сказал вам?

— Ничего. Давайте как-нибудь сходим к нему вместе…

— Что вы говорите? Я не слышу…

— Сходим вместе… Лучше объясниться с ним нам обоим — вам и мне… — с ударением произнес господин Харилаос.

— Конечно, но только не сегодня. Я занят… В другой день.

— Если вы намерены помочь, — строго продолжал судья, — нужно действовать безотлагательно. Его поведение кажется мне подозрительным. Если вы все еще колеблетесь, скажите мне, я извещу тогда вашего друга, чтобы он не ждал…

— Я поговорю с ним. Сходим, когда хотите…

— А что вы делаете на крыше?

Андонис ответил мысленно: «Обманываю самого себя, очень трудная и мучительная работа…» А потом крикнул:

— Чиню крышу, течет в комнате…

— Мы еще вернемся к нашей беседе, — сказал судья.

Господин Харилаос медленно поднялся по лестнице. Андонис продолжал свое дело. Разбивал одну плитку за другой. «Лучше катастрофа, чем неудача», — подумал он. Затем он пополз к лестнице, замазывая цементом черепицу, случайно разбитую им в другом месте.

Он осторожно спустился на землю и виновато заглянул в окно своей комнаты. Вангелия по-прежнему лежала в постели, дверь была закрыта. За стеной Евтихис яростно орудовал ломом. Андонис понес на стройку лестницу и мастерок.

— Спасибо вам, вы меня выручили… — поблагодарил он с любезной улыбкой.

Когда Андонис вернулся домой, его кухня и комната были уже объединены с комнатой Евтихиса. Симос и Иорданис разбирали кирпичи, а Фанис отгребал мусор. Евтихис, белый от пыли, с удовлетворением наблюдал за ними.

— К вечеру закончим.

Андонис сделал вид, что он тоже доволен. Он дал немало полезных советов: как подпереть балкой потолок, как лучше разбирать кирпичи. Отведя Андониса в сторону, Евтихис сделал ему строгое внушение:

— Ну и шляпа же ты! Чего только ни наобещал судье. Тодорос нам нужен позарез… Смотри, не натвори глупостей. Если ты не решаешься сам, я потолкую с судьей. Не губить же нам все дело. Только не теряй головы… Ты должен выбрать что-нибудь одно: или цацкайся со своим судьей, или мы открываем мастерскую.

Андонис молчал. Он считал удары лома и думал с тоской, как быстро дом может превратиться в развалины. Симос и Иорданис работали слаженно, Фанис не поднимал головы, а Евтихис задумчиво жевал спичку.

— Ловко тебе удалось навязать нам дармовую работу, — сказал Симос.

— Если тебе не по вкусу, брось, передай свой лом Фанису…

Симос нехотя продолжал работать, а Иорданис трудился в поте лица, чтобы угодить Евтихису. Он даже обернулся и посмотрел, замечает ли тот его усердие. Андонис едва открыл свою дверь, заваленную щебенкой. У Вангелии, как и прежде, был пустой, застывший взгляд.

— Что принести тебе поесть?

— Ничего.

В комнате невозможно было повернуться, кавардак был страшный. Умытый дождем двор сверкал. «Опять пойдет дождь», — подумал Андонис, глядя на коробки. Он попытался хоть немного прибрать в комнате, освободить себе место для занятий. Подвинул стул к шкафу и разложил на столе свои бумаги. Теперь он сидел так, что Вангелию не было видно, и поэтому чувствовал себя спокойней. С чего начать? Чтобы не терять времени, он достал из портфеля прейскуранты и составил по ним ведомость. Потом он вспомнил о своей статье… Его преследовали тяжелые удары лома. И пустой взгляд Вангелии. А глаза мозолили коробки с консервами. «Я обдумаю все при первой же возможности, как только приду в себя…»

В полдень Евтихис принес из столовой пять порций второго, расстелил газеты в пустой комнате и позвал парней. Рассевшись прямо на полу, они принялись за обед. Евтихис пригласил и Андониса составить им компанию, но тот отказался, ссылаясь на дела.

— Запиши, пятьдесят две драхмы и сорок лепт я отдал за обед. Первые расходы… Посчитай как плату за их работу.

Андонис остался голодный, но это нисколько его не беспокоило. Он хотел воспользоваться временно наступившей тишиной, чтобы сосредоточиться. К чему ни прикоснешься, все скрипит, покрытое слоем песка и пыли; дышать нечем, и комната подернулась мглой, точно после бомбежки. «Что думает об этом Вангелия?»

Покончив с обедом и выкурив по сигарете, парни опять принялись за дело. Но прежде Иорданис попросил у Мэри банку или какую-нибудь плошку: он едва притронулся к еде, приберегая ее для своих малышей.

— Говорю же тебе, мы сидим голодные, с тех пор как перестали работать, а ты небось не веришь, думаешь, мы прибедняемся, — проворчал он.

Стена, отделявшая кухоньку Мэри, тоже вскоре исчезла. Печь и раковина были уничтожены одним ударом лома.

— Порядок, ребята, вы молодцы.

Мэри приготовила на всех кофе и налила в кувшин воды. Парни растянулись на полу, чтобы спокойно выпить по чашечке кофе.

— У тебя есть покурить? — обратился Фанис к Симосу.

— Проси у своего хозяина…

Евтихис не рассердился: ведь Симос сказал так не со зла. В конце концов, кто он, как не хозяин предприятия, раз они стремятся попасть к нему на работу? Фанис промолчал. Он сидел, подогнув под себя ноги, и крутил в руках веревку. Словно ушел в себя и думал о своем. По его позе можно было сразу догадаться, что он побывал в тюрьме… Евтихис пошел посмотреть еще раз, как выглядит теперь помещение без внутренних стен. Андонис стоял неподвижно перед грудой кирпича и щебенки; вид у него был совершенно растерянный, точно он созерцал следы страшного бедствия.

— Что ты здесь делаешь? — резко спросил его Евтихис.

— Смотрю, как разместить станки. Правильная расстановка имеет большое значение, рабочим не придется тратить нерационально время…

— Завтра я заставлю их убрать мусор, побелить стены и потолок. Здесь должно быть чисто, аккуратно… Надо наладить освещение. Ну, как же расставить станки?

— Об этом-то я и думаю.

Краешком глаза Евтихис заметил, что Фанис вышел во двор и уже приближается к воротам.

— Потолкуем об этом завтра, — сказал он и устремился за Фанисом.

Подняв воротник и засунув руки в карман, Фанис шагал, держась поближе к стенам домов. Он явно хотел сбежать, поэтому выскользнул потихоньку. Евтихис не отставал от него. Фанис свернул за угол и направился к Петралона.

«Ему от меня не уйти». Фанис перешел мост и остановился у забора. Что он будет делать теперь? Ее дом на другой улице. Евтихис ждал, спрятавшись за столб. Он вынужден был нырнуть в подъезд, потому что Фанис вдруг повернул назад. Вот он опять остановился. Затем направился все-таки к дому Эльпиды. На углу замешкался. Евтихис присел за грудой ящиков.

Наконец Фанис набрался решимости и зашагал к ее двери. Евтихис подкрался поближе и спрятался за грузовик. В подвале горел свет. Почему он не постучит в окно? Долго еще будет стоять он, прижавшись к стене? Кто-то прошел мимо. Фанис сделал несколько шагов вперед, затем вернулся. «Теперь пусть попробует прикидываться». Как только дверь откроется, он выскочит из своей засады, чтобы раз и навсегда покончить с этой историей. Не ждет ли Эльпида Фаниса? Тот долго топтался на месте, но, так и не постучав, побрел по улице и вскоре поравнялся с машиной, за которой спрятался Евтихис.

— Попался! — внезапно закричал Евтихис. — Теперь ты не проведешь меня.

Фанис растерялся, но даже не подумал бежать. Евтихис крепко вцепился ему в плечо.

— Ну, подлец, что ты скажешь?

— Ничего. Вот я притащился сюда, но…

Продолжая крепко держать его, Евтихис внимательно посмотрел ему в лицо.

— Почему ты не зашел к ней? Если ты ее любишь, чего же трусишь? Почему не постучал в окно?

— Но…

— Может, она ждет тебя? А ты подходишь к двери и потом убегаешь?

Наконец Евтихис отпустил его. В глазах Фаниса застыл испуг.

— Теперь мы можем поговорить начистоту.

— Видно, ты, Евтихис, любишь ее больше…

— Это тебя не касается, я не собираюсь вставать тебе поперек дороги…

— Тогда как же мы можем говорить начистоту? Почему ты следил за мной? Что ты забыл здесь?

— Значит, ты ее любишь? Вот это мне и надо знать. Я же тебя предупреждал: ты не должен ничего от меня скрывать. Люби ее на здоровье, но я хочу все знать.

— Это мое дело, — твердо сказал Фанис.

— Давай, я позову ее, и ты с ней объяснишься?

— Если, по-твоему, так лучше…

Евтихис взял Фаниса за руку, и они пересекли безлюдный мост. Дул холодный ветер, и луна показалась на омытом небе. Евтихис спросил спокойно, дружески:

— Почему ты не постучал к ней? А если она ждала тебя?

— Она меня не ждала, — ответил Фанис.

— Она всегда одна. Почему ты струсил? Скажи, не думай, что мне будет неприятно. Эльпида… Тебе приходило в голову, как трудно одинокой девушке… Но ты не решился, ушел, значит, ты ее действительно любишь. Правда ведь? Говори же наконец! Признаться, я рад, что ты такой упрямый… Мне хочется, чтобы кто-нибудь любил Эльпиду. Поэтому я пристаю к тебе… Но чтобы по-настоящему, без глупостей… Ну, что скажешь? — Фанис не нашелся, что ответить. Тогда Евтихис предложил: — Пошли, выпьем?

— Лучше посидим на холме.

Они присели на камни. Потеряв терпение, Евтихис потряс его за плечо.

— Чего ты ждешь? Почему молчишь?

— А что говорить?

Язык у Евтихиса неожиданно развязался. Положив руку на плечо Фанису, он начал рассказывать длинную старую историю.

— Ну, вот, мой друг, его звали Костис…

Слова полились легко, и он никак не мог остановиться. Костис, оккупация, Эльпида, немецкий грузовик, хлеб, мать…

— Поэтому для меня Эльпида близкий, родной человек. Меня заботит, как она живет, что ест, где спит. Поэтому я добиваюсь, любишь ли ты ее по-настоящему. Тогда я успокоюсь, а то теперь мне кажется, что я точно бросил ее на улице.

Фанис, словно дожидавшийся, когда Евтихис остановится хоть на минуту, наконец заговорил:

— Я верю, что все так и было, как ты говоришь. Но в конце ты все же подпустил туману. Ты сам ее любишь, даже очень сильно, и не потому, что погиб твой друг. Ты предпочитаешь думать, что опекаешь эту девушку, а в глубине души ты любишь ее, и вся история, которую ты мне рассказал, тут ни при чем. Ведь правда?

— Ты, Фанис, дурак. Ничегошеньки ты не понял.

— Возможно… Но ты ее любишь.

— А почему в таком случае мне бы не сказать ей об этом? Я мог бы даже жениться на ней. Нет… Чепуху ты городишь… Что мне стоило признаться ей?

— Откуда мне знать? Разве объяснишь, почему я не постучал сегодня к ней?

— А жаль, правду тебе говорю. Я был бы рад. Конечно, не ручаюсь, может я не удержался бы и разрисовал тебе морду. Но что из того?

Фанис встал, и они спустились по голому каменистому холму.

Фанису, конечно, чудится улыбка Эльпиды. Повернувшись к нему, Евтихис решительно сказал:

— Я открываю ткацкую мастерскую, и Эльпида тоже пойдет ко мне работать. Будешь видеть ее каждый день. Ты обучишь ее делу, но смотри, чтобы ничего такого не было. Если хочешь поиграть с девушкой, а потом бросить ее, то оставь Эльпиду в покое. Кругом полно баб.

— Обещаю тебе, — сказал Фанис.

Они пожали друг другу руки, словно заключая союз, и расстались. Евтихис, насвистывая, пошел к своему дому.

Во дворе было пусто, люди разошлись. Ангелос проверил, все ли на своем месте… Ничто не должно выдавать его пребывания здесь. Доски прибиты, газеты сложены в углу. Теперь у него уже не было никаких сомнений. Он столько дней потерял из-за своего страха. Сегодня ночью он уйдет. Дальнейшее решится, как только он окажется на улице. Здесь, в комнате, его ждет верная гибель. Он разорвал план побега.

— Подкоп — это не путь в жизнь, — произнес он, чтобы вслушаться самому в эти слова. — Все мои расчеты никуда не годятся, ни к чему не ведут.

Он замотал шею шарфом. С собой ему нечего брать. Фонарик, подарок Статиса, он оставил на столе. Он вылезет в окно. Вывинчивать замок — лишний труд, да и шум тоже. Если обнаружат, что дверь открыта, а комната пуста, заподозрят бог знает что. Когда он выберется на улицу, ему легче будет разузнать, что случилось со Статисом. «Я почти свыкся с одиночеством и отчаянием», — подумал он, в то же время соображая, спит ли Андонис.

Ангелос открыл ставню. Легко и бесшумно. «Не подведи меня, голова, только тебе я доверяю». Тихонько выпрыгнул во двор. Закрыл за собой ставню. Комната Статиса, теперь опустевшая, осталась далеко позади. Он зашел в прачечную и стал жадно горстями пить воду. Пил до тех пор, пока ощущение свежести не разлилось по всему телу. Потом он вымыл лицо, утерся полой пальто и медленно пошел по двору. Его дом, лестница, цветы — все было так близко. В окне Измини не было света. Вот и ворота. Они открыты. А за ними бесконечные ночные улицы…

Но он успел сделать всего несколько шагов, как кто-то вынырнул из-за угла и столкнулся с ним лицом к лицу.

— Статис!

— Ты куда?

— Ухожу, — ответил Ангелос. — Сколько мне тебя ждать?

— Вернись, мне надо тебе кое-что сказать. Если хочешь, уйдешь позже.

Он потянул его обратно в ворота, и Ангелос последовал за ним. Они прошли двор, никто их не заметил. Пока Статис искал ключ, Ангелоса пробирала дрожь. Наконец дверь была отперта и свет зажжен. Ангелос никогда не видел эту комнату освещенной. Статис запер дверь изнутри, и поворот ключа больно отозвался в сердце Ангелоса.

— Где ты пропадал так долго?

— Говори громче, — попросил Статис.

— Что случилось?

— Я нашел Элли! Поэтому меня не было… Ты небось извелся от страха?

— Да. — Ангелос впервые ответил прямо на этот мучительный вопрос.

— Я не забыл о тебе, но иначе не мог…

Кто-то постучал в ставню.

— Статис! — раздался голос Измини.

Ангелос прижался к стене у двери. Статис распахнул дверь, и она скрыла Ангелоса.

— Наконец-то ты дома! — проговорила она, тяжело дыша.

— Я только что вернулся.

— Я увидела свет и сразу прибежала. Столько раз я стучала…

— Мне пришлось неожиданно уехать в Янину.

— Ты узнал что-нибудь об Ангелосе?

— Нет.

— Ты передал ему, что мне нужно его видеть? Ты боишься сказать мне, что с ним? Когда я спрашиваю, ты как-то странно смотришь, словно хочешь обмануть меня. Неужели я могу причинить ему вред? И ты ограждаешь его от меня? Вот и сейчас у тебя опять какой-то загадочный взгляд…

Возможно, Статис ждал, что Ангелос выйдет из-за двери, и на самом деле смотрел на нее загадочно, думая о сюрпризе, который они преподнесут ей.

— У него все в порядке, — сказал он. — Я видел его вечером и звал сюда…

Но Ангелос не шелохнулся. Дверь по-прежнему оставалась открытой, и Статис, вдруг нахмурившись, продолжал:

— Что ты пристаешь ко мне, будто я виноват? Я его не держу на привязи. Если он хочет, то может прийти повидать тебя. Это нетрудно…

— А что же тогда?

Измини казалось, что он издевается над ней, и она горько расплакалась.

— Что передать ему? — спросил Статис.

— Ничего, — гордо ответила она и вышла.

Статис запер дверь и посмотрел на Ангелоса.

— Почему ты не поговорил с ней?

— Что я мог сказать ей? Мне было так стыдно.

Вместе с рыдающей Измини из этой комнаты ушло все тепло. Статис принес с собой новые сомнения. Сегодня они словно встретились впервые после многих лет разлуки. Статис похлопал его по плечу — прости, мол, что я бросил тебя одного, — и предложил ему сесть, указав на стул. На тот самый стул, с которым Ангелос не расставался все эти страшные дни. Свет от лампы без абажура резал глаза, тысячи молоточков стучали у него в висках: «Как ты будешь жить дальше — и до каких пор — в этой тесной комнатушке, тем более что план побега уничтожен?»

— Пойду куплю чего-нибудь поесть, — сказал Статис.

— Брось, куда ты пойдешь в такое время?

Статис прилег одетый, закинул руки за голову и предложил Ангелосу сесть поближе. Сегодня у него бодрый вид, глаза блестят, и впервые его не клонит ко сну.

— Я уже не надеялся увидеть когда-нибудь Элли. Удивительное стечение обстоятельств! Она все та же, совсем не изменилась. Хотя прошло двенадцать лет. Подумай, все та же… Тогда ей было лишь двадцать. Ты совсем не помнишь ее?

— Нет, помню.

— Она спрашивала о тебе и Василисе. Я, конечно, скрыл от нее, что он убит, но она сама поняла… Двенадцать лет… Я должен был поехать, как же иначе?.. Я подумал, что ты переживал и не такие трудности, не правда ли?

— Конечно.

— А куда бы ты пошел, если бы я не встретил тебя?

— Сам не знаю…

— Ты летал когда-нибудь на самолете?

— Нет.

— Вот здорово! Не успеешь оглянуться, как уже на месте. Я, конечно, страшно волновался, застану ли ее в живых… В тот день я, как обычно, пошел в типографию. Только приступил к работе, как мне дали подборку телеграмм из провинции. Одна из первых оказалась из Янины. Автобус номер такой-то, — говорилось там, — следуя по маршруту Янина — Додона, сорвался в ров глубиной двенадцать метров. Из пассажиров ранены такие-то и такие-то… Ну вот, когда я набирал фамилии раненых, мой взгляд вдруг остановился на имени: Элли Карела, тридцать два года, учительница… Пальцы у меня онемели, и все поплыло перед глазами. Я бросил работу. «Я ухожу», — заявил я начальнику. И, недолго думая, позвонил в агентство аэрофлота узнать, когда есть самолет на Янину. Мне ответили, что через пять минут на аэродром отправляется автобус. Я схватил такси и, понимаешь, успел. Даже руки не помыл… Скажи, мог я тебя предупредить?

— Конечно, нет.

— Всю ночь я просидел в больнице, Элли была без сознания. Я узнал ее с первого взгляда, как только вошел в палату, хотя она лежала вся забинтованная. В тот день никто больше не справлялся о ней. Назавтра она пришла в себя. «Это моя родственница», — сказал я врачу. И самое удивительное, что она меня сразу узнала. «Спасибо тебе, Статис», — прошептала она, словно мы не расставались даже на час. Подумай, какое удивительное стечение обстоятельств… А если бы кто-нибудь другой набирал телеграммы из провинции?.. Мне бы даже не попалась на глаза эта телеграмма, потому что часто незначительные местные сообщения выкидывают при верстке, если вдруг происходят какие-нибудь более важные события. На следующий день мы с Элли поговорили подольше… К счастью, у нее нет ничего особенно серьезного — легкое сотрясение мозга и перелом руки. Я объяснил ей, что случайно оказался в Янине, и прочел о несчастном случае в местной газете. Красивый город Янина… Через месяц она сможет приехать в Афины… Теперь я жду письма от нее… Сколько дней меня не было?

— Четыре.

— Сегодня в полдень я пришел в больницу с охапкой цветов. Врач удивился… Все понял, конечно, ну да бог с ним! Когда она приедет, ты ее увидишь, она все та же, говорю тебе, хотя прошло двенадцать лет… — Статис замолчал, закрыл глаза, может быть, чтобы поразмыслить над тем, что значит двенадцать лет. Потом предложил Ангелосу: — Давай прогуляемся? Сейчас, после дождя, на улице должно быть хорошо.

— Но…

— Чего ты боишься? Ведь ты чуть было не ушел один и неизвестно куда…

— Я хотел спастись… избежать опасности…

— Пошли, подышим свежим воздухом и поболтаем… Никто нас не задержит.

— Поздно, лучше поговорим здесь.

Статис больше не настаивал. Он чувствовал приятное головокружение. Завтра он вернется к своей работе, а через месяц приедет Элли.

— Ангелос, ты думал, что тебе делать дальше?

— То есть?

— Да вот, долго ли еще ты будешь скрываться? Неужели так и пройдет твоя жизнь, здесь ли, в другом ли месте? Я считаю, тебе это не к лицу…

— И я тоже… Но я не нашел еще выхода.

— Что ж ты будешь делать?

— Останусь здесь еще на несколько дней, чтобы лучше обдумать…